Глава 7
В какой-то момент в пределах следующего часа Бэй поняла: Джоша в спортивном зале нет. Она ни разу больше не взглянула на него открыто, но всегда точно знала, где он находится, — по тонкой струйке дыма, которая тянулась за ним. До этого момента. Она все так же сидела на трибуне, теперь уже в одиночестве, потому что другие застенчивые девчонки решили стать еще более застенчивыми и дружно отправились танцевать всей компанией медленные танцы посреди спортивного зала. Ее место было недалеко от двери, так что она расслышала слово «драка», шепотом произнесенное, когда несколько ребят выскользнули из зала.
У нее вдруг появилось нехорошее предчувствие относительно того, куда мог отправиться Джош.
В старших классах создаются тайные общества, о существовании которых бо́льшая часть ребят узнает только задним числом. И тогда внезапно становится понятным, почему все популярные девушки как-то целую неделю дружно ходили без косметики, а все популярные парни выкрасили свои джинсы в розовый цвет. То была их первая неделя, формальное посвящение в элиту. Избранность придавала им в собственных глазах ощущение важности и уверенности в себе, а их собрания были по большей части совершенно безобидными. Но иногда случались и наркотики. А иногда — драки.
Бэй не могла найти Фина: в зале было слишком много призраков — ребят, которым предстояло вернуться домой к рассерженным матерям в безнадежно испорченных простынях. Поэтому она вместе с остальными выскользнула из зала и направилась к почти пустой школьной парковке.
Футболисты из Хэмилтон-Хай в полном составе находились там. Пробравшись сквозь толпу, Бэй обнаружила, что самовлюбленный задавака, считавшийся в команде Хэмилтон-Хай звездой, катается по земле, сцепившись с кем-то из команды Бэском-Хай. До нее не сразу дошло, что восьмерка на спине его фуфайки ей знакома.
Это Джош.
Бэй заметила в толпе черно-оранжевый костюм Ривы и принялась пробираться к ней.
— Что случилось? — крикнула она, перекрывая гул.
Пчелиные антенки Ривы дрожали.
— Это Коби из Хэмилтон-Хай, — срывающимся голосом произнесла она. — Они со Стивеном начали выяснять отношения, а Джош решил вмешаться. А потом вдруг как начал ни с того ни с сего метелить Коби! Тот от неожиданности даже растерялся. Но ненадолго. А теперь ему никто не хочет прийти на помощь!
У Бэй перехватило дыхание. Джош был быстрым и гибким, но Коби намного превосходил его в росте и весе. Он пытался пригвоздить Джоша к асфальту, время от времени исподтишка нанося удар ему по ребрам.
Если больше никто не собирается прийти ему на помощь, значит придется ей. Она должна сделать хоть что-нибудь. Они же не станут бить девчонку, так ведь? Они прекратят драку, как только она подойдет к ним. Ведь прекратят же?
Впервые в жизни Бэй своими глазами видела драку. В этом было что-то первобытное, что-то, отчего даже в воздухе висело напряжение. Бэй передалось это напряжение, и ей стало страшно — за Джоша и за саму себя. Ведь она всегда считала себя человеком, который обязательно придет на помощь другому, а не будет стоять и смотреть, как все остальные. Но может, Фин был прав. Может, она живет в придуманном мире. Может, в реальном мире, в глубине души, она ничем не отличается от прочих.
Внезапно что-то пронеслось мимо нее, обдав порывом ветра, от которого волосы у нее растрепались, а подол платья заколыхался.
Все случилось молниеносно. Какая-то сила в мгновение ока подняла Коби в воздух и отшвырнула на несколько футов в сторону, шваркнув спиной об асфальт. Тот принялся хватать ртом воздух, а выражение его лица было точным отражением того, что чувствовали сейчас они все. Что это была за чертовщина?
Толпа загудела, и, обернувшись, они увидели, что из зала к ним бегут родители и учителя, мертвенно-бледные в тусклом свете дежурных ламп.
Толпа хлынула врассыпную. Дружки Коби подхватили его, все еще оглушенного, под руки и потащили прочь.
— Что это было? — повторял он потрясенно.
