Глава 8
В понедельник после уроков Бэй сидела на бежевых каменных ступенях главного учебного корпуса и делала домашнее задание в ожидании вечерних автобусов, тех самых, которые развозили по домам ребят из Дальних Далей. Это были ученики, жившие в самых отдаленных районах их школьного округа. Они были гораздо более тихими, чем все прочие. Их жизнь не была расписана по минутам. По сути, бо́льшую ее часть они проводили в автобусе. Бэй обычно сходила одной из первых, на Пендленд-стрит. По правде говоря, она вполне могла бы добираться туда и пешком, как и делала иногда, когда ей хотелось пройтись, не так уж это было далеко. Но ей требовался предлог находиться здесь: ведь именно тут она в своей записке обещала Джошу ждать его каждый день. А сдаться значило бы признать, что она ошибалась, хотя сейчас она сама понимала: это так.
Она просто ждала, когда это дойдет до ее сердца.
Все радовались погожему октябрьскому деньку. Даже ребятишки из Дальних Далей, ждавшие автобус на тротуаре, вели себя сегодня оживленнее обычного. Этот день был квинтэссенцией общепринятых представлений об осеннем учебном дне: прозрачный до хрустальности воздух, форменные пиджаки с эмблемами, юбки в складку. Что-то такое, про что каждый когда-то читал в книжке.
Бэй доделала уроки и вытащила свою любимую «Ромео и Джульетту». Эту книгу она читала сотни раз, сейчас же просто принялась листать ее, находя слова, которые ей нравились, и с наслаждением произнося их про себя: «длить» и «безбрежность», «пунцовый» и «светозарный».
«Пламенноокий».
«Утлый».
«Чертог».
Кто-то нерешительно кашлянул у нее над ухом; она машинально подвинулась в сторону и прижала к себе рюкзак, решив, что мешает кому-то спускаться.
Этот кто-то действительно обошел ее сбоку, но потом сел на ступеньку рядом с ней.
Она подняла голову, слегка раздраженная: с тротуара в ротонду вели тридцать три ступеньки, однако же этому субъекту зачем-то понадобилось непременно вторгнуться в ее личное пространство.
И тут до нее дошло, кто это.
— Привет, — сказал Джош.
Каждый день она сидела на этих ступеньках, дожидаясь его. И теперь, когда он наконец пришел, она понятия не имела, что сказать. Она даже не была уверена, что хочет говорить. Она не могла изменить того факта, что ее место было рядом с ним, что каждый раз, когда он оказывался поблизости, у нее начинало сосать под ложечкой, будто что-то внутри ее указывало на него, твердя: «Дом. Дом. Дом». Но она не обязана была так стараться. Это все равно ровным счетом ничего не меняло, если, конечно, не считать ее самой, становящейся такой жалкой и несчастной, такой непохожей на саму себя.
— Ты забыла свой телефон у меня в машине, — сказал Джош.
Он сидел, опершись локтями на колени, одной рукой небрежно протягивая ей телефон.
— Ой! Спасибо.
Она взяла телефон и сунула в рюкзак. Так вот куда он запропастился. Она нигде не могла его найти, когда мама в наказание хотела его забрать, как будто Бэй жить без него не могла и его отсутствие стало бы для нее вселенской трагедией.
Она принялась рыться в рюкзаке, думая, что он сейчас встанет и пойдет дальше по своим делам. Но чем дольше она копалась в недрах рюкзака, бессмысленно перетасовывая учебники, тем отчетливее осознавала: он вовсе не собирается никуда уходить.
В конце концов она снова повернулась к нему. Взгляд Джоша сквозь темные стекла солнцезащитных очков был устремлен на нее. Он был в джинсах и полосатом свитере. Она молча уставилась на него в ответ, вскинув брови. Если он рассчитывает завязать с ней разговор, пусть тогда первый и начинает.
— Прости, что грубо повел себя с тобой, — произнес наконец Джош. — У меня был не самый удачный вечер, но это не причина срывать злость на тебе. — Он принялся разглядывать свои руки, сжатые в замок между широко расставленными коленями. — Я рад, что ты туда пришла. Я много думал об этом на выходных. И понял, что даже не сказал тебе спасибо. Вот говорю.
