Глава 4
Катастрофа
Бытует несколько спорное утверждение о том, что разница между истинной трагедией и мелодрамой заключается в том, что последняя более правдоподобна. И что все люди, даже те, чья жизнь неразрывно связана с театром, склонны в особо напряженные критические моменты говорить не запоминающимися или неожиданными фразами, но использовать клише.
Так было и теперь, когда вошла Флоренс. Два или три голоса при ее появлении воскликнули:
— Боже, что случилось?
Берти Сарацин дико взвизгнул:
— Это что, она про Мэри?
А один, так и оставшийся неузнанным мужчина прогудел повелительным голосом:
— А ну, тихо все! Нет причин для паники, — словно Флоренс просила срочно вызвать пожарных, а не врача.
Единственным человеком, на которого ее появление впечатления не произвело, был доктор Харкнесс — в этот момент он рассказывал какую-то длинную пьяную историю Монти Марчанту, и его голос до неприличия отчетливо доносился из дальнего конца комнаты.
Флоренс протянула трясущуюся руку к Чарльзу Темплтону.
— О, ради бога, сэр, — пробормотала она. — Ради всего святого, идите сюда, скорее!
— … и тут этот парень говорит тому, другому парню, — продолжал бубнить доктор Харкнесс.
— Господи боже, — пробормотал Чарльз, — да что случилось? Неужели с…
— С ней, сэр. Да идемте же скорее!
Чарльз отодвинул Флоренс в сторону, выбежал из комнаты и помчался по лестнице наверх.
— Доктор! — кричала Флоренс. — Господи, доктора сюда!
Именно Марчанту удалось наконец вывести доктора на середину комнаты.
— Вы нужны там, — сказал он. — Наверху. Мэри.
— А? Что такое? — растерянно осведомился Харкнесс.
— Что-то случилось с Мэри.
Таймон Гэнтри строго произнес:
— Да соберитесь же наконец, Харкнесс! У вас пациент.
Улыбка еще не сошла с лица доктора Харкнесса, однако он уже начал понемногу приходить в себя.
— Пациент? — переспросил он. — Где? Это Чарльз, да?
— Да нет, наверху. Это Мэри.
— Господи Иисусе, — пробормотал доктор. — Так, очень хорошо. Уже иду. — Но он продолжал стоять на месте, слегка пошатываясь.
Морис Уорендер спросил Флоренс:
— Что-то серьезное?
Та прижала ладонь к губам и закивала, точно китайская игрушка.
Уорендер зачерпнул пригоршню льда из ведерка с шампанским и запихнул за воротник Харкнессу.
— Пошли, — велел он.
Харкнесс громко взвизгнул. Потом резко отшатнулся, потерял равновесие и растянулся на полу.
Флоренс вскрикнула.
— Я в порядке, — заверил доктор, все еще лежа на полу. — Просто споткнулся. Глупо вышло!
Уорендер и Гэнтри помогли ему подняться на ноги.
— Я в порядке! — сердито повторил врач. — Дайте воды попить.
Гэнтри налил воды из того же ведерка в стакан. Доктор Харкнесс громко и жадно выпил ее и передернулся.
— Что за гадость! — проворчал он. — Ну, где пациент?
Чарльз каким-то совершенно неузнаваемым голосом окликнул его с лестничной площадки:
— Харкнесс! Харкнесс!
— Уже идет, — откликнулся Уорендер. И Харкнесса вывели из комнаты.
Флоренс как-то дико взглянула на застывшую в полном молчании компанию, заломила руки и тоже выбежала из комнаты.
Таймон Гэнтри проговорил:
— Может понадобиться еще лед. — Подхватил ведерко и поспешил следом.
Оставшиеся молча переглядывались.
Все окна в спальне Мэри Беллами были распахнуты настежь. Вечерний ветер колыхал шторы и стебли тюльпанов. Доктор Харкнесс опустился на колени перед облаком алого шифона на полу, из-под которого торчали две ноги в туфлях на высоких каблуках и две обнаженные руки. Пальца были сжаты в кулаки и сверкали бриллиантами. Бриллианты также украшали грудь в низком вырезе платья, блистали и переливались в растрепанных волосах. Полоска красного шифона прикрывала часть груди и лицо, что избавляло от печального зрелища.
Доктор Харкнесс скинул пиджак. Рубашка промокла от растаявшего льда и липла к спине. Он отодвинул край алого шифона и прижался ухом к груди.
Потом выпрямился, всмотрелся в лицо пострадавшей, снова прикрыл его шифоном и поднялся на ноги.
— Боюсь, ей уже ничем нельзя помочь, — пробормотал он.
— Должен быть какой-то способ, — возразил Чарльз. — Должен быть! Вы просто не знаете. Постарайтесь! Постарайтесь сделать хоть что-нибудь! Ради бога, умоляю!
Широкоплечий Уорендер неуклюже протиснулся поближе, подошел к Харкнессу и какое-то время смотрел вниз, на неподвижное тело.
— Да, ничего хорошего, — проговорил он. — Придется с этим смириться. Но что…
Чарльз сел на кровать. Провел веснушчатой ладонью по губам.
— Поверить не могу, что это случилось, — пробормотал он. — Но это… это произошло… А я до сих пор не могу поверить.
Флоренс громко разрыдалась.
Доктор Харкнесс обернулся к ней.
— Вы, — сказал он. — Вы ведь Флоренс, да? Не надо так убиваться. Успокойтесь, будьте умницей. Лучше скажите, это вы ее нашли?
Флоренс закивала и пробормотала нечто нечленораздельное.
— И она была, — тут он покосился на Чарльза, — еще в сознании?
Флоренс ответила:
— Она меня вроде бы как и не узнала. И не заговорила со мной… — она всхлипнула и запнулась.
— Окна были открыты?
Флоренс отрицательно покачала головой.
— Значит, это вы их открыли?
Она снова покачала головой.
— Вроде бы нет… Я была просто в шоке. Мне и в голову не пришло…
— Окна открыл я, — сказал Чарльз.
— Первое, что надо было сделать, — вставил Уорендер.
Гэнтри, который только что вошел и поначалу неподвижно застыл в дверях, шагнул к остальным.
— Но от чего это произошло? — спросил он. — Что случилось?
Уорендер нервно ответил:
— Но это же очевидно. Она использовала этот чертов распылитель. Я же предупреждал, как это опасно. Не далее, как сегодня утром.
— Что опасно?
Уорендер наклонился. Рядом со сжатой в кулак правой рукой мисс Беллами лежал баллон с опылителем для растений. На ковер вытекла какая-то темная жидкость. — Да вот это, — ответил он.
— Оставьте там, где лежит, — резко скомандовал доктор Харкнесс.
— Что?
— Лучше оставить ее там и не прикасаться, — он взглянул на Гэнтри. — Это какой-то чертов инсектицид. Для опрыскивания растений. На баллоне полно наклеек с предупреждениями.
— Мы ей говорили, — заметил Уорендер. — Нет, вы только посмотрите на это!
— Я же сказал, не прикасайтесь.
Уорендер выпрямился. Кровь бросилась ему в лицо.
— Извините, — сказал он. А потом добавил: — А почему собственно нет?
— Слишком уж вы торопитесь. Не надо совать руки, куда не следует. А я промок насквозь и жутко замерз.
— Вы были пьяны. Верный способ протрезветь. Поверьте моему опыту.
Они злобно смотрели друг на друга. Затем доктор Харкнесс взглянул на Чарльза — тот сидел, скрестив руки на груди. Он подошел к нему.
— Вам нехорошо? — спросил доктор. Таймон Гэнтри положил Чарльзу руку на плечо.
— Давайте я отведу вас в вашу комнату, старина. Она вроде бы рядом, и вход через гардеробную, верно?
