Глава 2
28 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии
Наступило утро.
Солнечное и радостное. В то время как Максим был хмур. Три часа с вечера он занимался бумагомарательством, сочиняя развернутый рапорт. Само собой, с опорой на журнал боевых действий, который сдавать генералу откровенно побаивался. Из-за этой писанины лег спать поздно, а подъем – с первыми лучами солнца. Так что не выспался совершенно.
Четверо немцев согласились идти под руку Максима, то есть, записались в добровольцы – охотники. А вот пятый – сбежал. Вот так взял ночью и сбежал, выбрав себе весьма незавидную судьбу. Если доберется до своих, то они же и прибьют за все хорошее. В лучшем случае. Потерю командующего корпусом они вряд ли смогут спокойно переварить.
Чех и поляк тоже остались. И если ситуация с чехом понятна – куда ему деваться-то с подводной лодки? То обстоятельства перехода поляка под руку Максима выглядели довольно занятные.
Немцы очень хорошо показали, как его грузовик может в любой момент стать государственным. И хорошо если это хоть кто-то, хоть как-то пообещает компенсировать его утрату после войны. В любом случае, его бизнес накрылся «медным тазом».
И оставалось только определиться со своей дальнейшей судьбой.
Можно было действительно, как Максим и советовал, податься к семье. Но он поручика не обманул – у супруги была своя небольшая пошивочная мастерская. И на хлеб с маслом и ей, и дочери вполне хватало. А если продать грузовик, пусть и за часть цены, и переслать им эти деньги, то совсем хорошо станет - не пропадут.
Раз ситуация с семьей была вполне решена, то чего же он хотел лично для себя? Ничего сильно сложного или хитрого. Дело в том, что три года назад он уволился в запас ефрейтором из пехоты, отслужив срочную службу. И теперь был абсолютно уверен, что его призовут как запасника первой очереди. Судьба его при таком раскладе будет очень проста – служба нижним чином в пехоте. В лучшем случае, при величайшем везении, унтером.
Здесь же, в команде этого человека, его ждала либо быстрая смерть, либо такая же быстрая слава и успех. Да, Максим был псих и безумец со качественно отмороженным «скворечником». Однако, как это странно не звучало, «головы не терял». Ян насмотрелся на его «чудеса» в тылу немцев. И понял – быть рядом с ним очень опасно. Но это шанс, который дается только раз в жизни. И поляком сложно было не согласиться - не каждый поручик берет «на шпагу» генерала.
Поэтому он и остался. Войны ему все равно не избежать. Так почему бы не выбрать более удачное место службы? Конечно, есть приличный шанс того, что отряд расформируют, а «контуженного поручика» комиссуют. Но Ян был уверен – «из этого казино так просто не уходят». И просто так это все не закончится…
Урегулировав вопрос со своими людьми Максим направился «вставать на довольствие». Дороги он не знал, конечно, но «язык до Киева доведет». Главное не стесняться спрашивать.
И тут случилось ЧП.
Генерал-то приказал, да только приказ его ни до кого не довели из исполнителей. Поэтому ни корма выдавать, ни форму для добровольцев, ни прочей амуниции ему не стали. Более того – наорали, оскорбив.
Офицер, «сидящий на раздаче», формально был в том же звании, что и Максим. Но вел себя крайне нагло и самоуверенно. Ведь от его благосклонности многие зависели. Ведь выдавать амуницию и обмундирование можно по-разному. А уж продовольствие, и подавно. С такими людьми обычно не ругаются.
Понимал ли этот деятель, что странный поручик пришел не просто так? Скорее всего да. Но приказа он не получал. Так что прав выдавать имущества не имел. И формально был прав всецело и полностью.
Но вот беда. Максиму требовалось и продовольствие, и обмундирование, и амуниция. Попытался продавить криком. Не помогло. Мало того – стойкий «раздающий» парочку бойцов позвал и начал встречно угрожать. Видимо опытный.