В начавшейся сумятице Бэй, которую со всех сторон толкали и пихали, принялась пробираться сквозь толпу обратно, пытаясь отыскать Джоша. Когда она наконец его увидела, он по-прежнему стоял на четвереньках, силясь подняться. Бэй стремительно подбежала к нему и помогла встать на ноги. Все остальные ломились к шлагбауму на въезде на парковку, пытаясь кружным путем попасть к входу в здание. Беда была в том, что перехватить их по дороге было легче легкого, и кое-кто из учителей и родителей уже снова скрылся в спортзале, очевидно именно с этой целью.
Бэй перекинула руку Джоша себе через плечо и двинулась в противоположном направлении, удаляясь от спортзала в сторону учебных корпусов. Она повела его кружным путем, задворками, через заросли кизиловых деревьев, посаженных выпускниками школы много лет назад. На ветру их голые сучья зловеще скрипели и потрескивали.
Джош слегка прихрамывал и держался за правый бок. Ему пришлось опереться на нее, когда они наконец добрались до холма и двинулись по склону вверх, чтобы в конечном счете выбраться с другой стороны на ярко освещенную парковку для учеников. На ней не было ни души: очевидно, большинство все-таки задержали у входа в спортзал.
Бэй принялась оглядываться по сторонам в поисках хорошо знакомого ей «пасфайндера», на котором он ездил. При необходимости она, наверное, смогла бы даже воспроизвести по памяти его номер — столько раз она провожала взглядом его автомобиль.
— Где твоя машина?
Джош, почти висевший у нее на плече, с трудом поднял голову: каждый шаг требовал от него усиленной концентрации. И немедленно отступил от нее в сторону.
Все это время он не отдавал себе отчета в том, что это была она. Выражение лица у него стало такое, как будто кто-то подкрался к нему сзади и, закрыв глаза ладонями, спросил: «Угадай, кто это?» А когда он обернулся, предвкушая приятный сюрприз, оказалось, что за спиной стоит последний человек, которого ему хотелось бы видеть.
Он огляделся по сторонам. На его лице отразилось неприкрытое облегчение, что поблизости нет никого, кто мог бы увидеть их вместе. И растущее подозрение, как будто она каким-то образом подстроила все это.
— Зачем мы пошли в обход?
— Затем, что иначе нас поймали бы. Где твоя машина? — повторила она.
Джош долго смотрел на нее и молчал. Наверное, если бы она сейчас выкрикнула: «Бу!», он подскочил бы на милю.
— Вон там, — произнес он наконец. — Я взял папин «ауди».
Она взглянула на машину, потом снова на него, прикидывая, в состоянии он сесть за руль или нет.
— До дому доехать сможешь?
— Угу. Он дал мне по ребрам, но ничего вроде не сломано.
— Откуда ты знаешь?
Джош потер бок:
— Когда на футболе получаешь мячом, это покруче его кулаков.
Бэй развернулась, чтобы уйти, не в силах выносить выражения, с которым он все еще смотрел на нее. Как будто боялся, что она… что? Приворожит его? Что вообще значило это слово?
— Подожди! — окликнул он ее, когда она зашагала прочь.
Но Бэй не остановилась и продолжала идти, сжав кулаки. Невыносимый мальчишка. Глупый, заносчивый и к тому же, как оказалось, обладающий отвратительным вкусом на обувь. Как так вышло, что ее место рядом с ним? Почему она так его любит? Почему она не может просто взять и выключить это чувство, как лампочку?
— Бэй, подожди, — повторил он и торопливо поковылял за ней следом.
— Что еще? — бросила она, обернувшись.
Он не ожидал этой вспышки гнева. Да, по правде говоря, она сама ее не ожидала. Вид у обоих стал несколько удивленный.
— Позволь мне хотя бы отвезти тебя домой.
— Спасибо, не надо. За нами приедет мама Фина.
Джош сжал губы. В результате драки белила на лице и размалеванный рот размазались и превратились в мешанину цветов. Казалось, чей-то портрет закрасили и теперь сквозь краску проступает другое изображение.
— Значит, вы с Фином… — начал он.
— Что — мы с Фином?
— Ничего.
Бэй снова отвернулась.
— Подожди. Ты вся в моей крови.
Она опустила глаза и увидела, что весь бок прекрасного платья ее прабабки вымазан бутафорской зомби-кровью. Ей захотелось плакать. Мама с тетей Клер ее убьют.
— Это не настоящая кровь, — сказала она, стараясь, чтобы не дрожал голос. — Буду говорить всем, что решила изображать стивен-кинговскую Кэрри.
