Глава 7
После Лас-Пальмаса
I
Обычно пассажиры встречались в салоне за кофе в одиннадцать утра. На следующий день после Лас-Пальмаса первыми там появились миссис Диллингтон-Блик и Обин Дейл — кстати, к завтраку они не выходили. С утра дул хоть и слабый, но жаркий, расслабляющий волю ветерок, и желающим предложили кофе со льдом.
Аллейн выбрал удобный момент и поведал миссис Диллингтон-Блик о печальной судьбе Эсмеральды. Сама она уже посылала Дениса искать куклу и, конечно, раскапризничалась, как и подобает сентиментальной женщине, когда он вернулся с пустыми руками. Аллейн рассказал ей, что они с отцом Джорданом в поздний час обнаружили Эсмеральду, лежавшую на палубе. А затем указал на газетный сверток, который выложил в дальнем конце стола.
Как раз к этому времени в салоне за кофе собралась мужская часть компании и мисс Эббот. Обычно миссис Кадди, миссис Диллингтон-Блик и Джемайма заставляли джентльменов немного подождать себя. Мисс Эббот упорно пристраивалась к этой компании, и ни у одного из мужчин не хватало смелости оспорить это положение.
С помощью отца Джордана и Тима Мэйкписа Аллейн одним движением сорвал газеты с Эсмеральды как раз в тот момент, когда к столу приблизились Обин Дейл, мистер Мэрримен, мистер Кадди и мистер Макангус.
— Вот она, — сказал он. — Боюсь, представляет собой весьма печальное зрелище.
Он обнажил останки куклы в одну секунду. Миссис Диллингтон-Блик вскрикнула.
Эсмеральда покоилась на спине со свернутой к плечу головой. На груди рассыпаны бусины от порванного ожерелья, тут же лежал смятый цветок гиацинта.
После вскрика владелицы куклы в салоне настала мертвая тишина, потом мистер Мэрримен громко выругался.
И почти одновременно мисс Эббот воскликнула:
— Не надо!
Чаша кофе со льдом, которую она держала, накренилась и содержимое вылилось прямо на руки мистера Мэрримена.
Мисс Эббот облизала губы и заметила:
— Вы, должно быть, подтолкнули меня под руку, мистер Мэрримен.
— Но, моя дорогая, ничего подобного! — возразил он и принялся сердито отряхивать руки. Капли кофе разлетелись в разные стороны. Одна попала на нос мистеру Кадди. Однако он не обратил на это ни малейшего внимания. С полуулыбкой он взирал на Эсмеральду, сложив ладони и медленно крутя большими пальцами.
Обин Дейл громко произнес:
— Зачем понадобилось это делать? Выглядит просто отвратительно. — Он протянул руку и одним быстрым движением смахнул гиацинт с груди куклы. Бусины со звоном попадали и раскатились по столу. Дейл поправил свернутую набок голову куклы.
Мистер Макангус робко заметил:
— Теперь уже выглядит лучше, больше похожа на саму себя. Может, ее можно починить?
— Нет, я просто отказываюсь понимать, — возмущенно сказал Аллейну Обин Дейл. — Кому понадобилось делать это?
— Делать что?
— Выкладывать ее вот тут. Вот так. Как… как…
Тут вмешалась миссис Кадди:
— Да в точности как одну из этих бедных девушек! Цветы, и бусы, и все такое прочее. Это чтобы нас всех напугать?
— Кукла, — заметил Аллейн, — пребывала в точно таком виде, когда мы с отцом Джорданом ее нашли. Простите, если это зрелище кого-то напугало или огорчило.
Миссис Диллингтон-Блик подошла к столу. «Впервые за все время, что я ее видел, — подумал Аллейн, — ни тени улыбки на лице».
— Как это случилось? — спросила она. — И почему? Что вообще здесь происходит?
— Не волнуйтесь так, дорогая Руби, — посоветовал Дейл. — Должно быть, просто кто-то наступил на нее, ну и порвал ожерелье, и шею сломал.
— Это я наступил на нее, — признался отец Джордан. — Простите меня, пожалуйста, миссис Диллингтон-Блик, но кукла лежала на палубе в полной темноте.
— Ах, вот оно что! — воскликнул Дейл. Перехватил взгляд Аллейна и тут же напустил на себя вид самого что ни на есть добродушного малого. — Простите, старина. За то, что так вспылил. Вы просто подобрали куклу, в том виде, как она была. Без обид, ладно?
— Никаких обид, — тут же вежливо ответил Аллейн.
Вмешалась миссис Кадди.
— Да, но все равно как-то забавно получилось с этими цветами, верно, дорогой?
— Ты, как всегда, права, дорогая. Действительно забавно.
— Чтобы это оказался именно гиацинт и все прочее. Какое совпадение!
— Верно, — улыбнулся мистер Кадди. — Очень даже странно.
Мистер Мэрримен, до сих пор оттирающий пальцы носовым платком, раздраженно воскликнул:
— Полным безумием с моей стороны было предположить, что, предприняв это путешествие, я смогу избежать, пусть и ненадолго, вопиюще жестоких двусмысленностей самого низкого пошиба! «Забавно, забавно!» Не будете ли столь добры, милейший Кадди, просветить нас на этот счет? В каком это смысле вы считаете забавным, занятным или даже смешным обнаружение смятого гиацинта на груди этой изуродованной марионетки? Что до меня, — с неиссякаемым раздражением добавил мистер Мэрримен, — то я нахожу это сопоставление просто чудовищным! А отсюда и неизбежное заключение — я сам, пусть и гипотетически, ответственен за его присутствие здесь, к всеобщему и моему отвращению. «Забавно», это надо же! — заключил мистер Мэрримен и яростно всплеснул руками.
