Глава 27. Эрика
Среда. Я устроила себе офис в задней комнате кафе, которым руководит Кейт. На мне все те же брюки, которые я носила в субботу, хотя сестра любезно предоставила мне доступ к своему гардеробу. Я должна выглядеть по-деловому, даже если застряла на острове, где все носят фланелевые балахоны с капюшонами.
Открываю ноутбук, надеваю наушники, обкладываюсь всевозможными бумагами. Работа помогает мне заглушать тревогу за Энни, а также не думать о том, удастся ли ей или детективу Бауэру найти Кристен. Пытаюсь внушить себе, что Брайан, Кейт и отец правы: Кристен больше нет, и я должна двигаться дальше. Но в глубине души я все-таки не могу ее отпустить. И вряд ли смогу в будущем.
Переключаю внимание на фотографии и копии документов, которые прислала мне Эллисон. Делаю классное видео и эффектную онлайн-брошюру «Жизнь в стиле „Фейрвью“». На следующий вторник я назначила день открытых дверей для брокеров и готовлюсь к нему не скупясь: и о фуршете позаботилась, и о баре с барменом, и виолончелиста пригласила, и парковщика. Разослала письма всем крупным манхэттенским брокерам. Придут больше тысячи агентов, только смогу ли я сама выбраться с этого острова? Или застряла здесь навсегда?
До пятницы синоптики обещают тепло, а в выходные должны вернуться заморозки. Значит, если за ближайшие два дня лед не растает полностью (тогда Кертис сможет переправить меня через пролив на лодке), придется ждать до открытия аэродрома, то есть еще неделю.
Сегодня Кертис заявляется ко мне в девять часов – позже, чем вчера, хотя мне все равно. Он входит в кафе вальяжно, как петух. Флиртует с молоденькой официанткой, взмахом руки приветствует трех посетительниц. Через несколько минут возникает возле моего стола со стаканом кофе навынос:
– Рики Францель!
Отрываю взгляд от бумаг и улыбаюсь:
– Привет, Кертис.
Он наклоняется и заглядывает в мой ноутбук:
– Над этим ты вчера работала в кофейне?
– Да.
Потягивая чай со льдом, я смотрю, как он изучает мою брошюру. Стыдно признаться, но я с беспокойством жду, что он скажет.
– Стильно… Ни фига себе! – он указывает на цифру в нижнем углу. – Это начальная цена?
Я быстро переключаю картинку на экране:
– Кертис, Манхэттен – это не Макино.
– Потому-то я и люблю наш остров, – отвечает он и, постучав костяшками по столу, берет свой кофе. – Ладно, я пошел.
Каждый день, прощаясь, Кертис произносит одну и ту же фразу, которую я уже знаю слово в слово. Вот и сейчас он говорит:
– Кстати, если захочешь заглянуть ко мне на пристань, я буду там.
Когда я, в шестой раз на дню поговорив с Альтоидом, кладу трубку, ко мне подходит Кейт, держа что-то за спиной.
– Как дела? – Она целует меня в щеку и, сев за соседний стол, прячет таинственный предмет под крышку. – Угадай, что мне предложил Макс? Он зовет меня в Ки-Уэст в конце апреля!
Я мысленно вздыхаю. Макс Олсен, летний бойфренд моей сестры, с которым она познакомилась два года назад, – очередной потенциальный сокрушитель ее сердца. Он на девять лет ее младше (ему всего двадцать пять), и у него цыганская душа. Приезжает на остров в июне и все лето сдает в аренду велосипеды, а в сентябре с той же целью перевозит их в Ки-Уэст. Я знакома с Максом только по рассказам и фотографиям, но мне и этого вполне хватило, чтобы понять: он обаятельный ловелас. Именно от таких парней Кейт следовало бы держаться подальше. Ей нужен надежный мужчина с нормальной стабильной работой, который увезет ее с этого острова.
– Макс снял маленькую виллу всего в квартале от пляжа. – Глаза сестры горят, как у наивной девочки.
