Глава 30. Эрика

Яуже стою у открытой двери, когда Кертис, лежащий на диване, поворачивается и потягивается. Фонарь, висящий снаружи, отбрасывает свет на его сонное лицо. Приподнявшись на локте, он с улыбкой смотрит на меня:

– Ну и куда ты собралась, красавица?

Я тоже улыбаюсь. Хорошо, что Кертис уже не сердится. В тот момент, когда я остановила его, не дав нашим объятиям перейти в нечто более серьезное, он был явно не в восторге.

– Ты шутишь? – спросил он тогда.

– Нет. Я же тебя предупредила: случайный секс меня не интересует.

Кертис с нескрываемым раздражением плюхнулся на диван, и через несколько минут я уже лежала возле храпящего мужчины. Меня трясло. Я опять чувствовала себя отвратительно – как женщина, которая всех разочаровывает.

– Пойду к Кейт, – говорю я, засовывая ноги в туфли.

– Погоди. – Кертис вскакивает с дивана и тоже начинает обуваться. – Я тебя провожу.

– Нет, не надо. Я и одна прекрасно дойду.

Он достает из кармана брюк телефон и смотрит на время:

– Только час. «Мустанг» еще не закрылся.

Да, я сказала ему, что прекрасно дойду одна. Так и есть. Шагаю по узкой улице, опасности никакой. Немножко прохладно, но ничто мне не угрожает. Только, может, зря Кертис распрощался со мной, когда мы дошли до бара? Мне почему-то кажется, что он все-таки должен был настоять на своем и проводить меня до самого дома Кейт. Почему? Закусываю губу. Уж не злюсь ли я на себя? С одной стороны, я, конечно, поступила правильно и могу собой гордиться, но с другой – в глубине души мне жалко, что я не воспользовалась редким шансом заняться сексом без обязательств с привлекательным мужчиной.

Ускоряю шаг, лихорадочно прокручивая в голове события прошедшего вечера. Я «разрядилась», хотя и не полностью. И как женщина я еще вполне ничего. Таких объятий и поцелуев у меня не было с последнего курса колледжа, когда я проходила практику в больнице и доктор Брайан Блэр затащил меня в темную каморку. Но мне уже не двадцать один год, и зайти с Кертисом дальше было бы несерьезно. Мы вместе росли, но сейчас я его почти не знаю.

Думаю о девочках. Наверное, они остались бы довольны тем, что их мать умеет держать себя в руках. Или нет? По-моему, их поколение очень легко относится к случайному сексу. Внутренний голос тихонько говорит мне: «Ты просто трусиха. Ты не уверена в себе и боишься раскрепоститься».

Подхожу к дому Кейт. Где ключи? В сумочке.

А сумочка осталась в баре. Я сунула ее под стол, когда пошла танцевать. Не обращая внимания на боль в усталых ногах, я разворачиваюсь и рысцой припускаю обратно.

Когда я открываю скрипучую деревянную дверь «Мустанга», веселье уже почти закончилось. Музыканты зачехляют инструменты, из автомата звучит песня Зака Брауна. На барных стульях сидят, чуть не падая, последние выпивохи, среди которых и старик Перри.

– Ищешь кого-то?

Обернувшись, я вижу Кейси Левинс. Она в соседнем зале: стоит, опершись задом о стол. Я качаю головой, а сердце того и гляди взорвется.

– Да… То есть нет… Я за сумочкой пришла.

– Точно не за Кертисом?

Старикан Перри как будто выходит из ступора. Все начинают шушукаться, заговорщицки улыбаясь друг другу. Кейси вальяжно подходит ко мне с кием в руках:

– Он приходил за деньгами. Потом ушел на второй раунд.

Слышатся взрывы смеха. Она опирается на кий, как на трость, и кивает в сторону барной стойки: силиконовой барменши на месте нет. В голове все путается. Пробормотав что-то невнятное, я пытаюсь собрать вместе детали этой мозаики: Кертис вернулся и снова ушел. С барменшей. Сейчас они занимаются сексом. Почувствовав дурноту, я направляюсь к двери.

