Глава 3
28 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии
Наступил вечер. Солнце еще не скрылось окончательно за горизонтом, но собиралось это сделать в ближайшие пару часов.
Максим осторожно подошел к посту, наблюдающему за дорогой. Движение, несмотря на время, шло хоть оживленное и довольно специфическое для поручика - гужевое. Однако для этих времен ничего странного в этом не было. По отчету наблюдателя за время его дежурства пришел только один автомобиль. Остальное – подводы, коляски и верховые.
Наш герой был уверен, что жители окрестных населенных пунктов уже знали об их стоянке. Но он не переживал. Даже если они донесли в комендатуру, то она все равно отреагировать не могла. Слишком занята. Ведь автомобили-то он ей передал, а водителей «позабыл», да и бензин велел лишний слить от греха подальше. Так что коменданту было явно не до проверки слухов.
Возможно, конечно, их уже хватились и в расположении штаба корпуса. Но при том бардаке, что там творился, удивительно если они вообще что-то смогут предпринять. Да и задачи перед ними стояли совершенно иные. Полученные сведения требовали незамедлительно действовать войсками, а не бегать за автоколонной.
Обернувшись, Максим посмотрел на людей. Своих людей. Свой отряд. Или, если говорить точнее, то даже и не отряд, а маленькую такую личную дружина. Словно он этакий доморощенный князь, а они его головорезы. Образно говоря, конечно.
Прошло всего три дня. Каких-то три дня. А как круто изменилась их жизнь! Слишком уж насыщенным оказался этот непродолжительный срок, плавя под гнетом событий привычное восприятие мира у всех участников.
Вот брели они по полям да перелескам, подавленные и уничтоженные разгромом и мрачными перспективами. Ведь что им оставалось? Или погибнуть в ближайшее время, либо в плен попасть. Пакость, а не будущее. И тут появляется он – странный и даже в чем-то дурной офицер. Но под его началом они начинают творить дела. Не так. ДЕЛА! Да такие, что у них аж ух захватывало и голова кругом шла.
А что было потом? Закрепление и развитие успеха. Ведь командир их не забыл и с первым же рапортом послал наверх представления на награды. И если их утвердят, то и про повышения не забудут. Ведь рядовым солдатам носить на груди по два-три георгиевских креста невместно. Сложно сказать кому и что дадут, но вряд ли их сильно обидят.
Так что вся эта история, в глазах подчиненных, выглядела тем самым шансом, который бывает только раз в жизни. И связывали они свою удачу с Максимом. Оттого и стала формироваться личная преданность… а вместе с ней и дружина.
Вчерашние пленные оказались в еще более простой ситуации.
Они участвовали в боях с войсками Кайзера, пусть и опосредованно, но отмыться от этого невозможно. Особенно после захвата германского генерала, командовавшего корпусом и вывоз его к русским.
Куда им идти с таким послужным списком?
В лагерь для пленных нижних чинов? Так это чистая каторга, причем недолгая. Голод, холод, унижения и смерть от рук таких же заключенных. Ведь прознают, обязательно прознают. И не простят. Никакие оправдания не помогут. Бежать и сдаваться своим? А зачем? В самом лучшем случае их ждет та же самая каторга. Хотя, скорее всего, их просто расстреляют или повесят.
Куда не кинь – всюду клин. Максим же дал им, по сути, единственный шанс выжить.
Особняком, конечно, стоял вопрос патриотизма. Широкие массы традиционно относятся к нему как к социальному ритуалу, позволяющему проводить маркировку «свой-чужой» в крупном социуме. Непримиримых можно было по пальцам пересчитать. Вон – один из водителей сбежал, будучи, видимо, из таких. На что он надеялся – не ясно, но он выбрал свою судьбу. А эти – свою. Конечно, Максим прекрасно понимал, что эти кадры и его могут так же предать. Но пока их преданность обеспечивали весьма суровые обстоятельства.
Так что, как свои, так и вчерашние пленные, держались за Максима, связывая свое будущее с ним. Свою жизнь. Свой успех. А он, не будучи дураком, всячески способствовал укреплению и развитию этого чувства. И не только рассказами о представлениях к наградам и возможных повышениях, но и вот таким банальным пикником. Ну а что? Чем не приятный бонус? А также денежным премированием. Да-да. Поручик прекрасно помнил, что «лучшая награда за преданность - пистоли». И расщедрился на единовременную выплату десятикратного годового служебного оклада, да не простого, а усиленного. Для кассы отряда это было копейки после взятия штаба корпуса и продажи трофеев. А для людей – праздник. Тот же рядовой Петренко разом получил целых девяносто рублей. Просто немыслимые деньги! Он никогда в жизни столько в руках и не держал.