Кадди посмотрели на него осуждающе. Мистер Макангус добродушно заметил:
— Ну, конечно! Я ведь совсем забыл! Это же мой гиацинт. И вы подняли его, помните? Ну, когда мы столкнулись лбами. Ну а потом отбросили в сторону.
— Я его не брал.
— Да чисто случайно, разумеется. Чисто случайно. — Мистер Макангус склонился над куклой. И ощупал узловатыми красными пальцами ее шею. — Нет, я просто уверен, ее еще можно починить, — добавил он.
Миссис Диллингтон-Блик произнесла сдавленным голосом:
— А знаете… Надеюсь, вы простите меня, мистер Макангус. Наверное, я веду себя ужасно глупо. Но дело в том, что я не испытываю теперь тех же чувств к Эсмеральде. И не думаю, что хочу, чтобы ее починили, тем более ради меня. Ее можно подарить какой-нибудь маленькой девочке. Может, у вас есть племянница? — И она извиняющимся тоном пробормотала еще несколько слов.
С готовностью, противоречащей печальному взгляду, мистер Макангус проговорил:
— Ну, конечно. Я вас прекрасно понимаю. — Пальцы его все еще сжимали шею куклы. Он взглянул на присутствующих, постарался взять себя в руки и отошел от стола. — Вполне понимаю, да, — повторил он и достал сигарету с табаком из душистых трав.
Миссис Кадди, непреклонная, точно греческий хор, никак не хотела униматься:
— И все равно, это действительно забавно и очень странно. — Мистер Мэрримен вскрикнул сдавленным голосом, но она продолжила: — То, как все мы обсуждали эти убийства. Ну, помните? А потом вдруг миссис Блик получает телеграмму от своего друга джентльмена, где говорится, что убита девушка, которая доставляла цветы. И все время и везде возникают эти гиацинты. Невольно начинаешь думать, это подстроено специально. Нет, правда. — Она уставилась на миссис Диллингтон-Блик немигающим взором. — Ни на секунду не сомневаюсь, вы подумали: как это забавно, что кукла одета в точности, как вы. Вот так. Это вы могли бы лежать там в темноте, на палубе, вам не кажется, миссис Блик?
Мисс Эббот переплела крупные пальцы рук.
— Ради бога! — воскликнула она. — Неужели мы должны выслушивать все это? Нельзя ли убрать отсюда это… этот предмет?
— Конечно, — сказал Аллейн и прикрыл куклу газетой. — Почему нет.
Он взял со стола этот зловещий сверток и отнес к себе в каюту.
II
«Как всегда, — писал он жене, — я очень по тебе скучаю. Скучаю…» — тут он остановился и невидящим взглядом обвел все предметы, находившиеся в каюте. Он поймал себя на одной странной особенности. На протяжении долгого времени он отлично натренировал свою память, со скрупулезной точностью запоминал человеческие лица и различные предметы, но эта самая память всегда подводила его, когда он пытался вспомнить, как выглядит Трой. От фотографии тоже мало толку. Та просто напоминала ему о знакомых чертах, но оживить их не могла, то была лишь карта ее лица. Кое-что из этих соображений он отметил в письме, тщательно подбирая слово за словом, а затем принялся писать о деле, которым занимался, в деталях поведал о том, что произошло после последнего его письма, которое он отправил в Лас-Пальмасе.
«…Так что теперь понимаешь, — писал он, — в какой переплет я попал. От того момента, когда можно думать об аресте, меня по-прежнему отделяют долгие мили. И все, чем я способен заняться на данный момент, — это сократить возможные варианты. Ты согласна? Может, ты сумела прийти к какой-то хотя бы мало-мальски толковой предварительной версии? Уверен, что так. А я тут развожу тайны на пустом месте, что прямо противопоказано полицейскому складу ума».
«Тем временем мы разработали план действий, но он вряд ли даст положительный результат. Капитан посвятил в суть дела своего первого и второго помощников, а также главного инженера. Все они, в том числе и капитан, считают мысль о том, что убийца на борту корабля, полным бредом. Но с разработанным планом согласны, и в настоящий момент с удовольствием присматривают за дамами, которых, кстати, предупредили, что на корабле случались кражи, а потому двери следует держать запертыми днем и ночью. Денису, ленивому и толстому стюарду, дали понять, что он вне подозрений».
«Почти все считают, — продолжил Аллейн после паузы, что подобные дела самые сложные. Почти каждый человек твердо убежден, что представители закона не способны адекватно справиться с ними. Как можно угадать в человеке заурядной внешности маньяка, неожиданно совершающего самые ужасные преступления? Реально ли это? У нас на борту имеются психиатр, священник, а также полицейский — все необходимые ингредиенты для того, чтобы сыграть пьесу Пиранделло, налицо, согласна? Джордан и Мэйкпис тоже мобилизованы; уверен, я получу от них два ровно противоположных профессиональных мнения. Фактически…»
В дверь постучали. Аллейн торопливо дописал: «Ну вот и они, пожаловали. Au revoir, дорогая». И крикнул:
— Войдите!
Отец Джордан надел теперь светлый костюм из тонкой ткани, белую рубашку и черный галстук. Внешность его изменилась самым кардинальным образом: показалось, что в каюту вошел совсем незнакомый человек.
— Не считаю, знаете ли, необходимым, — сообщил он, — носить в тропиках этот удушающий собачий ошейник. — Буду выходить к обеду и ужину в этом костюме, ну а по воскресеньям придется потеть в обычном облачении. Просто сгорал от зависти к вам, джентльмены, успевшим вырядиться в легкие костюмы. Кстати, этот приобрел в Лас-Пальмасе, и при более благоприятном раскладе дел испытывал бы огромное удовольствие, расхаживая только в нем.
Они уселись, отец Джордан и Мэйкпис вопросительно взглянули на Аллейна. И тот подумал, что сколь бы искренне они ни сожалели о присутствии на борту в качестве их товарища по путешествию жестокого маньяка-убийцы, именно он свел их вместе, и общение это никак нельзя было назвать неприятным. Оба они, думал он, мужчины энергичные и пытливые, и каждый в силу своей профессии по-своему заинтересован в деле.