– Он рассказывал тебе про сдохшего пса? – Я оборачиваюсь, разинув рот. Женщина с татуировкой в виде кельтского креста запрокидывает голову и хохочет. – Так я и знала.

У меня пересыхает во рту.

– Кертис уже не один десяток лет травит всем эту байку, – поясняет Кейси. – Бабы каждый раз ведутся. «Глупыш опять помог хозяину» – так он обычно говорит.

– Благодаря Глупышу телки становятся глупышками, – подхватывает татуированная и гогочет.

Я поворачиваюсь к Кейси лицом:

– Ты сказала, Кертис приходил за деньгами. За какими деньгами?

– Он поспорил, что затащит тебя в постель, пока ты здесь, на острове.

Старик Перри разворачивается на стуле:

– Лично я ему не поверил.

«Эти девки про вас спорили. Я против поставил», – сказал Перри, когда я вместе с Кертисом уходила из бара. Теперь понятно, что означали эти слова! Всем было интересно, позволит ли Рики Францель затащить себя в постель. Чувствую вкус поднимающейся по горлу желчи – горечь стыда, отвращения и страха.

Бегу во весь опор, надеясь, что унижение и боль меня не догонят. И как я могла быть такой дурой?! Слава богу, что я не переспала с этим ублюдком! Вспоминаю все комплименты, которые выслушала со дня приезда на этот мерзкий остров. Наверное, они тоже были частью шутки над Рики Францель?

К тому моменту, когда я вхожу на крыльцо Кейт, мои ноги уже почти ничего не чувствуют. Перешагнув порог, сбрасываю туфли. Кейт поднимается с дивана, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

– Привет, – говорит она, включая лампу. – Как все прошло?

Я смотрю на нее, и моя ярость наконец-то находит цель:

– Ты специально меня на это толкнула? Ты знала, что Кейси, старик Перри и еще черт знает кто спорили, удастся ли Кертису меня уломать?

– Рик…

Надо отдать сестре должное: она выглядит обескураженной. Но я не спешу ей верить. Она подходит, чтобы обнять меня, – я отстраняюсь.

– Ты тоже на него поставила и потому уговаривала меня пойти с ним?

Кейт отшатывается:

– Да как ты могла такое подумать?

– А что еще мне было думать? – я хватаюсь за голову. – Я провалилась в кроличью нору. Я не знаю, где правда, а где ложь. И в таком состоянии, полупьяная, я впервые за много лет попыталась «разрядиться»!

– Дорогая, мне так жаль…

Отворачиваюсь, стесняясь слез, которые застилают мне глаза.

– Слава богу, что на самом деле секса у нас не было.

– Подожди… Чего?

– Кейт, я поверила ему. – Мой голос надламывается, но я заставляю себя собраться: сейчас нужно сердиться, а не хныкать. – Я поверила этому ублюдку! Вернее, я знала, конечно, что он кобель и хочет со мной переспать, – я с усилием сглатываю, – но думала, он действительно на меня запал. С тех пор, когда я нравилась мужчинам, прошло столько времени…

– Моя дорогая сестренка, – говорит Кейт, – я так рада за тебя!

– Рада?!

Она, улыбаясь, дотрагивается до моей щеки:

– Да, я рада тому, что, какую бы крутую бизнес-леди ты из себя ни корчила, в глубине души ты веришь в любовь.

В этот момент поток слез внезапно прорывает плотину. Кейт обнимает меня и говорит словами бабушки Луизы:

– Поплачь. Нашим сердцам, как и цветам, нужна влага, чтобы не засохнуть.

Через час я уже лежу, потирая заплаканные глаза, на ковре, а Кейт на диване. Она рассказывает мне о своем Максе и о планах на ближайшее лето. Я забрасываю ее вопросами, которые следовало бы задать несколько месяцев назад. На девяносто процентов мои мысли заняты сестрой, но оставшиеся десять по-прежнему крутятся вокруг Кертиса и тотализатора, устроенного в «Мустанге».

– Когда я с Максом, – говорит Кейт, – мы без конца смеемся. Я счастлива, Рик. Правда.

– А больше мне от тебя ничего и не нужно, Кейти.