Если бы я плохо ее знала, я бы подумала, будто ей никогда не разбивали сердце. Но я знаю ее хорошо. Жизнь Кейт ничем не легче моей. Как и я, она потеряла сначала мать, потом бабушку. А когда ей было пятнадцать, еще и мачеху: Шила ушла от отца. В двадцать пять лет Кейт сама пережила развод. Ее мечта о счастливом замужестве и о доме, полном детей, разрушилась. И несмотря на все это, я не могу не признать: моя сестра кажется счастливой.
– Кейти, откуда в тебе столько оптимизма? Скажи мне, пожалуйста, поделись секретом!
– А черт знает откуда. – Кейт задумчиво прикусывает губу и прибавляет: – Даже в самые тяжелые времена я всегда надеялась, что меня ждет радость. Хотя бы и под толстым слоем дерьма. – Она улыбается. – С тобой тоже произойдет такое. Однажды ты и сама не заметишь, как начнешь смеяться. Таким смехом, который идет не из горла, а от сердца. И когда ты заметишь, как какой-нибудь старик смотрит на свою жену, ты поймаешь себя на том, что в глубине души веришь в любовь, хоть это и безумие. – Кейт пожимает плечами. – Или, может быть, ты скоро найдешь мужчину, которого тебе захочется съесть. Я знаю, – продолжает она, смеясь, – тебе тяжело на этом острове. Вот решила тебя подбодрить. – Кейт достает из-под стола воздушного змея. – Когда держишь эту штуковину за ниточку, не улыбаться просто невозможно. Попробуй сама.
– Так говорила мама, – с ностальгией произношу я.
– Расскажи, – просит Кейт, облокачиваясь о стол.
Она опять превратилась в мою маленькую сестренку, которой не терпится послушать историю о маме.
– Однажды я пришла из школы ужасно расстроенная: миссис Тернер поставила мне «Би» за доклад о «Паутине Шарлотты», который я так старательно готовила и которым так гордилась. День был ветреный, и мама нашла в гараже старого воздушного змея. «Когда держишь эту штуковину за ниточку, – сказала она, – не улыбаться просто невозможно. Давай-ка попробуем».
Через десять минут мы были уже в парке. Змей парил высоко в воздухе, а мы смеялись до визга.
– Здорово… Похоже, у мамы для любой проблемы имелось решение.
– Да, это правда. – Я улыбаюсь. – Но если лет тридцать назад змей действительно мог сделать меня счастливой, то теперь уже поздновато.
Кейт двигает змея ко мне:
– Иногда бывает жизненно необходимо что-нибудь отпустить.
– То есть?
– Если хочешь вернуться к жизни, нужно избавиться от тяжести. Снова научиться радоваться.
Я потираю виски:
– Если бы все в самом деле было настолько просто!
Кейт отстраняется и скрещивает руки на груди:
– Может, пора перестать жалеть себя и начать сочувствовать другим? – Она накрывает своей ладонью тыльную сторону моей. – Раньше ты умела показывать близким людям, что любишь их. А в этот раз, с тех пор как приехала, ты хоть о чем-нибудь меня спросила?
– Хочешь сказать, я не интересуюсь твоей жизнью? Это неправда!
– Хорошо, про меня забыли. А к Молли ты зашла?
Невидимый нож вонзился в мою измученную совесть и повернулся в ране. Женщина, которую упомянула Кейт, – моя давнишняя подруга, ее сын Джона получил закрытую травму черепа. Надо бы послать ей цветов, но чем больше проходит времени, тем труднее заставить себя выйти на связь. Молли, наверное, обижается – имеет право. А я такая трусиха, что прячусь от нее.
Сцепив руки в замок, чтобы не дрожали, я ухожу от прямого ответа:
– Кейт, одна моя дочь пропала без вести, а другая не хочет со мной разговаривать. У меня не жизнь, а сплошная катастрофа.
– Энни не случайно не хочет разговаривать с тобой. Последние два года ты как будто отсутствовала. Пора все исправить: принять свое прошлое и начать жить настоящим. Сосредоточься на тех людях, которые по-прежнему рядом с тобой. Рик, твоя девочка любит тебя. Она хочет, чтобы ты залечила свои раны и вернулась к ней, полная жизни. И я хочу этого. И папа хочет. Но тебя так зациклило на чувстве вины и обиды, что ты ничего не можешь нам дать. Ты даже до сих пор не примирилась с маминой смертью и не простила папу.