— Итак, — начал Аллейн, когда все они уселись, — что скажете об операции «Эсмеральда»?
Они пришли к единодушному мнению, что эта операция не выявила ничего такого, что бы противоречило версии Аллейна. Реакция на куклу оказалась вполне предсказуема.
— Хотя проблема тут вот в чем, — заметил отец Джордан. — Когда хочешь усмотреть странность в чьем-то поведении, то усматриваешь ее буквально во всем. Лично я признаюсь, что нахожу этот взрыв Дейла, это почти нескрываемое злорадство Кадди, невыносимое занудство Мэрримена и странные манипуляции Макангуса равно подозрительными. Нет, конечно, это еще ничего не доказывает, — добавил после паузы он, — но даже бедняжка мисс Эббот вела себя несколько экстравагантно, или мне просто показалось? Наверное, теряю сноровку.
— А почему, — спросил Аллейн, — вы называете мисс Эббот бедняжкой?
— О, Аллейн, мой дорогой! Вы же сами все прекрасно понимаете. А что до меня, то по долгу службы мне частенько приходится сталкиваться с проблемами несчастных старых дев.
Тим что-то проворчал.
— Да, — кивнул Аллейн. — Она определенно несчастна. — Он взглянул на Тима. — А что означал этот неразборчивый возглас?
— Насколько я понимаю, нас не интересует мисс Эббот, — пылко заметил Тим. — А означает ворчанье вот что: мне тоже знаком этот тип женщин, хотя мой диагноз вряд ли понравится отцу Джордану.
— Почему нет? — спросил отец Джордан. — Как бы там ни было, очень бы хотелось выслушать.
Тим торопливо заговорил:
— Нет, ей-богу. Совсем не хочется утомлять вас чисто медицинскими подробностями. Да и вообще кому какое дело до моих весьма поверхностных впечатлений. Но, по-моему, очевидно: она просто классический пример женщины абсолютно непривлекательной в сексуальном плане, ну и потому не может найти себе сколько-нибудь удовлетворительного применения.
Аллейн поднял на него глаза.
— Если следовать вашей логике, разве не то же самое можно сказать и о личности убийцы, которого мы пытаемся вычислить?
— Я бы сказал, это необязательно. Такие дела обычно указывают на трагедию, перенесенную в детстве, где шли рука об руку и всегда доминировали страх, отчаяние и ревность. То же самое относится к любой психологической аномалии. К примеру, я, как психотерапевт, в первую очередь должен попытаться выяснить, почему мистеру Кадди становится так плохо от гиацинтов. Уверен, что если представится случай, я смогу найти ответ в неком инциденте, который глубоко засел у него в подсознании и который совсем не обязательно имеет непосредственное отношение к гиацинтам. Ну а что касается Обина Дейла, я бы постарался выявить причину, по которой он питает такую любовь к расхожим и довольно пошлым шуточкам. А вот если бы моим пациентом был мистер Мэрримен, я бы постарался понять причину его хронической раздражительности.
— Диспепсия не годится? — спросил его Аллейн. — Заметил, он питает особое пристрастие к содовым таблеткам.
— Мужчины, страдающие диспепсией, совсем не обязательно являются женоненавистниками. Полагаю, несварение желудка вызвано у него неким длительным психологическим стрессом.
— К примеру, когда нянечка вдруг отобрала у него любимую погремушку и отдала ее папочке?
— Что ж, возможно, здесь вы недалеки от истины.
— Ну а что скажете о Дейле и Макангусе?
— О, — ответил Тим, — я бы не удивился, если бы Дейл не достиг весьма успешной сублимации в процессе этой его чудовищной телевизионной психотерапии. Он эксгибиционист, вообразивший, что несет людям только добро. Что он гений в своей профессии. Поэтому те два промаха, допущенные в передачах, так сильно подействовали на самооценку и привели к «нервному срыву».
— Не знал, что у него был нервный срыв, — произнес отец Джордан.
— Ну, он так говорит. Этого термина психотерапевты не приемлют. Что до мистера Макангуса, он действительно любопытная личность. Вся эта его робость, рассеянность, неумение довести до логического конца рассказ — все это очень характерно.
— Характерно для кого? — спросил Аллейн.
— Для довольно распространенного типа людей. Они замкнуты, нерешительны. Терзаются страхами и сомнениями. Ну и, разумеется, не осознают их причин. То, что он подарил миссис Дэ Бэ эту чертову куклу, весьма показательно. Он холостяк.
— О господи! — пробормотал отец Джордан и тотчас умолк. А потом добавил: — Не обращайте внимания. Продолжайте.
— Стало быть, — заметил Аллейн, — позиция психиатра сводится к тому, что причиной всех этих преступлений является некая глубокая эмоциональная травма, о которой сам преступник не подозревает и контролировать которую просто не способен?
— Верно.
— А отсюда следует, что, возможно, на вполне сознательном уровне он отчаянно пытается подавить эти порывы к преступлениям и всякий раз ужасается содеянному?
— Весьма вероятно.
— Да, именно, — подчеркнул отец Джордан. — Именно так оно и происходит!
Аллейн обернулся к нему.
— Значит, вы согласны с Мэйкписом?
Отец Джордан провел рукой по роскошной черной шевелюре.
— Уверен, — сказал он, — что Мэйкпис описал вторичную причину и последующие результаты самым точным научным образом.
— Вторичную причину? — удивленно воскликнул Тим.
— Да. С трудом подавляемый страх, отчаяние и, как его там… Боюсь, я не силен в научной терминологии, — слегка улыбнулся отец Джордан. — Но уверен, вы совершенно правы, вы настоящий ученый и хорошо знаете свое дело. Однако, видите ли, я смотрю на раннюю трагедию и все последующие действия нашего преступника как на… Ну, если так можно выразиться, modus operandi куда более изощренного и опасного существа.