— Позволь мне отвезти тебя домой.
Она просто расклеилась, вот и все. Именно так Бэй объяснила себе эту мимолетную слабость. Она вытащила из-за голенища ботильона телефон и набрала номер Фина.
Ответил он не сразу, уже практически включилась голосовая почта. Когда он все же взял трубку, голос у него был запыхавшийся и дрожащий.
— Алло?
— Фин, это Бэй. Ты где?
— Я перед спортзалом. Мама подъедет с минуты на минуту. А ты где?
— Я на парковке для учеников. — Бэй посмотрела на Джоша, потом отвела взгляд. — Меня подвезут до дому.
— А-а, — протянул Фин рассеянно. — Ну ладно.
— У тебя все в порядке?
— Да. — Он помолчал. — Да, у меня все нормально.
Всю дорогу до дому Бэй Джош молчал. В салоне отцовского «ауди» пахло кожей, кукурузным сиропом и тем свежим, каким-то одеколоновым запахом, который она впервые ощутила, когда Джош оперся на нее, пока они шли к парковке для учеников. Теперь он исходил от ее одежды — этот запах, отныне связанный для нее с Джошем. Но у нее было такое чувство, как будто она завладела им обманом, не имея на то никаких законных прав.
Очутившись так близко к нему, наедине с ним в его машине, она почувствовала, как в груди у нее все трепещет. Голова казалась странно легкой и пустой, как бывает, когда слишком долго не спишь или выпьешь слишком много кофе. Она поймала себя на том, что восхищается всякими глупостями. Как он хорошо водит машину! Как уверенно управляется с рулем! Он даже не отводит взгляда от дороги, когда включает печку! Бэй вдруг сообразила, что он принял ее нервозность за озноб.
Она сосредоточилась на его руках, сжимающих руль, и велела себе успокоиться. Руки у него были загорелые и крепкие, и смотреть на них было приятно. И на мускулистые плечи тоже.
Их ферма находилась слегка на отшибе, но в начальной школе всех без исключения детей возили туда на экскурсию, так что все знали, где она расположена. Ей не пришлось объяснять Джошу, как доехать. За мгновение до того, как она собиралась сказать ему, чтобы сворачивал влево или вправо, он делал это сам.
Она слишком быстро закончилась, эта их совместная поездка. Когда до поворота на ферму оставалось уже всего ничего, Бэй, кашлянув, предложила:
— Можешь высадить меня у развилки. Я дойду до дому пешком.
На это Джош, уже сворачивая с шоссе, ответил ей:
— Все нормально.
Трясясь в машине по разбитой дороге, усыпанной гравием, Бэй чувствовала, как все больше напрягается. Не то чтобы он не видел ферму Хопкинсов раньше, просто ей вдруг показалось совершенно невыносимым, что Джош, который, как выяснилось, не знал о ней ровным счетом ничего, увидит ее в этой обстановке и будет считать, что ее место там.
Когда они с матерью сбежали от отца Бэй в Сиэтле, они поначалу жили вместе с Клер в доме Уэверли, но переехали в дом рядом с фермой Генри, когда они с Сидни поженились. Бэй нравился старый фермерский дом. Она с первого же взгляда поняла, что место ее матери именно тут, несмотря на то что та считала себя горожанкой до мозга костей и терпеть не могла тишину. Она действовала Сидни на нервы, напоминая о ее прошлом в Сиэтле, о жизни в постоянном ожидании, что кто-то выйдет из себя и случится что-то плохое. А вот место Бэй было не здесь. Ее место было в доме Уэверли.
Она не стыдилась старого фермерского дома. Дело было не совсем в этом. Просто она видела дом Джоша и ненавидела себя за пусть даже мимолетное желание оправдаться по поводу того, где она живет.
Он затормозил перед маленьким белым двухэтажным домом. На крыльце горел фонарь. Горел свет и в окне гостиной.
Бэй не спешила вылезать. Она сидела на своем месте и ждала, думая, что он что-нибудь скажет. Ее родители всегда так делали, когда откуда-нибудь возвращались. Они подъезжали к дому, но после этого еще какое-то время сидели в машине — заглушив двигатель и открыв окна летом, оставив двигатель заведенным и включив печку зимой — и говорили, говорили, как будто нахождение в машине в ночное время каким-то образом настраивало на еще один разговор, на еще один поцелуй напоследок, прежде чем выходить.
