Глава 6
В гостинице «Пендленд-Стрит-Инн» Энн Эйнсли стояла перед дверью комнаты номер шесть, держа в руках комплект чистого постельного белья.
— Мистер Залер? — окликнула она и постучалась.
Он не открыл. Энн и не ожидала, что он откроет. Она собственными глазами видела, как после завтрака он отправился в город.
Она отперла дверь его номера своим ключом и вошла.
Энн была замужем трижды, и каждый раз вранье очередного мужа становилось для нее полной неожиданностью. Неподдельной, ошеломляющей неожиданностью. После того как ее третий муж изменил ей и подчистую снял с ее банковского счета все, что там было, до последнего гроша, лишив ее остатков унаследованных от родителей денег, она поклялась, что никогда больше не даст себя обмануть. Все мужчины врут. Она смирилась с этим. Они врут, и ничего ты тут не попишешь. Такова уж их природа. Они все отрицали, но это лишь подтверждало ее точку зрения.
Расселл Залер тоже кое о чем врал. И ей было на это ровным счетом наплевать. В глубине души она даже испытывала что-то вроде удовлетворения, что Эндрю водят за нос. Но она была любопытна и страдала от скуки. Эндрю не разрешал ей поставить в комнату телевизор. Во всем их чертовом отеле не было ни одного телевизора. «Это не вписывается в историческую атмосферу дома», — твердил Эндрю. «А как же быть с электричеством, Эндрю? — очень подмывало ее поинтересоваться порой. — Оно тоже не очень вписывается в историческую атмосферу дома». Господи, до чего же он временами напоминал их отца! Словом, Энн вынуждена была обеспечивать себе развлечения самостоятельно.
Развлекалась она, главным образом бродя по Интернету за компьютером на стойке регистрации, шпионя за постояльцами и роясь в их вещах во время уборки номеров. Она ни разу ничего не украла. За такое Эндрю вышвырнул бы ее в ту же миллисекунду. Ей просто нравилось рассматривать, что люди привозили с собой из дому, изучать запахи их духов и размер их одежды. Она любила придумывать про них истории.
Энн всегда была немного пронырой и отдавала себе в этом отчет. Их с Эндрю отец был оптометристом, а мать ведала делами в его офисе и в свободное время тайком приторговывала пикантным нижним бельем. Основными ее покупательницами были женщины Кларк, славившиеся искушенностью в сексе и благодаря этому неизменно удачно выходившие замуж. Отец даже не подозревал о побочном бизнесе матери. Эндрю был шокирован, когда после смерти родительницы нашел ее каталоги.
Энн же была прекрасно об этом осведомлена. Те самые каталоги она обнаружила в возрасте десяти лет, наткнувшись в глубине шкафа матери на запертый ящик. Она перерыла весь дом и в конце концов отыскала заветный ключик в бачке унитаза.
Их родители погибли во время первой же автомобильной поездки, в которую отправились после того, как удалились от дел. Они нажили целое состояние и были намерены на пенсии жить на широкую ногу. Несколько сот тысяч долларов, которые они оставили детям, видимо, помрачили Энн рассудок — никакого другого объяснения тому, что она позволила брату взять себе дом, у нее не имелось. Она тогда состояла в своем первом браке, а Эндрю по-прежнему жил в родительском доме. Он всегда был чопорным, женщин чуждался и ни разу в жизни не ходил на свидание, и Энн решила, что с ее стороны будет великодушно позволить ему доживать свои годы в родном доме.
Спустя два мужа — два мужа и два их разорившихся бизнеса, которые оба раза финансировала Энн, — она осталась без гроша. Последние пять лет она жила здесь, в доме своего детства, который Эндрю превратил в гостиницу. В глубине души ей всегда было из-за этого немного не по себе, как будто он создал святилище, чтобы люди могли прийти и поклониться их покойным родителям. Эндрю давал ей стол и кров (их две крохотные комнатушки теперь располагались в подвале) и платил минимальную зарплату, которую она спускала на пиво, сигареты и журналы. Такова теперь была ее жизнь. Она смирилась с этим. Ей было пятьдесят девять лет, уже практически шестьдесят — эта цифра маячила так близко, что Энн чувствовала ее вкус, — и она уже перестала ждать счастья.