— Да, — ответил за Чарльза доктор Харкнесс. — Но не сейчас. Через минуту. Неплохая мысль. — Он обернулся к Флоренс. — Вы знаете, где мистер Темплтон держит свои таблетки? Принесите их, хорошо? И еще не забудьте захватить аспирин. Давайте, живенько. — Флоренс метнулась в соседнюю спальню. Доктор уселся на кровать рядом с Чарльзом и взял его за запястье. — Надо успокоиться, дорогой, — он взглянул на Гэнтри. — Бренди найдется?
— Я знаю, где, — сообщил Уорендер и вышел.
— А что делать с этой толпой внизу? — поинтересовался Гэнтри.
— Ничего с ними не станется, подождут. — Харкнесс подержал Чарльза за запястье еще немного. Затем переложил руку ему на колено и прикрыл ладонью. — Скоро мы вас уложим в постель. Ни о чем не волнуйтесь, пусть другие за вас думают. Произошло такое несчастье…
— Я не могу… — выдавил Чарльз, — не могу… — Дышал он неровно, рывками.
— Успокойтесь. Все уладится. А, вот и Флоренс. Прекрасно. Так, а теперь примите-ка вот это.
И он дал Чарльзу таблетку. Вернулся Уорендер с бренди.
— Это поможет, — сказал доктор Харкнесс. Все застыли в молчании.
— Мне уже лучше, — пробормотал Чарльз.
— Вот и чудесно. Теперь беритесь с двух сторон. Попробуем поднять его и отвести в соседнюю комнату. Так, потихоньку. Вы ведь хотите прилечь, да, Чарльз?
Чарльз кивнул, и к нему направился Уорендер.
— Нет, — вдруг отчетливо и громко произнес Чарльз и поднял глаза на Гэнтри. — Я в порядке, — повторил он. И Гэнтри, ловко поддерживая его, провел в гардеробную.
Уорендер в нерешительности стоял рядом, затем поднял подбородок и прошел следом за ними.
— Дайте ему бутылочку с горячей водой, — сказал Харкнесс Флоренс.
Когда она вышла, он принял три таблетки аспирина, взялся за телефон на тумбочке у кровати и набрал номер.
— Это доктор Фрэнк Харкнесс. Звоню из дома номер два по Пардонс Плейс. Из дома мистера Чарльза Темплтона. Тут произошел несчастный случай. Со смертельным исходом… Какой-то яд для насекомых вредителей… Миссис Темплтон, да. Тут была вечеринка. Гостей человек пятьдесят. Хорошо. Буду ждать.
Он опустил трубку на рычаг, и в этот момент вернулся Гэнтри. Увидев Харкнесса у телефона, так и замер.
— Ну, что еще? — осведомился он.
— Я звонил в полицию.
— В полицию?
— В таких случаях всегда следует уведомить полицию, — пояснил доктор Харкнесс.
— Но тогда все подумают…
— Каждый может думать что ему заблагорассудится, — проворчал доктор Харкнесс. И отвернул нарядное стеганое покрывало и одеяла под ним. — Не хочу звать слуг, — заметил он, — а та женщина на грани истерики. Вот эта простыня подойдет. — Он стащил простыню с постели, свернул ее и бросил Гэнтри. — Прикройте ее, старина, ладно?
Гэнтри побледнел как мел.
— Не нравится мне все это, — пробормотал он. — Во многих моих постановках присутствовала смерть на сцене, но в реальности сталкиваться с ней не доводилось. — И он добавил неожиданно злобно: — Сами закрывайте!
— Хорошо, хорошо, — примирительно пробормотал доктор Харкнесс. Взял простыню, пересек комнату и принялся прикрывать тело. Ветерок из распахнутых окон шевелил ткань, и создавалось впечатление, что под ней лежит живой человек.
— Теперь можно и закрыть окна, — сказал доктор и сделал это сам. — Ну хоть постель-то заправить вы в состоянии? — поинтересовался он.
Гэнтри кое-как застелил постель.
— Вот так-то оно лучше, — заметил доктор и надел пиджак. — Эта дверь запирается? Да? Тогда пошли отсюда.
Они вышли из спальни, и Гэнтри произнес:
— Наш Уорендер совсем сломался. Чарльз не захотел видеть его рядом, и он обиделся, надулся, как мышь на крупу. И ушел. Уж не знаю, куда направился, — добавил Гэнтри, — но парень он замечательный. Грубоват, конечно, но в целом человек хороший. Он жутко расстроен.
— И поделом ему. Еще не дай бог подхвачу воспаление легких по его вине. Господи, моя голова! — И доктор Харкнесс на мгновение зажмурился от боли.
— Вы здорово напились.
— Да, напился, но дело свое знаю.
На лестничной площадке стояла старуха Нинн. Ее бледное лицо было покрыто красными пятнами. Она стала надвигаться на доктора Харкнесса.
— Что это она с собой сотворила? — спросила Нинн.
Доктор Харкнесс призвал на помощь весь свой профессионализм и нежно склонился над ней.
— Будьте умницей, постарайтесь сохранять спокойствие, нянюшка. — И он вкратце рассказал ей о том, что произошло.
Все это время Нинн не сводила с него глаз, ловя каждое слово, а когда он закончил, задала вопрос:
— А где мистер Темплтон?
Доктор Харкнесс указал на гардеробную.
— Кто за ним приглядывает?
— Флоренс принесет ему бутылку с горячей водой.
— Она! — презрительно фыркнула Нинн, и, не добавив больше ни слова, шагнула к двери. Постучала и тут же вошла.
— Потрясающий персонаж, — прокомментировал Гэнтри.
— Да, замечательный.
И они развернулись к ступеням. Тут из тени в конце площадки выдвинулась фигура, но они ее не заметили. Это была Флоренс.
— Ну а теперь что касается этих гостей, — пробормотал Харкнесс, спускаясь вниз.
— Разогнать их? — уточнил Гэнтри.
— Пока рано. Пусть ждут. До приезда полиции.
— Но…
— Так положено.
— Ну хоть газетчиков мы можем выставить из дома? — спросил Гэнтри.
— Бог ты мой! Совсем забыл об этой шайке.
— Предоставьте это мне.
Журналисты толпились в холле. На лестнице показались Гэнтри и доктор Харкнесс, и тут же засверкали вспышки. А один, видимо, только что прибывший молодой человек выдвинулся вперед и с надеждой заговорил: — Мистер Таймон Гэнтри? Вы не могли бы…
Гэтнри глянул на него сверху вниз с высоты своего немалого роста.
— Могу сообщить лишь одно. И без комментариев. Сегодня вечером мисс Беллами почувствовала себя плохо и несколько минут назад скончалась.
— Доктор… э-э? Вы не могли бы?..
— Причину смерти пока назвать не могу, — сказал доктор Харкнесс. — Она потеряла сознание и больше в себя не приходила.
— А мистер Темплтон…
— Нет, — выпалили они разом, и Гэнтри добавил:
— Вот и все, джентльмены. Нам нечего больше добавить. Всего хорошего.
Откуда-то из глубины холла возник Грейсфилд. Распахнул дверь на улицу и произнес:
— Благодарю вас, джентльмены. Буду очень признателен, если вы покинете помещение.
Однако журналисты замешкались: все топтались в холле. К дому подкатил легковой автомобиль. Из него вышел мужчина плотного телосложения в пальто и шляпе-котелке. И прошел в дом.
— Инспектор Фокс, — представился он.
II
О мистере Фоксе говорили, что его прибытие на место происшествия было сравнимо с работой большого и почти бесшумного пылесоса.
Под его воздействием все представители прессы вылетели из дома на Пардонс Плейс, где еще топтались довольно долго. Гостей — некоторые из них порывались уйти — быстро собрали и отправили в гостиную. Слуги притихли и ждали в холле. Мистер Фокс поднялся наверх вместе с доктором Харкнессом. Тут же возник констебль и встал у входной двери.
