Россия. Москва, Кремль. 27 августа 2020 года
Больше в Башкортостане — беспорядков действительно не было, по крайней мере, пока. Местные — похоже, что поняли свои ошибки. По крайней мере, я на это надеюсь…
В Москве же — мою миротворческую миссию заметили, и, похоже, что испугались. Позвонили из администрации Президента — Бельский хотел меня видеть.
В Москву я опять летел с пересадками — через Нижегородскую и Владимирскую области. И ту и другую — я так же знал, по ранним делам.
Рассказывать особо нечего, обычные визиты с взаимным прощупыванием и попытками понять, кто и на что готов. Замечу только одно, общее — вот я, русский, и там — тоже русские. Но мы разные. Почему?
Черт его знает…
Разные — в отношении к риску, в готовности делать что-то новое. Может, я ошибаюсь — но русские Урала и Сибири внутренне сильнее и намного. Не знаю, с чем это связано — может, с тем, что весь центр «высасывает» Москва, забирая к себе тех, кто готов рисковать — ведь переезд это уже риск, верно? А может с тем, что многие века из центра России на Восток шли самые жёсткие, самые пассионарные, те, кому нечего было терять, и кто был готов на все. Это сложно объяснить, я и браться не буду — но уральская закалка существует, и сибирская тоже. А вот центр… Россия сильна рубежами. Богатый, хлебосольный юг России с Сочами, Краснодаром, жемчужиной в короне — Ростовом. Космополитический, просто политический, туристический и деловой Питер с окрестностями, западные области, ориентированные на Украину, Беларусь, Запад. Нефтяное, промышленное, сельскохозяйственное Поволжье, целая россыпь стальных уральских городов, становой хребет Державы. Поднимающаяся на сотрудничестве с Китаем Сибирь, хлебный Алтай, портовый, контрабандный, работающий с Китаем, Японией, Кореей Владик — Владивосток. А что такое центр? На ум приходит только одно слово — провинция, к сожалению.
И что с этим делать — непонятно.
В Москве — ситуация ощутимо ухудшилась с того самого времени, когда я тут был крайний раз. Шли митинги, причём разные — где коммунисты, сталинисты, где демократы. Там, где демократы — среди российских флагов затесались и украинские — ставшие символом сопротивления…
Все были против, и никого не было «за». То есть, вменяемой программы, которая могла бы объединить всех — не было. Вообще, нормальная альтернативная программа была у коммунистов — но возвращаться к пустым полкам и разрешениям на выезд — мало кто хотел. К тому же — они попытались «причесать» свою программу и теперь правые обвиняли её в том, что она слишком левая, а левые — в том, что она слишком правая, без экспроприации экспроприаторов. Митинги шли, словеса лились, и мало кто что понимал — но над всеми витало «так больше жить нельзя!». Очень опасный момент, потому что следующая мысль — «хуже уже не будет» — а потом осознание того, что будет, причём ещё как! Мы уже это проходили. И теперь — похоже, пошли на второй круг…
Я сделал кое-какие распоряжения, подписал бумаги. Новые зловещие признаки — стали менять доллары из-под полы, а в обменниках — теперь долларов не было. Это признак того что доллары аккумулируют и вывозят — бизнес начал голосовать ногами. Банки пока со скрипом, но работали, правда, меня эти проблемы не касались — мои дела велись в дочке одного из самых известных банков Сити, причём лимиты на риск меня не касались.
Такова была цена предательства.
В Кремле были новые признаки беды. Например, открыто стоял бронетранспортёр, около него — были солдаты Кремлёвского полка. Там дальше был постоянный митинг — после того, как Бельский решил вынести из Мавзолея труп Ленина — коммунисты установили там круглосуточный пикет.
Очень своевременное решение.
В приёмной Бельского было накурено. Меня заставили прождать больше часа, не знаю, специально или нет.
Увидев Бельского я… я просто его не узнал поначалу. Ведь он приходил в власть молодым, его даже человеком среднего возраста назвать было трудно. У него была красавица жена модельной внешности, хорошая улыбка, и он реально мог заводить публику. Теперь передо мной был человек, постаревший лет на пять — семь, с упрямыми складками возле рта и проседью в волосах. На сей раз он не вышел мне на встречу, не предложил кофе и даже не пересел за столик, чтобы подчеркнуть — пусть и символически — наше равенство. Вместо этого — он остался за своим столом, и указал мне на место за столом приставным.
Но мы не гордые. Посидим…
Бельский раскрыл какую-то папку.
— Удивительные вещи мне о вас рассказывают, Владимир Иванович…
…
— Например, вот, ваш визит в Казахстан. Доложите?