Она закрыла за собой дверь номера Расселла Залера. Он носил официальное название «Комната Эндрю Эйнсли». Это даже было написано на небольшой табличке на двери. В детстве здесь была спальня Эндрю. Она была отделана в темно-фиолетовых и пурпурных тонах, которые Эндрю именовал королевскими цветами.
Бывшую спальню Энн он нарек Комнатой Грез и Надежд.
Ей не давало покоя ощущение, что это подколка, хотя утверждать наверняка она не могла.
Она положила постельное белье на широкую кровать и огляделась. Расселл Залер оставил включенными обогреватель и прозрачную стеклянную лампу у кровати. Но в шкафу не висело никакой одежды, и в маленькой ванной не было видно никаких туалетных принадлежностей. Лишь большой кожаный чемодан на специальной подставке в изножье кровати свидетельствовал о том, что в номере живут. Энн подошла к нему и открыла защелки. Вещей внутри оказалось не слишком много. Еще один серый костюм и белая сорочка, аккуратно сложенные; сильно поношенная пижама, тот самый роскошный царский халат, который был на нем в ту ночь, когда он пришел в кухню и до смерти перепугал Энн: она решила, это Эндрю снова застукал ее с сигаретой. Носки и нижнее белье, а также черный несессер, в котором обнаружились расческа, зубная паста и щетка, дезодорант, кусок мыла, бритва и флакончик аспирина.
Этим содержимое чемодана и исчерпывалось.
Ничего интересного. Энн была слегка разочарована.
Ее пальцы коснулись дна чемодана, и она нахмурилась. Что-то непохоже, чтобы они доставали до самого низа. Она постучала по дну ногтем. Звук получился глухим. Она нащупала углы и потянула разделитель наверх. Под ним обнаружился тайный отсек.
«Ха!» — про себя произнесла она, очень собой довольная, как всегда, когда ей удавалось обнаружить то, что кто-то очень желал скрыть от посторонних глаз.
Внутри оказалась старая колода карт Таро, небольшой белый кристалл на дешевенькой цепочке и толстая кипа растрепанных офисных папок, скрепленных вместе большой резинкой.
Энн вытащила папки и сняла резинку. На каждой папке было написано чье-то имя, а внутри были бережно сложены газетные вырезки, фотографии и копии официальных документов вроде купчих на землю и свидетельств о браке. Ни одно из этих имен ни о чем ей не говорило, пока она не наткнулась на папку, на которой было написано: «Лорелея Уэверли».
Это была мать Клер и Сидни Уэверли. Энн была на несколько лет моложе Лорелеи. Странная, как и все остальные в их семейке, но при этом неуправляемая и одновременно печальная, Лорелея уехала из города много лет назад и нашла свой конец где-то в Теннесси, если верить тому, что Энн слышала. Так вот почему Расселл интересовался Уэверли? Из-за Лорелеи? Выходит, он был с ней знаком? Энн заглянула в папку. Внутри обнаружилось несколько копий одной и той же старой фотографии. Она была сделана где-то в семидесятых, судя по длинным остроугольным воротникам и охристо-коричневым цветам в одежде. На фотографии была запечатлена Лорелея Уэверли в возрасте лет двадцати с чем-то в компании самого Расселла — ему тогда было около сорока — и еще одной темноволосой парочки с младенцем. Они сидели за столиком в каком-то баре или недорогом ресторанчике вроде «Пиццы-Хат». Энн бегло просмотрела остальное содержимое папки: к ее удивлению, оно имело отношение исключительно к Клер Уэверли, а вовсе не к Лорелее — статьи про бизнес Клер, налоговая документация. Энн уже совсем было собралась взглянуть повнимательнее, как вдруг едва не подпрыгнула от неожиданности, услышав стук в дверь.
— Энн? — послышался из-за двери голос ее брата. — Ты там?
— Да, — отозвалась она совершенно спокойно.
Она уже собиралась убрать папки обратно на место, когда неожиданно заметила несколько старых рекламных листовок, пожелтевших от времени, которые лежали в чемодане под папками. Взяла одну из них. Это была старая афишка передвижного цирка, анонсировавшая выступления фокусника и гипнотизера по имени Великий Бандити.
В нижнем правом углу листовки в круглой рамке красовалась фотография мужчины в большом тюрбане с драгоценным камнем в центре. Руки его были выставлены вперед в таком жесте, как будто он готовился метнуть с кончиков пальцев молнию.
Это был Расселл Залер.
Вот это уже было интересно.