Так бывает на свиданиях, поняла она вдруг.
А у них было не свидание.
Джош сидел, глядя прямо перед собой.
Без единого слова Бэй выбралась из машины и на негнущихся ногах двинулась к дому, твердя себе, чтобы не смела оглядываться.
— У меня не укладывается в голове, что я пропустил ее первую дискотеку, — сокрушался Генри за несколько часов до этого, после того как Сидни приехала домой, высадив Бэй с Фином перед спортзалом.
Сидни пыталась дозвониться до него, но он был занят и не услышал звонка.
Она вплыла в дом в облаке парфюмерных ароматов, раскрасневшаяся от радости за дочь, в общественной жизни которой произошел такой неожиданный поворот. По пути домой она заехала в китайский ресторанчик за едой и теперь принялась выставлять на стол картонные коробки. Генри, который только что вышел из душа, остановился рядом, энергично вытирая влажные волосы бело-розовым полотенцем. Бело-розовым. Сидни утверждала, что они с Бэй медленно, но верно превращали этот дом в девичье царство. Он, впрочем, не возражал.
«Без женщины дом не дом», — частенько повторял его дед.
— Я приберегал эту речь до того момента, когда Бэй начнет ходить на свидания. Кое-что даже записал, чтобы не забыть, — пробурчал Генри из-под полотенца. — Серьезно, кажется, эти заметки где-то у меня в офисе.
Сидни рассмеялась, как будто это признание ее тронуло.
— Пожалуй, завтра с утра я первым делом отправлю ее к тебе, чтобы ты мог прочитать ей лекцию про то, какие мальчишки ужасные и что всем им нужно только одно.
Повесив полотенце на шею, Генри уселся за стол, а Сидни тем временем выставила тарелки. Прежде чем сесть напротив него, она легонько коснулась его щеки.
Генри впервые увидел Сидни на игровой площадке в школе. Бывают люди, которые появляются в твоей жизни и бесповоротно ее изменяют. В жизни Генри таким человеком стала Сидни. Он полюбил ее в тот же миг, как увидел. В начальной школе он был ее лучшим другом. Но по мере того как они становились старше, она начала от него отдаляться. Потом Хантер-Джон Мэттисон тоже влюбился в нее, только у него, в отличие от Генри, хватило мужества признаться ей в этом. Пути Генри и Сидни разошлись в старших классах, а потом он потерял ее, казалось насовсем, когда в восемнадцать лет она уехала из Бэскома. Он не думал, что когда-нибудь увидит ее снова. В ту пору еще жив был его дед, хотя уже и сильно сдал после инсульта. Он задался целью устроить жизнь внука, желая видеть того остепенившимся и женатым. Но все было зря. Когда Сидни вернулась, у Генри возникло ощущение, что он бегает по кругу, поджигая деревья, чтобы вокруг не осталось ничего, кроме выжженной земли. Но Сидни появилась перед ним, и он перестал бегать по кругу и устремился к ней, будто в ласковое поле, с которого веет свежестью.
«Так оно и бывает, когда наконец находишь свою единственную», — сказал тогда ему на это дед.
Поначалу, когда они только начали встречаться, Генри все никак не мог поверить своему счастью. И по сей день, остановившись на полуслове во время очередного рассказа про дела (он отдавал себе отчет в том, что слишком много про это рассказывает), он думал: как такая женщина может хотя бы отдаленно находить это интересным? Ему хотелось подарить ей весь мир. И даже этого казалось недостаточно. Все это не шло ни в какое сравнение со всем тем, что давала ему она: совместную жизнь, семью, бело-розовые полотенца. Пятнадцатилетнюю дочь, которая теперь начала ходить на дискотеки.
— Когда это все успело произойти? — вслух вопросил Генри, бросив бесплодные попытки управиться с палочками, которыми он пытался есть креветки с гороховыми стручками. — Когда ей успело стукнуть пятнадцать? Такими темпами не успеем мы оглянуться, как она от нас уедет!
