Глава 25. Энни

Ксередине недели у Энни и Олив складывается более или менее устойчивый распорядок дня. В шесть утра Энни встает, идет на кухню и включает навороченную кофеварку. Накрывает стол для завтрака: свежие круассаны, джем, сыр, йогурт, сок. Потом принимает душ, сушит голову и наносит на губы блеск. Когда в ванной Тома перестает бежать вода, Энни идет в комнату Олив и, убирая прядки волос с ее симпатичного личика, мягко говорит:

– Просыпайся, соня!

У Энни каждый раз екает сердце, когда надежда в только что раскрывшихся глазах девочки сменяется разочарованием: у ее постели сидит няня, а не мама.

Сегодня среда. Как обычно, Энни достает из комода одежду для Олив. Из коридора слышится посвистывание Тома. Энни улыбается, пытаясь представить себе, как это – иметь семью.

Утро дождливое и прохладное. Поэтому она выбирает для своей подопечной черно-белые полосатые легинсы и красное платьице с длинным рукавом.

И то и другое она кладет на застеленную постель и отходит в сторонку. Олив, как всегда, не обращает на выбранную няней одежду никакого внимания. Направляется к комоду и наугад хватает красно-зеленые колготки (явно купленные для праздника), розовую юбку в оранжевый горошек и тонюсенькую зеленую футболку. Энни морщится:

– Олив, солнышко, на улице холодно. Точно не хочешь надеть что-нибудь с длинным рукавчиком?

Девочка, стиснув зубы, напяливает футболку. Энни садится перед ней на корточки:

– Иди сюда, глупышка. Ты надела маечку наизнанку и задом наперед. Теперь тебе и ходить придется задом наперед, а это очень неудобно.

Сама она смеется, а Олив строит презрительную гримасу. Том, стоящий за открытой дверью, усмехается. Энни приятно: хоть кто-то ценит ее юмор. Олив торопится стереть довольную улыбку с лица няни.

– Ты не смешно шутишь, – заявляет она и удаляется из комнаты, отказавшись от помощи.

В Париже столько школ! Как жаль, что для Олив выбрали именно ту, где не нужно носить форму!

Следом за Олив Энни входит в кухню. Том вспенивает молоко для кофе. Услыхав шаги дочки, он, сияя, оборачивается:

– Доброе утро, мой любимый клопик!

Выглядит он потрясающе. Одет как всегда: джинсы, рубашка и блейзер. Только на носке одного из замшевых ботинок розовеет крошечное пятнышко – Олив капнула, когда ела мороженое. Поставив металлический стакан с молоком на столешницу, Том наклоняется и берет дочку на руки:

– Что ты видела в стране снов?

Девочка обнимает его за шею:

– Ты уходишь на работу?

– Да, дорогая. А ты – в школу. В двенадцать Энни тебя заберет и, может быть, сводит в парк.

Олив выпячивает нижнюю губку:

– Не хочу в парк.

– Да ладно тебе! А в ресторан? Сегодня я вернусь с работы пораньше.

– Пойдем в «Жорж»? – спрашивает Олив, широко раскрыв глаза.

– Если хочешь.

– Ура!

Энни смотрит и любуется. Ее папа тоже добрый, но таким веселым и ласковым он никогда не был. Для своих собственных детей она хотела бы отца, похожего на Тома.

– Доброе утро, Энни, – говорит он ей.

– Доброе утро, – отвечает она, убирая волосы со лба.

– Сделать вам капучино? – спрашивает Том, опуская Олив.

– Да, пожалуйста.

– Вы сегодня прекрасно выглядите.

Энни осматривает свой обыкновенный утренний наряд (спортивные штаны с пуловером) и, насколько это возможно, втягивает живот. После чесночной катастрофы в понедельник Том стал особенно внимательным. Так и сыплет странными комплиментами. Может, он немного запал на свою новую няню, как и она на него? Здравый смысл подсказывает ей, что профессор просто пытается быть с ней любезным и не нужно ничего себе придумывать. Но она никогда не была рационалисткой.

Энни протягивает Тому свою кружку, и их пальцы соприкасаются. Энни быстро отводит глаза, ее щеки вспыхивают. Пробормотав «спасибо», она кивком указывает на свою подопечную, которая уже уселась за стол и слизывает варенье с круассана.

– Сегодня она сама себе дизайнер, – шепотом поясняет Энни.

Том смотрит на дочь и, фыркнув, едва не захлебывается кофе:

– Боже правый!

Энни смеется:

– Переодеть ее?

– Да ладно, пускай идет так. Надоело бодаться с ней из-за всего подряд. – Он чокается с Энни кофейной чашкой. – За ваши старания! Я рад, что вы приехали, Энни. Нам очень не хватало именно вас.