Люди были довольны. Люди верили в него. И в свою судьбу, которой, наконец, улыбнулась удача в лице этого странного офицера. Это был их шанс. Тот самый шанс, который выпадает только один раз в жизни…
- По машинам! – Наконец, улыбнувшись, крикнул поручик.
Лагерь был уже свернут и все, в принципе, готово к отправлению. Поэтому народ быстро начал запрыгивать в автомобили. Пары минут не прошло, как все оказались на своих местах. Последним загрузился Максим и колонна, порыкивая двигателями, стала выбираться по проселку на щебеночную дорогу.
Головным «мателотом» шел тот самый генеральский Дюпон. Он был крайне важен для задуманного дела. Ведь перед войной в германской армии были только вот такие автомобили – их специально закупили, чтобы генералов возить. Так что немецкие войска, безусловно, машину узнают и отреагируют на нее должным образом. Во всяком случае, на это надеялся Максим.
Следом за Дюпоном шло два грузовика фирмы Даймлер. Выглядевшие словно братья-близнецы. Отличалось только вооружение. Первый имел два курсовых пулемета, установленных на крыше. Второй – только один курсовой, зато два ретирадных. Таким образом весь отряд в двадцать семь человек был при пяти станковых пулеметах и на трех автомобилях. А главное – на каждый автомобиль имелось по два водителя.
Ехали спокойно. Без всякой спешки.
Уже темнело, когда отряд проскочил весьма условную линию фронта, которой реально не существовало на тот момент. Как раз на левом фланге корпуса Артамонова.
Дороги все также были забиты русскими войсками, но колонну легко пропускали. Просто так ведь на автомобилях кататься не станут. Не те времена. Тем более, со столь сильным вооружением на борту. Да и, несмотря на забитость, движения практически не было. Солдаты и подводы съехали с дороги и вольготно разместились подле нее. Видимо генерал Артамонов пытался переломить ситуацию и организовать контрудар. Остановить людей остановил, а отправить в атаку не смог. Корпус выглядел неуправляемым и приведенным в полное расстройство.
До первых же немцев добрались уже в темноте. Врубили фары и перли буром, потому что здесь ситуация была немногим лучше, чем на русской стороне. Даже останавливаться «по нужде» было рискованно.
Разгром штаба корпуса и слухи об окружении вынудило немецкие части отступать самостоятельно. А растерянность, вызванная потерей командования, породила натуральный хаос. Новое ведь руководство даже назначить не успели. Старого же уже не было. Более того, немцы, не привычные к таким вот столпотворениям, оказались в непривычной для себя среде. И это подействовало как дополнительный негативный фактор, усугубляющий и без того знатный бардак.
Если бы дело было днем – все дороги были бы загружены людьми и подводами. А так – целые караваны стояли на обочине. Лошади паслись. Костры горели. Личный состав же в основном спал. Поэтому колонна шла легко. Лишь изредка постовые, заметив генеральский автомобиль, отдавали честь. Аккурат наглой морде ефрейтора Сапрыкина, с довольным видом, развалившегося на заднем сиденье легкового автомобиля.
Впрочем, немцам это было не видно. Они просто воспринимали этот автомобиль как «повозку для начальства». В условиях неразберихи – важная вещь. Фактически их надежда на благополучный исход дела. Никто даже не попытался тормознуть колонну да досмотреть. Едут себе и едут. Значит так надо. Кто там за стеклом ночью не разберешь. Основной же контингент бойцов так и вообще располагался в бортовых кузовах грузовиков, укрытый брезентовым тентом. В темноте даже наличие там людей можно было скорее угадать, чем разглядеть.
Максим на это и рассчитывал, опасаясь, впрочем, появления у немцев каких-то блокпостов на дорогах и КПП. Совершенно не ясно, как они отреагировали на дела его группы. Если, конечно, успели это сделать. Времени-то прошло всего ничего…
Тем временем в штабе 1-ого корпуса, несмотря на глубокую ночь, кипела жизнь.
Генерал Артамонов смотрел осоловевшими от усталости глазами на стол с бумагами и никак не мог сосредоточиться. Он оперативно переслал в штаб фронта Германа фон Франсуа с его людьми и документами. Так что теперь был вынужден расхлебывать всю эту кашу. Хотя, положа руку на сердце, он из-за этого не переживал. Приятные хлопоты. Во всяком случае – много приятнее пустого оправдания за отступление. Там ведь и под трибунал могли отправить или того хуже …
В целом, обстановка теперь выглядела не очень плохо. Однако Леонида Константиновича волновал вопрос – куда пропал этот контуженный.
- Ваше высокопревосходительство, - произнес адъютант, входя.
- Вы нашли его?
- Нет. Но удалось выяснить куда он делся.
- Докладывайте.
- После инцидента с интендантской службой поручик собрал своих людей и уехал в ближайший город. Там он продал трофеи еврейской общине и сдал автомобили коменданту.