— Я запер дверь в ее комнату, — сообщил доктор Харкнесс тоном школьника, который ждет, чтоб его похвалили. И протянул ключ.
— Похвально, доктор, — добродушно заметил Фокс.
— И проследил, чтобы ничего не трогали. Вся эта история… говорит сама за себя.
— Именно. Весьма прискорбно.
Фокс поставил свой чемоданчик на кровать, опустился на колени перед телом и приподнял простынь.
— Какие сильные духи, — прокомментировал он. Затем достал очки, надел их и всмотрелся в мертвое лицо.
— Ну, сами видите, — произнес доктор Харкнесс. — Следы этого вещества на ней повсюду.
— Именно, — повторил Фокс. — В большом изобилии.
Он осмотрел баллончик с ядом для вредителей, но прикасаться к нему не стал. Потом поднялся и обошел комнату. Для человека средних лет глаза у него были удивительно ясные и цепкие.
— Если это удобно, сэр, — сказал он, — я хотел бы поговорить с мистером Темплтоном.
— Он очень тяжело переживает все это. К тому же сердце у него пошаливает. Я уговорил его прилечь.
— Может, тогда вы сперва переговорите с ним, доктор? Передайте, что я задержу его всего на одну минуту, не больше, хорошо? И не надо его беспокоить, я сам к нему пройду. Он где-то здесь, рядом?
— Да, в соседней комнате.
— Что ж, очень удобно. Даю вам минуту, доктор, ну а потом войду сам. Заранее вам признателен.
Доктор Харкнесс недовольно взглянул на Фокса, но тот снял очки, проложил их в футляр, развернулся к нему спиной и принялся рассматривать вид из окна.
— Красивая тут площадь, — заметил мистер Фокс.
Доктор Харкнесс вышел.
Фокс тихо запер за ним дверь и подошел к телефону. Набрал номер и попросил оператора соединить.
— Мистер Аллейн? — бросил он в трубку. — Это Фокс. Я насчет этого дела на Пардонерс Плейс. Есть тут одно или два небольших обстоятельства…
III
Закончив разговор с инспектором Фоксом, суперинтендант Аллейн незамедлительно принялся за дело. Позвонил жене и предупредил, чтобы та не ждала его к ужину, затем вызвал сержантов-детективов Бейли и Томпсона и приказал быть наготове. После этого связался с врачом-криминалистом из Ярда, взял свой чемоданчик для выездов на место происшествия и, посвистывая, направился к машине.
— Театральная дама, — сказал он своим подчиненным, — похоже, перепутала себя с комнатным растением или его вредителем и опрыскалась ядом для насекомых. После чего перешла в мир иной. Возможно, просто по ошибке. Мисс Мэри Беллами. Известнейшая комедийная актриса, милашка и все прочее, далеко не новичок в своем ремесле. По мнению мистера Фокса, кто-то с ней расправился.
И вот они прибыли к дому 2 на Пардонерс Плейс, где следственные действия шли уже полным ходом. Фокс ознакомился со списком гостей с их адресами. Прошелся по нему, вежливо отмел тех, кто терпеливо дожидался сейчас в гостиной, и отметил галочками тех, кто покидал компанию, по собственному выражению мистера Фокса, «до наступления несчастья». Это были Таймон Гэнтри, Пинки Кавендиш и Берти Сарацин — все они томились сейчас в будуаре мисс Беллами на первом этаже. Услышав, что полковник Уорендер доводится семейству родственником, мистер Фокс предложил ему присоединиться к Чарльзу Темплтону, который к этому времени спустился в свой кабинет. Полковник сделал это крайне неохотно, но пришлось подчиниться представителю власти. Доктор Харкнесс послал за настойкой от похмелья и теперь мрачно ожидал, когда его принесут, сидя в кресле в оранжерее. Флоренс допросили, старухе Нинн задали всего пару вопросов, затем сыщики вернулись в гостиную на верхнем этаже. Грейсфилд, служанки и нанятые помощники проделали огромную работу по уборке мусора.
А лежавшее под простыней на своей постели в запертой снаружи спальне тело мисс Беллами начало понемногу коченеть.
Аллейн подошел ко входной двери, и газетчики и фотографы сразу оживились. Один из них крикнул:
— Может, дадите нам интервью, начальник?
— Всему свое время, — ответил суперинтендант.
— Что вам известно на данный момент, мистер Аллейн?
— Да все, черт побери, — буркнул он и прозвонил в дверь.
Его впустил Фокс.
— Простите, что побеспокоили вас, сэр, — сказал он.
— Да что уж теперь. Из-за чего сыр-бор?
Фокс кратко и четко, в нескольких предложениях, обрисовал общую картину.
— Ясно, — произнес Аллейн. — Ну что, пошли глянем?
И они поднялись наверх, в спальню мисс Беллами.
Аллейн опустился на колени перед кроватью.
— Она в духах, что ли, купалась? — заметил он.
— Очень сильный запах, верно, сэр?
— Отвратительный. Вся комната им провоняла. — Суперинтендант откинул простыню, взглянул на голову и плечи. — Так, понимаю…
— Не очень-то приятное зрелище, сэр, — произнес Фокс.
— Да, не очень. — Аллейн помолчал секунду-другую. — Видел ее всего неделю назад. На заключительном показе спектакля по пьесе Ричарда Дейкерса, который шел так долго. Вполне себе заурядная и легкомысленная комедия, но она наполняла ее такой живостью. И вот к чему пришла. — Он всмотрелся еще пристальнее. — А могли этой гадостью прыснуть ей прямо в лицо? Но вроде бы они говорили, что окна были закрыты?
— Да, говорили.
— А лицо и грудь залиты просто сплошь.
— Именно. Я тут подумал, — добавил Фокс, — что, если распылительный механизм на баллоне плохо работал, и она повернула его к лицу, посмотреть, что там происходит?
— И он сработал? Что ж, думаю, возможно. Но тогда бы она сразу остановилась, а вы только посмотрите на нее. Только посмотри на нее, Фокс! На коже тонкая пленка — ощущение такое, будто мисс Беллами держала эту штуковину на расстоянии вытянутой руки и не слишком сильно жала. А поверх этой пленки большущие пятна и разводы от этой дряни, словно она поднесла баллончик прямо к лицу и жала изо всех сил, как сумасшедшая.
— Но люди порой вытворяют всякое.
— Вытворяют. Но в качестве версии не принимаю. Никто не трогал баллон с опылителем? После того, как это произошло?
— Они говорят, что нет, — ответил Фокс.
— Придется попросить Бейли проверить на наличие отпечатков. Вот чертов запах! Полностью заглушает все остальные.
Аллейн согнулся чуть ли не пополам и поднес нос к баллону.
— Знакомая штуковина, — произнес он. — Почти в той же высокой концентрации, как на выходе с производства. Лично я не разрешил бы продавать такое людям даже при наличии всех этих предупреждений на этикетках. Похоже, в качестве основного ингредиента используется гекса-этил-тетра-фосфат.
— Вон оно как, — пробормотал Фокс.
— Это контактный яд, причем очень стабильный. — Он прикрыл лицо и грудь покойной простыней, осмотрел ряды цветочных горшков, выстроившихся на подоконнике у окна. — Ну, конечно, везде одно и то же. У всех тюльпаны, азалии и пеларгония. — Он рассеянно смотрел на Фокса. — Так как оно всё получилось, а, братец Лис? Она приходит сюда в разгар вечеринки в день своего рождения, приходит в лучшем своем наряде, этом облаке из красного тюля, во всех этих своих бриллиантах, и начинает опрыскивать азалии?
— Да, странно, — заметил Фокс. — Я так думаю.
— Действительно весьма необычно.
Аллейн подошел к туалетному столику. Средний ящик был выдвинут. Там стояли целые ряды разнообразных коробочек и баночек. И открыта была лишь одна — пудреница. Пуховка, выпачканная в пудре, лежала на столе рядом с тюбиком помады, не до конца закрытым. А рядом — букетик пармских фиалок, которые уже начали увядать.