Энни улыбается. Ей кажется, будто сердце разбухло от радости. За все девятнадцать лет ее жизни ни один мужчина, который имел бы столь же презентабельный вид, не разговаривал с ней так дружелюбно.

Энни подводит Олив к увитому плющом краснокирпичному зданию американской подготовительной школы.

– Увидимся через пару часов. Будь умницей.

Она поправляет заколку на голове девочки и пытается ее обнять, но та, по обыкновению, увертывается и взбегает по ступенькам, показывая, как ей не терпится избавиться от няни.

Энни шагает по Рю дю Бак. Может, сегодня ей улыбнется удача? Она запланировала обойти Первый округ, район Лувра и Тюильри. Идя вдоль реки, она высматривает миниатюрных блондинок. Хотя ее сестра, наверное, уже не миниатюрная. Кристен должна быть на девятом месяце беременности и расхаживать с животом, выпирающим из-под пальто, как арбуз. При этой мысли Энни улыбается, но в тот же момент ее как будто кто-то хватает за горло. Она могла стать… она станет тетей.

Сунув руки в карманы, Энни идет дальше. Вот и Тюильри – великолепный регулярный парк семнадцатого века. Выискивая взглядом сестру, Энни проходит мимо роскошного зеленого газона, на котором, словно шахматные фигуры на гигантской доске, расставлены статуи. Потом сворачивает на гравийную тропинку между двух ровных, как стены, рядов кустарника. «Эдвард Руки-Ножницы поработал», – сказала бы Кристен.

Женщины сидят парочками на скамейках, болтают. Пожилые мужчины, составив в кружок несколько переносных стульев, размахивают руками в такт своей мелодичной речи. Кто-то молча читает. Энни одергивает себя: хватит зевать! Она пришла сюда, чтобы найти сестру. Но с каждым лицом, на котором останавливается ее взгляд, с каждой секундой, с каждым ударом сердца надежда становится все слабее и слабее.

Следующие два часа Энни разглядывает прохожих, сидя перед Лувром. В двенадцать забирает ребенка из школы. На душе скребут кошки. И с чего она возомнила, будто сможет найти Кристен в таком огромном городе? В «Фейсбуке» она прямым текстом написала ей, что едет в Париж ее искать, указала адрес Тома. Каждое утро отправляет напоминание. Может, Крисси просто не хочет, чтобы ее нашли? Энни знает свою сестру – независимую, своенравную, способную иногда совершать неразумные поступки. Такую упрямицу никто и ничто не выманит из укрытия, если уж она решила прятаться.

Половина пятого. Олив смотрит в окно, забравшись на диван и встав на колени. Энни входит в комнату с корзиной свежевыстиранного белья:

– Что разглядываешь, горошинка?

Олив не отвечает. Энни ставит корзину на пол.

– Поможешь мне разложить по полочкам одежку? Или лучше пойдем погуляем?

– Не-е-ет! – тянет Олив, как будто в жизни не слыхала более глупого предложения.

– Тогда пойдем поиграем в «Уно», порисуем или испечем печенье.

– Нет. Скоро придет папа.

Энни кивает: она чуть не забыла о том обещании, которое профессор дал своей дочке.

– Ну да, верно.

Энни украдкой подходит к девочке, и они обе смотрят в окно на тротуар.

– Папа отведет меня в ресторан, и я буду пить молочный коктейль, а тебе с нами нельзя!

– Конечно, я не пойду.

Вообще-то, Энни думала присоединиться к Тому и Олив за ужином, но теперь поняла, что это ни к чему. Она не член семьи, а просто няня. Нужно помнить свое место.

– Когда мы с Кристен были маленькими, папа водил нас в старое кафе «Чашка с блюдцем». Мы садились у барной стойки. Я брала сыр на гриле, Кристен – гамбургер и картошку фри, а папа всегда ел омлет.

– А мама?

– Мама с нами не ходила, – говорит Энни, удивленная тем, что Олив откликнулась на ее слова. – Это было уже после развода.

– После чего?

Несколько секунд Энни думает. Пытается сформулировать объяснение, правдивое и в то же время понятное ребенку:

– Развод – это когда мужчина и женщина решают, что больше не хотят быть мужем и женой. Для своих деток они остаются мамой и папой, но живут в разных местах.

– А детки?

– Ну мы с Кристен остались у мамы. К папе приезжали только два раза в месяц на субботу и воскресенье.

Олив морщит лобик:

– А все вместе вы больше не жили?

– Нет.

Девочка отворачивается к окну, и они с Энни продолжают молча смотреть на людей, проходящих по улице. Может, не стоило говорить малышке так много? Не рановато ли ей знать о том, что любовь иногда оказывается недолговечной?