— Охотно. Урал — просто обречён на сотрудничество с Казахстаном по всем направлениям. Мы заинтересованы в участии в казахстанских проектах свободных экономических зон, в частности в Астане и Алма-Ате. Казахстан готов в течение семи лет закупать наши электропоезда для полной замены устаревших на железнодорожных узлах, прежде всего в Астане и Алма-Ате. И вагоны — мы поставим туда современные грузовые вагоны с увеличенным межсервисным пробегом. Часть сделки будет оплачиваться бартером — через поставки электровозов с предприятия в Астане и поставками зёрна — но продукцию из него мы будем делать уже сами. Казахстан готов предоставить решим наибольшего благоприятствования нашим мясникам и птичникам — мы строим промышленные комплексы, а они обеспечивают нас дешёвыми кормами. Казахстан готов закупить у нас услуги по нефте и газосервису, в большей части отказавшись от услуг международных нефтесервисных компаний…
— Ваши услуги нефтесервиса? — перебил Бельский
— Мои — хладнокровно подтвердил я — кроме того, Казахстан заинтересован в сотрудничестве по линии оборонной промышленности. Сейчас не лучшее время — но у них фактически срывается контракт с южноафриканцами. Те построили им сборочное производство бронетехники, но она не проходит испытаний Минобороны. Речь может идти о том, что Уралвагозавод может разработать специально для Казахстана унифицированное семейство тяжёлых колёсных боевых машин, в том числе с танковой пушкой, а Казахстан — в течение десяти — пятнадцати лет проведёт перевооружение. Условия страны таковы, что…
— Кстати, про танковые пушки…
…
— ФСБ докладывает, что вы договорились о неких поставках. С советских баз хранения.
Бельский перелистнул материалы в папке.
— Кроме того, вы заказали одну тысячу пулемётов калибра двенадцать и семь, с поставкой в течение года с предприятия в Уральске. Из них пятьсот в пехотном и пятьсот — в тумбовом, морском варианте. Помимо этого — Казахстан выступит конечным покупателем в закупке боевых патронов в Узбекистане. Специалисты с Казахстана — участвуют в восстановлении производства пулемётов в Златоусте и патронов в Юрюзани. Вместе с китайцами.
…
— Зачем морской вариант? — спросил Бельский
— Он ставится на машины. Морской — он только по названию.
— И вы кроме этого, просите перевести производство из Тулы в Златоуст. ФСБ насчитало, по крайней мере, три линии ваших контактов по вопросам закупки оружия. Казахстан, Китай, Узбекистан.
…
— Зачем это вам? — спросил Бельский
— Затем, что я не могу чувствовать себя в безопасности. Затем, что вы здесь — а я там. Я не уверен, что Россия сможет защитить меня там.
— Вы превышаете свои полномочия — сказал Бельский — что будет, если каждая губерния будет закупать оружие и боеприпасы?
— Возможно, будет неплохо. По крайней мере, это будет значить, что они готовы сражаться.
— Сражаться — с кем?
— Почему «с кем»? Может, для начала задаться вопросом «за что?»
Бельский молчал минуты две. Потом заговорил
— Вы, как предприниматель, не можете не понимать, что предыдущая политика войны со всем миром на внешнем фронте и затыкания ртов на фронте внутреннем — зашла в тупик. Вы не первый губернатор, с которым я встречаюсь за последние недели. И всем я задаю ровно один и тот же вопрос — вы готовы взять на себя ответственность за срыв реформ? За срыв того пока минимального взаимопонимания, которое удалось установить с Западом и которое пока базируется только и исключительно на надеждах Запада на то что у нас все получится?
— Можно вопрос? Только честно.
…
— Зачем вы отделили Кавказ?
— Кавказ…
…
— Вы не хуже меня понимаете, что Кавказ это не Россия. Удерживать его силой — было бессмысленно, как в своё время бессмысленно было силой удерживать Польшу — стало только хуже. В составе одного государства не могут быть народы, которые столь явно ненавидят друг друга. Кроме того — Кавказ всегда был глубоко дотационен и…
— Вы понимаете — перебил я — что Кавказу некуда деваться, кроме как начинать набеги на нас…
— Этого мы не допустим. Международное сообщество заинтересовано не меньше нашего в недопущении попадания Кавказа под власть террористов…
Бельский ещё что-то говорил — а я сидел и думал про себя — какой идиот. Если бы он сказал, что это тактическое отступление с целью замкнуть весь взрывной потенциал Кавказа сам на себя я бы понял. Хотя и это — была бы ошибка…
Но он был просто идиотом.
Похоже — с горьким чувством на душе заключил я — те из наших либералов, которые мотаются по заграницам по всяким лидерским курсам — нахватываются по верхам, а потом — становятся лёгкой добычей. Вот и этот тоже. Ну что можно дать на курсах политических или демократических лидеров за несколько недель? Я скажу вам что — технологию. Технологию — но не идеологию. Научить «как» гораздо проще и быстрее, чем научить «почему». Чтобы понять «почему» — надо иметь хороших английских друзей, которые «вхожи», получать приглашения в правильные места и внимательно слушать. Годами. Это как английский газон — его надо подстригать и поливать триста лет, а не один месяц.