— Так она действительно пошла поправить макияж, — заметил Аллейн. — И у нее была, как ты говоришь, личная служанка. Та женщина, которая ее нашла.
— Флоренс.
— Именно. Значит, эта самая Флоренс должна была бы прибрать здесь все после хозяйки, ну, пудреницу и помаду, и положить на место. И сделать что-то с этими фиалками. Как они вообще сюда вписываются? Итак, бедняжка входит, выдвигает ящик, проделывает нужные манипуляции с лицом и, судя по запаху, щедро опрыскивается этими духами. — Он принюхался к пульверизатору. Да, они и есть. Флакон полон на четверть, разит от него, как от африканской циветты. А вот и флакон, из которого их перелили, он пуст. Надо же, «Врасплох». И производитель известный. Дорогие духи. Но название «Гадость» подошло бы больше. Как только женщины могут пользоваться такой дрянью? Нет, это выше моего понимания.
— Ну, наверное, считают этот запах интригующим, — заметил Фокс.
Аллейн выразительно покосился на него.
— Итак, если следовать текущей версии, она опрыскивает свои азалии гекса-этил-тетра-фосфатом, а затем вдруг разворачивает баллончик и брызгает себе прямо в лицо, и убивает себя. Ты можешь в это поверить?
— Нет, особенно после того, как вы это изложили.
— Я тоже не верю. Бейли и Томпсон сейчас внизу, доктор Кертис должен скоро подъехать. Пригласи их сюда. Там нужен полный и тщательный осмотр. Снимки комнаты и тела в мельчайших деталях, этим займется Томпсон. А Бейли пусть снимет у нее отпечатки пальцев и поищет отпечатки на баллончике, туалетном столике и любых других предметах, на которых они могут остаться. Даже пока скрытых от нашего глаза. Нет, разумеется, мы еще не знаем, что именно ищем. — Дверь в ванную была открыта. И Аллейн туда заглянул. — Даже здесь всё провоняло этими духами. А что тут на полу? Надо же, картинка в разбитой раме. — Он присмотрелся внимательнее. — Очень милая старая гравюра. Вроде бы мадам Вестрис. А уголок раковины отколот, причем скол совсем свежий. Кто-то наступил на разбитое стекло на полу. Неужели она уронила эту прелестную гравюру? И как она вообще оказалась в ванной? Может, решила промыть стекло? Или что? Нет, не будем ничего трогать. — Он отворил дверцу настенного шкафчика. — Что они только не принимают и чем не пользуются! — пробормотал Аллейн. — Таблетки от бессонницы. Принять одну на ночь, запить водой. Мази! Лосьоны! Какое-то дерьмо, похожее на зеленую глину. Маска для подтяжки кожи. Нанести лопаточкой, оставить на десять минут. Во время применения не шевелить губами, не двигать лицевыми мышцами. Ага, вот она, лопаточка, и на ней сохранились прекрасные свежие зеленые следы. Нанесением, несомненно, занималась Флоренс. А в корзине для грязного белья — полотенце с зеленоватыми пятнами. Словом, перед вечеринкой устроила себе полную обработку. На полочке под зеркалом флакон с нюхательными солями. Может, кто-то пытался влить ей эти нюхательные соли в глотку?
— Ну, это вряд ли, сэр.
— Должно быть, нюхала их раньше, тем же днем. А это что такое? Надо же, вот это, я понимаю, стульчак! Со стеганым шелковым покрывалом, господи ты боже мой! Ладно, Фокс. Все, уходим. Мне надо бы повидаться с ее супругом.
— Он у себя в кабинете с полковником Уорендером, который, как я понял, доводится ему родственником. У мистера Темплтона случился после всего этого сердечный приступ. Полковник Уорендер и мистер Гэнтри отвели его в гардеробную. Потом полковник сорвался и спустился вниз. Мистер Темплтон все еще лежал, когда я заглянул к нему. И я предложил перевести его вниз, в кабинет. Они говорили, что двигаться ему вроде бы вредно, но я хотел расчистить пространство. Сказал, что не дело живым и тем более больным людям лежать через стенку с трупом. Как-то неловко.
Аллейн прошел в гардеробную, оставив дверь открытой.
— Ну вот, смена обстановки, — услышал Фокс его голос. — Все очень по-мужски. Очень просто. Без затей. Кто дал ему бутылку с горячей водой?
— Флоренс. Врач сказал, что старая нянька зашла позже, взглянуть, как он там. Она вообще-то старушка с характером. Ну и не прочь выпить немного портера.
— А ведь это, — заметил Аллейн, — судя по всем признакам, дом чертовски богатого мужчины. Ну и соответственно, женщины тоже.
— Вроде бы известный человек в Сити, да?
— Так и есть. Года два назад очень удачно перекупил акции «Истленд Трансопорт». В бизнесе у него репутация человека, с которым лучше не связываться.
— А слуги, похоже, его любят. Хотя повариха и говорит, что он никому не спускает с рук. Один промах — и ты вылетаешь на улицу. Но все равно любят. Он очень тяжело воспринял это происшествие. Прямо так и дрожал весь, когда я его увидел. Но поговорил я с ним нормально. Вот полковник, тот оказался крепким орешком.
— Кто из этих двоих произвел на тебя впечатление человека, способного отравить женщину?
— Да никто, — весело ответил Фокс.
— Еще, наверное, сказали, что мы никогда этого не узнаем?
— Так и есть. Именно так и сказали.
Они вышли из комнаты, и Фокс запер дверь.
— Хотя проку от этого ноль, — удрученно вздохнул Фокс. — Все ключи от комнат на этом этаже взаимозаменяемы. Ну, как обычно. Однако, — радостно добавил он, — я взял на себя смелость и забрал все остальные.
— На днях уволят тебя к чертовой матери. Ладно, пошли. — И они спустились вниз.
— Оставшиеся гости, — пояснил Фокс, — во второй комнате справа. Там те, кто оставался с покойной до того момента, пока она не вышла из оранжереи, и только те, кто выходил из гостиной до того, как начались поздравительные речи. И да, между прочим, сэр, ко времени, когда начались речи, там был фотограф с передвижной камерой, и он блокировал нижнюю часть лестницы. А у задней лестницы находился маленький бар, где мужчина разливал и смешивал напитки. Так вот, я поговорил с этим мужчиной, и он сказал, что за все время его нахождения там никто не поднимался на второй этаж, кроме Флоренс и старухи няньки. А здесь находится гостиная покойной. Или будуар. А кабинет — это первая дверь справа.
— Где лекарь?
— В теплице, страдает от похмелья. Сходить за ним?
— Да, спасибо.
Они расстались. Аллейн постучал в дверь будуара и вошел.
В кресле сидела Пинки с журналом в руках. Таймон Гэнтри заканчивал какой-то разговор по телефону, а Берти, раскрасневшийся от раздражения, читал редкое издание пьесы «Какая жалость, что она шлюха». Увидев Аллейна, мужчины встали, а Пинки отложила журнал с каким-то виноватым видом.
Аллейн представился, а затем добавил:
— Прошу прощения за то, что заставил вас так долго ждать.
Гэнтри произнес:
— Какая-то нелепая ситуация. Приходится сообщать новость людям по телефону.
— На сегодня и ближайшие дни никаких спектаклей с ее участием не назначено?
— Нет. Но должны начаться репетиции новой пьесы. Премьера через три недели. Так что времени, как понимаете, в обрез.
— Да, конечно, понимаю. И сочувствую, — сказал Аллейн и вышел.
— Какой, однако, представительный мужчина, — заметил Берти и вернулся к чтению пьесы.