— Энн! — снова послышался голос брата.
— Иду! — отозвалась она, складывая листовку и убирая к себе в карман.
После чего аккуратно водворила все вещи обратно в чемодан в том же порядке, в каком они лежали прежде. Захлопнула крышку чемодана и подошла к двери.
— Что ты там делаешь? — осведомился Эндрю.
— Меняю постельное белье, — пожала плечами она, — как обычно.
Он указал на знак, висящий на дверной ручке.
— Тут висит знак «Не беспокоить». Мы здесь к таким вещам относимся очень серьезно.
Энн терпеть не могла, когда он говорил о себе во множественном числе.
— Ой! Я, наверное, просто не обратила внимания. — Она вернулась в комнату и взяла стопку белья, которое оставляла на постели. — Прошу прощения, — сказала она, выходя из номера.
— Чтобы такого больше не повторялось!
Эндрю обвел номер взглядом и решительно захлопнул за собой дверь.
Несколько часов спустя Клер с Сидни и Бэй искали в доме Уэверли какое-нибудь платье бабушки Мэри, которое Бэй могла бы надеть на хеллоуинскую дискотеку. А это, по мнению Бэй, было все равно что искать в колодце отдельно взятую каплю. Дом Уэверли был большой и донельзя захламленный. Какое-то подобие порядка царило лишь в кухне, что было вполне логично, поскольку Клер проводила все свое время именно тут. Что же до остального дома — Клер, по всей видимости, сохранила все бабушкины вещи. А когда к ней переехал Тайлер, он привез с собой все свое имущество, включая все принадлежности для рисования, которые заняли бо́льшую часть гостевой комнаты.
Бэй втайне надеялась, что они не успеют вовремя найти платье, тогда она сможет с чистой совестью вытащить все эти дурацкие маргаритки и зеленые листики из завитых под барана волос и пойти на дискотеку как есть. Ей хотелось лишь одного: чтобы Джош ее увидел. Убедился, что она не обращает на него никакого внимания и вовсе не собирается закатывать ему никакую сцену. А потом уйти. Он утверждал, что она не придет. Она ему покажет. Он понятия не имеет, какая она и что она будет делать, а чего не будет. Он с ней ни разу в жизни даже не разговаривал.
Они как раз спускались с чердака, когда в дом вошли Тайлер с Марией.
— Что вы делаете? — оживилась Мария, мгновенно загораясь любопытством. На ней все еще была гимнастическая форма, волосы собраны в растрепанный пучок, явно сооруженный усилиями отца. — Это какая-то игра, да? Почему у тебя в волосах цветы, Бэй? Ты такая хорошенькая, прямо как моя новая лучшая подружка!
Бэй обняла двоюродную сестричку за плечи. От нее пахло арахисом.
— Спасибо, мартышка.
— Привет, малышка, — сказала Клер почти виновато, как будто ей было неловко, что ее застукали за чем-то, кроме работы. — Как твоя гимнастика?
— Все в порядке. Что вы делаете? — снова спросила Мария.
— Мы ищем старые платья, которые Бэй могла бы надеть на дискотеку по случаю Хеллоуина, — пояснила Клер. — Платья, которые когда-то принадлежали моей бабушке.
Мария наморщила лоб, что-то соображая, потом спросила:
— А в шкафу в гостевой комнате вы не смотрели?
— Нет еще. Это хорошая идея.
Мария развернулась и побежала в гостевую комнату. В следующую минуту оттуда донесся скрип матрасных пружин: она принялась прыгать на кровати.
Клер повернулась к Тайлеру:
— Когда будет время, можешь законопатить щели на чердаке? Пока мы там были, я заметила, что откуда-то тянет холодом.
— Тебе даже на солнцепеке откуда-то тянет холодом, — поддразнил ее Тайлер.
Клер улыбнулась:
— Ну, чем вы с Марией занимались?
— Ездили на гимнастику, потом ко мне на работу. Это был самый длинный день за всю историю человечества. Серьезно, я побил мировой рекорд.
Тайлер устало поскреб синеватую от щетины щеку.
— Прости. Не забудь поесть. Я купила у Фреда курицу-гриль. — Клер подалась к Тайлеру и вполголоса спросила: — А Эм на гимнастике не было?
Тайлер покачал головой, столь же очевидно озадаченный новой подружкой дочери, как и Клер.
