Вечером в четверг мы привели себя в порядок. Попудрили волосы, повязали новые галстуки. Почистили камзолы, особенно воротники и лацканы: не дай бог волосок прилип или чешуйка перхоти. Критически осмотрели друг друга и достали из матраса все наше состояние. Игроки должны были собраться в семь часов, в заказанной Карстеном Вика-ре задней комнате ресторана «Терра Нова» в Вилочном переулке. Когда-то этот кабачок был открыт для всех желающих, а теперь – только для моряков и постоянных гостей.

Без четверти семь мы вышли в переулок. День выдался очень жаркий, над мостовой дрожало призрачное марево. Мы то и дело оглядывались – не давало покоя содержимое кошеля Сильвана. А вдруг из-за угла выскочит разбойник, и мы лишимся всего нашего капитала? А ему наверняка хватит на всю жизнь. У разбойников жизнь недолгая.

Но страхи оказались напрасными. Блок представил нас Карстену и не удержался – заговорщически подмигнул в сторону «кролика» – средних лет немца в дорогом камзоле и со свисающей из жилетного кармана толстой золотой цепью.

Всем предложили вина, а потом беспрерывно кланяющаяся служанка пригласила пройти в заднюю комнату. Не успел я переступить порог, в мою грудь уперлась рука Карла Густава Блока.

Он покачал головой:

– Попрошу вас… Только игроки. Можем спугнуть дичь: вдруг он подумает, что кто-то из-за спины заглядывает в его карты.

Я переглянулся с Рикардом, он уже занял указанное ему место за ломберным столиком.

– Все хорошо, Кристофер. Подожди меня в кабачке «Заползай!», как закончим – сразу приду.

Что мне оставалось делать? Я пожелал господам хорошей игры и повернулся на каблуках.

В трактире «Заползай!» напротив банка веселье было в самом разгаре. Толстый дядька с малиновым носом водил красным смычком по струнам видавшей виды виолончели, а ему вторил лысый напарник на деревянной флейте. Должен признаться: ансамбль превосходный. Я присел за столик и понял, что вовсе не тоскую в одиночестве. Музыка – вот что мне было нужно. Подошел к трактирщику, дал ему двенадцать шиллингов и попросил служанку наполнять кувшин данцигером, как только она приметит, что пиво кончается.

Мною завладело странное настроение. Обычно, когда я выпью, радость переполняет меня до краев, голова кружится, словно в бесконечном вальсе. Но не в этот раз. В этот раз было по-иному. Наверное, все из-за той изуродованной болезнью печени в животе покойника, которую показал мне профессор Хагстрём. Я стал внимательно приглядываться к моим собутыльником, к женщинам и мужчинам. Похотливый ненатуральный смех, желтые зубы, серые рыхлые лица. В зеркале на стене я увидел и собственное отражение. Нет, я еще молод, белая кожа, тонкие, красивые пальцы. Я на них не похож, подумал я, но в ту же секунду меня поразила отменно неприятная мысль: да, пока не похож. Пока. Но буду похож. Никакое заклятье не защитит меня от медленного разложения плоти. И нос станет похожим на гроздь красного винограда, и брюхо вырастет, и разрушится печень, как у того бедняги.

И тут я дал себе слово: я такого не допущу. Возьму свою половину, сто риксдалеров, и потрачу их с умом. Верну Хагстрёму его двадцать риксдалеров, найму учителя французского языка, прочитаю учебник по хирургии. При экономной жизни на год хватит, и на крышу над головой, и на пропитание. И даже можно будет иной раз угостить моих товарищей, тех, кто вместе со мной будет осваивать неоценимое наследие Линнея, Шелле и ныне живущего великого старика Акреля.

