Глава 4
Дождливое утро в Веспреме никогда не радовало никого. Как и любое другое утро тут вообще. Говорили, что раньше, когда тут не было факторий, утром можно было видеть радостные лица. Кто- то ещё умел наслаждать жизнью. Однако теперь, когда из северный части города в тёмно- синее небо поднимались шлейфы тёмного дыма, всё было по- другому. Раньше люди жили проще. Легче. Свободнее.
Но когда Веспрему даровали Торговое право, всё изменилось. Люди сошли с ума, всем внезапно понадобились деньги.
Забавно, скривился Баэльт. Стоило получить свободу, как все стали зависимы. Король отпустил их — но звон и блеск золота держал сильнее всяких цепей.
Он мрачно разглядывал из- под шляпы унылые, обшарпанные стены улочек торгового квартала. Капли дождя медленно падали с неба. Пока этот дождь был слабым, однако юстициар знал — ближе к полудню он превратиться в ливень, а едва- едва светлое небо снова потемнеет, как ночью.
Когда- то Веспрем был городом красивым и гордым. А теперь превратился в крайне прибыльную помойку.
Мимо него по камням мостовой прогрохотала тележка с рыбой. Толкающий её торговец смерил юстициара усталым, сонным и злым взглядом. Баэльт ответил ему тем же. Вежливость за вежливость.
За тележкой тянулись длинной чередой коты. Облезшие, грязные, израненные. Их можно было принять за кучки грязного тряпья, если бы не громкий, умоляющий скрип, что они издавали.
Рано утром торговый квартал спал. Встретить тут можно было лишь воров, что спешили убраться с улиц до полного наступления дня, да торговцев, что шли открывать лавки или же спешили с лотками к самым прибыльным местам.
И, разумеется, нищие, что ковыляли в сторону храма Двоих к утренней службе. Когда горожане выйдут из храма, сонные и утомлённые долгой и нудной службой, на них налетит эта оборванная, вопящая толпа, вымаливая деньги на еду несуществующему голодному сыну. Жрец выйдет из храма, прикрикнет на нищих, а потом попросит милостивых горожан пожертвовать несколько монет тем, кто влачит более жалкое существование.
А потом, когда улыбающиеся, довольные тем, что сделали богоугодное дело горожане разойдутся, нищая братия поделиться добычей со жрецом.
Этот город прогнил, и лишь чудо удерживало его от падения.
Хотя… Куда падать? Может быть, падения не случается, потому что все они уже достигли самого низа?
Босоногий, кашляющий парень со спутанными волосами выглянул из переулка, и, завидев мрачно шагающего Баэльта, тут же спрятался обратно.
Баэльт неторопливо шагал по грязным улицам, втягивая в лёгкие дым плакта. Ему надо было наведаться к Каэрте. Во- первых, он её давно не видел. Во- вторых, ему нужно было спросить совета.
Хотел бы он, чтобы первая причина была важнее.
Наконец, нужное здание показалось впереди. Обычный двухэтажный дом, ничем не выделяющийся в ряду других таких же домов.
Серебристые буквы на вывеске давным- давно стёрлись, однако окрестным горожанам вывеска и не была нужна. Они и так знали, что и где найти.
Мимо него сонной группой прошли рабочие, уныло молчащие. Баэльт проскользнул мимо них, краем глаза приметив в переулке сзади кашляющего парня. Карманник, подумал юстициар. Раньше он бы предупредил рабочих, окрикнул бы их, спугнул бы вора.
Но не теперь. Теперь ему за это не заплатят. Значит, делать это смысла нет.
Он толкнул дверь и вошёл в тёмное, тесное помещение. Множество стеллажей со склянками, растениями и прочей этой лекарской гадостью приникли к стенам, почти не оставляя свободного места. В воздухе стоял запах трав и чего- то ещё, что непривычно щипало нос.
— Баэльт, если ты не прекратишь курить тут, я обещаю, это станет твоим последним визитом сюда, — раздалось откуда- то.
Баэльт снял шляпу и позволил длинным седым волосам рассыпаться по плечам.
Каэрта поднялась из- за прилавка, сонная и усталая.