— Судя по всему, Эм не ходит на гимнастику. И на балет тоже.
— Погоди, — отстранилась от него Клер. — Ты что, до сих пор ни разу ее не видел?
— Так, поиграть в давно женатую парочку вы можете как-нибудь в другой раз, — подала голос Сидни. — Дискотека уже через два часа!
Бэй фыркнула:
— Как будто вы с папой ведете себя по-другому!
— У меня такое чувство, как будто я соревнуюсь со стариной Генри! Иди-ка сюда, — сказал Тайлер и, ухватив Клер, перегнул ее в пояснице назад и театрально поцеловал.
— Я вас умоляю, — заявила Бэй. — Не на глазах же у детей.
Она развернулась и направилась в гостевую комнату, для пущего эффекта закатив глаза. Сегодня ей еще меньше, чем когда-либо, хотелось видеть, как действует любовь, когда двое испытывают друг к другу одни и те же чувства.
Клер с Сидни двинулись следом за ней. Шкаф в гостевой комнате был такой крохотный, что в нем мог поместиться всего один человек, поэтому Клер стала по одной вытаскивать коробки, а Сидни с Бэй открывали их, в то время как Мария прыгала на кровати, радуясь возможности побыть с ними. Они обнаружили древнее постельное белье, коробку с растрескавшимися от старости кожаными сумочками, свечи, которые подтаяли и намертво слиплись в один большой ком, и кошачью подстилку. Платьев не было.
— Осталась самая последняя коробка, — сообщила Клер из шкафа. — Они должны быть там. Иначе я не знаю, где они могут быть.
— Ничего страшного, — сказала Бэй, поднимая руку, чтобы почесать голову, которая саднила и зудела. — Я все равно не слишком хочу идти в костюме.
— Не смей трогать волосы, — предупредила ее мать, и Бэй поспешно отдернула руку.
— Она застряла. Погодите, я почти ее вытащила!
Клер потянула коробку из шкафа, задев головой о низкую полку. От удара содержимое полки подскочило, оттуда вывалилась коробка из-под обуви, из которой по всему полу рассыпались фотографии.
Бэй бросилась на помощь Клер:
— Ты не ушиблась?
— Стой! — перехватила ее Сидни. — Ты испортишь прическу!
Бэй раздраженно всплеснула руками:
— Мне кажется, ты извела на меня тринадцать баллончиков лака. Моя прическа будет держаться лет десять!
Клер появилась из шкафа, в одной руке держа картонную коробку, а второй потирая ушибленную макушку. При виде разбросанных фотографий она немедленно поставила коробку на пол и опустилась на корточки. Рот у нее округлился от удивления.
— Ой, это же фотографии бабушки Мэри! Я про них и забыла!
Сидни присела рядом с Клер и принялась помогать ей собирать снимки. На одном ее взгляд задержался.
— Эй, Клер, погляди-ка сюда. Это, видимо, тот самый пикник в костюмах фей, про который мне рассказывала бабушка Мэри.
Клер наклонилась посмотреть.
— Наверное. Бабушка Мэри рассказывала тебе о тех временах гораздо больше, чем мне.
Теперь Клер с Сидни стояли плечом к плечу; именно этот образ Бэй всегда представляла себе, думая о них двоих и о том, как близки они между собой, — такое впечатление, одна всегда знала, что у другой в карманах.
— Почему бабушка Мэри рассказывала тебе больше, чем Клер? — полюбопытствовала Бэй.
Клер вскинула на нее глаза:
— Потому что твоя мама была хорошенькой и популярной в точности как бабушка Мэри в молодости.
Бэй почувствовала, как ее картина мира слегка сместилась. Так бывает, когда ты считаешь, что стоишь на последней ступеньке лестницы, а оказывается, что под ней есть еще одна.
— Ты была популярной? — Бэй уставилась на Сидни.
Та засмеялась:
— А что тебя так удивляет?
— Но ты же Уэверли?
— Это никак друг с другом не связано, — сказала Сидни, глядя на фото. — У бабушки Мэри было множество поклонников в молодости, до того как она вышла замуж, до того как она стала старой… и странной.
— До того, как у нее началась агорафобия, — поправила Клер, сложив фотографии назад и вернувшись к той самой, последней коробке из шкафа. Подняв крышку, она тут же рассмеялась от удивления. — Мы находим что угодно, только не платья. Смотрите, тут еще один из ее кухонных дневников. Она рассовала их по всему дому. Как-то раз я нашла один внутри матраса.