Уорендер и Чарльз сидели в кабинете в полном молчании. И Аллейну показалось: не того рода это молчание, что вполне естественно возникает между родственниками, объединенными общим горем. Нет, между этими двумя, похоже, кошка пробежала. И он был готов поклясться, что они восприняли его появление с облегчением, а не с раздражением. Он также отметил, что кабинет Чарльза, как и спальня, был обставлен и декорирован перфекционистом, человеком со вкусом и очень большими деньгами. Была какая-то схожесть между этими двумя пожилыми мужчинами и обстановкой, в которой они находились. И он подумал, что они, скорее всего, сидят здесь в полном молчании довольно долго. Между ними на маленьком изящном столике стояли полный графин и две рюмки, к которым никто не прикасался.
Чарльз начал было подниматься из кресла.
— Сидите, пожалуйста, — остановил его Аллейн, и Чарльз тяжело опустился в кресло. Уорендер встал. Глаза у него налились кровью, лицо пошло пятнами.
— Скверная история, — сказал он. — Ну, что выяснили?
— Да, — кивнул Аллейн, — история хуже некуда. — Он взглянул на Чарльза. — Простите, сэр, но на данный момент никаких конкретных выводов сделать не удалось.
Чарльз с заметным усилием произнес:
— Прошу, присаживайтесь. Аллейн, если не ошибаюсь? Мне ваше имя известно.
Уорендер придвинул стул.
— Хотите выпить? — спросил Чарльз.
— Нет, большое спасибо. Я к вам ненадолго, не хочу беспокоить. Просто предстоит пройти через все обычные в таких случаях процедуры. Будет официальное дознание, и посмертное вскрытие, боюсь, тоже неизбежно. К тому же мы обязаны выяснить и проверить все события, приведшие к этому инциденту. Я понимаю: все это крайне прискорбно, мучительно, а потому заранее приношу свои извинения.
Чарльз вскинул руку и почти тотчас же уронил ее на колени.
— Наверное, мне лучше выйти отсюда, — сказал Уорендер.
— О нет, — отозвался Аллейн. — Буду рад, если вы побудете с нами еще минуту-другую.
Уорендер многозначительно взглянул на Аллейна. Затем похлопал себя по левой стороне груди и покосился на Чарльза. Аллейн кивнул.
— Если это возможно, — обратился он к Чарльзу, — мне хотелось бы попросить полковника Уорендера рассказать мне о том, что происходило до того момента, как ваша жена покинула вечеринку и поднялась к себе. И если вы, сэр, сочтете нужным что-то поправить, дополнить или задать вопрос, пожалуйста, не стесняйтесь.
И снова на несколько секунд воцарилось молчание, а затем Чарльз, не поднимая головы, произнес:
— Хорошо. Хотя… Господь свидетель, не понимаю, какая теперь разница.
Уорендер выпрямился, поправил галстук гвардейской бригады и сообщил Аллейну все, что помнил, с тщанием и особой четкостью, свойственной, как говорят, опытным военным.
По его словам, он находился рядом с Мэри Беллами с тех пор, как она оставила свой пост у двери и принялась обходить гостей, двигаясь по направлению к оранжерее. Она заговаривала то с одной группой гостей, то с другой. Уорендер назвал несколько имен. Затем Мэри присоединилась к небольшой группе, которая находилась в оранжерее.
Аллейн строчил в блокноте. Тут вдруг настала пауза. Уорендер смотрел прямо перед собой. Чарльз не двигался.
— Да? — спросил Аллейн.
— И она находилась там, пока не внесли праздничный торт, — сказал Уорендер.
— Ну а другие люди из той группы тоже находились там?
— Нет, — ответил Чарльз. — Я вышел и… заговорил с двумя нашими гостями, которые… решили уйти пораньше.
— Вот как? Ну а потом вернулись?
Чарльз устало ответил:
— Я отдал Грейсфилду распоряжения насчет торта. Ну а затем оставался в главном зале вместе со всеми, пока торт не внесли.
— Ясно, — кивнул Аллейн. — Ну а затем?
— Ну а затем слуги внесли торт, — продолжил Уорендер. — И она вышла, и Марчант, это ее театральный руководитель из «Марчант энд компани», произнес поздравительную речь.
— И те, кто был в оранжерее тоже вышли?
— Да.
— Вместе с мисс Беллами?
— Не вместе, — сообщил Уорендер.
— Тогда после нее?
— Нет. До. Некоторые из них. Вернее, все за исключением Марчанта.
— Так значит, и вы тоже, сэр? И чем дальше занимались?
— Я вышел перед ней.
— И все время оставались в главной зале?
— Нет, — ответил он. — Выходил в холл на минутку. — Аллейн ждал. — Чтобы попрощаться, — пояснил Уорендер. — Ну, с теми двумя людьми, которые ушли раньше.
— Ага, понятно. И кто они такие?
— Мужчина по фамилии Брауни и его племянница.
— Ну и попрощавшись, вы вернулись?
— Да, — подтвердил полковник.
— В оранжерею?
— Нет, в обеденный зал. Там, где произносилась речь.
— А мистер Марчант уже начал говорить эту речь, когда вы вернулись?
Глядя прямо перед собой в одну точку, Уорендер сказал:
— Он закончил. Мэри говорила, в ответ.
— Вот как? В таком случае вы пробыли в холле довольно долго?
— Ну, чуть дольше, чем намеревался, — признал он. — Просто, наверное, не понял, что церемония уже началась.
— А вы помните, кто были те, другие люди? Ну, те, которые вышли из оранжереи до мисс Беллами?
— Мисс Кавендиш и мистер Сарацин. И еще Таймон Гэнтри, режиссер и продюсер. Ваш помощник уже поговорил со всеми этими людьми и попросил их остаться.
— Если не возражаете, мне бы хотелось внести некоторую ясность. Кто-то еще там был? К примеру, те двое гостей, которые ушли раньше? Они тоже какое-то время находились в оранжерее?
— Да.
— И ушли?..
— Первыми, — громко ответил Уорендер.
— И вы догнали их в холле. Что они делали в холле, сэр?
— Разговаривали. Уходили. Точно не помню.
— Не помните, с кем именно разговаривали?
— Хоть убейте, не понимаю, — вмешался вдруг Чарльз, — почему именно эти двое по сути малознакомых людей, которые ушли задолго до несчастного случая, могут представлять для вас хоть какой-то интерес.
Аллейн тут же объяснил:
— Понимаю, это может показаться неубедительным, но мне почему-то кажется, что именно эти двое стали причиной довольно странного поведения остальных.
От его внимания не укрылось, что это его высказывание обеспокоило Уорендера. Тот смотрел на него с таким видом, точно Аллейн сморозил нечто непристойное, выходящее за всякие рамки.
— Видите ли, — тут же добавил Аллейн, — чтобы точно воспроизвести ход событий, необходимо путем расспросов выяснить все перемещения в доме, узнать, кто именно находился в непосредственной близости от мисс Беллами до трагического происшествия.
— О! — воскликнул полковник Уорендер. — Ну да, возможно.
— Но Мэри… моя жена, все еще была там. Все еще была там! Сияла улыбкой. У всех на виду… — И я не могу понять… — Чарльз снова тяжело осел в кресле. — Не обращайте внимания, — пробормотал он. — Продолжайте.
Тут заговорил Уорендер:
— Кажется, Брауни и его племянница говорили с Сарацином и мисс Кавендиш. А когда я вошел в холл… они как раз прощались с мистером Гэнтри.
— Понимаю. Ну а может, кто-то еще вышел с ними попрощаться? В холл?..
Настала долгая пауза. Уорендер выглядел так, словно кто-то оглушил его ударом по затылку. Вытаращил глаза и обернулся к Чарльзу, который, вцепившись пальцами в подлокотники кресла, всем телом подался вперед.
— Господи боже! — пробормотал Уорендер. — Где он? Что с ним стало? Где Ричард?!