Сидни застыла на своем месте. По изменениям в воздухе Генри предугадал то, что должно было произойти, и, медленно отложив вилку в сторону, стал ждать. Он видел, как в ее волосах прямо на глазах загораются новые рыжие пряди. В последнее время это уже стало чем-то почти обыденным. Все дело было в надвигающихся первых заморозках. Генри с Тайлером уже давным-давно поделились наблюдениями на этот счет и пришли к выводу, что это происходит каждый год приблизительно в одно и то же время — их жены неизменно что-нибудь выкидывают. В этом году Сидни сделалась совершенно им одержима. Не то чтобы он был против. Чем бы дитя ни тешилось. Но ему не давали покоя причины, которые за всем этим стояли. Что в самом деле творилось у нее в голове?
Она бросила вилку и, перегнувшись через стол, поцеловала его.
Потом, оторвавшись от его губ, потянула его из-за стола, и в следующий миг они уже жадно набросились друг на друга, лихорадочно срывая одежду. Еще мгновение — и оба покатились по полу кухни, заставляя петь скрипучие деревянные половицы и натыкаясь на мебель. Мир качнулся и опрокинулся, время сжалось как пружина и стремительно понеслось вскачь. Не успели они оба опомниться, как уже оправляли на себе одежду и вновь сидели за столом, очумело улыбаясь друг другу поверх тарелок с китайской едой.
Позабытое бело-розовое полотенце, все еще влажное, так и осталось на полу.
Где-то на задворках сознания у Генри промелькнула мысль: возможно, все это повторяется раз за разом из-за того, что ей нужно что-то такое, чего он не в состоянии ей дать, и потому она вынуждена добывать это сама.
Мысль эта ему не понравилась. Он готов был дать ей все, что угодно. Все, что у него есть.
Ей достаточно было просто об этом сказать.
Сидни еще раз поцеловала Генри, и он отправился в постель. Внутренние часы неизменно замедляли его движения примерно в восемь часов вечера, как будто он был заводной игрушкой, у которой кончался завод. Если ему вдруг случалось чересчур засидеться, Сидни иной раз обнаруживала его на лестнице, между этажами, крепко спящим прямо на ногах. Во сне он держался за перила, а на его выступающие скулы садилась пыль.
Генри улыбнулся сонной довольной улыбкой и пошел в спальню. Кожа вокруг глаз у него была изрезана морщинами: сказывались годы работы на открытом воздухе, под ярким солнцем. Солнце — вот кем он чувствовал себя по отношению к ней, обеспечивая ее светом и питанием, неизменно находясь рядом, верный своим привычкам до предсказуемости. Он изгонял ее беспокойство и впадал в безумие рядом с ней, когда это было ей нужно, но на следующее утро неизменно просыпался все тем же самым, что и всегда, мужчиной, тем же самым сердцем, тем же самым светом.
Не зная, куда себя девать, Сидни осталась дожидаться Бэй. В конце концов она надела свое кимоно, волосы скрутила в узел, закрепила его оставшимися от ужина китайскими палочками и уселась смотреть на ноутбуке фильмы с Молли Рингуолд — комедии восьмидесятых, в которых главную героиню, несмотря на все ее странности, неизменно ожидал хеппи-энд.
Услышав шум машины, она захлопнула крышку ноутбука. Бэй вернулась точно вовремя. Сидни никогда прежде не приходилось устраивать для Бэй комендантский час, поэтому она велела дочери вернуться до нелепости рано, но та и глазом не моргнула. Бабушка Мэри никогда не устраивала комендантский час ей самой, хотя теперь, задним числом, Сидни иногда жалела об этом. Она частенько отпускала Сидни в гости к подругам с ночевкой, а уж оттуда ускользнуть на свидание к ее бойфренду в любое время ночи было легче легкого.
Она быстро встала, подумав: надо бы выключить свет в гостиной, чтобы Бэй не догадалась, что она ее дожидалась. Но когда машина затормозила перед домом, стало понятно, что для этого уже слишком поздно. Может, сбегать на кухню и приготовить горячий шоколад, чтобы они могли сесть рядышком и поболтать о том, как все прошло? Нет, Бэй тогда точно возмутится.
Сидни ждала, когда же наконец хлопнет дверца машины, но она все не хлопала и не хлопала. Сидни осторожно прокралась к окну и, вжавшись в стену, слегка приподняла штору. Прошло некоторое время, прежде чем она различила машину, темный «ауди». Мать Фина ездила на «шеви». Интересно, кого это к ним принесло в такой час? Машина казалась знакомой, и Сидни поняла почему, когда пассажирская дверца наконец распахнулась и в салоне вспыхнул свет. Это была ее дочь, а привез ее не кто иной, как Джош Мэттисон.