Грубейшая ошибка — считать, что Запад уважает принцип территориальной целостности и неприкосновенность границ по каким-то там хельсинкским соглашениям. Бред это все. Запад считает, что есть некий естественный ход мировой истории, некое её течение. И мы, люди, политики — мы ничего не можем с этим поделать, мы можем смиренно подчиниться и не более того. Если нет… в западном политическом словаре есть термин «rouge» — непокорные. Так обозначают страны и политических лидеров, которые противятся естественному ходу истории, и потому «должны уйти». Как люди, так и страны.
И в нашем случае — считается, что магистральный ход истории — это постепенное распространение еврозоны на Восток. Мы этому не подчинились, причём дважды — в Грузии и Украине. Значит, мы rouge и должны уйти.
Уйти как страна.
Запад кстати не считает трагедией территориальный развал — причём, как развал СССР, так и не будет он считать трагедией территориальный развал России. Там живут и мыслят совсем по-другому: Англия, например, всерьёз рассматривает возможность отделения Уэльса и Шотландии для того, чтобы в одиночку получать дивиденды от Лондона, глобального мирового хаба. А что запросто. Там это легко — торговать будут по-прежнему, все вступят в ЕС и границ не будет. Вон, Чехия и Словакия разделилась — и ничего. Парадокс — но европейцы считают, что развал Югославии, в конце концов, привёл к… благу! А что? В конце концов, все осколки Югославии вступили в ЕС, согласились открыть границы, ввести единую валюту и подчиняться общим правилам. И зачем эти дураки гибли, воевали, пытались спасти страну, умирали под бомбами. Можно ведь было просто покориться естественному ходу истории, верно ведь.
Только Бельский… знаете, он ведь тоже наш. Заражённый всяким бредом про демократию — но тоже наш. Вся набранная с миру по нитке ахинея про естественный ход истории, про право наций на самоопределение — сидит неглубоко, а глубоко — сидит впитанный с молоком матери, усвоенный с десятками сказок и книг образ РУССКОГО. Воина. Победителя. Собирателя земель. Который всегда держал своё государство и устанавливал в нем свои правила. Эта разорванность… потому он и мечется. Он отделил Кавказ, видимо что-то заранее зная о дестабилизационных планах Запада и решив сыграть на опережение, пожертвовать менее ценным — Кавказом. Только тем самым — он не решил проблему сепаратизма — а спровоцировал его новые проявления. И мы от Кавказа никуда не денемся. В горах жить неуютно, рождаемость большая. Сначала будут спускаться с гор в Ставропольский край, Ростовскую, Краснодарскую область — будут, никакая стена не остановит. Кто-то будет овец пасти, кто-то закят собирать.
Потом Косово. Которое Запад признает просто по исторической необходимости. Потому что они пришли, они уже здесь, им нужна земля чтобы кормиться — а у русских много, могут и отдать. У русских всегда — будет много, в глазах Запада.
— … Владимир Иванович.
…
— Вы меня слушаете?
— Да, конечно.
…
— Алексей — спросил я, без разрешения переходя на «ты» — вы меня сепаратистом считаете?
Бельский не нашёлся, что ответить. Пора идти с козырей. Я улыбнулся, делая главную в жизни ставку
— Сто миллионов.
— Простите? — не понял Бельский
— Сто миллионов долларов. Лично вам. В любом банке мира на Западе.
Бельский побагровел. Затем побледнел
— Это что, шутка?
— Это не шутка. И вы знаете, что у меня такие деньги есть. Это взятка.
…
— За то, что вы уйдёте. Тихо и без лишнего шума. Покинете страну. А следующим президентом России — становлюсь я…
* * *
Из Кремля я вышел… да нормально я вышел. Вышел, сел в машину и уехал. Не того замеса Бельский чтобы приказать меня арестовать. Или пристрелить.
Не того.
* * *
Вечером, уже в самолёте, летя в Казань — я подводил промежуточные итоги.
Дело в том, что согласно Конституции Российской Федерации — в случае отсутствия или недееспособности Президента Российской Федерации — его пост замещает председатель правительства. То есть — премьер-министр страны. Понятно, что он должен досрочно назначить президентские выборы. Но только в том случае, если в стране не введено чрезвычайное положение.
В этом случае — выборы в стране не проводятся.
Первый транш — десять миллионов — Бельский получает, когда вводит ЧП. Двадцать — когда назначает меня премьером. Оставшиеся семьдесят — когда отваливает.
Надо сказать, что Бельский сглупил и в этом — когда он назначит меня премьером, мне проще будет его убрать. Скажу честно — если его повесить на Красной площади в присутствии толпы — будет общенародный праздник. И семьдесят миллионов сэкономлю.