Я посвящу мою жизнь истинному врачеванию, буду помогать людям, не делая разницы между богатыми и бедными, я не стану вымогать у больных деньги. Если к нашим берегам вновь придет война, я буду знать, что делать! Мы, я и мои братья по медицинскому искусству, обязательно найдем способ, как предотвратить эпидемии. Никогда больше осиротевшим детишкам не придется копать могилы в мерзлой земле, чтобы похоронить своих родителей. Буду постарше – женюсь, и мы с женой обязательно заведем ребенка. Я буду настоящим отцом, а не пьяным и злобным дебоширом. Никогда не ударю свое дитя. Мои малыши вырастут, ни в чем не нуждаясь.

Из задумчивости меня вывела свалившаяся на мой стол женщина – не удержалась в хороводе. Должно быть, я просидел довольно долго, потому что в трактире почти никого не было – все разошлись по домам. Сколько же сейчас времени?

Статный господин с орденом в ответ на мой вопрос достал из жилетного кармана часы на цепочке.

– Двенадцать, – сказал он заплетающимся языком. – Двенадцать часов ночи, – уточнил орденоносец, будто я мог подумать, что за дверью полдень.

Сильван еще не пришел. Наверное, решил, что я давно вернулся и лег спать, подумал я и пошел прямо домой.

Но нет, и там его не было. Я распахнул окно и высунулся – в комнате было очень жарко. Над заливом стоял ярко-белый король-месяц в окружении роскошных придворных звезд, а в спокойной воде еле заметно вздрагивало от случайной волны его отражение.

Я подвинул матрац поближе к окну и любовался этим зрелищем, пока не заснул, и уже никакие силы в мире не могли бы заставить меня открыть глаза.

Проснулся я с пересохшим ртом, весь мокрый, как моряк, потерпевший кораблекрушение, и никак не мог сообразить, который час. Наверняка глубокая ночь, потому что месяц проплыл уже довольно большой кусок своего еженощного маршрута. Прислушался, потрогал пол у камина – Рикарда не было. Поднялся и босиком вышел на лестницу – внизу стояло ведро с водой. Зажег свечу, чтобы не скатиться по ступенькам, и услышал какой-то странный звук. То ли человек, то ли кошка. Держа свечу в руке, спустился по лестнице и на последней ступеньке разглядел силуэт человека. Рикард Сильван стоял у самой двери и рыдал, слезы проделали темные дорожки на его напудренном лице. Красивый камзол в грязи. Я долго не мог вытрясти из него ни слова. Поставил свечу на ступеньку, обнял его и начал укачивать как младенца. И только тогда он выдавил из себя, прерываясь всхлипами:

– Это я, Кристофер… Это я был «кроликом».

Они надули нас, сестричка. И Карстен Викаре, и Карл Блок, и этот богатый немец из Померании, который оказался никаким не немцем, а таким же шведом из Стокгольма, как Рикард и я. Они нас надули, потому что ничем от нас не отличались. Мы обманывали всех вокруг, а сами оказались доверчивыми идиотами. Думали, мы одни такие умные. А эти картежники были никакие не дети богатых родителей, за которых они себя выдавали. Они были такими же нищими, как и мы. И как плотва для щуки в камышах, мы с нашей сотней риксдалеров и глупой жадностью стали для них легкой добычей. Они раздели Рикарда. Он-то думал, что проигрыш временный, что это тактическая уловка, и все понял, только когда они с издевательским хохотом начали делить его золото.

Когда он начал протестовать, его избили и выкинули на мостовую.

– Кристофер… – сказал Рикард и положил голову мне на плечо. – Мы проиграли. Когда придет время отдавать долги, нас посадят в тюрьму, и мы выйдем оттуда глубокими стариками. Остаток жизни нам предстоит провести в кандалах, прикованными к верстакам в мануфактуре.

Я промолчал, хотя все мое существо протестовало против такой жалкой судьбы.

Когда свеча погасла, фантазия начала ткать совсем другое полотно, и мне опять привиделись картины, которые радовали мне сердце, пока я ждал Рикарда в трактире «Заползай!».