Наступил тупик конфликта, при котором обе стороны правы. По-хорошему бы Максиму явиться в штаб корпуса и выправить бумажку о постановке на довольствие и его, и его людей. Но дело это не быстрое и не простое. У него же документов нет. На кого что выписывать? На предъявителя? А установление личность – та еще процедура, особенно в эти дни. Могут пройти недели, а то и месяцы, пока документы выправят. То есть, приказ генерал дал, а как его выполнять – не ясно. Да и офицер, сидящей на раздаче полностью прав – выдавать продовольствие, обмундирование и амуницию первому встречному, по меньшей мере, глупо. Его за это по головке не погладят. Да и по голове тоже.
Грубо говоря, Максим был поставлен между выбором: или кормить и снаряжать своих людей за свой счет, или силой взять то, что нужно. И он ударил. Хорошо так. С подшагом и разворотом всего корпуса пробил в челюсть своему визави. Тот такого поворота не ожидал, так что принял кулак со всей своей любезностью и страстью. Ну и выпал в осадок, энергично захлопнуть ротовую щель.
А потом, пока два бойца поддержки хлопали глазами, Максим вытащил пистолет и начал отдавать им приказы. Одновременно с тем разоружив и связав оппонента. На всякий случай.
После такой демонстрации его вполне охотно послушались. Ну а что? Вооруженный псих. За его спиной десяток вооруженный солдат. А на «хозяйстве», обычно, сидят не самые боевитые личности, которым не с руки в драки встревать. Тем более такие, где их побьют.
Десять минут – и все, что поручик требовал, принесли. Да надлежащего качества, не вызывающего никаких нареканий. Рисковать ребята не стали и сразу сделали все, как надо. А потом по требованию офицера тщательно записали в журнал выдачи перечень выданного имущества. Максим его внимательно прочитал и подписался. Как мог. Главное, чтобы все честь по чести оформить…
Резкий и дерзкий поступок.
И он не замедлили сказать. Двух часов не прошло как к его колонне прискакал какой-то упитанный капитан с десятком солдат и начал орать. И довольно изыскано, перемежая русский мат французскими выражениями.
- Васков, - громко произнес Максим, когда тот, наконец, замолчал, раскрасневшись, - распорядись принести попить. Не видишь, господину капитану нужно горло промочить.
- Что вы себе позволяете?!
- А вы? Господин капитан, у меня прямой приказ генерала Артамонова. И я его выполнил. Вы хотите его оспорить?
- Сдайте оружие! Вы арестованы!
- Отряд! К бою!
- Что?! – Выкрикнул взахлеб этот капитан. Однако дальнейшие события его выбили из колеи. Бойцы стремительно рассыпались по нарезанным им позициям, и приготовились к перестрелке, наведя на капитана и его людей не только с свыше полутора десятков «стволов» индивидуального оружия, но и три станковых пулемета.
- Господин капитан, - холодно произнес Максим. – Я получал приказ от его высокопревосходительства и все мои людей его слышали.
- Но… - попытался что-то промямлить капитан, смотря как завороженный на дуло станкового пулемета, направленное ему прямо в лоб.
- А вот вы, господин капитан, и ваши люди, ведете себя подозрительно. Может быть вы служите Кайзеру и имеете приказ всемерно нарушать снабжение воинов Его Императорского Величества?
- Что?! Нет!!!
- Я вынужден вас арестовать и проводить до гауптвахты.
- Да что вы себе позволяете?!
- Сдайте оружие, - холодно произнес Максим, после чего достал свой «Парабеллум», передернул затвор, и продолжил: - Или я буду вынужден применить оружие.
- Вы пойдете под трибунал!
- Отряд! Слушай мою команду! По предателям Отечества, короткими очередями…
- Нет!!! – Взревел капитан, побледнев до последней крайности и спешно начав отстегивать ремень, на котором крепилась кобура для револьвера.
- А ваши люди?