Её большие, красивые карие глаза смотрели на него зло. Она всегда за что- то на него злилась.
Может, за отсутствующий глаз? За то, что от него пахло тайнами и вином? За то, что он мало походил на её идеал?
Он не знал. Ему было плевать.
Баэльт пожал плечами и, приоткрыв дверь, вышвырнул на улицу дымящуюся веточку.
— Твои капризы мне дорого обходятся. Ты хотя бы понимаешь, сколько стоит плакт сейчас?
Каэрта сонно потёрла глаза.
— Нет. И не хочу знать. Мне достаточно знать две вещи. Первая — эта гадость вредит твоему здоровью.
— А вторая? — Баэльт не спешил к ней. Он делал вид, что находит занимательным содержимое нескольких бутылочек. Что угодно, чем отвратительные прикосновения.
— А вторая вещь — это то, что ты тратишь безумные деньги на эту отраву. Деньги, которые я тебе даю вовсе не для этого.
Повисло молчание. Неловким его назвать было нельзя — Баэльт привык молчать, и один миг тишины от другого для него не отличался. А Каэрта наверняка сейчас думала, что он глубоко раскаивается в своих поступках.
Она почему- то всегда видела его раскаивающимся и готовым исправляться.
— Ты ведь снова пришёл не просто так, — тихо проговорила она, наконец прерывая тишину. Всё вокруг тут же ожило — с улицы стали слышны голоса, зазвенели склянки в руках Каэрты.
— Да, не просто так, — кивнул он, поворачиваясь к ней. Она, как всегда, вздрогнула — Каэрта никак не могла привыкнуть к повязке на месте его глаза. — Я хотел увидеть тебя.
Он лгал, и она знала, что он лгал.
— Хорошо. Вот она я, — слегка улыбнулась она, слегка потягиваясь. Она была милой, когда так делала.
— Я вижу, — произнёс он, делая шаг к ней навстречу. — Как давно я тебя не видел?
— Почти десять дней. Но не волнуйся, у меня ничего не изменилось и не случилось. Разве что меня дважды попытались изнасиловать, один раз чуть не обокрали лавку и бесчисленное количество раз отбивают моих покупателей.
Укора в её интонациях не было. Наверное. По крайней мере, Баэльт никогда его раньше не замечал. Конечно, он не был уверен, что хотел замечать. Но это не важно.
— Я могу чем- то помочь? — он бы даже рта не открывал, если бы она могла согласиться на его помощь.
— Нет, не можешь.
Она сама обняла его, ожидая ответного объятия. Баэльта не тянуло на объятия никогда, а уж тем более сейчас и здесь. Он устал после пары бессонных ночей, он продрог после дождя и леденящих ветров, что гуляли по улицам ночью. Он хотел отдохнуть, получить ответы и…
И её.
Он осторожно приобнял её.
— Ты, как всегда, холоден донельзя, — прошептала она. — Устал?
Он лишь кивнул.
— Тогда иди наверх, поспи. Вечером… Поговорим.
Он благодарно кивнул и равнодушно потрепал её по волосам. Она на миг зажмурилась, однако в следующий момент Баэльт уже двинулся в сторону лестницы.
Он слишком устал для того, чтобы притворяться, что она для него что- то значит.
Хорошо, что Каэрта решила не отступать от привычных всему вокруг порядков — на первом этаже дома располагалась лавка, на втором же был её дом. Если бы дом располагался где- то ещё, Баэльт бы, наплевав на приличия и удобства, лёг бы прямо здесь, среди склянок и прилавков.
Но всё же, этот дом был уютен. Её дом.
Её и Баэльта, когда он заставлял себя навещать её.
Когда он поднялся на второй этаж по маленькой лестнице, его встретила привычная теснота. Тут было сложно развернуться даже для него.
С трудом дойдя до кровати, он бросил мокрый плащ на вешалку. Стянул с себя сапоги. Широко зевнул.
А в следующий миг упал на кровать, мгновенно засыпая.
Обычно ему снился один и тот же сон — мрачное, волнующее море, ливень. Узкая подворотня, полная мусора и воды со скатов крыш.