Вдруг у Сидни зазвонил мобильник, и она вздрогнула от неожиданности. Подскочив к кофейному столику, она нажала кнопку «Ответить».
— Алло?
— Сидни? Это Таллула Янг, мама Фина. Я сейчас у школы вместе с Фином. Бэй здесь нет. Фин сказал, ее обещал подвезти кто-то другой. Вы в курсе?
— Нет, — ответила Сидни, и тут входная дверь открылась, — но она только что вошла в дом.
— С ней все в порядке? Фин сказал, на дискотеке случилась драка.
При виде дочери Сидни едва не хватил удар. Все платье у нее было в крови.
— Она не настоящая, — произнесла Бэй торопливо. — Кровь не настоящая. Она от костюма.
— Она в полном порядке, — сказала Сидни в трубку, не сводя глаз с Бэй. — Как Фин?
— С ним все хорошо. Но он испортил мою лучшую простыню. Придется вычесть ее из его карманных денег.
— Ну ма-а-ам, ну я же извинился, — послышался в трубке голос Фина, прежде чем его мать успела закончить разговор.
Может, Янги и были самыми сильными мужчинами в городе, но видели бы вы их матерей.
— С ума сойти, я понятия не имела, что ты будешь меня дожидаться, — сказала Бэй, занимая оборонительную позицию еще прежде, чем Сидни успела произнести хотя бы слово, что немедленно навело Сидни на мысль, что ее дочь что-то скрывает. Не дождавшись от матери никакого ответа, Бэй потянула за подол платья. — Это не настоящая кровь. Она даже пахнет кукурузным сиропом. Понюхай.
— Не собираюсь я его нюхать, — отрезала Сидни. — Я хочу знать, каким образом она на тебя попала.
— Я помогла подняться одному парню, который упал. Он был в костюме зомби. Вот и все.
— Вот и все? Ты так перепачкалась, всего лишь помогая ему подняться?
— Да! Я с ним не тискалась, если тебя это интересует! И вообще ничего плохого не делала. Я просто помогла одному парню, который ввязался в драку.
— Джошу, — произнесла Сидни ровным тоном. — Ты помогла Джошу Мэттисону.
Лицо Бэй в этот момент надо было видеть.
— Откуда ты узнала? Фин проболтался своей маме?
— Нет. Я только что видела, как ты выходила из машины Джоша.
— Ты подглядывала в окно? — возмутилась Бэй. Сидни вновь прибегла к тактике молчания. — Он предложил подвезти меня домой. Все было исключительно платонически. Он не превышал скорость. Мы оба были пристегнуты. За всю дорогу он мне и пары слов не сказал.
— Джош Мэттисон.
— Да, мама, Джош Мэттисон.
С упавшим сердцем Сидни вспомнила, как Клер в разговоре с ней обмолвилась: Бэй пару раз упоминала какого-то мальчика.
— Ох, Бэй, это же не он, нет?
— Что значит — не он?
— Тетя Клер сказала, что тебе нравится один мальчик. Это же не Джош, нет?
Вид у Бэй сделался оскорбленный.
— А если и он, то что? Чем таким Джош Мэттисон тебе не угодил?
Сидни закусила губу, не зная, с чего начать.
— Почему ты ждешь, что я что-то буду тебе рассказывать, когда сама не рассказываешь мне вообще ничего?
— Бэй прошла мимо нее и двинулась вверх по лестнице.
Сидни пошла следом.
Комната Бэй была самой первой от лестницы. Стены ее были выкрашены в светло-серый цвет, который после захода солнца превращался в переливчато-сизый, как будто за день комната впитывала в себя всю теплоту солнечных лучей и по ночам лучилась ею. Свет Бэй зажигать не стала. Переступив в темноте через раскиданные по полу туфли и книги, она выдернула из волос увядшие цветы и побросала их на ковер.
Потом сняла платье бабушки Мэри и с несчастным видом посмотрела на него.
Сидни протянула руку. Бэй подошла к ней и подала платье.
Сбросив ботильоны, она забралась в постель прямо в рейтузах, которые надела под легкое платье для тепла.
Сидни молча стояла на пороге.
— Ты с ним встречаешься? — спросила она наконец.