- Все?
- Нет. Один грузовик он продал общине. Тот, что согласно рапорту, принадлежал поляку. Еще два грузовых и один легковой автомобиль оставил за собой. Топливо с переданных в комендатуру автомобилей слито.
- Ясно, - нахмурился генерал.
- После завершения дел в городке он куда-то уехал. Но уже вечером его видели на дороге, ведущей к немцам.
- В городе что еще он делал? Кроме посещения комендатуры и торговли с евреями?
- Отряд видели возле отделения банка, на рынке и возле телеграфа.
- Вот неугомонный… - тяжело вздохнув, произнес генерал и потер щепотью пальцев глаза с переносицей.
- Максим Федорович отправил телеграмму генералу Ренненкампфу. Вот текст, - произнес адъютант, доставая из папки листок.
- Мда-а-а-а-а… - только и смог сказать Леонид Константинович, пробежавшись глазами по тексту. Всего несколько строк. А оперативная обстановке на фронте передана очень точно и предельно ясно. Текст сухой, лаконичный, емкий. Но главное то, что этот странный поручик знал больше, чем генерал.
- Ваше высокопревосходительство? – Вопросительно произнес адъютант после чрезмерно затянувшейся паузы.
- Жилинский, Самсонов и Ренненкампф запрашивают сведения о том, кто такой Максим и какими силами располагает.
- У него двадцать семь человек, пять пулеметов и три автомобиля, - начал на автомате отвечать адъютант. - Не считая винтовок, пистолетов и ручных гранат.
- Хоть что-то ясно в этом деле, - саркастично отметил генерал. – А вот куда он отправился? И зачем? Мда. Вам удалось установить его личность?
- Никак нет.
- Что, совсем ничего?
- Я поднял списки поручиков всего нашего корпуса. Нашел несколько Максимов. Но они живы и здоровы. Возможно портсигар – подарок близкого человека. И его зовут как-то иначе. Либо он не из нашего корпуса. Но тогда не понятно, что он делал на территории дивизии.
- Это плохо, очень плохой… - покачал головой Артамонов.
- Я опросил раненого полковника.
- Андрея Петровича?
- Так точно.
- И что?
- После его рассказа Максим мне не видится обычным пехотным поручиком.
- Вот как? И почему же?
- Прекрасно образованный. Уровень образования намного превосходит выпускников наших военных училищ. Уверен в себе. Жесткий. Циничный. Решительный. Такие качества у поручиков обычно не встречаются. Кроме того, у Андрея Петровича сложилось впечатление, что Максим воевал.
- Ха! – Не удержался генерал от столь очевидной игры в «капитана очевидность». – Судя по результатам его действий, это безусловно. Вот только где?
- Полагаю, что он мог в последней войне на Балканах поучаствовать.
- Он православный?
- Креста на нем полковник не видел. Хотя поручик, умываясь, снимал тельную рубаху. Но он мог и потеряться, как и документы. В любом случае Максим изредка крестится, по православному обычаю.
- Кстати, а как там Андрей Петрович?
- Неплохо. В лазарете сказали, что его рану кто-то недурно обработал. Со слов самого полковника, это сделал лично Максим Федорович, предварительно обложив матом тех, кто накладывал ему повязку. Дескать, рана была забита кусочками ткани и прочим мусором из-за чего могло развиться воспаление. Работал поручик на живую, ничуть не смущаясь того, что Андрей Петрович выл от боли и извивался едва удерживаемый нижними чинами. Прочистил рану, извлек осколок, промыл все и забинтовал. Врач сказал, что если бы поручик этого не сделал, то у Андрея Петровича безусловно уже шло тяжелое воспаление и спасти его не было бы никакой возможности.
- Что-то еще? – Задумчиво спросил генерал. У него в голове пока не очень укладывалось то, что он слышал. Прямо и жнец, и чтец, и на дуде игрец.
- Андрей Петрович передал со слов Максима, что это была его первая операция. Никогда не практиковал. Просто видел и примерно представлял себе, что нужно делать.
- Импровизация?
- Так точно, - кивнул адъютант. – Импровизация.
- Мда… - покачал головой Леонид Константинович, адъютант же продолжил:
- Немецким языком он не владеет. Скорее всего говорит по-английски. Но это предположительно, потому что сам полковник его не знает и проскакивающие обороты разобрать не смог. Про французский ничего сказать нельзя.
- Что немецкого не знает, это хорошо, - с некоторым облегчением, произнес генерал. – Привычки какие-нибудь за ним заметили необычные?
- Так точно. Полковник сразу обратил внимание на то, что поручик не привык бриться сам. Делает это неуверенно, непривычно. Но при этом много времени уделяет своей чистоте. Андрей Петрович предположил, что Максим из состоятельной семьи. Возможно аристократ. Лично я же обратил внимание на рапорт…
- А что рапорт?