— Что-то я не понимаю, — пробормотал Тим. — Какого еще опасного существа?
— Дьявола.
— Простите?..
— Я верю, что этой бедной душой завладел дьявол.
Тим, к удивлению Аллейна, покраснел как рак, словно отец Джордан только что совершил нечто до ужаса неприличное.
— Вижу, — произнес отец Джордан, — я вас несколько смутил.
Тим пробормотал нечто насчет того, что продолжает придерживаться своего мнения.
Аллейн заметил:
— Боюсь, меня тоже удивила эта ремарка. Вы уж извините, но вы в буквальном смысле имели в виду именно то, о чем только что говорили? Да, вижу, это так.
— Именно что в буквальном. Дьявол порой овладевает людьми. Я видел множество тому примеров, и не ошибаюсь.
Повисла долгая пауза, во время которой Аллейн напомнил себе, что на свете существует множество людей, совсем не обязательно неумных, которые умудряются верить в дьявола самым искренним образом. И вот он нарушил молчание:
— Должен сказать, в данном случае мне очень хотелось бы, чтобы вы провели церемонию изгнания этого самого дьявола.
На это отец Джордан со всей серьезностью сообщил, что тут существуют определенные трудности.
— Нет, конечно, я буду молиться за преступника, — добавил он.
Тим вскочил на ноги, закурил сигарету и с видом человека, цепляющегося за последнюю соломинку, попросил Аллейна пояснить, как относится полиция к такого рода убийцам.
— Ведь как бы там ни было, вы здесь у нас единственный эксперт.
— О, что вы, — заметил Аллейн. — Ничего подобного. Наша первая и главная задача — это с Божьей помощью защитить общество, ну а уже затем поймать и обезвредить убийцу. А такого рода преступники — всегда наша головная боль. У них нет характерных отличительных черт. Они походят друг на друга лишь в одном плане — горят желанием убивать ради собственного удовлетворения. В повседневной жизни они могут оказаться кем угодно. Никаких внешних признаков тут не существует. Обычно мы ловим их, но не всегда. И каждый сыщик начинает первым делом выискивать какие-то отклонения от нормы. Но никакой нормы не существует, если этот ваш человек одиночка, каким, к примеру, был Джек Потрошитель. В этом случае ваши шансы вычислить и поймать его заметно сокращаются. — Аллейн умолк на секунду, затем тон его изменился: — А что касается того, почему он стал тем, кем есть, — тут мы профаны. Если бы знали, работать было бы куда как проще.
— А вы, как я вижу, человек сострадательный, — заметил отец Джордан.
Аллейн счел эту ремарку неуместной. И поспешил ответить:
— Ничего подобного. Следователь, осматривающий тела задушенных девушек, которые умерли в жутком страхе, испытывали страшные физические муки, вовсе не расположен испытывать сострадание к мучителю. И ему в тот момент нет дела до того, что, возможно, сам убийца испытал когда-то сильнейшее душевное потрясение. И что сложись обстоятельства по-другому, он бы этого не совершил. Так или иначе, он слишком далеко зашел.
— В таком случае, — сказывал Тим, — можно ли как-то предотвратить тот момент, когда навязчивая идея у убийцы достигнет своего пика?
— Конечно, можно, — с готовностью согласился Аллейн. — Именно эта задача и стоит перед вами, друзья мои.
Тим поднялся.
— Сейчас уже три. Я должен принять участие в игре в гольф на палубе, — сообщил он. — Какие будут указания? Наблюдать усердно и неотступно?
— Именно так.
Отец Джордан тоже встал.
— А я иду разгадывать кроссворд с мисс Эббот. Она раздобыла новые сборники издательства «Пенгвин». Мистер Мэрримен же предпочитает Хименеса.
— А я предпочитаю «Таймс», — сказал Аллейн.
— Днем возникает одна проблема, — вздохнул отец Джордан. — Дамы обычно расходятся по своим каютам.
— Чисто теоретический вопрос, — мрачно произнес Тим. — Допустим, наш человек Кадди. Как думаете, способен ли он задушить миссис Кадди?
— Разрази меня гром, — усмехнулся Аллейн. — Будь я на его месте, то давно бы это уже сделал. Ладно, ступайте.
Днем на палубе оставалось не так уж много тенистых мест, и между пассажирами развернулась тихая потаенная борьба, чтобы, по мере возможности, занять их заранее. Некоторые «бронировали» эти уголки. Мистер Мэрримен оставил на самом лучшем шезлонге надувную подушку и шляпу-панаму. Супруги Кадди норовили передвинуть свои, когда рядом никого не было. Мистер Макангус положил плед на одну из деревянных скамей, но поскольку никто больше на нее не претендовал, этот поступок себя не оправдал. Обин Дейл и миссис Диллингтон-Блик использовали свои собственные роскошные шезлонги с матрасами из пластиковой пены и установили их на маленькой веранде, заняв ее целиком. Хотя после чая особо заняться было нечем, никто, похоже, не спешил занять эти свои места.
Пока Тим, Джемайма и два младших офицера играли в палубный гольф, мисс Эббот и пятеро мужчин устроились в тени, под выступом верхней палубы, между дверьми в салон и кнехтом в средней части корабля. Мистер Кадди громко похрапывал, прикрыв лицо «Ридерс Дайэджест». Мистер Макангус тихо дремал, мистер Мэрримен и Аллейн читали. Отец Джордан и мисс Эббот трудились над кроссвордом. Словом, очень мирная картина. Отрывочные фразы и радостные возгласы при угаданном слове плыли над головами и смешивались со строчками из стихотворения Верлена.