— О’кей.
— О’кей?
— Я принимаю твои извинения.
Он улыбнулся:
— Это очень великодушно с твоей стороны.
— Да, я такая. Воплощенное великодушие.
Еще несколько минут они просидели молча.
— Ты все еще здесь, — в конце концов произнесла Бэй — не грубо, а скорее с любопытством, как будто он мог об этом позабыть.
— Да, — кивнул он.
— Это что, — она взмахнула рукой, указывая куда-то в направлении него, имея в виду его присутствие, — тоже часть извинения?
— Нет. Но я понимаю, почему ты задаешь этот вопрос. И хочу извиниться еще раз.
— Из-за чего ты подрался с тем парнем?
Бэй до смерти хотелось это узнать, но она была уверена, что это так и останется для нее тайной за семью печатями.
Джош пожал плечами:
— Он стал острить на тему того, что у моего отца не хватило денег, чтобы проплатить мне место в чемпионате штата. Мы — хорошая команда. И папа тут совершенно ни при чем. В самом прямом смысле. Он терпеть не может футбол.
— Ты отличный игрок. Я видела, как ты играешь. Ну то есть мы все видели, — поправилась она поспешно.
— В глубине души я даже где-то надеялся, что нас застукают. Кто-то даже выложил в Интернет видео драки. Я думал, маму с папой вызовут из отпуска и они замучают меня нотациями на тему того, как они во мне разочарованы. Но директор сегодня и не взглянул в мою сторону, несмотря даже на это. — Джош снял очки и указал на фингал под глазом. За эти два дня он успел стать меланхоличного фиолетово-желтого цвета. — Они никогда ни о чем не узнают, если я сам им не расскажу.
— Зачем тебе рассказывать им?
Джош покачал головой:
— Иногда мне очень хочется, чтобы они поняли: я не тот, кем они меня считают.
Это было настолько неожиданное признание, что Бэй машинально спросила:
— А кто ты?
И тут она поймала себя на мысли, что действительно этого не знает. Она знала о нем ничуть не больше, чем он о ней. Единственное ее преимущество перед ним — это то, что она, в отличие от него, знала, и знала точно, где ей необходимо оказаться в итоге.
— Я — Джош Мэттисон, приятно познакомиться, — дурашливо произнес он с преувеличенно широкой улыбкой и протянул руку, как будто хотел, чтобы она ее пожала.
Она не стала этого делать. Его улыбка угасла, и он снова надел солнцезащитные очки.
— Я не хочу идти учиться в Нотр-Дам, как мой дед. И не хочу вести бизнес вместе с отцом.
— Это не отвечает на вопрос, кто ты такой. Это отвечает на вопрос, кем ты не являешься, — заметила она. — А ты-то сам чего хочешь?
Ее вопрос, похоже, привел его в замешательство.
— Я не знаю, — признался он. — По утрам, когда я сижу в машине, пытаясь заставить себя ехать в школу, меня бросает в холодный пот. Вечером я отрубаюсь в девять часов, потому что у меня нет сил. Иногда у меня болят щеки от улыбок, от притворства, будто меня устраивает то, куда идет моя жизнь.
Ответ был настолько очевиден, что поначалу Бэй решила — он играет с ней.
— Так прекрати притворяться.
Он посмотрел на нее с таким видом, как будто она сказала что-то очень остроумное.
— Готов поспорить, что ты в своей жизни ни дня не притворялась.
— Ты так говоришь, как будто это очень просто.
Джош пожал плечами.
— Иногда мне снится, как будто я подстригаю траву, — признался он. — Мне нравится смотреть, как подстригают траву на футбольном поле. Мне кажется, это такое медитативное занятие — ездить на газонокосилке, туда и обратно, час за часом.
Подъехали вечерние автобусы, и ребята из Дальних Далей, подхватив свои рюкзаки и футляры с музыкальными инструментами, стали выстраиваться в очередь.
Бэй поднялась.