IV
За долгие годы работы Аллейн научился проводить различия между естественными и симулируемыми реакциями в поведении человека. В этом плане он был куда опытнее многих своих коллег — помогал еще и врожденный инстинкт, которому он доверял безоговорочно. Инстинкт крайне редко подводил его. И вот теперь он видел, что Чарльз Темплтон просто потрясен своей забывчивостью, а вот реакцию Уорендера определить трудно. И у Аллейна закралось подозрение, что скрытность Уорендера продиктована какими-то весьма вескими и значимыми причинами.
Теперь уже Уорендер принялся объяснять:
— Простите, только сейчас вспомнил. Как все же странно устроена человеческая память. Мы говорили о Ричарде Дейкерсе.
— Драматурге?
— Да, именно. Он… возможно, вы этого не знали, но он… — Тут Уорендер потупился и стал разглядывать носки своих ботинок. — Он… воспитанник моего кузена, долгое время находился под опекой Темплтонов.
Впервые за все то время, что Аллейн находился в кабинете, Чарльз Темплтон поднял глаза на Уорендера.
— А он знает о несчастье?
— Нет, — ответил Уорендер. — Он еще не мог узнать. И это будет для него настоящим шоком.
Аллейн начал расспрашивать о Ричарде Дейкерсе и вскоре понял, что эти двое говорят о нем крайне неохотно. Когда его видели в последний раз? Чарльз припомнил, что он вроде бы тоже находился в оранжерее. Пришлось надавить на Уорендера, и тот признался, что Ричард затем находился в холле с Брауни и его племянницей и ушел вместе с ними. Странно, подумал Аллейн, ведь праздник близился к кульминационному моменту, а тут пятеро самых близких мисс Беллами людей вдруг повернулись к ней спиной и вышли, чтобы попрощаться с двумя гостями, которых ее муж назвал малознакомыми. Это о многом говорило.
Уорендер покосился на Чарльза и сказал:
— Дело в том, что эти двое друзья Ричарда Дейкерса. Это он их пригласил. Ну и естественно, вышел попрощаться и проводить.
— Ну а проводив, вернулся и как раз успел к выносу торта и поздравительным речам?
— Э-э, ну… — замялся Уорендер. — Не совсем.
— Нет?
— Нет. Вы, наверное, скажете, поступил необдуманно? Но мне кажется, он просто увлекся. Он вышел за ними следом… а живут они рядом, в соседнем доме.
— А это случайно не Октавиус Брауни из «Пегаса»?
— Вообще-то да, — подтвердил Уорендер и удивленно глянул на инспектора.
— И мистер Дейкерс вышел вместе с ними?
— После них.
— Но вы считаете, позже к ним присоединился?
— Да, — деревянным голосом произнес Уорендер.
— И, возможно, до сих пор находится с ними?
Уорендер не ответил.
— Так получается, он сознательно пропустил церемонию? — спросил Аллейн.
Уорендер пробормотал несколько отрывистых и нечленораздельных фраз.
— Если бы он был здесь, — сказал Аллейну Чарльз, — ему бы напомнили.
— Я, пожалуй, пойду, — заявил Уорендер и направился к двери.
— Задержитесь на минутку, будьте так добры, — попросил Аллейн.
— А в чем дело?
— Может, он все еще там, давайте посмотрим? Это избавило бы от лишних хлопот. Я могу воспользоваться телефоном?
Они не успели ответить, как Аллейн сел за телефон и начал накручивать диск.
— Я очень хорошо знаком с Октавиусом, — вежливо пояснил он. — Прекраснейший, просто потрясающий человек, верно?
Уорендер глянул на него с отвращением.
— Если мальчик действительно там, — заметил он, — я бы предпочел сам лично поговорить с ним.
— Ну, конечно! — с готовностью согласился Аллейн. — Ага, ну вот, пожалуйста, — он перестал накручивать диск, и они услышали голос на том конце линии.
— Алло? — произнес Аллейн. — Не у вас ли случайно находится мистер Ричард Дейкерс?
— Нет, — ответил голос. — Сожалею, но он уже ушел.
— Вон оно как. И давно ли?
Голос пробормотал что-то нечленораздельное.
— Ясно. Огромное вам спасибо. Извините за беспокойство.
Аллейн повесил трубку.
— Ричард пробыл у них совсем недолго, — сказал он. — Должно быть, ушел еще до того, как все это случилось. Они считают, что Ричард отправился прямо домой.
От его внимания не укрылось, что Уорендер и Темплтон по-прежнему избегают смотреть не только друг на друга, но и на него. И заметил как бы между прочим:
— А вам не кажется это несколько странным? Что мистер Дейкерс непременно должен был выслушать поздравительные речи в честь дня рождения, но не сделал этого?
Очевидно, каждый ждал, что ответит другой. Через некоторое время Уорендер отрывисто предположил:
— Может, любовные шашни?
— Думаете, причина в этом?
— Что бы я там ни думал, — сердито заметил Уорендер, — вряд ли это имеет какое-то отношение к… трагедии. Да с какой стати, господи боже ты мой?
— Уверяю вас, — посмешил заметить Аллейн, — ни за что бы не стал затрагивать столь деликатные темы, если бы не крайняя необходимость.
— Спорный вопрос, — пробормотал Уорендер.
— Да, вопрос спорный, и мое мнение может оказаться ошибочным.
Аллейн видел, что Уорендер находится уже почти на грани нервного срыва и что сдерживает его лишь присутствие Чарльза Темплтона.
— Скорее всего, нельзя со всей определенностью утверждать, что мистер Дейкерс домой не вернулся, — продолжил меж тем Аллейн. — Ведь на празднике было так много народа. Разве не мог он проскользнуть в дом незамеченным или выйти из него снова с какой-то вполне объяснимой целью? Кстати, слуги могли заметить. Если вы не возражаете…
Уорендер тотчас ухватился за эту идею.
— Ну, разумеется! И я подойду вместе с вами. — И через секунду добавил: — Ты не против, Чарльз?
Тут с неожиданной горячностью Чарльз ответил:
— Делай что хочешь. Если он вернулся, видеть его не желаю. Я… — Он провел дрожащей рукой по лицу. — Прошу прощенья, — сказал он, обращаясь к Аллейну. — Просто это для меня… уж слишком.
— Мы оставим вас в покое, — тут же пообещал Аллейн. — Может, хотите, чтобы сюда пригласили доктора Харкнесса?
— Нет, нет, нет. Хочу побыть один. Вот и все.
— Ну, разумеется.
Они вышли. В холле — ни души, если не считать констебля, который, стараясь держаться как можно незаметнее, тихо дежурил в углу.
— Прошу прощенья, — сказал Аллейн, — я на секунду. — Он подошел к констеблю и шепотом спросил: — Кто-нибудь входил?
— Никак нет, сэр.
— Прессу не пускать, а все остальные пусть входят, но выходить им не позволяйте. Записывайте имена и объясняйте всё тем, что где-то поблизости произошел инцидент, и полиция проводит рутинную проверку.
— Понял вас, сэр.
Аллейн вернулся к Уорендеру.
— Здесь никто не входил, — сообщил он. — Где можно спокойно поговорить?
Уорендер взглянул на него.
— Ну, не здесь же. — Он провел инспектора в пустующую гостиную, где уже навели порядок, но где пахло как в цветочном магазине, после того как Берти Сарацин бросил здесь все изготовленные им гирлянды, и еще немного тянуло сигаретным дымом и спиртным. Двери в обеденный зал были распахнуты настежь, а дальше, за стеклянной перегородкой оранжереи был виден доктор Харкнесс, мирно похрапывающий в полотняном кресле под присмотром инспектора Фокса. Увидев их, Фокс вышел и затворил за собой стеклянную дверь.
— Доктор вырубился, — сообщил он, — но разбудить можно. Думаю, лучше оставить его здесь, пока не понадобится.
Уорендер обернулся к Аллейну.