- Он написан крайне непривычно. Сухой, лаконичный язык. Много конкретики. Много слов из английского языка. Я после его прочтения специально посмотрел последние рапорты, поступавшие в штаб корпуса. Сравнивая. Грамматика верна, но стиль решительно непривычен. Понятный, ясный, емкий, но так не пишут…
Артамонов тяжело вздохнул и потер виски пальцами. А потом, после нескольких минут молчания спросил:
- Как думаете, догоним?
- Нет. А если и догоним, это бесполезно.
- Вы считаете, что он станет стрелять в своих?
- Инцидент с интендантской службой говорит о том, что в случае необходимости, он не станет миндальничать.
- Да… интенданты… чем там все закончилось?
- Конфликт удалось замять. Я побеседовал с капитаном. Рассказал ему о том, какой боевой путь прошел Максим Федорович. О том, что он контужен и как все нехорошо вышло. Дескать, приказ действительно был, но довести до исполнителей его просто не успели. Так что он теперь не имеет к нему никаких претензий.
- Хорошо. Одной проблемой меньше. А поручик приходил? Тот, которого на дороге разоружили.
- Так точно. Я вернул ему револьвер.
- Бумагу он принес?
- Да, но после разъяснения ситуации, порвал ее и сел писать новую. Не решился старую подавать. Я уж постарался описать ему Максима Федоровича как можно более красочно и… опасно. Вот он и не стал связываться. Решил покаяться и повиниться, ссылаясь на сильную головную боль и жару. Дескать, разморило, плохо было, вот и чудить стал. Ну а я акцентировать внимание на этом не стал. Проводил его и дал сопровождающего в лазарет да с пояснительной запиской, дескать, участвовал в бою. Слухи-то ходить будут, но репутацию ему нужно спасать. Было бы недурно представление на него еще написать. Например, на мечи к тому Владимиру, что у него уже имеется. А потом перевести куда-нибудь в другую часть… после излечения.
- Вы все правильно сделали, - кивнул генерал. – Да, подготовьте представление. Князь рассказал, как его разоружили?
- Я и спрашивать не стал. У него же все лицо разбито совершенно.
- О!
- Его я даже расспрашивать не стал. Просто в записке в лазарет написал о ближнем бое и застенчивости, дескать, участвовал, получил травмы и сразу не обратился. А потом разыскал его извозчика и с интересом послушал увлекательную историю.
- Только кратко, пожалуйста, - перебил его генерал.
- Князь в своей манере решил поломаться. Максим же не стал с ним церемонится и снес его словно локомотив. Пары минуты не прошло, как все было решено и автомобили двигались дальше. Пролетка князя была вышвырнута с дороги, а он сам пытался остановить кровь, идущую из сломанного носа. Извозчик вообще подумал, что князю конец пришел, когда увидел, с каким взглядом к ним подходил этот поручик.
- К врачам Максим не обращался?
- Его видели у лазарета, но он постоял несколько минут и ушел. Сами знаете сколько там раненых. Полагаю, постеснялся. Он-то на вид вполне здоров.
- Здоров? Ну да. Здоровый такой, вооруженный до зубов, опытный и совершенно контуженный офицер, - медленно произнес генерал. – Какая прелесть! Кто же он такой? У вас есть хоть какие-нибудь предположения?
- Я не знаю, ваше высокопревосходительство, - поджав губы, сказал адъютант. – Считаю, что он явно не из нашего корпуса. Как он оказался в той траншее – не ясно. Форма уставная, но определить принадлежность к полку невозможно из-за потрепанности. Документов нет. Имени нет. Неизвестно даже его ли это китель. Хотя сидит очень хорошо и явно из дорогой ткани. Достоверно можно сказать только то, что у него отличное образование и боевой опыт. Андрей Петрович это также подчеркивал особенно…
- Вот и ладно, вот и хорошо, - после долгой паузы произнес Леонид Константинович вставая. – Подготовьте подробный отчет в штабы армии и фронта.
- Написать, как есть?
- Да. А Ренненкампфу к этому добавьте еще и рапорт, поданный Максимом Федоровичем, включая представления к наградам и заявления добровольцев. Пускай сам с этим разбирается. Судя по тому, что вы описали, он оставил нам лишние автомобили, которые его сковывали. Слил с них бензин, запасаясь топливом. Значит, скорее всего, отправился в рейд по тылам. И, судя по посланной Ренненкампфу телеграмме, выйти от планирует в полосе 1-ой армии. Поняли?
- Так точно, ваше высокопревосходительство! Ясно понял.
- И не затягивайте. Дело крайне важное. Как будет готово – шлите курьеров на автомобилях. Чтобы как можно скорее все вышло. От этого контуженного можно ожидать чего угодно. Все. Ступайте.