— Ты мог бы устроиться работать на стадион в Хикори. Там наверняка масса работы для газонокосильщиков. И для игроков. И для тренеров.
Джош смотрел, как она пристраивает за плечами свой рюкзак. Вид у него был слегка огорошенный, как будто он собирался с духом перед чем-то неприятным. Бэй мысленно закатила глаза. Он что, в самом деле считал, что разговор с ней — такое ужасное дело?
— Хочешь, я подвезу тебя до дому?
— Спасибо, с меня и прошлого раза хватило. Автобусы уже подошли.
Упоминать о том, что находится под домашним арестом, она не стала.
Бэй двинулась по лестнице вниз, а Джош остался сидеть на ступеньке.
— Ты придешь завтра? — спросил он ей вслед.
— Я здесь каждый день, — отозвалась она, встав в очередь.
За мгновение до того, как она собиралась сесть в автобус, Джош окликнул ее:
— Бэй!
Она обернулась. Он поднялся, слегка морщась и держась за бок.
— Передай своему другу Фину от меня спасибо.
— За что?
— Посмотри видео, — бросил он и побрел вверх по ступенькам.
Она попыталась просмотреть видео с телефона по пути к тете Клер, но аккумулятор сел в ноль и требовал зарядки. Да и вообще, все равно ей придется отдать телефон маме, когда она вернется домой.
Изначально условия ее домашнего ареста были таковы:
1. Сидни отвозит Бэй в школу по утрам и забирает от тети Клер по вечерам.
2. Бэй отдает ей свой телефон, как только его найдет.
Сидни сказала, что этот перечень может потом пополниться новыми пунктами, просто она их пока еще не придумала. Бэй уже успела тщательно прокрутить эти условия в голове и обнаружила в них массу лазеек. К примеру, в них не было ни слова о том, что ей не разрешается сидеть на крыльце школы и болтать с Джошем, хотя вероятность этого события была столь исчезающе мала, что мама просто сочла ее не заслуживающей упоминания.
Была и еще одна лазейка: мама ничего не сказала относительно того, что ей нельзя выходить из дому по делам, хотя на самом деле домашний арест именно это и подразумевал.
Судя по всему, ее мать импровизировала на ходу. Этот неожиданный домашний арест, наложенный сутки спустя после предполагаемого проступка, объяснялся тем, что Бэй якобы не попросила разрешения вернуться домой в сопровождении кого-либо еще, кроме мамы Фина. Во всяком случае, именно так пояснил ей явно смущенный отец, пытаясь придать решению матери хотя бы какую-то видимость логики.
Но Бэй понимала: за этим определенно кроется что-то большее.
Ибо, хотя Сидни постоянно уговаривала дочь почаще бывать на людях, знакомиться с мальчиками и ходить на свидания, едва стоило ей признаться, что ей кто-то понравился, как ее мать отреагировала таким образом. Отсюда сам собой напрашивался вывод: ее смущал вовсе не мнимый проступок Бэй. Ее смущал выбор дочери.
Маме не нравился Джош Мэттисон. И Бэй ни малейшего понятия не имела почему.
— Клер, тебе нужен веб-сайт, — заявил Бастер, когда полчаса спустя Бэй вошла в кухню дома Уэверли.
Клер улыбнулась племяннице. Бэй ответила ей отсутствующим взглядом. Пожалуй, она все же выглядела слишком довольной для человека, которого только что впервые в жизни посадили под домашний арест.
— Как можно работать без веб-сайта? — продолжал между тем Бастер. — У меня в голове не укладывается, что ты до сих пор отправляешь все по факсу.
— Я не умею делать веб-сайты, — сказала Клер, помешивая в большом медном тазу смесь из сахара, воды и кукурузного сиропа в ожидании, когда она закипит.
Как только это произойдет, необходимо будет следить по термометру за температурой, чтобы не упустить момент, когда нужно добавить красители и ароматизаторы. Сегодня снова был день лимонной вербены.
Этикетки на жестяных банках, предназначенных для фасовки леденцов с лимонной вербеной, гласили:
Эссенция лимонной вербены успокаивает,
утоляет все горести и дарует блаженный покой.