- Сложить оружие! – Рявкнул капитан. И бойцы охотно подчинились. Земля слухами полнится. И они уже были в курсе, что это за отряд такой. Люди болтали невероятное. Настолько, что сталкиваться с ними не было никакого желания. Вообще. Даже теоретически.
После этого арестованных связали, сформировав вереницу, которую Максим с десятком бойцов и повел к штабу корпуса. Сдавать. Прихватив заодно запрошенный рапорт, заявления на зачисления в добровольцы, представления к наградам и прочее. Да-да. Поручик не забыл на всех своих подчиненных выписать представления к наградам. Даже на бывших пленных немцев, оформив их заявление задним числом и показав в представлении то, как они самоотверженно сражались с превосходящим противником. Прям не люди, а герои-любовники. Причем он делал хитро – писал не по совокупности, а по каждому эпизоду, которых хватало. Так что на два-три солдатских креста Георгия большая часть его бойцов вполне могла рассчитывать. При удачном стечении обстоятельств, конечно.
Себя только обделил. Но оно и понятно. Он же не Брежнев, себе награды выписывать. Да никто и не поймет.
В штабе корпуса был сущий тарарам. Сведения, привезенные Максимом, поставили всех на уши прямо с вечера. Вот на них все и гуляли. Так что генерал Максима принять его не мог. Не до того. Слишком много дел. Поэтому поручик, не сильно расстроившись, передал адъютанту запрошенный Артамоновым рапорт и прочие документы. А потом вывел на улицу:
- Вот! – Указал он адъютанту генерала на арестованного капитана со товарищи. – Красавцы. Пытались помешать выполнить приказ его высокопревосходительства.
- Серьезно? – Удивился адъютант, прекрасно узнав капитана интендантской службы.
- Серьезней некуда. Его человек отказался ставить на довольствие моих людей. А приказ Леонид Константинович дал вполне определенный. Вредителя я разоружил. Так этот попытался за него вступиться. Дескать, никак нельзя приказ генерала выполнять. Это ведь всего лишь генерал. И ему он не указ.
- Да что вы такое говорите?! – Взвился капитан.
- А вы что, слов своих не помните? Мои люди все слышали. На будущее старайтесь думать, что вы кричать. Тем более матом. Честь имею, - козырнул адъютанту Максим и повел своих людей к расположению отряда.
Уходя он заметил, как этот штабной офицер потер лицо и тяжело вздохнул. Отпустит капитана. Безусловно отпустит. И дело замнет. Ну да и черт с ним. Максим уже понял – сидеть в тылу ему просто опасно. Что ни день, то чудеса. Поэтому, вернувшись к отряду, свернул его и выступил всей автоколонной к ближайшему городу.
Генерал под свое командование его не брал. В подчинение никому не назначал. Да и вообще – ему даже приказа оставаться на месте и сдать трофеи не поступало. Артамонову не до того, а его офицеры, откровенно закапывались в том бардаке, что вокруг творился. Так что, уход автоколонны не являлся нарушением даже гипотетически.
Городок встретил их оживленной толчеей.
Новости о том, что русский корпус отступает, уже добрались сюда и народ волновался. Кто-то готовился спешно уходить, не желая попадать под немецкий сапог. Кто-то напротив, активно злорадствовал, поливая помоями русскую армию. И так далее. В общем, все как обычно – обыватели развлекались. Однако Максима Федоровича же они совершенно не интересовали. Это была Польша и практически в каждом поселении имелись еврейские общины. Их-то он и искал.
И вот, проезжая по одной из улиц, он увидел вывеску портняжной лавки. А рядом, на скамейке сидел мальчишка в кепи и жидкими пейсами, свисающими по щекам. Грузовик остановился. И поручик, спрыгнув, направился именно к этому съежившемуся комочку человека. Видимо офицеров он побаивался, хотя и не убежал.