Он стоит над тремя трупами. Их кровь на его руках и ноже. Хрип вырывается из обожжённого горла, а ярость заставляет бессильно реветь. Он хочет убивать ещё. Ещё раз убить каждого из них. Заглянуть в глаза им в момент смерти. Спросить, каково это было — трахать его жену? Убить его жену?
Он поддаётся порыву. Падает на колени. Вопит, хрипит и рычит, с наслаждением втыкая нож в одного. Нравится, сука? Нравится?! Нравится?!
Стража так и нашла его. Всего в крови, рычащего. Стоящего на коленях над тремя истерзанными трупами.
Вспышка.
Факел светит прямо в лицо, и чей- то тихий и будто бы участливый голос интересуется из темноты, зачем он это сделал. Его руки в цепи, лицо разбито, а рёбра ноют от побоев. В нём нет больше ярости — лишь пустота. Полная пустота.
Отвечать нет смысла. Они всё равно посадят его в Котёл. К таким же убийцам, как он.
Молчание. А затем — жгучая боль. Его тело дёргалось, извивалось в цепях, каждый мускул напрягался и был готов взорваться от боли, вопль перерастал в тихий хрип, а он обмяк на стуле. Снова тьма. И из тьмы слышится вопрос.
Зачем ты их убил? У тебя ещё есть один глаз. Целая одна причина начать говорить. Возможно, тебя даже не казнят.
А затем боль вновь пронзила голову раскалённым прутом.
Баэльт и сам не понял, как проснулся. Он всегда слабо понимал, когда заканчивается сон, а когда начинается явь.
В этот раз, по крайней мере, он не кричал от боли. Просто глухой стон, вырвавшийся из- за стиснутых зубов.
Окошко, прикрытое плющом, переливалось жёлтым светом фонарей. Значит, этот проклятый город уже поглотил вечер.
Это хорошо. Отлично.
Баэльт резко встал в кровати, несколькими частыми вздохами прочищая лёгкие. Его ждала занятая ночь. Если бы только глаз не болел. И не зудел…
Он осторожно, очень осторожно убрал повязку и поднёс руку к пустой глазнице. А затем с отвращением отдёрнул.
Нет. Лучше не трогать.
Ступеньки под его ногами скрипели, и Баэльт тяжело вздохнул — вскоре лестницу придётся менять. Вновь траты…
Каэрта уже тушила свечи в лавке, хотя перед прилавками было ещё двое горожан. Старая женщина и относительно молодой мужчина со свежим шрамом через лицо. Одетый в чёрную кожаную куртку в стальных заклёпках и с мечом на поясе, он выглядел нетипично для тихого посетителя лекарской лавки.
Когда он поднял свой взгляд на полуфэйне, он сразу же повеселел.
— Мрачноглаз, — поприветствовал он юстициара. Баэльт сложил руки на груди и опёрся на дверной косяк плечом.
— Рин. Не знал, что ты сюда заходишь.
Громила пожал плечами, вновь опуская взгляд на полку и выискивая что- то.
— Даже меня иногда достают. А тогда, как известно, два пути — либо к лекарю, либо к гробовщику. А эта милая полуфэйне умудряется штопать меня почти задаром.
Баэльт нахмурился. Скосив глаза на Каэрту, он приметил её встревоженный и испуганный взгляд.
— Забавно. Раз она такая добрая, то ты, несомненно, должен быть ей признателен.
Рин слегка хохотнул.
— Ты демонски прав! Вчера я отвадил от неё братьев Дженкинсов. Довольно больно отвадил. Уверен, вскоре и они тут появятся, клянча услуги твоей милой жёнушки.
Баэльт слегка наклонил голову.
— Она мне не жена, Рин. А тебе её услуги лекаря могут понадобиться быстрее, чем кажется. Положи флакон на место, пока я не сломал тебе руку.
Рин с сожалением извлёк из- за пазухи флакон с чем- то синеватым и поставил его на полку.
— Эх, Мрачноглаз, я уже стал забывать, как это приятно — встретить честного, ценящего справедливость человека. Прости, фэйне.
Баэльт позволил себе нахмуриться ещё больше.
— Ты прекрасно знаешь, что справедливость, которую несу я, сейчас имеет расценки.