А наверху капитан Баннерман предпринял дневную прогулку по мостику. Монотонность этой прогулки скрашивали его одобрительные взгляды на Джемайму, которая выглядела совершенно обворожительно в джинсах и алой блузке. Как он и предсказывал, она пользовалась большим успехом у младших офицеров. Ну и разумеется, у судового врача тоже, не преминул отметить капитан. Очевидно, почувствовав на себе его взгляд, Джемайма подняла голову и весело махнула рукой. Мало того, что хорошенькая, она еще и очень милая неиспорченная юная девушка; просто замечательная во всех отношениях девушка, подумал капитан. Смутно осознавая, что ход его мыслей принял не совсем верный характер, Баннерман решил вместо этого подумать о миссис Диллингтон-Блик — такого рода ментальные переключения давались ему легко.
Джемайма взмахнула клюшкой и нанесла удар по мячу противника, провалив, таким образом, свою подачу. Воскликнула «черт!», а потом расхохоталась. Младшие офицеры, изо всех сил старавшиеся проиграть ей, закончили игру и нехотя вернулись к прямым своим обязанностям.
— О, Тим! Мне страшно жаль, — воскликнула Джемайма. — Ты должен был выбрать себе другого партнера.
— Я тебе надоел? — спросил Тим. — Чем займемся теперь? Может, попробуем сыграть вдвоем?
— Нет, спасибо, как-то не очень хочется. Мне крайне необходима поддержка такого доброго и терпеливого человека, как ты. Может, кто другой хочет поиграть? Мистер Макангус, к примеру? Наверняка он игрок получше, чем я.
— Мистер Макангус спит сном праведника. И еще ты прекрасно знаешь, что говоришь ерунду.
— Тогда с кем же? — Джемайма нервно откинула волосы со лба. — Хотя, наверное, для игры уже слишком жарко. — Она покосилась на группу людей, устроившихся в тени под верхней палубой. Мистер Мэрримен отложил книги и беседовал о чем-то с Аллейном. Наставительно тряс пальцем и с жаром выплевывал слова.
— Ну вот, снова превратился в мистера Чипса, — заметил Тим. — Бедняга Аллейн.
И тут же ему в лицо бросилась краска. В голову полезли самые неприятные мысли. Но доминировала одна: как же мог он, Тим Мэйкпис, человек ответственный, человек науки, психиатр, допустить столь досадный промах, совершить такую дурацкую ошибку? Стоит ли признаваться в ней Аллейну? Как теперь объяснить все это Джемайме? И тут он услышал ее голос.
— Что ты сказал? — спрашивала она.
— Бедняга Бродерик.
— Разве его зовут Аланом? Слишком уж вольно ты обращаешься с христианскими именами. Разве ты с ним на дружеской ноге?
— В лицо так не называю, — после паузы ответил Тим. — Просто он нравится мне, вот и все.
— Мне тоже нравится. Просто ужас до чего. Мы ведь и раньше об этом говорили. — Джемайма нетерпеливо тряхнула головой. — В любом случае, — добавила она, — он не виновен. Я в этом уверена.
Тим так и застыл на месте, нервно облизал губы.
— О чем это ты? — спросил он. — Что значит «невиновен»?
— Ты в порядке, Тим?
— Да, абсолютно.
— Выглядишь как-то странно.
— Это все жара. Идем-ка лучше сюда.
Он взял ее под руку и повел к маленькой веранде, затем усадил ее в шезлонг, принадлежащий миссис Диллингтон-Блик, а сам уселся на краешек шезлонга Обина Дейла.
— Что значит «невиновен»? — повторил он.
Джемайма удивленно смотрела на него.
— Не стоит воспринимать все это так серьезно, — заметила она. — Хотя, возможно, ты относишься к этому иначе, чем я.
— К чему к этому?
— Ну, к истории с куклой миссис Диллингтон-Блик. Это был просто чудовищный поступок, и мне все равно, кто что говорит, я уверена: кто-то сделал это нарочно. Если бы на нее наступили нечаянно, она пострадала бы меньше. И потом, класть цветок на грудь — если это и шутка, то самая гадкая и подлая!
Тим наклонился и медленно зашнуровал туфлю. А когда выпрямился, Джемайма спросила:
— С тобой правда все в порядке? То бледнеешь, то краснеешь, меняешь окраску, как хамелеон.
— А сейчас я какой?
— Жутко красный.
— Наверное, потому, что нагибался. А насчет куклы с тобой согласен. Очень грубый и некрасивый поступок. Возможно, один из матросов напился, вот и сотворил такое.
— Что-то я не видела здесь пьяных матросов. Знаешь, кто это, по моему мнению?
— Кто?
— Мистер Кадди.
— Да бог с тобой, Джем. Почему именно он? — спросил Тим.
— Да потому что он все время улыбался и улыбался, когда мистер Бродерик показывал куклу.
— Да у него просто хроническая усмешка. Не сходит с лица.
— И все равно, — Джемайма взглянула на Тима и тут же отвернулась. — По моему мнению, — пробормотала она, — он просто ГС.
— Кто?
— Грязный старикан. Честно скажу, меньше всего мне хотелось бы оказаться одной на палубе с наступлением темноты и встретить его.
Тим поспешил предупредить ее, чтобы вечерами она на палубу одна не выходила.
— Ради безопасности всегда можешь взять с собой меня, — сказал он. — Я человек надежный.
Джемайма рассеянно усмехнулась. Похоже, она сомневалась, стоит ли затрагивать эту тему.
— Ну, что такое? — спросил он.