Мудрость — голос, которому нечего доказывать.
Все должны попробовать его.
Бастер с преувеличенно заговорщицким видом огляделся по сторонам, потом прошептал:
— Так, только никому не говори, но существуют такие секретные специалисты — они называются веб-дизайнеры, — которые сделают все это за тебя. Я сведу тебя с нужными людьми, но тебе придется дать клятву хранить все в строгой тайне!
Клер покачала головой. С Бастером она познакомилась прошлым летом на одном банкете, который организовывала. Он там работал официантом. Позднее из всех нуждавшихся в подработке соискателей с кулинарных курсов при Орионовском колледже она выбрала именно его. Впрочем, иногда она начинала сомневаться в своем решении. Он никогда не затыкался.
— Ладно, забудь про веб-сайт, — сказал Бастер. — Прими предложение «Дикори фудс». Тот бизнес-консультант, с которым ты советовалась, сказал, что тебе нужно продать бизнес в течение ближайшего года, пока ты не потеряла запал. Так что ты продаешь бизнес, но оставляешь себе право решающего голоса. Подумай только: расширение, рекламная кампания, фабрика в Хикори. Можешь себе представить? Никаких тазов с сиропом, который нужно мешать. Никаких этикеток, которые нужно наклеивать. Никаких коробок, которые нужно собирать. Никакого биоразлагаемого пенопласта, который липнет к моей заднице, когда я выхожу из этого дома!
— Тебе же нравится, когда пенопласт липнет к твоей заднице, — заметила Клер.
— Да, я люблю внимание.
— Так, вытаскивай формы и принимайся за работу.
Позвонили в дверь, и Бэй пошла открывать. За все это время она не произнесла ни единого слова.
— Что это с ней? — поинтересовался Бастер.
Клер только плечами пожала.
— К тебе гости, — объявила Бэй с улыбкой, возвращаясь обратно в кухню в сопровождении Эванель Франклин и ее компаньона Фреда.
Эванель, которой минуло уже восемьдесят девять, теперь не могла обходиться без кислорода и очков с толстыми линзами, в которых ее слезящиеся глаза казались огромными. Фред, спокойный и собранный, неизменно сопровождал ее повсюду, нося за ней ее портативный кислородный аппарат, точно сумочку. Все разговоры он отдавал на откуп ей, сам же довольствовался вторыми ролями.
Фред уже который год жил с Эванель, и Клер знала, что он любит крошечную пожилую даму так же горячо, как и она его. За последние десять лет он стал близким человеком в их семье. Поначалу, когда Фред только переехал к Эванель, он робел и чувствовал себя не в своей тарелке, появляясь на вечеринках в саду Уэверли, как будто опасался, что его могут попросить удалиться.
Теперь же Эванель с Фредом повсюду появлялись исключительно вместе, и большинство окружающих относились к этой парочке как к чему-то неделимому, даже именовали их Эванель-и-Фред, что страшно забавляло старушку.
— Эванель, я и не знала, что ты зайдешь!
Клер не могла отойти от плиты, но ей хотелось обнять пожилую даму. Эванель была для нее как любимая книга, которую хочется читать бесконечно. Эваналь Франклин, дальнюю родственницу Уэверли, она знала практически всю свою жизнь. Ее детские воспоминания были полны странными вещами, которые та давала ей и которые неизменно пригождались впоследствии, и моментами, когда Эванель с бабушкой Мэри сидели на кухне, болтая и смеясь. Эванель была единственной, кто мог заставить бабушку Мэри рассмеяться.
За последнее время Эванель сильно сдала, и каждый раз, когда Клер ее видела, она казалась все меньше и меньше, как будто медленно тлела изнутри. Клер казалось, в один далеко не прекрасный день она обнимет пожилую даму, а та рассыплется в прах у нее в руках.
— Мне нужно кое-что тебе дать, — сообщила Эванель, протягивая бумажный пакет. — Я поняла это позавчера ночью.
— Хотите кофе? — спросила Клер гостей. — Я могу попросить Бэй сделать. Все равно голова у нее сегодня, кажется, занята вовсе не леденцами.