— Да, времена меняются, особенно в Веспреме. Вчера ты пылаешь желанием превратить этот город в светлый и радостный приют для всех бегущих от мира войн и невзгод, а через день твоя справедливость никому не нужна.
— Ты очень точно уловил мою мысль, — проскрипел Баэльт.
— Только вот простым людям из кварталов, куда стража не ходит, нужна справедливость. В любой форме — что твоя, что стражи. Стража на них внимания не обращает. Потому ждать помощи им остаётся лишь от тебя.
— Жаль, что простые люди об этом не знают. Иначе бы как- то это мне показали. Например, деньгами. Крышей над головой. Миской горячей еды. Даже заточкой клинка.
— А как же добровольная помощь? — усмешка Рина была будто бы даже искренней и дружеской. Может быть, Баэльт и поверил бы ему. Но он слишком хорошо знал Рина.
— А это не добровольная помощь, Рин. Кому нужен голодный, замёрзший, больной и немощный защитник? Верно. Никому, — Баэльт мрачно смотрел на него, однако человек не потупил взгляда. — Тебя подлатали?
— Да, причём отменно.
— Отлично. Тогда выметайся отсюда.
— И тебе удачи, старый добрый Мрачноглаз! — Рин отсалютовал ему, направляясь к выходу. Он слегка прихрамывал, но это мелочь, ему не привыкать.
Из всех наёмников, грабителей, торгашей, убийц и прочих сортов ублюдков в этом городе, Рин, пожалуй, был самым приятным в общении и самым странным на деле.
Когда и старушка покинула лавку, Каэрта с усталым вздохом заперла дверь.
— Ты вечно будешь распугивать мне покупателей? — поинтересовалась она, направляясь к прилавкам.
— Только если эти покупатели являются моей головной болью. Рин — профессиональный убийца. Ты знала об этом?
— Да, я догадывалась, что глубокий порез на ноге у него был заработан не неловким падением. Как и шрам на лице — не подарок ретивой любовницы, — слегка улыбнулась Каэрта, пересчитывая монеты. — А он весёлый для убийцы. И довольно милый.
Видела бы она, как мило он год назад размотал кишки одного должника гильдии ростовщиков по всей Разбойничьей улице, подумал Баэльт. Если бы этот сукин сын не был бы так умел с клинком, я давно прибил бы его.
А так, скорее, он прибьёт меня.
— Да, он довольно мил для своей профессии, — слегка наклонил голову Баэльт. — Но не позволяй ему слишком часто тут ошиваться.
— Ты волнуешься? Или ревнуешь? — она слегка улыбнулась.
Баэльту было наплевать.
— И то, и другое, — он заставил себя улыбнуться и сделать шаг в её сторону. Она оставила свои склянки и развернулась к нему. Её красивые глаза в полутьме не выражали ничего, кроме похоти.
Время слов закончилось, и теперь притворяться не получится.
Пока они поднимались по скрипучей лестнице, целуя и обнимая друг друга, Баэльт думал лишь об одном.
О том, как бы не упасть с лестницы.
Каэрта уже начинала тихо постанывать, и, когда они, наконец, добрались до кровати, она попросту накинулась на него.
Всё, что ему оставалось делать — позволить ей творить всё, что захочется.
Впрочем, теперь, когда он привык притворяться, это было гораздо легче, чем раньше. Теперь она не донимала его слезливыми расспросами, почему он лежит под ней как мертвец.
Когда они оба задохнулись от удовольствия, а она упала ему на грудь, он даже нашёл в себе силы поцеловать её.
— Я тебя люблю, — горячо и тихо прошептала она ему на ухо, обнимая его.
Баэльт погладил её по спине.
— Я тоже.
Я тоже люблю себя.
Они лежали так довольно долго, просто прижимаясь друг к другу. Баэльт был слегка удивлён — оказывается, это действительно может быть приятным.
Во всём доме стояла тишина, что окончательно умиротворяло Баэльта. Маленький островок тишины и спокойствия в мире из хаоса. С улицы слышались пьяные крики, шум потасовки, грохот доспехов стражи, мяуканье котов…
Однако в доме было тихо. И это было главным.
— Каэрта? — прошептал юстициар, осторожно гладя её волосы.
