Книга: Испанские поэты XX века
Назад: Из книги «НЕИЗДАННЫЕ КНИГИ СТИХОВ», Тома I–II Перевод Н. Горской
Дальше: Из книги «ДНЕВНИК ПОЭТА И МОРЯ»

Из книги
«НОВАЯ АНТОЛОГИЯ»
Перевод Н. Горской

ПРЕДОСЕННЕЕ

Известь и солнце —
синь жестяная!
До яркого блеска
асфальт надраен!

Насквозь продута
прохладным бризом
золотых просторов
легкая призма.

Воспоминаний сколько!
И сколько красок!
Красота в распаде,
как ты прекрасна!

УЧЕНИК ИНТЕРНАТА

Патрульный катер море перевернуло,
рухнуло градом крупным, свинцом округлым,
темноту и свет на волне крутануло
и над нами хребтину выгнуло круто.

Был ли Кадис на свете?.. Казалось, две бездны —
алчущая морская с бегучей небесной —
схлестнулись в единоборстве мгновенном
и гневно рвались друг у друга из плена.

От ракушек и скал меня оторвали,
прочь я поплелся, школьник в унылой форме.
…За фабрикой газа, в черном стенном провале,
звучали глухие отзвуки шторма…

АТМОСФЕРА

В грозовой круговерти
заперли двери.

В стремнине пространства,
между двумя громами,
с наковальни заката
стрелы брызгали веерами,
и молния отверзала
врата безграничной драме.

В грозовой круговерти
заперли двери.

Гасли, как свечи, лица,
бледней зеленой оливы
(ибо в щели сочился
ужас великий,
апокалипсической
тучей разлитый).

В грозовой круговерти
заперли двери.

Но в порыве юном —
в наготе своей лунной —
ты шла через бурю
по бликам латунным
(какая архитектура!),
по плоским крышам-лагунам.

В грозовой круговерти
заперли двери.

ДРУГАЯ АТМОСФЕРА

На крышах плоских
черных флажков полоски
рисуются жестко
средь роскоши броской
солнечных отголосков —
желто-зеленых блесток.

И в глазах у меня — огромны! —
гремят сновидений громы
(черных флажков полоски
на крышах плоских),
и нагие женщины, юны,
в небе возводят луны.

Меж западом золоченым
и востоком завороженным
вертится флюгер точеный,
маня мой взгляд напряженный.
И на крышах плоских
черных флажков полоски.

АТМОСФЕРА III

Мы в доме замкнулись.
Ты осталась под небом,
ты на крыше где-то —
у звездного парапета.

Ты осталась — живая
(о, наш взгляд бесслезный!), —
ты на крыше плоской
у ограды звездной.

Мы залиты странным
электрическим светом…
Ты — на крыше где-то
у зубчатого парапета!

Вне всех пределов,
раскована и раздета,
ты — на крыше где-то
у звездного парапета!

КОГДА Я БЫЛ ДИТЯ И БОГ…

Когда я был дитя и бог, Могер был не селеньем скромным,
а белым чудом — вне времен — сияющим, огромным…
Все на своих местах — вода, аемля и небосклон,
церквушка — дивный храм, домишки — светлые хоромы,
и я, сквозь виноград, с веселым псом несусь тропой укромной,
и мы, как ветер, невесомы, беспечны, словно громы,
и детства мир от мира горизонтом отделен.

Прошли года, и после горестной разлуки первой
вернулся я в мой сказочный Могер и не узнал Могера.
Кругом — ни храмов, ни хором; в кладбищенской тоске безмерной,
в уединенье полном — средь лачуг — застыла тишина.
И я уже не бог, я муравьишка, жалкий смертный;
все пусто, лишь рассыльная Кончита, солнцем сожжена,
по гнойной улице бредет, вся в черном и лицом черна,
а вслед за ней… ребенок-бог с божественной собакой верной;
в себя ребенок погружен, витает в облаках — волшебных сферах,
собака — так важна! — и в нужности своей убеждена.

А время… за ребенком-божеством умчалось время…
Кому из нас дано изведать чудо повторенья?!
О, если бы не знать, вовек не знать, не знать старенья,
и снова стать зарей, и оставаться божеством —
вне всех времен — и умереть в Могере сказочном моем!

Назад: Из книги «НЕИЗДАННЫЕ КНИГИ СТИХОВ», Тома I–II Перевод Н. Горской
Дальше: Из книги «ДНЕВНИК ПОЭТА И МОРЯ»