Бэй все это время с легкой улыбкой разглядывала носки собственных ботинок, но едва Клер произнесла это вслух, как она, покраснев, вскинула глаза.
— Нет, спасибо, — покачала головой Эванель. — Мы просто проезжали мимо, и я решила, что нужно заехать к тебе. Фред сказал, мне нужно выбраться куда-нибудь из дому, чтобы немного проветриться.
— Я ничего такого не говорил, — заметил Фред.
— Ладно-ладно, про «проветриться» я добавила от себя, — призналась Эванель.
— Ты, кажется, на прошлой неделе должна была идти к врачу, — сказала Клер. — Как все прошло?
— Он сообщил мне одну скверную новость. Я старая.
При этих словах Бастер расхохотался. Подойдя к Клер, он забрал у нее ложку.
— Я закончу с этим. А ты иди посиди с Эванель.
Клер сняла фартук и, взяв у пожилой дамы бумажный пакет, наконец-то смогла ее обнять. От нее пахло одеколоном Фреда, что всегда забавляло Клер. Эванель утверждала, это просто потому, что они очень много времени проводят вместе, но Фред с Клер подозревали, что она время от времени брызгается им, когда Фред не видит. Она всегда признавалась, что ей нравится, как пахнет от мужчин.
— Эванель, пойдем со мной в гостиную. И ты, Бэй, тоже.
— А ты оставайся здесь и поболтай с Бастером, — велела Эванель Фреду, когда тот двинулся было за ними следом. Забрав у него сумку с портативным кислородным аппаратом, она театральным шепотом произнесла: — Он милашка. Присмотрись к нему повнимательней.
— Эванель! — возмутился Фред. — Он подрабатывает у меня в лавке!
— Я просто хочу сказать, что это тебе не повредит. Ты слегка растерял квалификацию.
— Вообще-то, я сейчас встречаюсь кое с кем с кулинарных курсов, но вы вполне можете на мне попрактиковаться, — заявил Бастер. — Я не возражаю.
Фред смущенно сцепил руки в замок за спиной; вид у него был не слишком радостный.
— Так, значит, вот чем вы занимаетесь перед тем, как приходите в лавку по вечерам, — заметил он, настороженно глядя на Бастера. — Вы сказали, что в дневное время не можете работать по религиозным соображениям.
— Леденцы — моя религия.
Клер повела Эванель к выходу из кухни. Когда они очутились в гостиной, Бэй подошла к окну и стала смотреть на улицу, а Клер устроилась рядом с Эванель на диване. Теперь, когда старушка совсем усохла, ее объемистая сумка, в которой она таскала вещи вроде скрепок, искусственных цветов, красных ленточек и уксуса — словом, всего того, что в подходящий момент можно было кому-нибудь дать, — стала казаться огромной в сравнении с ней, как будто теперь это сумка носила Эванель. Пожилая дама со вздохом поставила сумку и кислородный аппарат на пол.
Казалось, еще на днях она каждое утро бодро прогуливалась по стадиону колледжа, с наслаждением разглядывая мускулистые мужские задницы, после чего неизменно заходила выпить кофе с тортом к Клер в дом Уэверли. Так было до того Года, Когда Все Изменилось, когда Клер встретила Тайлера, Сидни вернулась домой, а Фред переехал жить к Эванель. Клер ни на что не променяла бы свою теперешнюю жизнь, но все же иногда она с тоской вспоминала прежние времена. Тогда все было намного проще и яснее, чем теперь.
— Давай. — Эванель указала на бумажный пакет. — Открой его.
Клер открыла пакет и вытащила оттуда старую кулинарную лопатку с деревянной ручкой.
— Она принадлежала твоей бабушке, — сказала Эванель. — Мэри дала ее мне в одну из своих попыток научить меня готовить. Когда она была помоложе, она не желала создавать себе конкуренцию на кухне, хотя была настолько талантлива, что ей никто и в подметки не годился. Она просто завораживала, правда? Как она наливала, помешивала и шинковала! Это было как музыка. Она даже танцевала под нее, помнишь?
— Помню. — Клер улыбнулась, глядя на лопатку.