— М? — лекарша даже не открыла глаза, находясь в полудрёме.
— Какой яд может вызвать быстрый процесс гниения?
На мгновение ему показалось, что она ему не ответит. А потом произошло сразу несколько вещей.
Ему захотелось чихнуть. По стеклу вновь забарабанил дождь. Каэрта заплакала.
— Зачем… Зачем ты спрашиваешь это прямо сейчас?! — сдавленно рыдая у него на груди, спросила она. Она подтянула ноги к животу и свернулась на нём маленьким, плачущим комочком.
Он слишком долго был с Каэртой, чтобы обратить внимание на её слова внимания больше, чем стоило. Он знал, что в таких случаях надо делать.
Говорить правду.
Он обхватил её руками за плечи, притянул к себе и, поцеловав в нос, прошептал:
— Прости меня… Ты прекрасно знаешь, что я такое, Каэрта. Ты — единственное, что есть у меня в этом проклятом месте, из которого я даже не могу уйти. Этот город держит меня крепче, чем любой капкан. Он поменял меня, забрал так много и не дал взамен ничего. Но я всё так же не могу покинуть его, ненавидя всем сердцем, — он замолчал, выдерживая паузу.
В его голове металась лишь одна негодующая мысль.
«Что за хрень я несу?»
— И я не могу сказать, что теперь моя душа — душа в полном смысле этого слова, — через силу продолжил он. — И ты — единственное, что отличает меня от мертвеца. Но иногда эти различия… Ты знаешь.
— Я знаю, Баэльт, — прошептала она, прижимаясь к нему сильнее. — Знаю.
Он сильно прижал её к себе.
Всё- таки хорошо, что она у него была.
— Тебе стоит поспать, — прошептал он ей, стараясь придать своим нелепым поглаживаниям хотя бы вид ласки. — Ты очень устала. Как всегда. Спи. А поговорим мы утром.
— Утром тебя уже не будет тут, — тихо проговорила она. — Ты спал весь день не для того, чтобы завтра играть роль счастливого мужа.
Она была права.
— Поэтому лучше спрашивай, что тебе нужно. Только, — она всхлипнула, — в этот раз уйди, пожалуйста, когда я засну.
— Обещаю, что послезавтра приду снова. Мы пробудем целый день, — он лгал без запинки. — От восхода до восхода.
— Да- да, — вяло проговорила она, мило зевая. — Давай, спрашивай уже, врун.
Он слегка улыбнулся. Впервые за долгое время.
Наконец, он может перейти к делу.
— Яд, — напомнил он.
— А, да, — Каэрта тихо всхлипнула, но он вновь прижал её к себе. Чуть помолчав, она заговорила. — Конечно, таких ядов полно. Сколько длился период разложения?
— Максимум — три часа.
— Похоже на «укус василиска». Довольно дорогая вещь, — она вновь вздрогнула, и Баэльт не смог сдержать раздражённого вздоха. — Его обычно используют, чтобы отложено, но мучительно убить. Иногда — для пыток. Но тут нужно успеть с противоядием. Во что ты уже впутался, а?
— Просто новое дело, — проговорил он, гладя её по голову. — Ничего особенного.
Дорогой яд. Жестокая, показательная расправа, которая не была необходима после яда. Отсутствие подозреваемых, причастность которых не была бы признаком крайнего идиотизма этих самых подозреваемых.
Да. Ничего особенного, скривился Баэльт.
Либо всё это — последствия одной ошибки, либо какая- то сложная игра.
Ошибка. Ха. Вряд ли люди, позволившие себе убить Рибура, могли позволить себе ещё и ошибку!
Когда- то всё было проще. Его гоняли по всему городу с делами, самым сложным из которых было вычисление убийцы- идиота. А тут…
Он уже видел такую работу. Так работать могли только два типа людей: либо опытный, осторожный и хитрый преступник, либо же человек, увлечённый насилием.
Баэльт искренне надеялся, что это просто садист.
Правда, всегда оставался вариант с идиотом. Никогда не стоит сбрасывать идиотов со счетов.
Стук дождя умиротворял его. У него на груди покоилась спящая Каэрта, мирно вздыхающая во сне. Он отдыхал.