— Послушайте! — воскликнул он. — Ради чего все это? Вы что же, хотите выяснить, имело ли место… — тут он запнулся немного, — какой-то подвох или мошенничество?
— Вряд ли это можно расценивать как несчастный случай.
— Почему нет? Это же ясно, как божий день!
— Наша работа, — терпеливо принялся объяснять Аллен, — заключается в сборе всей доступной информации, после чего ее представят на рассмотрение коронера. На данный момент никаких выводов мы еще не делаем. Идемте же, сэр, — позвал он Уорендера, который упрямо застыл на месте. — Уверен, вы, как солдат, сможете сразу оценить позицию. Мы занимаемся вполне рутинной процедурой. И потом, если уж быть честным до конца, множество самоубийств, а также убийств зачастую маскируются под несчастный случай.
— Все эти ваши предположения просто чудовищны.
— И мы надеемся в самом скором времени выяснить, так это или нет.
— Но бог мой, с чего вдруг у вас вообще возникло такое предположение? — Уорендер умолк и удрученно покачал головой.
— Какое именно предположение?
— Ну, что это могло быть самоубийством или даже убийством.
— О да, — кивнул Аллейн. — Вполне могло. Очень даже могло.
— Но с чего вы взяли? Какие доказательства…
— Боюсь, я не вправе обсуждать с вами детали.
— Это еще почему, черт побери?
— Господи боже ты мой! — воскликнул Аллейн. — Ну, вы подумайте сами! Допустим, это было убийство. И, насколько мне известно, его мог совершить кто угодно, в том числе и вы. А потому вы никак не можете рассчитывать, что я сделаю вам подарок, раскрою все карты полиции, все улики, которые имеются у нее против вас.
— Думаю, вы совсем с ума сошли, — с негодованием заметил полковник Уорендер.
— Сошел или нет, но свою работу выполнять должен. И мы с Фоксом намерены поговорить со всеми этими несчастными, которых здесь удерживаем. Может, вы вернетесь к мистеру Темплтону, сэр?
— О нет, только не это! — воскликнул полковник, и в его голосе прозвучало такое отчаяние, что Аллейн сразу насторожился.
— Почему нет? — холодно спросил он. — Вы что, поссорились с ним?
— Нет!
— В таком случае, боюсь, выбор у вас невелик. Или идете к нему, или остаетесь со мной.
— Я… Черт побери! Ладно, остаюсь с вами.
— Хорошо. Тогда идемте.
Похоже, Берти, Пинки и Таймон Гэнтри не сдвинулись с места с тех пор, когда они видели их в последний раз. Берти спал в кресле и походил на разряженную куклу. Пинки плакала. Теперь уже Гэнтри читал «Какая жалость, что она шлюха». Увидев вошедших, он отложил пьесу в сторону и встал.
— Не хотелось показаться невежливым, — начал Гэнтри, — но очень хотелось бы знать, на каком основании вы обращаетесь с нами в столь недопустимой и невыносимой манере.
Он употребил «запугивающий тон» — так это называется в театре. И двинулся прямо на Аллейна, который был ростом почти с него.
— Эта комната, — открыв глаза, пробормотал Берти, — населена какими-то рассерженными гигантами.
— Вас посадили под замок, — довольно жестко произнес Аллейн, — потому что в доме имела место смерть. А причина смерти, к вашему сведению, до сих пор не совсем ясна. Не знаю, сколько еще времени придется продержать вас здесь. Если проголодались, мы пошлем за едой. Если вам душно, можете прогуляться по саду. Если хотите с кем-то поговорить, к вашим услугам телефоны в комнатах по правую руку, в самом конце холла.
В помещении повисла пауза.
— И что самое худшее, Тимми, ангел мой, — проговорил Берти, — этому человеку никак не объяснить, что кастинг прошел из рук вон плохо. Ну и как обычно, дать понять, что ему непременно позвонят, если вдруг понадобится.
Пинки уставилась на Аллейна.
— Вот уж не ожидала, — пробормотала она, — что когда-нибудь доживу до этого дня.
Нет на свете диктатора, чей конфуз не доставил бы хотя бы небольшой радости даже самым пылким и преданным его поклонникам. Берти и Пинки против собственной воли выдали свою реакцию. В их высказываниях прозвучала плохо скрытая язвительность.
Гэнтри окинул их выразительным взглядом, предназначенным невнимательным актерам. Оба тотчас изобразили полное равнодушие.
Гэнтри глубоко вздохнул:
— Что ж, так тому и быть. Остается одно — подчиниться. Естественно. Возможно, мы предпочли бы знать хоть немного больше, но очевидно, что любые разъяснения не входят в арсенал загадочной политики Ярда.
Стоявший в дверях Уорендер заметил:
— Нечестная игра. Вот чему это равносильно. Они предлагают нам нечестную игру.
— О господи! — в унисон воскликнули Пинки и Берти. Оба побледнели, как полотно. Фокс достал блокнот.
Аллейн поднял руку, и шум тут же прекратился.
— Ничего подобного, — строго заметил он. — Ситуация в точности такая, какой я пытался ее обрисовать. Есть необъяснимые пока противоречия. Они могут говорить в пользу как несчастного случая, так и самоубийства или убийства, и уж кому как не мне знать, какой ответ даст любой из вас. А теперь, с вашего позволения, хотелось бы сосредоточиться на анализе нескольких, возможно, не имеющих особого значения фактах.
В этом, к своему удивлению, он нашел поддержку.
— Мы слишком разволновались и устали от неизвестности, — сказал Таймон Гэнтри. — Не обращайте внимания. Так что за факты?
Аллейн принялся терпеливо объяснять:
— Без всяких намеков и предположений о криминальных намерениях, мне бы хотелось по возможности точно проследить за всеми передвижениями группы людей, которые разговаривали с мисс Беллами последние десять минут ее жизни или около того. Полагаю, все вы ad nauseam наслышаны о так называемой полицейской рутине. И это классический ее пример. Знаю, что все вы были вместе с ней в оранжерее. Знаю, что каждый из вас до наступления финальной торжественной части вечеринки выходил в холл с каким-то намерением. И полковник Уорендер любезно объяснил мне, что именно это было за намерение. Вы хотели попрощаться с двумя относительно малознакомыми людьми, которые по какой-то причине отказались остаться на торжественную церемонию разрезания торта и произнесения речей. Среди вас был также мистер Ричард Дейкерс, воспитанник мисс Беллами. Мистер Дейкерс выбежал из дома вслед за этими двумя гостями. На то у него могли быть вполне личные мотивы, с моей точки зрения, не имеющие отношения к делу. Но я должен это выяснить. Так, теперь следующее. Кто-то из вас знает, почему ушли эти двое и почему ушел мистер Дейкерс?
— Конечно, — тут же выпалил Гэнтри. — Он не равнодушен к Аннелиде Ли. Ну и, понятное дело, хочет видеть ее чаще.
— И в такой момент тоже? Ладно! — быстро добавил Аллейн. — Тогда оставим эту тему, хорошо? И сделаем вид, будто нет ничего особенного в том, что Октавиус Брауни с племянницей так рано покинули праздничную вечеринку, правильно? И воспитанник мисс Беллами поступил вполне естественно, повернувшись к ней спиной и бросившись вслед за этими гостями. Вроде бы так получается? Все согласны?
— О боже, боже, боже ты мой! — Берти дрогнул первым. — Эта ваша манера так излагать факты…
— А я слышала, — заметила Пинки, — как дядя напомнил племяннице, что им надо уйти пораньше.
— Он сказал, почему?
— Нет.
— Кто-то из вас встречался с ними раньше?
Тишина.
— Как, никто? Тогда почему же все вы сочли необходимым выйти в холл и попрощаться с этими людьми?
Пинки и Берти едва заметно переглянулись, Уорендер откашлялся. Гэнтри, похоже, принял решение.