Клер вынула тонкую черную тетрадь с надписью «Кухонный дневник Уэверли» на обложке, как и на всех остальных ее дневниках. Однако под этим заголовком было написано еще слово «Карл».
— И сколько всего дневников ты уже нашла? — поинтересовалась Сидни.
— Больше сотни.
Клер открыла тетрадь и озадаченно вскинула брови.
— Что там такое?
— Вы только поглядите, — сказала Клер. — Она вымарала все страницы до единой.
Каждая строка каждой страницы была жирно зачеркнута ручкой, так что ничего разобрать было совершенно невозможно.
Сидни покачала головой:
— Странная она была женщина. Вечно писала что-то в этих дневниках. Прямо как одержимая.
— Она справлялась как могла, — отозвалась Клер, листая дневник. — Я в последнее время часто о ней думаю. Ей наверняка было не так-то просто нас растить.
— Ты все время упускаешь то обстоятельство, что мама привезла нас сюда и прожила тут почти шесть лет, а только потом снова уехала, — напомнила ей Сидни.
— Но все равно заботилась о нас бабушка Мэри.
— Пока мама была здесь, она заботилась о нас. Эванель сказала, бабушке Мэри понадобился почти год, чтобы привыкнуть к тому, что она снова не одна в доме. Она практически ни с кем из нас не разговаривала. — Сидни взмахнула рукой, как будто этот спор был чем-то привычным. — Но ты никогда не помнишь таких вещей.
Клер, казалось, задумалась, потом сказала:
— Ну, когда мама уехала, о нас заботилась бабушка Мэри.
— Когда она уехала, Клер, о нас заботилась ты.
— Нет, бабушка Мэри, — возразила Клер. — Она заказывала для нас еду и одежду. И стирала наше белье.
— Все это делала ты. Когда мама уехала, тебе было двенадцать. Я помню, как меня бесили вещи, которые ты для меня выбирала. Бо́льшую часть начальной школы ты одевала меня в серые платья и черные свитеры, как старушку какую-нибудь.
— Нет, это неправда… — Клер запнулась. — Погоди, выходит, все-таки правда?
Сидни, фыркнув, покачала головой:
— Ох уж эта мне твоя альтернативная история.
Слушая, как они пикируются, Бэй вдруг начала понимать, сколько всего она не знает о сестрах Уэверли, об их истории, об их жизни до того, как они стали одной командой, какой Бэй их знала. Обе они всегда оберегали ее, поэтому никогда толком ничего не рассказывали. Но с другой стороны, Бэй никогда ни о чем их и не спрашивала, и теперь вопросы просто роились у нее в голове. Какой на самом деле была их бабушка Мэри? Почему она в молодости была одним человеком, а с возрастом стала совершенно иным? Почему она растила дочек собственной дочери? Почему Лорелея уехала?
Клер с неохотой отложила дневник в сторону и вновь заглянула в коробку. Вытащив оттуда несколько листков пожелтевшей от времени папиросной бумаги, она воскликнула:
— Ура! А вот и платье. — Она извлекла из коробки нечто настолько тонкое и воздушное, что казалось, оно было сделано из прозрачного пергамента. Клер поднесла платье к носу. — От него даже пахнет ее мылом.
Сидни отложила фотографию с пикника фей и взяла платье в руки.
— Бабушкино серое мыло с дымком! Как же оно мне нравилось! — Сидни поднялась и приложила платье к плечам Бэй. — Самое то, что нужно для садовой нимфы.
Бэй взглянула на платье, пробежала по подолу пальцами. Оно в самом деле было идеальным. Приглушенного цвета морской волны, с полупрозрачным многослойным лифом из бежевого тюля, мягкими складками ниспадавшего вокруг шеи. По бокам потускневшими от времени блестками был вышит цветочный узор, а чуть пониже бедер платье перехватывал шелковый кушак.
— Она тут как раз в этом платье, — заметила Сидни, наклоняясь, чтобы поднять фотографию с пикника фей.
В качестве стола на снимке была приспособлена старая дверь, уложенная на козлы, а сиденьями служили не то три пня, не то три толстых чурбака, накрытые квадратными подушками. Вокруг стола сидели шестеро мужчин, но взгляды их были устремлены не в камеру, а на красивую молодую женщину с длинными темными волосами, доходившими ей почти до талии, которая стояла в торце. Она улыбалась, протянув вперед руки в приветственном жесте, как будто приглашала всех в свой мир. Яблоня, смутно различимая на заднем плане, тянула к ней ветку, словно тоже хотела быть запечатленной на снимке вместе с ней.