Выхожу из кафе на залитую солнцем улицу и вдыхаю теплый воздух, чтобы успокоить нервы. Со змея, которого я держу за веревочку, на меня презрительно глядит черепашка-ниндзя с мечом. Черт бы побрал этот остров и те надежды, которые Кейт на меня возлагает!
Проходя мимо магазина «Даудс маркет», замечаю мальчика, с которым вместе училась и который уже давно не мальчик. Он метет улицу.
– Для кого змей?
– Для меня, – отвечаю я, ускоряя шаг. – Просто захотелось запустить.
Он улыбается:
– Что бы там ни говорили, Рики, ты нисколько не изменилась.
Остановившись, оборачиваюсь:
– Правда? По-моему, ты единственный, кто так думает. Тебя ведь зовут Кевин, верно?
– Да, – говорит он, обнажая кривые зубы в улыбке. – Я помню, как ты сюда переехала. Мы тогда еще в четвертом классе учились. И ты носила разные носки.
– Хм, – отвечаю я, копаясь в памяти. – А я и забыла, что у меня был такой заскок.
– Всем говорила, что эта твоя фишка.
– Моя изюминка, – уточняю я, вспоминая мамино выражение. К горлу подступают слезы, но я стараюсь удержать улыбку на дрожащих губах. – Рада была с тобой повидаться.
С этими словами я убегаю.
Тридцать лет я пыталась избавиться от детских воспоминаний и не позволю им докучать мне сейчас. Будто бросая мне вызов, у меня перед глазами появляется круглое веселое мамино лицо. Возле нее высится гора выстиранного белья. Под глазами круги (последствие бессонных ночей), голос звучит, как на старой пластинке.
«Может, не будем раскладывать носки по парам, как ты думаешь? Давай ходить в разных. Так гораздо проще, и у нас появится собственная изюминка».
Я приняла мамино предложение и на протяжении трех следующих недель каждый раз улыбалась, когда глядела на свои ноги. Мне казалось, будто у нас с мамой своего рода тайное общество и мы делаем что-то очень смелое. Но однажды она сама заявилась в школу в коротких брюках, из-под которых виднелись один красный и один голубой носок. Обувь тоже была разная: белый кед и коричневый кожаный мокасин. Тогда мне стало не до улыбок.
Заставив себя выбросить из головы непрошеные воспоминания, я шагаю по Гэрризон-роуд. И откуда берутся все эти тревожные картины из прошлого? Дома, в Нью-Йорке, я вспоминаю только счастливые моменты нашей с мамой жизни, и меня это вполне устраивает.
Вот я уже в парке, который смотрит с вершины холма на озеро Гурон. Сегодня здесь тихо и безлюдно, что вполне соответствует моему настроению. Я начинаю распутывать змея, но ветер справляется с этой задачей быстрее меня: веревка, размотавшись, едва не вырывается из моих рук. Змей ползет вверх, то удаляясь от меня, то приближаясь. С трудом удерживаю этого смельчака, который все рвется и рвется в небо, забывая держаться подальше от деревьев. Он напоминает мне парящую душу Кристен. А я? Я трепещущий хвост, чья задача – немножко оттягивать змея назад, чтобы он не уносился слишком далеко.
– Стой вот так, – говорю я, когда нитка натягивается. Можно подумать, будто этот нехитрый летательный аппарат и есть моя дочь, чья жизнь сейчас в моих руках. – Да!
Внезапно ветер меняет направление. Змей кидается вниз. Я хватаюсь за бобину и торопливо сматываю веревку, как будто вытягиваю из воды загарпуненного кита.
– Не падать!
Змей, словно послушавшись команды, взмывает опять, но только на секунду. В следующее мгновение он уже пикирует на газон. Бегу к нему, охваченная непонятным страхом. Поднимаю покореженный каркас, чувствуя тяжесть вместо легкости, которую мама пыталась мне подарить. Если бы я была хорошим хвостом, она бы, наверное, не погибла.
На долю секунды меня поражает ужас: вдруг Кристен тоже мертва? Вдруг я действительно никогда больше ее не увижу? «Нет», – вслух произношу я, мотая головой. Слишком многое свидетельствует о том, что она жива. Если это не так, разве я смогу когда-нибудь себя простить?