- Мужчина, - начал Максим, обращаясь к подростку, как взрослому, чтобы польстить его самолюбию. – Не подскажешь, где в этом славном городе можно продать печатные машинки и писчую бумагу? Что посоветуешь? – Произнес он, внимательно смотря на ошалевшие глаза мальчика. – Понимаю. Любой труд должен быть оплачен. – Кивнул поручик и дал парню монетку в пятнадцать копеек.
Этот жест резко облегчил ситуацию. Парень посмотрел на монетку, несколько секунд подумал, а потом расправил плечи и очень серьезно произнес:
- Я спрошу.
После чего вскочил и резво нырнул в лавку. Минуты не прошло, как на ее пороге появился мужчина лет тридцати.
- Ваше благородие, - произнес он, кивая. – Могу я чем-нибудь помочь господину поручику?
- Мне нужен добрый совет, дружище, - улыбаясь, произнес Максим. – Видишь ли. Мои автомобили плохо едут. Перегружены. Мне бы хотелось найти место, где их можно разгрузить. К взаимной выгоде. Да еще и оставить одну. Вон ту, - указал он на Даймлер Яна.
- Ой-ой-ой… как нехорошо получилось. И чем же таким тяжелым их привалило?
- Разным. Есть печатные машинки с немецкими литерами. Есть писчая бумага. Много чего есть… немецкого. Эти уважаемые люди щедро поделились с нами ценными вещами.
- Вот как? А говорят, что они очень прижимистые.
- Врут. Все врут. В наши дни никому верить нельзя. Мне можно.
- Таки и врут?
- Это останется между нами?
- Конечно!
- Видите вон тот замечательный Дюпон?
- Прекрасный автомобиль!
- Еще пару дней назад он возил известное место очень уважаемого германского генерала. Но сегодня на нем езжу я. Подарил. От чистого сердца подарил.
- Подарил?
- Конечно. Когда в плен сдавался, тогда и подарил. Но тсс-с-с… пусть это останется между нами.
- Как можно? Само-собой! Вы позволите? – Спросил владелец портняжной лавки, проходя к автомобилю. – И что, вы не стреляли?
- Ну что вы? Я воззвал к совести господина генерала, и вы знаете - она откликнулась.
- Совесть? У генерала?
- Так я позвал ее со всем уважением… наведя три пулемета.
Еврей улыбнулся. Подумал с минуту. И заявился.
- Ваше благородие даст мне пятнадцать минут?
- Да.
- Пройдете в дом?
- Нет, спасибо, не хочу смущать семью…
Разговор продолжился ровно через пятнадцать минут. Владелец лавки за этот небольшой срок таки притащил местного раввина. И понеслось… точнее понеслись, торги. Потому уже раввин пригласил уважаемых людей с деньгами и интересами. Пары часов не прошло, как дело было сделано. Трофеи удалось удачно обменять на наличность, поступившую в кассу отряда. За исключением суммы, вырученной от продажи грузовика Яна. Ее тот забрал себе в полном объеме и перевел жене. Благо, что банковское отделение в этом небольшом городке было в наличии.
Потом отряд заглянул в местную комендатуру, оставив в подарок генералу Артамонову два грузовика, Форд Т и два легковых автомобиля. Для отряда в двадцать семь человек эта кавалькада была избыточной. А уходить просто так, без прощального подарка, казалось не вежливо.
Заглянули на телеграф. Отправили провокационную телеграмму генералу Ренненкампфу. Ну как провокационную? Коротко и по существу изложив обстановку, избегая советов и наставлений. Пусть сам думает. Не маленький. А потом, закупившись на местном рынке свежими продуктами питания, отбыли в уютную рощицу достаточно далеко от города. Да выезжая не прямо, а сделав простенький крюк - поехали на восток, но, ушли на запад. Благо, что дороги в этих краях имелись и были не самые плохие.