— Обычно я не обсуждаю такого рода вещи вне стен театра, — начал он, — но, думаю, в подобных обстоятельствах все же стоит вам сказать. Я хотел послушать, как мисс Ли читает реплики главной героини в… — тут он запнулся буквально на секунду, — в новой пьесе.
— Вот как? В таком случае ей несказанно повезло, — заметил Аллейн. — А в какой именно пьесе?
— Упс! — непроизвольно вырвалось у Берти.
— Называется «Земледелие на небесах».
— И написал ее…
— А какое это имеет значение? — рявкнул Уорендер.
— Понятия не имею, — пробормотал Аллейн. — Но, возможно, имеет. Так что давайте выясним.
— Лично я не вижу никакой связи, — заявила Пинки. — Все мы о ней только и слышим.
— И вы тоже слышали? — спросил Аллейн. — Где? На вечеринке?
Пинки покраснела, как рак.
— Да. И здесь тоже о ней упоминали.
— В оранжерее?
— Упоминали. Всего лишь упоминали, — торопливо вставил Берти.
— И имени автора мы не знаем? Или все же оно известно?
— Это новая пьеса Дики Дейкерса, верно, Тимми? — сказала Пинки.
— Да, дорогая, — подтвердил Гэнтри и посмотрел вверх. — Ну и в холле я перемолвился с ней словечком. И мы договорились, что мисс Ли почитает главную женскую роль для меня.
— Ясно, — кивнул Аллейн. — И, наверное, это объясняет, почему Дейкерс тоже захотел перемолвиться словечком с мисс Ли?
Все тут же охотно с ним согласились.
— Странно, однако, — продолжил Аллейн, — как это простое объяснение сразу не пришло вам в голову.
Берти звонко рассмеялся.
— Ну и глупыши мы все! — воскликнул он. — Не догадались. Подумать только!
— Возможно, все вы поспешили в холл поздравить мисс Ли с новой ролью?
— Вот именно! — крикнул Берти и округлил глаза. — Именно так все и было! И потом, — добавил он, — мне вдруг приспичило в туалет. Собственно, поэтому я и вышел. А все остальное вышло совершенно случайно. Просто вылетело из головы.
— Что ж, — заметил Аллейн, — раз вам так трудно вспомнить движущие вами мотивы, может, лучше мне придумать их за вас.
Тут вдруг Пинки Кавендиш умоляюще всплеснула руками.
— Да? — спросил ее Аллейн. — В чем дело?
— Да ни в чем. Ничего особенного. Просто не хотелось бы, чтобы вы заставили нас почувствовать себя какими-то ничтожествами, — сказала она.
— А разве я заставляю? Если так, то прошу прощенья.
— Послушайте, — произнесла она, — мы все потрясены, в ужасе от того, что случилось с Мэри. Ведь она была нашим другом, большим другом. Нет, Тимми, пожалуйста, позволь мне. Да, характер у нее был сложный. Женщина темпераментная и все такое прочее, и порой она говорила вещи, о которых хотелось поскорее забыть. Но важно помнить другое: все мы, причем каждый по-своему, очень любили ее. И тут уж ничего не поделаешь, ее невозможно было не любить, — добавила Пинки. — Тут я говорю от своего имени.
Аллейн спросил осторожно:
— Вы что же, пытаетесь сказать мне, что хотите защитить саму память о ней?
— Ну, можно и так выразиться, — ответила Пинки.
— Чепуха, дорогая, — несколько раздраженно заметил Гэнтри. — Такой вопрос вообще не стоит.
Аллейн решил копнуть немного глубже:
— Итак, вы распрощались, и эти двое гостей удалились. И чем вы все после этого занимались? К примеру, вы, мисс Кавендиш?
— О господи! Чем же я занималась?.. Ага, вспомнила. Хотела подняться наверх, но эти фотографы и репортеры засели на нижних ступеньках. Вот и пришлось вернуться к гостям.
— Мистер Сарацин?
— Пошел в мужской туалет. Внизу. Как вы верно заметили, последняя дверь справа. Ну а потом вышел оттуда счастливый и довольный и стал слушать речи.
— Мистер Гэнтри?
— Я вернулся в зал, выслушал речи, ну и помог Темплтону подготовиться, — тут Таймон замялся, подыскивая слова, — к последней сцене. Открыванию и рассматриванию подарков.
— Полковник Уорендер?
Уорендер разглядывал стену над головой у Аллейна.
— Вернулся, — сообщил он.
— Куда?
— На вечеринку.
— О-о! — протянул Берти.
— Да, мистер Сарацин?
— Да нет, ничего, — торопливо пробормотал Берти. — Не обращайте внимания.
Аллейн оглядел их всех:
— Скажите-ка мне вот что. Разве до сих пор мистер Ричард Дейкерс не писал пьесы исключительно для мисс Беллами? Легкие развлекательные комедии? Само название «Земледелие на небесах» говорит о том, что вряд ли это веселенькая комедия.
По наступившей тишине он понял: попал в точку. Да, достаточно было взглянуть на лицо Пинки. А Уорендер с запозданием заметил недовольно:
— Не стоит класть все яйца в одну корзину, разве нет?
— Именно, — согласился Гэнтри.
— Мисс Беллами придерживалась той же точки зрения?
— И все же я не понимаю… — начал было Уорендер, но тут его перебил Берти Сарацин, яростно воскликнувший:
— А я, хоть убейте, не понимаю и никогда не пойму, почему мы должны тратить время и нервы на всякие пустые выдумки и домыслы! Нет, честно! Это прекрасно, что мы стараемся сохранить добрую память о бедной Мэри и пощадить чувства осиротевшего Дики, из кожи лезем вон, чтобы показать, что все мы просто безумно любим друг друга! Но ведь рано или поздно мистер Аллейн всё равно всё узнает. И тогда мы будем выглядеть глупейшим образом, а лично мне это совсем ни к чему. И ты уж прости меня, Тимми, но я решил раскрыть тайну, вытряхнуть всех котов из мешка и во всеуслышание объявить, что Мэри категорически возражала, что она закатила целую сцену в оранжерее и оскорбляла девушку. И Дики выбежал оттуда просто в ярости, что и понятно. Но если кто и сделал что-то ужасное с Мэри, то это точно был не наш Дики, потому как он удрал из дома сразу после этого скандала, пока Мэри все еще бушевала, а потом взяла себя в руки и пошла разрезать торт. И еще одно. Лично я не понимаю, почему полковник Уорендер умалчивает об этом, но он тоже не сразу вернулся к остальным гостям. Вышел куда-то на улицу. А потом я видел, как он возвращался из туалета. Вот и все!
Он поднялся и стоял, и смотрел дерзко и вызывающе.
— Вот это номер, — пробормотал Гэнтри и взмахнул руками.
— Я на стороне Берти, — выпалила Пинки.
Тут Уорендер, побагровев от ярости, стал грозно надвигаться на Берти.
— Не смейте ко мне прикасаться! — сердито взвизгнул Берти.
— Ах ты, маленькая крыса! — Уорендер ухватил его за руку.
Берти невольно усмехнулся:
— В точности так же она меня обозвала.
— Убери, — сквозь зубы прошипел Уорендер, — эту дурацкую ухмылку с лица, и придержи язык! Или, клянусь Богом, я заставлю тебя сделать это силой.
Он ухватил Берти левой рукой. Придержал и уже взмахнул правой, и Аллейн бросился их разнимать, но тут от двери донесся голос:
— Может, кто-то окажет мне любезность и объяснит, что происходит в этом доме?
Уорендер тотчас отпустил Берти, Гэнтри тихо чертыхнулся, Пинки издала сдавленный крик. Аллейн обернулся.
В дверях стоял молодой человек с белым как полотно лицом и с ужасом взирал на эту сцену.
— Слава Богу! — воскликнул Берти. — Дики!