— Ничего. Нет, правда, ничего. Просто… ну, я не знаю. Все началось тогда, когда Денис принес эти гиацинты миссис Дэ Бэ в салон. На второй день путешествия. С тех пор мы не можем ни о чем думать и говорить, кроме как об этих ужасных убийствах. Все время. Чего стоит одно это обсуждение алиби накануне прибытия в Лас-Пальмас, и мисс Эббот тогда просто сломалась. И ее личные неприятности тут совершенно ни при чем, бедняжка. А потом эта ужасная история с девушкой, которая должна была доставить цветы миссис Дэ Бэ и погибла. А теперь еще и сломанная кукла. Ты, наверное, думаешь, что я свихнулась, — добавила Джемайма, — но эта последняя история меня подкосила. И знаешь, какая мысль просто не выходит из головы? Что если этот ужасный Цветочный Убийца у нас на борту?..
Тим предупреждающе вскинул руку, но было поздно — тень мужской фигуры уже упала на палубу рядом с Джемаймой.
— Милое мое дитя! — воскликнул Обин Дейл. — Что за патологически мрачные предчувствия!
III
Тим и Джемайма встали с шезлонгов. Тим пробормотал автоматически, в надежде хоть как-то скрыть смущение:
— Боюсь, мы вторглись на вашу частную территорию.
— Мальчик мой дорогой! — воскликнул Дейл. — Да можете пользоваться этими дурацкими шезлонгами сколько душе угодно! Когда хотите, лично я не возражаю. И уверен, мадам будет просто в восторге.
Он принес целую гору подушек и пледов и принялся раскладывать их на шезлонгах.
— Мадам скоро появится и захочет выпить чашечку чая. — И Дейл принялся взбивать подушку с апломбом слуги из «Тетушки Чарли», а потом поместил ее в изголовье. — Ну, вот! — сказал он. Выпрямился, достал из кармана трубку, манерно вставил ее в рот и продолжал покровительственно нависать над Джемаймой.
— А что касается вас, юная леди, — он слегка склонил голову набок, — слишком живое воображение может занести куда угодно. Не стоит идти у него на поводу.
Дейл произнес это, в точности копируя свою телевизионную манеру, так что Тим, несмотря на смущение, почувствовал сильнейшее искушение начать насвистывать песенку из передачи «Упакуй свои беды в мешок». Но он сдержался и заметил:
— На самом деле все не так страшно, как вам показалось. Мы с Джемаймой спорили об этих дурацких пари насчет алиби, ну и это неизбежно привело к разным там догадкам о Цветочном Убийце.
— Гм-м, — пробурчал Дейл, все еще не сводя взгляда с Джемаймы. — Понимаю. — Затем он скроил задумчивую гримасу. — Знаете что, Джемайма, лично мне кажется, мы уже достаточно наговорились на эту тему. К тому же она не самая приятная в мире, согласны? Ну, что скажете? А?..
Порозовев от смущения, Джемайма холодно ответила:
— Уверена, вы правы.
— Вот и умница, хорошая девочка, — и Обин Дейл фамильярно потрепал ее по плечу.
Тим пробормотал, что пора идти пить чай, и отвел Джемайму в сторону. И лишь после этого дал волю своему гневу.
— Господи, что за ужасный тип, — воскликнул он. — Эти дурацкие кривляния! Изображает из себя свойского парня! Что за невыразимая самоуверенность! И этот фальшивый снисходительный тон!
— Не обращай внимания, — посоветовала Джемайма. — Думаю, он просто тренируется, не хочет потерять форму. Да и потом, если честно, следует признать, что в целом он прав. У меня действительно слишком разгулялось воображение.
Тим высился перед ней, слегка склонив голову набок и имитируя Обина Дейла.
— Умница, девочка, — сказал он и похлопал ее по плечу.
Джемайма заметно повеселела и ответила в том же тоне.
— Ну, конечно. Я вовсе не считаю, что на борту у нас затаился убийца, нет, правда. Просто меня занесло. — И она посмотрела Тиму прямо в глаза.
— Джемайма, — он взял ее за руки.
— Нет, не надо, — пролепетала она. — Не надо.
— Прости.
— Тебе не о чем беспокоиться. Не обращай внимания. Пойдем поговорим с мистером Чипсом.
Они застали мистера Мэрримена в разгар его выступления. Он нашел книгу Джемаймы «Елизаветинцы», которую та оставила на скамье, и теперь разразился целой лекцией на эту тему. Книга была написана автором авторитетным, но по многим позициям мистер Мэрримен был категорически с ним не согласен. В эту дискуссию оказались вовлечены Аллейн, отец Джордан и мисс Эббот, в то время как мистер Макангус и мистер Кадди были наблюдателями, причем первый поглядывал на происходящее с нескрываемым восхищением, а второй — с характерным для него пренебрежением человека абсолютно несведущего.
Джемайма и Тим подошли и уселись на палубе, и мистер Мэрримен воспринял их появление с таким видом, точно они опоздали на занятия, но по достаточно уважительным причинам. Аллейн покосился на них и не удержался от мысли, что эти двое по счастливой случайности обрели друг друга на корабле и увлечение это, видимо, не мимолетно. «Ведь и сам я, — подумал он, — как-то раз отчаянно влюбился во время путешествия из южного полушария». Затем он снова переключил внимание на дискуссию.
— Я совершенно не понимаю, — говорил тем временем отец Джордан, — как вы можете ставить «Герцогиню Мальфи» выше «Гамлета» или «Макбета».
— Или почему, — пролаяла мисс Эббот, — вы считаете Отелло самым положительным из персонажей?
Мистер Мэрримен нашарил в кармане жилета таблетку соды и нравоучительно заметил, что на самом деле обсуждать критерии вкуса просто невозможно в тех случаях, когда хотя бы жалкие зачатки этого самого вкуса отсутствуют вовсе. Он упрекал свою своенравную аудиторию в напрасном возвеличивании «Гамлета» и «Макбета». Трагедия «Гамлет», по его словам, являлась непоследовательной, неполноценной и никому не нужной жалкой пародией на какую-то старую немецкую мелодраму. Неудивительно, заметил мистер Мэрримен, что принц Гамлет никак не может принять решения, ведь его создатель сам страдал еще большей нерешительностью. А Макбет был просто пустоголовым растяпой. Уберите язык и слог, и что останется? Тенденциозная и невежественная пропаганда пораженчества.