– А моя мама жила с папой и со мной! – заявляет Олив хвастливо.

Энни улыбается:

– Тебе везло.

Кивнув, Олив прижимается лбом к окну. Стекло запотевает от ее дыхания.

– Ну папа, ну давай! – говорит она. – Возвращайся скорее!

Энни замечает на полке бинокль, берет его и начинает искать в толпе пешеходов красивого мужчину в джинсах и коричневом блейзере, но вскоре спохватывается: она должна высматривать не его, а беременную блондинку.

– Эй! Это папино, и это не игрушка! – говорит Олив, явно повторяя слова отца.

– Верно, – смеется Энни. – Я буду очень осторожна. Просто мне интересно, смогу ли я разглядеть твоего папу. С помощью этой штуки можно видеть предметы, которые находятся очень далеко.

– Правда? – Олив выхватывает бинокль. – Дай мне!

Энни рада видеть, что ей наконец-то удалось заинтересовать девочку.

– Хорошо, хорошо, не спеши, дорогая. Я тебе помогу. – Она надевает ремешок ей на шею и подносит бинокль к глазам. – Только осторожно.

– Ничего не вижу! – хнычет Олив.

– Сейчас-сейчас. – Энни подкручивает колесико. – Скажи, когда будет хорошо.

– Нет, нет, нет… Да! Ух ты!

Быстро оглядев прохожих на тротуаре, Олив смотрит выше:

– Так не честно! Этот дом мне мешает! Подвинься, дурацкий дом!

– В этом здании квартиры, такие же, как наша. Папы там нет. Ищи его на улице. Он придет вон оттуда. – Энни указывает вправо.

В этот момент в замочной скважине поворачивается ключ. Олив быстро снимает бинокль с шеи и, сунув его своей няне, шепчет:

– Убери! Это не игрушка!

– Ой, да! Скорее, скорее!

Энни ставит вещь на место и загораживает веткой комнатного цветка, чтобы девочка думала, будто у нее с няней теперь есть секрет. Когда Том входит, они обе сидят на диване. Олив хихикает, и этот звук ласкает сердце Энни. Нет, существенных изменений пока не произошло, но начало положено. Это, конечно, под большим вопросом, но, может быть, между няней и ребенком за предстоящие несколько месяцев все же возникнет какая-то связь. Или они просто научатся понимать друг друга. Энни мысленно отмечает, что нужно купить для Олив игрушечный бинокль.

Том, как и обещал, вернулся пораньше, чтобы сводить дочку на ужин.

– Мы идем в ресторан! – поет Олив. – Мой папа и я!

Энни идет в свою комнату, садится на кровать и берет ноутбук. Том останавливается на пороге и стучит в открытую дверь:

– Не хотите пойти с нами?

Сердце Энни радостно замирает. Да! Конечно! Она хочет! А на обратном пути готова зайти в ювелирный выбрать обручальные кольца.

– Или, – продолжает Том, – может, вы предпочитаете от нас отдохнуть? Это вполне понятное желание.

«Нет! – думает Энни. – Я хочу быть с тобой! Всю оставшуюся жизнь». Но тут ей вспоминаются слова Олив: «Тебе с нами нельзя!»

– Спасибо, но вы лучше идите вдвоем, – отвечает Энни, отодвигая ноутбук в сторону. – Ваша дочка хочет побыть с вами тет-а-тет.

Том улыбается:

– Вы очень внимательны. Тогда сходим вместе в следующий раз, ладно?

– Конечно. – Энни кивает. – В следующий раз.

Мысленно она подпрыгивает до потолка, воображая себе ужин на двоих при свечах.

– Это ваша семья? – спрашивает Том.

Перед тем как выйти из комнаты, он заметил на тумбочке фотографию. Энни подходит, берет ее и подает ему:

– Это я с мамой и сестрой на выпускном.

Том рассматривает снимок дольше, чем можно было ожидать. Энни тоже смотрит, борясь с желанием заплакать. Они стоят обнявшись: мама в центре, она и Кристен по краям. Волосы у них растрепались – день был ветреный. За секунду до того, как была сделана эта фотография, мама повернулась к Энни и поцеловала ее в лоб. В маминых темных глазах горят прежние веселые искорки, а на щеке заметна ямочка, как у Крисси.

– Красавица! – говорит Том и возвращает фото Энни.

– Да. – Она ставит рамку на прежнее место, чувствуя знакомый укол ревности. Все парни планеты считают Кристен красавицей, и профессор, очевидно, не исключение. – В нашей семье любительница чизбургеров – я, хотя это, наверное, и так заметно, – усмехается Энни.

Том молчит.