И это было ему отвратительно. Он ощутил почти физическую тягу вскочить, одеться и выйти на улицу, под ледяной дождь, под колючий ветер, ко всем неприятным ночным обитателям улиц.
Здесь, в уюте и тепле, он чувствовал себя неуютно. Неуместно расслабленным.
Осторожно вылезая из- под тёплого тела Каэрты, он глубоко вздохнул.
Почему- то эта вся комедия с лекаркой начинала нравится ему. Конечно, она никогда не станет в его глазах наравне с Тишаей, да, но…
Всё когда- то заканчивается, и всё когда- то начинается. Почему бы и нет?
Он всё равно не был уверен, что почувствовал бы разницу между ними. Всё вокруг стало таким серым. Бессмысленным. Пустым.
И одинаковым.
Смысл имела только лишь работа.
И то, возможно, лишь потому, что из- за неё он делал другим больно.
Он собрал одежду в ворох, снял со стены ремень с ножнами, увенчал всё это шляпой и отправился вниз.
— Будь проклят этот город, будь прокляты фактории, будь прокляты цеха, цехмейстеры, подмастерья… — равнодушно бормотал он себе под нос, одеваясь. Он каждое утро шептал себе под нос эти слова, уже почти ставшие молитвой. Только она постоянно менялась. Когда он работал на стражу, он проклинал не фактории, цеха и всё прилагающееся. Он проклинал простых преступников. Когда он только прибыл сюда, он проклинал всех вокруг. Когда познакомился с Мурмином и начал грабить склады, он проклинал стражу.
Когда он натянул на ногу сапоги, он уже не мог сидеть на месте. На ходу накинув на себя плащ и надев шляпу, он двинулся в сторону окна. Не стоило выходить через дверь — ключа у него до сих пор не было, а оставлять открытой дверь на ночь в Веспреме…
Распахнув окно, он с наслаждением втянул в ноздри свежий, морозный ночной воздух. Дождь тут же полил ему на лицо. Он, слегка скривившись, втиснулся в окно и спрыгнул на мостовую. Темнота уже сгустилась, как и дождь с туманом. Косые струи без пощады хлестали землю, стуча по крышам, водостокам и образовывая целые бурлящие реки на мостовой. А над всем этим почему- то стоял лёгкий туман.
На улице было ни души — купеческий квартал- то стража патрулировала, и никто не хотел попасться им.
— Мрачноглаз, — раздалось сзади.
Мать- перемать, успел подумать Баэльт.
Сердце рванулось из груди, а клинок — из ножен. Он развернулся прежде, чем подумал, что вообще делает. Баэльт направил острие в сторону голоса, и…
И испытал некоторое облегчение.
— Рин, — мрачно поприветствовал он.
— Мрачноглаз, — весело повторили из темноты. — Выходишь через окно — как настоящий любовник!
Баэльт промолчал, пряча клинок в ножны.
Пожалуй, он даже слегка был рад тому, что это был всего лишь Рин.
Всего лишь этот хладнокровный клубок жадности и жестокости.
— Неужели кто- то, наконец, обратил свой взгляд на меня через тебя? — оба они знали, что, если бы кто- то заказал смерть Баэльта, Баэльт был бы уже мёртв.
Однако убийца лишь пожал плечами, вновь опираясь на стену спиной.
— За тебя я бы взял много. Но сегодня никто не заплатил за тебя — я здесь для того, чтобы снова отвадить Дженкинсов. Эти идиоты ничему не учатся. Пожалуй, сегодня они отсюда не уйдут.
Баэльт слегка кивнул.
— Я бы поблагодарил тебя. Но всё же… Держись подальше от Каэрты.
— Я из благих чувств…
Баэльт прервал его, гневно глядя на него из- под шляпы.
— Твои благие чувства никогда не приводили к благому. Держись. От неё. Подальше.
Рин кивнул с улыбкой на лице.
— Как скажешь, Мрачноглаз, как скажешь.
— Так и скажу, — прошептал себе под нос Баэльт, ныряя в переулок.
Странно, что Рин, будучи в силах разорвать его на части, позволял грубить себе.
Наверное, спокойствие и безразличие сказанному — действительно признак силы.