— Чевой-то в имени тебе моем? Да ничего, — искажая цитату из «Ромео и Джульетты» и коверкая язык в стиле кокни, произнес мистер Мэрримен и закинул таблетку в рот.
— Лично я совсем не разбираюсь в Шекспире, — начал было мистер Кадди, но его тотчас перебили.
— Уже хорошо, — заметил мистер Мэрримен, — что вы признаетесь в собственном невежестве. И чтобы окончательно отбить вкус к этому писаке, советую начать с «Макбета».
— И однако же, — вмешался Аллейн, — язык у него замечательный.
— Не припоминаю, — сразу же парировал мистер Мэрримен, — чтобы я укорял этого парня в бедности словарного запаса. — И далее он принялся восхвалять классическое построение «Отелло», не преминул при том похвалить и «Герцогиню Мальфи», а также выразить свое восхищение удивительной прямотой в ранней трагедии Шекспира «Тит Андроник». В заключение он добавил, что финальная сцена в «Лире» в целом получилась «приличная».
За это время мистер Макангус несколько раз издавал тихие и жалобные звуки и вот, наконец, пылко заметил:
— Что до меня, то трагедия «Отелло» сильно подпорчена к концу, когда Дездемона вдруг оживает и говорит, а затем, как всем вам известно, умирает. Женщина, которую задушили должным образом, просто на это не способна. Это, знаете ли, смешно.
— Мнение медика? — обратился Аллейн к Тиму.
— Патологическое правдоподобие, — с еще большим апломбом заговорил мистер Мэрримен, — в данном случае несущественно. Следует примириться с условностями. По задумке автора она, уже задушенная, должна была произнести несколько слов. Вот она и произнесла.
— И все же, — настаивал Аллейн, — давайте выслушаем мнение специалиста.
— Я бы не сказал, что это совершенно невозможно, — заметил Тим. — Нет, разумеется, ее физическое состояние на тот момент никакая актриса адекватно воспроизвести не была способна. Да это и не нужно. Я допускаю, что, возможно, он убил ее не сразу и что она могла прийти в себя на несколько секунд и заговорить.
— Но доктор, — с жаром возразил мистер Макангус, — я же сказал «должным образом». Задушил как положено, понимаете?
— Но разве в тексте, — заметила мисс Эббот, — не сказано, что она умерла от удушения?
— В тексте! — воскликнул мистер Мэрримен и развел руками. — Я вас умоляю! В каком таком тексте? Что еще за текст? — И он пустился критиковать редакторов произведений Шекспира. Затем последовал догматичный и подробнейший разбор самих постановок этих произведений. По мнению мистера Мэрримена, правильнее всего ставили пьесы Шекспира сами елизаветинцы. Никаких декораций, голые доски. Все роли исполняют только мальчики и мужчины. Тут же выяснилось, что и сам мистер Мэрримен ставил пьесы в той же манере на школьной сцене. Описывая их, он долго читал лекцию по технике речи, театральному костюму и гриму. От его рассказа веяло столь невыносимой самонадеянностью, что смешанная аудитория вскоре потеряла к нему интерес. Глаза у мистера Макангуса словно остекленели. Отец Джордан удалился, мисс Эббот теряла всякое терпение. Джемайма смотрела на палубные доски. Тим смотрел на Джемайму. Аллейн, осознавая это, все же умудрялся изображать из себя внимательного слушателя.
Он также наблюдал за мистером Кадди. Тот взирал на происходящее с видом человека, которого лишили законной добычи. Очевидно, во время дискуссии он хотел поделиться своими соображениями. И вот наконец он повысил голос, и это ему удалось.
— А вы не находите странным, — заметил мистер Кадди, — что разговор все время крутится вокруг женщин, которых задушили? Миссис Кадди заметила то же самое. И тоже назвала это странным совпадением.
Мистер Мэрримен открыл рот, потом закрыл и снова удивленно приоткрыл, когда Джемайма пылко воскликнула:
— Это просто чудовищно! Невыносимо!
Тим положил ей руку на плечо.
— Прошу прощенья, — добавила Джемайма, — но это действительно ужасно. Ведь не важно, как именно умерла Дездемона. И Отелло — это совсем не клинический случай. Шекспир вовсе не был каким-то экзистенциалистом, его трагедия полна простоты и величия и повествует о благородном сердце, которое было разбито стараниями жалкого завистника. Как бы там ни было… — Тут Джемайма покраснела от смущения, — именно так я считаю и думаю, что имею право высказать свое мнение, или я не права?
— Абсолютно уверен, что имеете, — с особой теплотой в голосе произнес Аллейн. — И главное, вы совершенно правы.
Джемайма взглянула на него с благодарностью.
А мистер Кадди все улыбался.
— Я тоже уверен, — сказал он. — И не хотел никого огорчить.
— И тем не менее огорчили, — рявкнула мисс Эббот, — и теперь знаете об этом.
— Большое вам спасибо, — пробормотал мистер Кадди.
Отец Джордан поднялся.
— Время пить чай, — сообщил он. — Идемте-ка в салон. И еще. Отныне решено, — он улыбнулся Джемайме, — что мы прислушаемся к совету самой молодой и мудрой особы среди нас и не будем затрагивать эту не слишком приятную тему. Договорились?
Все, кроме мистера Кадди, встретили это предложение одобрительными возгласами и отправились пить чай.