Остановились. Выставили посты. Развели в ложбинке костерок, дабы пожарить мясо и вкусно покушать. Поручик хотел хорошо, вкусно и сытно накормить своих людей, поднимая им настроение. А заодно нормально отдохнуть. И даже вздремнуть. Ночь им предстояла тяжелая…
Посттравматический синдром, вкупе с изрядным нервным напряжением, отражались на нем довольно погано. Меньше чем за сутки он умудрился ввязаться в несколько отвратительных инцидентов.
Сломал нос и унизил какого-то князя на дороге. За дело, но это уже не суть. Избил поручика из-за неукоснительного соблюдения им своих обязанностей. А потом, фактически, ограбил армейский склад. Разоружил и унизил капитана интендантской службы. Не меньшие вопросы вызывало самовольное зачисление в Русскую Императорскую армию четырех немецких военнослужащих и чеха, а также мобилизация военнообязанного поляка.
Продажа трофеев его практически не волновала. Да, обычно поступали не так масштабно, но он и не себе в карман положил эти деньги. А в кассу отряда. Так что, формально, ничего страшного не произошло. Тем более, что интендантская служба им теперь не помощник – вон как приняли. На фоне того инцидента никто и слова не скажет. Он командир и он должен кормить своих людей, изыскивая все подходящие возможности.
Как там все повернется – Бог весть. Может быть и под суд отдадут, в крайнем случае. Но и там вряд ли казнят или сошлют на каторгу. Так как набедокурил он скверно, но не так, чтобы очень. Худшее к чему его смогут приговорить – разжаловать в рядовые. Но и то - при каком-то совершенно чудовищном невезении. Чай на улице не революционный беспредел и истерия шпиономании только-только начинает набирать обороты. Максим ведь прекрасно знал, что первого человека казнят под ее соусом только весной 1915 года по обвинению, выдвинутому в феврале того же года. Так что – пока он может дышать спокойно.
Конечно, остается еще скользкий момент, связанный с его статусом. Но тут, как это ни странно, его поведение было скорее в руку, чем под хвост.
Дело в том, что драки между офицерами в Русской Императорской армии были если и не повседневностью, то вполне рядовым, обыденным явлением. Особенно среди молодых да горячих. И не только в рукопашную ходили, но и дуэли со смертельным исходом случались. Да чего уж говорить? Ведь нынешние командующие 1-ой и 2-ой армии генералы Ренненкампф и Самсонов в Русско-Японскую войну прямо на вокзале Мукдена, прилюдно устроили крепкую кулачную драку, предварительно наорав друг на друга. И ничего. С обоих как с гуся вода. Только уважения добавило. Дескать хоть и в возрасте, а удали молодецкой не растеряли.
Цирк и бред? Может быть. Но тут нужно пояснить, что в Русской Императорской армии практиковалось так называемой «цуканье» в офицерской среде. То есть, глумление и разного рода оскорбительное поведение, ведущее к регулярным потасовкам. Считалось, что это закаляет характер офицеров, отфильтровывая морально и физически слабых.
Так что, буйное и, в какой-то мере, провокационное поведение промеж себя было вполне характерно как для слушателей военных училищ, так и молодых офицеров. И Максим прекрасно вписывался в образ молодого офицера. Таких привычек просто негде было больше обрести. А если к этому добавить фактор тяжелого нервного напряжения и декларируемую контузию, то от его чудес можно просто отмахнуться как от безделицы. Он вел себя вполне прилично, грубо, но прилично. Бывали кадры и похлеще, на фоне которых Максим мог показаться застенчивая девица.
Вот как-то так. Изящная «белая кость» старого русского офицерства оказалась весьма далека от того идеала, в который пытались ее облачить эмигранты после 1917 года. На деле, оно, как и со средневековым рыцарством, было все сильно прозаичнее и суровее, да под слоем грязи и говна, без которых ни одна война не обходится.
Да, конечно, можно было вести себя мягче, скромнее. Но поздно пить боржоми, коли почки отвалились. В любом случае, задерживаться в расположение слишком уж мутного генерала Артамонова Максим не считал правильным.