Даже она, казалось, была влюблена в темноволосую красавицу.
— Ладно, хватит предаваться воспоминаниям, — скомандовала Сидни, увлекая Бэй в коридор, в направлении ванной. — Бегом одеваться!
Входя в спортивный зал, Бэй на нервной почве уже готова была уцепиться за руку Фина. Он был с головы до пят укрыт белой простыней в крохотный розовый бутончик. В ней зияли два небрежно продранных отверстия для глаз.
— И как тебе только в голову пришло нарядиться в простыню!
— Когда ты появилась у меня на пороге в костюме, мне пришлось быстро что-то придумать, — приглушенным голосом отозвался из-под простыни Фин. — Мама убьет меня за то, что я проковырял дырки в ее лучших простынях.
— Что же ты свои-то не взял?
Он замялся, потом пробормотал:
— Они были не совсем чистые.
Ох уж эти мальчишки.
— Ну и что мы будем здесь делать? — поинтересовался Фин.
— Не знаю. Никогда в жизни не была на дискотеке.
— Ты же помогала украшать зал.
— Это ни на йоту не приблизило меня к пониманию механизмов социального взаимодействия в процессе этого мероприятия.
— Выглядит потрясающе. — Он покрутил головой, как будто пытаясь что-то разглядеть сквозь прорези для глаз. — Насколько я могу видеть.
— Да сними ты эту хламиду.
— Ну уж нет. — Он увернулся, когда она потянулась стащить с него простыню. — Никто не знает, что это я. Я под прикрытием.
Бэй огляделась. Зал в самом деле выглядел потрясающе. Подсвеченные шары под потолком отбрасывали на стены тени, напоминавшие мертвые деревья. А в углу на большом экране мелькали стоп-кадры из классических фильмов ужасов. Рива уговорила отца Мэйзи Мози, который был профессиональным фотографом, снимать желающих на фоне стоп-кадров в таких позах, как будто за ними гонятся хичкоковские птицы или Капля.
К несчастью, оказалось, что кое-кому из родителей пришла в голову блестящая идея без ведома организационного комитета принести в зал рулоны прессованного сена, чтобы все могли рассесться, а также хорошенькие маленькие пугала, оставшиеся от праздников у детсадовцев. Все это походило на сельскую кадриль, в которой что-то пошло наперекосяк.
Приглашения получили все старшие школы округа, и Бэй заметила, как футболисты из Хэмилтон-Хай насмехаются над пугалами, притворяясь насмерть перепуганными.
Появление на дискотеке ребят из Хэмилтон-Хай ничего хорошего не сулило. Это понимали все, кроме, похоже, директоров, которые все это и затеяли. Футбольная команда Бэском-Хай не смогла выйти в плей-офф кубка штата, в то время как команде Хэмилтон-Хай это удалось. Соперничество между Хэмилтон-Хай, сельской школой, славившейся спортивными достижениями своих питомцев, и Бэском-Хай, городской школой с непропорционально высокой долей учеников из состоятельных семей, уходило корнями в далекое прошлое. Две команды мерили друг друга взглядами с противоположных концов зала. Игроки были одеты в костюмы футболистов-зомби с раскрашенными белилами лицами, искусственной кровью на футболках и имитацией облезающей кожи на руках. Отличить их друг от друга было можно только по цвету формы и номерам на спинах.
Джош был номер восьмой. Бэй опознала его с первого взгляда. Из своих светлых волос он соорудил шипы, а голову полил искусственной кровью так, что она стекала на лицо, а оттуда на футболку. Он намалевал себе огромный рот и по бокам его подрисовал кошмарные клыки. Кое-кто из его друзей вставил в глаза красные контактные линзы, а один спрятал руку в футболку, как будто ее оторвали.
— Пойдем раздобудем что-нибудь выпить, — сказала Бэй Фину, как только увидела Джоша.