«Любопытно вот что, — писал тем же вечером жене Аллейн. — Как бы они ни старались избегать темы убийства, она постоянно возникает. Не хотелось бы повторяться, но ощущение такое, словно присутствие эксперта на борту создает некую особую отравляющую ауру. Они не знают об этом присутствии, и тем не менее оно их заражает. Вот сегодня, к примеру, когда женщины улеглись спать — к моему великому облегчению раньше обычного, — мужчины снова взялись за свое. Кадди, Джордан и Мэрримен оказались заядлыми книгочеями, являются большими поклонниками детективного жанра и книги под названием „Классические примеры расследования“. Случилось так, что в судовой библиотеке нашлись две-три книжонки того же сорта, в том числе: „Сестры Уэйнрайтс“ из серии „Знаменитые судебные процессы“, рассказы о ряде расследований Ярда, а также книга под названием „Вещь, которую он любит“. Название последней украдено из „Баллады Реддингской тюрьмы“ Киплинга, и ты, надеюсь, догадываешься, о чем там идет речь.
Так вот, сегодня, в связи с присутствием Мэрримена, снова разгорелся яростный спор. Нет, честное слово, это самый вздорный, склочный и самонадеянный тип, которого мне только доводилось видеть в жизни. Вроде бы Кадди взял из библиотеки эту книжку, „Вещь, которую он любит“, сидел и читал себе спокойно в уголке. Мэрримен увидел обложку и тут же сказал, что сам взял почитать эту книгу. В ответ на что Кадди заявил, что лично брал ее с полки в библиотеке и книг там еще осталось полно. Ни тот, ни другой не хотели сдаваться. И вот наконец мистер Макангус сообщил, что у него имеется экземпляр „Процесса над Нилом Кримом“, и уговорил Мэрримена взять ее почитать. Выяснилось, что Мэрримен один из тех фанатиков, которые считают историю Крима незаконченным признанием. Так что мир, в конце концов, был восстановлен, хотя вскоре все мы оказались втянуты в дискуссию на тему того, что Кадди называет преступлениями на сексуальной почве. Дейл тут же выдвинул несколько разнообразных и устаревших теорий. Присоединился и Макангус и с ужасом смаковал подробности. Мэйкпис рассуждал с точки зрения психиатра, а Джордан, естественно, с религиозной. Мэрримен возражал всем подряд. Я, разумеется, предпочел держаться в стороне. Все эти споры дают возможность прислушаться и присмотреться к человеку, которого, возможно, тебе придется арестовать, если предметом обсуждения является преступление, в котором он подозревается.
Реакции были самые разные.
Макангус досадовал и протестовал, говорил, что тема слишком страшна, чтобы на ней зацикливаться, и тем не менее не уходил, а слушал, развесив уши. Он неверно воспринимает все факты, так часто путает имена и даты, что уже начинаешь думать, он делает это нарочно и периодически получает нахлобучки от Мэрримена.
Кадди полностью растворился в теме. Смаковал детали, то и дело возвращался к Джеку Потрошителю, описывал все ритуальные ужасы и рассуждал об их возможном смысле.
Мэрримен, разумеется, был дидактичен и убедителен в своих аргументах. Мыслит он куда яснее и лучше остальных, хорошо знает все случаи, никогда не путает факты, никогда не упускает возможности лишний раз ткнуть полицию носом в дерьмо. По его мнению, полиция никогда не поймает этого человека, и ему эта мысль доставляла несказанную радость. (Ха-ха-ха, да знал ли он, что высмеивает детектива Хокшоу?)
Дейл, как и Макангус, выказывал отвращение ко всем этим ужасам, но при этом живо интересовался так называемой „психологией убийцы-садиста“. Говорит он гладко, словно цитирует статью в одной из наименее почтенных ежедневных газетенок, как, впрочем, и подобает славному парню с телевидения. Бедняжка! Несчастная! Только и слышишь эти его: „Бедная, бедные девочки, бедные все-все! Жаль! Очень печально!“
Пребывая, тем не менее, в самом прекрасном и игривом настроении, он умудрился наглухо зашить пижаму мистера Мэрримена и подложить тряпичную куклу, сделанную из просторной ночной сорочки миссис Д.-Б., в постель к мистеру Макангусу. При этом он клялся и божился, что сам здесь совершенно ни при чем, и изображал из себя потенциальную жертву. Мэрримен был взбешен и собрался идти жаловаться капитану, а Макангус повел себя как классический пациент из журнала регистрации больных Фрейда.
Вот таковы они, четверо драгоценных фаворитов в убийственном гандикапе. Я уже писал тебе, что у меня имеется один подозреваемый, и, следуя классической традиции, дорогая, излагаю здесь одни только факты и полагаюсь на твои дедуктивные способности. И еще помни: капитан и его помощники, скорее всего, чисты, как стеклышки, и на борту вовсе может и не оказаться кровавого убийцы.
Доброй тебе ночи, дорогая. Не пропусти нашу следующую сценку в этом занимательном сериале».
Аллейн отложил письмо в сторону, рассеянно нарисовал несколько каракулей на промокашке, затем решил выйти и размять ноги перед сном.
Он спустился на нижнюю палубу и не увидел там ни души. Раз шесть обойдя ее, он перемолвился словечком с радистом, сидевшим в одиночестве в своем закутке, что находился по правому борту. И уже подумал, что пора бы и на боковую. Он прошел через пассажирский отсек мимо двери в каюту отца Джордана и вдруг увидел, как ручка повернулась и дверь приоткрылась на небольшую щелочку. И услышал голос отца Джордана:
— Ну, разумеется. Можете заходить ко мне, когда только пожелаете. Я здесь именно для этого.
Ему ответил женский голос — торопливо и неразборчиво.
— Думаю, — сказал отец Джордан, — вам следует выбросить все это из головы и просто исполнять свои обязанности. Совершите покаяние, приходите завтра на мессу, особый упор делайте на моем предложении. А теперь ступайте и молитесь. Да благослови вас Господь, дитя мое. Доброй ночи.
Аллейн быстро прошел вперед по коридору и успел подняться на лестницу прежде, чем миссис Эббот увидела его.