— Нет. Я ему не нравлюсь. — Бэй перевернулась на бок, спиной к Сидни. — Он меня даже не знает, — прошептала она, и Сидни вдруг поняла, что ее дочь плачет.
Все началось, как часто бывает, с мальчика. В старших классах Сидни расцвела. И ей это нравилось. Очень нравилось. И ей так отчаянно хотелось сохранить это, что она почти перестала общаться со своими родными. Почти не бывала дома. Бабушка Мэри понимала, что значит быть в центре внимания, и потому позволяла младшей внучке купаться в нем. И не просто позволяла. Иногда Сидни даже казалось, что бабушка ее подталкивает. «Иди развлекайся. Я помню, как это замечательно».
Сидни была королевой бала, и ей завидовали: ее красоте, ее умению управляться с волосами, но главным образом тому, что в нее влюбился самый популярный мальчик в школе. Сидни и Хантер-Джон Мэттисон были неразлучны, к немалому огорчению Эммы Кларк, которая любила Хантера-Джона всю жизнь и рассчитывала в конечном счете выйти за него замуж. Нужно было только терпеливо ждать. Она, как и все остальные, отлично знала, что никакого продолжения у этой истории не будет и быть не может. Хантер-Джон мог крутить романы с Уэверли, только пока он учится в школе. Как только он окончит школу, начнется реальная жизнь — жизнь, в которой все Мэттисоны-сыновья делали исключительно то, чего ждали от них их отцы.
В реальной жизни Мэттисоны не женились на Уэверли.
Тогда Сидни этого не понимала. Она считала, что у них с Хантером-Джоном любовь до гроба. Когда они окончили школу, никакого предупреждения она не получила. Он порвал с ней абсолютно неожиданно, оставив ее совершенно оглушенной, с сердцем, съежившимся до размеров горошины, и с ненавистью к этому городишке, которая росла и крепла, пока в конце концов не начала просачиваться сквозь ее кожу, оставляя на простынях синеватые чешуйки гнева, когда по утрам Сидни поднималась с постели.
Бэй не знала точно, почему именно Сидни уехала из Бэскома. Она не подозревала о том, что ее мать бежала отсюда, потому что один из Мэттисонов разбил ей сердце, и она решила поступить точно так же, как когда-то поступила ее собственная мать: уехать из этого дурацкого городишки и ото всех, кто в нем жил. Иной раз Сидни задавалась вопросом: а если бы Хантер-Джон не обошелся с ней таким образом, осталась бы она здесь или нет? Скорее всего, нет. Но она, по крайней мере, уезжала бы с сердцем чуть большим и с душой чуть более счастливой, которые, возможно, никогда не привлекли бы людей, подобных отцу Бэй, в ее жизнь. Как знать, быть может, из-за неуверенности в себе она и не могла уйти от мужчины, который ее избивал? Точного ответа на этот вопрос не мог дать никто.
Хотя, конечно, все эти вопросы теперь были чисто умозрительными. Все случилось так, как должно было случиться, ведь иначе у нее не было бы Бэй. И Генри тоже. Генри, который вновь появился в ее жизни после того, как она вернулась в город, хотя они были знакомы с детства. Генри, который смотрел, как она встречается с Хантером-Джоном, будучи сам влюблен в нее по уши, не в силах помешать ей отдать свое сердце другому.
Будь она проклята, если позволит еще одному Мэттисону разбить сердце еще одной Уэверли, а уж тем более ее родной дочери. Джош не был таким самовлюбленным гордецом, как его отец, но его мягкий характер означал лишь, что он будет делать то, что ему велят. Он будет работать в семейном бизнесе вместе с отцом, точно так же как когда-то тот.
Сидни не знала, какие чувства испытывает Джош к ее дочери в данный момент, зато знала, как просто влюбиться в человека, который уже влюблен в тебя. Это немного сродни тому, чтобы влюбиться в себя самого. Сидни была достаточно честна с собой, чтобы отдавать себе отчет: именно так и произошло с ней и Генри. Он полюбил ее задолго до того, как она полюбила его в ответ. А Бэй была необыкновенной девушкой. Прекрасной, доброй, загадочной. Если Джош начнет общаться с ней, он неминуемо в нее влюбится. Сидни знала это с железобетонной уверенностью.
Так что решение было совершенно очевидно: нужно ни в коем случае этого не допустить.