У нее было какое-то странное чувство, как будто что-то в ней изменилось, а это, по ее мнению, было глупо, поскольку все перемены были внешними. Все дело было в ее волшебном платье, но отчасти и в умении ее матери управляться с волосами. С этой прической Бэй чувствовала себя хорошенькой, но в то же самое время беззащитной. Уязвимой перед мыслями о том, как Джош, едва взглянув на нее, немедленно увидит ее в совершенно новом свете, подойдет к ней у всех на глазах и скажет, что не понимал, как она прекрасна, но теперь ему открылся смысл ее записки.
Они с Фином подошли к столу с закусками. Из динамиков гремел «Триллер».
— Неплохое угощение, — заметил Фин, пытаясь через простыню взять печенье.
— Да вытащи ты руку, ради бога.
— Ни за что! Не хочу, чтобы кто-то догадался, что это я.
— По-твоему, тебя узнают по руке?
— Вполне возможно.
Фин взял печенье сквозь простыню, точно кукла, и поднес ко рту, позабыв, что не сделал прорези для рта.
Бэй покачала головой и отвернулась.
— Мм… изумительное печенье, — сообщил Фин.
Впрочем, слова Бэй разобрала с трудом. Обернувшись, она увидела, как его челюсти под простыней совершают жевательные движения. По всей видимости, он рискнул высунуть из-под простыни свои узнаваемые руки и сгреб с блюда по меньшей мере половину печенья.
— Это все Рива придумала, — сказала Бэй.
Стол и в самом деле выглядел впечатляюще. Емкости с напитками, как и было задумано, наводили ужас: в одной плавали пластмассовые глазные яблоки, а во второй — гигантский пластмассовый же мозг. Пирожки в виде пальцев были действительно похожи на настоящие пальцы, а призрачные печенья в глазури из растопленного белого шоколада с глазами из темных шоколадных капель поражали остроумностью замысла.
Помимо этого, на столе стояли блюдо с черными крысами из лакрицы, сосиски, завернутые в тесто так, чтобы придать им сходство с мумиями, и миска с белыми мятными пастилками прямоугольной формы, к которой без всяких затей была приклеена бумажка с надписью «Зубы».
Но и тут не обошлось без блестящей инициативы одной из родительниц, решившей использовать полосатые красные скатерти и салфетки, украшенные трогательным пожеланием «Благополучного Хеллоуина!». Это положительно была самая дикая сельская вечеринка за всю историю человечества. Гости из Хэмилтон-Хай надорвали животики со смеху.
— А где Рива? — спросил Фин.
Оглядевшись, Бэй обнаружила Риву рядом с диджейским пультом. Та была в костюме гигантской пчелы, как девочка-пчела из клипа «Блайнд Мелон» начала девяностых. Все ее подруги, похоже, при выборе костюмов тоже вдохновлялись легендарными ретроклипами. Дакота была в коническом лифчике, как у Мадонны. Тринити — в костюме, как у Энни Ленокс, а на Луизе была шляпа, как у Джемироквай. Идея, надо отдать им должное, была остроумная. Куда более остроумная, нежели нарядиться зомби-футболистами.
— Она со своей компанией. Вон там.
— Ну и какой у тебя план? — поинтересовался Фин, продолжая уплетать печенье под своей простыней, точно маленький мальчик, решивший полакомиться сладким ночью у себя под одеялом.
— Нет у меня никакого плана.
— Если весь этот сыр-бор из-за пари, нужно сделать так, чтобы они тебя увидели. Так, тихо! — шикнул Фин внезапно.
— Тихо? С чего это вдруг? Ты всегда такой чокнутый или по утрам на остановке просто слишком сонный, потому я до сих пор этого не замечала?
— К нам идет Рива, — прошептал Фин. — Не говори ей, что это я.
— Зачем мне говорить ей, что это ты?
— Бэй, это ты? — произнесла Рива, подойдя к ним. — Потрясающий костюм. Платье прямо как из «Великого Гэтсби»! А прическа! Господи ты боже мой. Это, наверное, тебе мама сделала? Ты вполне можешь получить награду!
— Супер, — отозвалась Бэй, которая понятия не имела, что это за награда.
— И кто ты такая? — спросила Рива.
— Уэверли.
— Нет, я имела в виду, кем ты нарядилась.
— Моей прабабкой Мэри Уэверли. Она устраивала в саду Уэверли вечеринки, одетая садовой нимфой.
— Мило.
— А ты — девочка-пчела из клипа «Блайнд Мелон?» — спросила Бэй, указывая на антенки на голове Ривы.