— С возрастом она перестала так ревниво относиться к своему искусству и начала делиться тем, что знала. Пожалуй, она была немного тщеславна. Ей хотелось передать кому-то свой дар, чтобы о ней помнили. Но я никогда не любила готовить, так что она стала привечать на кухне тебя и учить понемногу. Позавчера ночью Мэри явилась мне во сне. И я поняла, что должна отдать эту лопатку тебе.
— Спасибо, Эванель. Уверена, она очень мне пригодится, — сказала Клер, хотя и знала, что не пригодится, во всяком случае не сейчас: со всеми этими леденцами ей было просто больше не до чего. — Ты знаешь, я тут недавно думала, а почему бабушка Мэри со своим талантом не пыталась как-то раскрутиться? Почему довольствовалась продажей через заднюю дверь?
— Мэри не пыталась раскрутиться, потому что для этого пришлось бы слишком много работать, — ответила Эванель с улыбкой. — У нее просто не было никакой мотивации. Она любила, когда все давалось ей само собой.
— Значит, она никогда не считала, что должна что-то кому-то доказывать? — спросила Клер.
И подумала: «Не то что я».
Глаза Эванель, увеличенные линзами очков, дважды моргнули, как будто она вдруг что-то внезапно вспомнила.
— Я бы так не сказала. У нее тоже случались моменты неуверенности в себе, особенно после того, как от нее ушел муж.
— Но ее никогда не волновало, что о ней думают окружающие, — возразила Клер. — Она была уверена в своих силах, так?
Эванель покачала головой:
— Она слишком много переживала о том, что о ней думают окружающие. Потому в конце концов и превратилась в такую домоседку.
Клер ходила вокруг да около того, что ей на самом деле хотелось спросить: дар Мэри был реальным? Не мороком, который она наводила на местных жителей, чтобы заставить их считать, будто она способна влиять на их чувства при помощи цветов из ее сада? Не чем-то таким, что она намеренно предпочитала держать в тени, чтобы ее секрет мог оставаться секретом?
Но Клер так и не задала этот вопрос. Он прозвучал бы глупо и мог бы даже обидеть Эванель или Бэй, которые принадлежали к числу самых одаренных людей, которых она знала. Разумеется, таланты Уэверли были реальны. Во всяком случае, таланты этих двоих.
Эванель посмотрела на Бэй, чей силуэт темнел на фоне окна.
— Бэй, как поживает твоя мама? Я все никак не соберусь записаться к ней на перманент.
Эванель кокетливо взбила свои седые кудряшки.
Бэй с улыбкой обернулась к пожилой даме:
— У нее все в порядке.
— В субботу вечером Бэй ходила на свою первую хеллоуинскую дискотеку, — сказала Клер. — Нарядившись бабушкой Мэри. Она надела одно из старых бабушкиных платьев с пикника фей. Мы нашли старые фотографии. Бэй, не сбегаешь за ними?
Бэй молча вышла из комнаты и двинулась по лестнице на второй этаж.
— Что с ней такое? — своим громким шепотом, который на самом деле совсем не походил на шепот, поинтересовалась Эванель, наклонившись к Клер.
Та обернулась, чтобы убедиться, что Бэй уже поднялась, и только потом ответила:
— Она влюблена, а ее мама этим недовольна.
— Но почему?
— Потому что это Джош Мэттисон.
— Ого! — воскликнула Эванель. — Он красавчик, да. Но для нее это очень некстати. Мэттисоны с Уэверли никогда не были хорошей комбинацией.
— Знаю, — печальным тоном отозвалась Клер.
Тут спустилась Бэй с коробкой из-под обуви. Коробку она отдала Клер, а сама вернулась к окну.
— А я их помню, — заявила Эванель, когда они с Клер принялись просматривать содержимое коробки. — Ваша бабушка была такая хорошенькая. Все эти мужчины были без ума от нее. Это квартиранты. У нее был лист ожидания длиной в милю.
При виде одной фотографии Эванель заколебалась. Вытащила ее и поднесла к глазам.
— О, Карл. Не думала, что когда-нибудь еще его увижу.