Уже начав засыпать, я слышу, как она перерывает шкафчик в коридоре. Через несколько секунд возвращается в комнату с шестью рулонами туалетной бумаги. Я поднимаю голову:

– Кейт, я уже не плачу.

Она улыбается:

– Давай украсим дом Кертиса!

Я отмахиваюсь:

– Не выдумывай!

– Да ладно тебе! Он заслужил!

Улыбка освещает мое лицо. Идея сестры начинает мне нравиться.

– У тебя еще есть?

Кейт смеется:

– Двенадцать двойных рулонов.

В четыре утра мы подъезжаем к пристани Пенфилда. Оставив велосипеды за углом, крадемся к дому. Кейт со скрипом открывает ворота. Я молюсь о том, чтобы свет внезапно не зажегся и не озарил нас, нарушителей границ частной собственности. Но нет, пока везде темно. Мы прижимаемся к стене, как заправские преступники.

– Это так инфантильно! – шепчу я. – Детский сад!

– Вот именно. Будет весело.

У каждой из нас в руках мешок. В пакете Кейт туалетная бумага, а в моем – плакат, который мы сделали из старой простыни. На цыпочках пробираясь по бетонированной дорожке, мы закрываем себе рты, чтобы наше хихиканье не разбудило Кертиса. Кейт подходит к огромному грецкому ореху и подбрасывает один рулон, предварительно слегка размотав его. Рулон цепляется за ветку, бумага начинает струиться вниз. Кейт ловит конец, и мы обе любуемся каскадом.

– Ух ты! – шепчу я, беря второй рулон. – Ты, я вижу, уже не в первый раз это делаешь?

– Это как секс, дорогая сестренка, – гордо отвечает она. – Стоит один раз попробовать – уже не разучишься.

– Будем надеяться, что так и есть, – бормочу я и пытаюсь повторить номер.

С третьей попытки забросив рулон на ветку, я радуюсь этому достижению не меньше, чем своей первой миллионной продаже. Делаю новый бросок. Потом мы переходим от орехового дерева к тополю, от тополя – к кленам, а от кленов – к елкам, которые растут у ворот. К пяти утра пристань Пенфилда уже выглядит так, будто над ней пролетел бомбардировщик с туалетной бумагой. Вдруг в верхних окнах загорается свет.

– Вот дерьмо! – ворчит Кейт.

– О господи! Он встал!

Сестра, смеясь, утаскивает меня за елки. Мы стоим обнявшись. У меня бешено колотится сердце.

– Что, если Кертис нас поймает? – спрашиваю я шепотом. – Он сможет заявить в полицию? Нас арестуют?

– Конечно. В газетах напишут: «Сестрам Францель предъявлено обвинение по статье „Разматывание туалетной бумаги“».

Я вздрагиваю при звуке чего-то отдаленно знакомого, как любимая, но забытая песня. Это мой собственный смех.

– А дальше так, – продолжаю я. – «К счастью для подсудимых, обвинителям пришлось утереться».

– Точнее, подтереться, – говорит Кейт, стискивая меня в объятиях.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Сестра тоже зажимает себе рот.

– Ох, сейчас описаюсь! – стонет она, перепрыгивая с ноги на ногу.

Я сгибаюсь в три погибели. Кейт хлопает меня по спине и падает на землю, держась за живот. Я наваливаюсь сверху. Мы обе хохочем до визга и до слез. «Так вот что это такое, – думаю я, – отпускать свою боль и свои страхи».

Прежде чем уйти, я достаю из сумки плакат, который должен довершить позор моего обидчика. Кейт берется за один конец, я за другой, и мы крепим полутораспальную простыню при помощи веревки и клейкой ленты. Мы решили повесить плакат надписью наружу, чтобы его видели все, кто утром пройдет мимо, то есть большая часть населения острова.

Перья облаков на востоке уже окрасились в розовый и оранжевый цвет. Я делаю шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой:

– Кейт, а это не слишком жестоко?

– Для парня, который хотел переспать с тобой на спор? Ничуть!

Потрепыхавшись немного на ветру, полотно распластывается по ограде. Я перечитываю надпись, сделанную черным обувным кремом: «Один кобель потерял свои мячики. И это не Глупыш».