Та состроила гримаску:
— Я его не выбирала. Мы все собрались вместе и придумали тему, а потом по очереди выбирали из списка, кто какой костюм хочет. Моя очередь подошла последней, так что мне досталась пчела. Я себя чувствую прямо-таки Мэвис.
Такого продолжительного разговора Рива ее еще никогда не удостаивала, и Бэй не очень понимала, как ей себя вести. В конце концов она переспросила:
— Мэвис?
— Ну, из книжки «Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет». Там еще подружки из одного класса организовали тайный клуб и должны были выбирать себе тайные имена. Остальные девочки взяли себе имена вроде Александры или Вероники, а Маргарет пришлось стать Мэвис. — Рива перевела взгляд на Фина, который стоял рядом с ними, и нахмурилась. Он стоял слишком близко, как будто считал себя невидимым. — Ладно, увидимся позже.
— Пока.
— Отличный ход, — сказал Фин, вновь становясь видимым. — Ты по-настоящему разговаривала с Ривой Александер. Теперь она всем об этом расскажет.
— Мне плевать.
— Ты хоть себе-то не ври. Тебе хочется думать, что тебе плевать, но на самом деле это неправда. Существует такая вещь, как компромисс. С одними людьми ты можешь оставаться собой, с другими же приходится быть менее странной. И знаешь что? Таких людей полным-полно. У тебя не получится их избегать. Мир принадлежит не тебе одной. Мы все вынуждены в нем сосуществовать. — Фин начал медленно пятиться от нее прочь, как будто воображал, что она не заметит, как он удаляется. — А теперь, если не возражаешь, я немного побуду привидением и полетаю.
На протяжении следующего часа Бэй время от времени замечала Фина: он крутился вокруг разных компаний, слушая, о чем они говорят. Бо́льшую часть времени он торчал рядом с Ривой, но, когда она начинала на него коситься, быстро перемещался куда-нибудь. Похоже, ему понравилось быть неузнанным.
Бэй еще какое-то время стояла рядом со столом с закусками, и к ней даже кое-кто подходил, чтобы сделать комплимент ее наряду и прическе. Какой-то парень из Хэмилтон-Хай, одетый в костюм ниндзя, пригласил ее на танец, но она отказалась. И остаток вечера просидела среди застенчивых девчонок на трибунах, наблюдая за Джошем.
Фин был прав: мир не вращается вокруг нее. Рива немедленно отправилась к своим подругам и рассказала им, что Бэй здесь. Но появление на дискотеке Бэй было не единственной сегодняшней новостью. Райли Эшер отправили домой за то, что явилась в костюме, имитировавшем голое тело, и в парике с длинными волосами: дескать, она изображает Леди Годиву. Ходили слухи, что кто-то пронес флягу с водкой. А кто-то из футболистов Хэмилтон-Хай наговорил грубостей черлидершам. В такой обстановке нелегко было отследить, кто о чем говорит, но Бэй безошибочно поняла, когда Джошу рассказали про нее. Она внимательно за ним наблюдала, ожидая этого момента.
Кто-то из его компании подошел к нему и, ткнув в плечо кулаком, со смехом принялся что-то рассказывать. Джош покачал головой. Его приятель обвел взглядом трибуну и указал на Бэй.
И тут глаза Джоша встретились с ее глазами. Она не отвела взгляда, хотя сердце у нее колотилось так сильно, что газовые воланы на платье заколыхались. Вид у него сделался озадаченный. Он задержал взгляд на ее платье и прическе, и его губы слегка приоткрылись.
Ну наконец-то, подумала она и поднялась. Застенчивые девчонки на трибунах посмотрели сначала на нее, потом на Джоша, и на мгновение она почувствовала: они надеются на нее. Как будто она делала это и ради всех них тоже.
Его приятель снова ткнул его в плечо кулаком, и Джош, нахмурившись, повернулся к ней спиной.
Бэй медленно опустилась на свое место, и застенчивые девчонки отвели глаза в сторону, разочарованные.
И все-таки у нее получилось, подумала она, и ее плечи слегка расслабились.
Джош ее увидел. Это все, чего она хотела. Ну, конечно, не все, но она сделала то, ради чего пришла сюда.
Все было позади.
Теперь оставалось только дождаться, когда Фину надоест бродить по залу, подслушивая разговоры. И можно будет отправиться домой и наконец попытаться перестать любить Джоша Мэттисона так сильно.