— Кто он такой?
Эванель прищелкнула вставными зубами:
— Он твой дед. А ты разве не знала? Мэри выставила его, когда была беременна вашей мамой, изменщика несчастного. После этого она уже никогда больше не была прежней. Он ее изменил.
— Изменил ее? Как?
Клер взяла снимок из рук Эванель и взглянула на него. Карл стоял у калитки, ведущей в сад. У его ног лежали яблоки, как будто яблоня забрасывала его ими. На лице его играла улыбка, руки он прятал в карманах полосатого костюма. Вид у него был щегольский и слегка самодовольный. Сколько раз за эти годы Клер видела эту фотографию, вечно натыкаясь на коробку в поисках чего-то другого, она и сказать не могла.
— Таким, как мы с тобой, этого никогда не понять, — отозвалась Эванель. — Мы с первого взгляда влюбились в своих суженых. А женщины с разбитыми сердцами, они изменяются.
Эванель сделала несколько глубоких вдохов из шланга, который висел у нее под носом. Лицо ее приняло слегка встревоженное выражение, как в последнее время бывало с ней всегда, когда она полагала, что уже слишком долго находится вне дома и у нее может закончиться запас кислорода.
— Мне пора домой. Фред? — дребезжащим голосом позвала она.
Тот в несколько шагов очутился в гостиной, как будто поджидал где-то поблизости.
— Я здесь.
— Ну как, этот парнишка научил тебя чему-нибудь дельному? — поинтересовалась Эванель, поднимаясь с дивана.
Фред забрал у нее сумку с кислородным аппаратом.
— Эванель, я на сорок лет его старше.
— Я просто хочу сказать, что тебе нужна практика.
Клер отложила фотографии и лопатку в сторону, и они с Фредом повели пожилую даму к выходу. Воздух, когда они вышли на крыльцо, был терпким и прохладным, как лаймовое мороженое. Все трое остановились, точно кто-то хорошенько их тряханул, чтобы взбодрить.
— Холодает, — заметила Эванель, кутаясь в свое мохнатое черное пальто. — Скоро ударят первые заморозки.
— В субботу, если верить альманаху, — сказала Клер. — На Хеллоуин. Я каждый день хожу взглянуть на яблоню. Думаю, она уже практически готова.
— Будешь устраивать вечеринку? — спросила Эванель.
— Конечно.
— Жду не дождусь. Знаешь, мне в этом году как-то немного не по себе. — Эванель поежилась. — Даже и не знаю почему. У тебя не было нежданных гостей?
— Нет. А что?
— Осенние ветры приносят с собой незнакомцев. Мой папа всегда так говорил. Он был не из Уэверли. Он был из Нугетов. Нугеты знают толк в погоде, — сказала Эванель, пока Клер с Фредом помогали ей спуститься с крыльца и сесть в «бьюик» Фреда, припаркованный на обочине.
— Она меня беспокоит, — признался Фред, едва они усадили ее в машину и закрыли дверцу.
— Я вижу, — сказала Клер, обхватывая плечи руками, чтобы не замерзнуть. — Она потихоньку сдает. Но для восьмидесяти девяти лет все равно держится молодцом.
— Не представляю, как я буду без нее, — произнес Фред задумчиво. — У меня такое чувство, что я уже по ней скучаю.
Клер помахала им на прощание и, дождавшись, пока машина окончательно не исчезнет из вида, вернулась в дом. Бэй, которая все это время так и простояла у окна, двинулась следом за ней на кухню.
— Это все из-за парня, — объявил Бастер, когда они вошли.
Клер посмотрела на Бэй, которая только что вымыла руки и теперь надевала одноразовые полиэтиленовые перчатки, чтобы раскладывать застывшие леденцы по банкам.
— Ты ему рассказала? — изумленно спросила она племянницу.
— Ей не нужно ничего рассказывать, — покачал головой Бастер. — Я всегда знаю, когда дело в парне.
— Помнишь того старика в сером костюме, которого я видела несколько дней назад? — спросила Бэй, поспешно меняя тему. — Я только что снова его видела, когда стояла у окна.