За это есть серьёзные аргументы и помимо денег. Первое — нельзя живым отпускать того, кто разбазарил хоть пядь русской земли. И публичная жестокая казнь — будет назиданием не только тем, кто мечтает о «свободных республиках» и прочей хрени, но и будущим поколениям. Второе — если отпустить Бельского живым — он далеко не уйдёт, обоснуется на Западе. И будет рупором либеральной оппозиции — которой я намереваюсь спуска не давать. И вопрос даже не в том, кто будет слушать его здесь. Вопрос в том, кто будет слушать его там. Березовский, Закаев, Ходорковский — их слушают. Они — никем в России не признанный, но признанный на Западе голос России, российского общества. Не хватало ещё и Бельского в эту компанию.
Вот только я обещал. Обещал Бельскому, заключил с ним соглашение — в котором не предусмотрено его убийство. А я привык выполнять обещания. И обещал сам себе — что не буду больше убивать. Хватит. И почти двадцать лет — я держу своё обещание.
И вообще — стоит ли начинать правление с физической расправы с предыдущим правителем? Кровь… она ведь такая, после того как один раз пролил её — дальше делать это все проще и проще. Одного казнили. Потом другого — а как не казнить? Потом третьего, четвёртого… и пошло — поехало. А вот уже и тридцать седьмой год на пороге — думаете, мы сильно отличаемся от тех, кто писал доносы и требовал «раздавить фашистскую гадину!»? Не… не сильно. Посмотрите на Украину, как быстро они скатились к доносам и крупным, оптовым смертям… всего полгода потребовалось. Полгода!
И я не хочу вести Россию прямиком к новому тридцать седьмому — даже если он позарез нужен для очищения страны. Не хочу… не ради этого иду во власть. Тридцать седьмой — этот грех с нами будет и сто лет спустя. И нет средств, чтобы искупить содеянное.
Мы в ответе за тех, кого расстреляли…
* * *
В Набережных Чёлнах — борт совершил промежуточную посадку. Тускло светился аэропорт… самолёты почти не летали. Зато теперь таможня у них есть. Своя, родная, татарская — а то как бы не привезли чего лишнего оккупанты. Ну и просто для самоуважения — у всех есть и у нас теперь есть. А то, что раньше по два раза в год летали, а теперь и один то не по силам — это ничего, перетерпим…
Вспомнил разговор пару лет назад с одним местным бизнером — он с жаром доказывал, что одного московского транспортного хаба недостаточно, и надо строить как минимум ещё один, в Поволжье, делать из не слишком занятого Бегишева крупный международный грузовой и пассажирский аэропорт на несколько республик сразу, с автобусами, с железнодорожным вокзалом, с рейсами лёгкой авиации… Вспомнил, и кулаки сжались
Через несколько минут — подскочил Рав-4, светлый. Один человек быстро вышел из него и поднялся на борт. Это Венер.
— Что за машина?
— Жены. Говори, чего звал
Вот, так. Ещё и государство своё провозгласить не успели — а уже страх. Да… не родятся на осинке апельсинки
— Я только что договорился с Бельским. Он уходит.
…
— Президентом становлюсь я. Сначала премьером, затем президентом. Бельский уходит. Я проплатил сто лимонов. Ты третий, кто это знает.
Венер, не стесняясь, присел рядом со мной в самолётное кресло, снял шапочку и почесал голову
— Зачем ты мне это говоришь?
— Затем, что когда я стану президентом, председателем правительства России станешь ты. И попробуй только пожаловаться, что ничего не решаешь. Я назначаю в правительство только силовиков — министра обороны, внутренних дел, директора ФСБ и СВР, министра по чрезвычайным ситуациям. Весь экономический блок на тебе. Бери людей, откуда угодно — банк Татарстана, Ак-Барс, твоя собственная структура. Мне плевать, кто и откуда это будет — русские, татары, евреи — даже лучше, если это татары будут. Но сделай так, чтобы нам снова платили предоплату за год вперёд…
* * *
В аэропорту Бегишево — мой самолёт был всего полчаса. Якобы для устранения технической неисправности. Затем — мы взлетели и направились домой, на Ёбург.
Зачем я это сделал? Во-первых — надо отвинтить детонатор от потенциально наиболее опасного, наиболее способного к сепаратизму региона — Татарстана. Если вторым человеком в стране станет татарин, а из Казани начнётся массовый переезд молодых и способных в Москву — это сильно ударит по позициям и Курултая и экстремистов. Заставит многих задуматься и оставит нациков и национальную интеллигенцию в изоляции. В конце концов — татарскую молодёжь мы точно ещё не потеряли.
Во-вторых — я верю в Венера. И не просто верю — я знаю, что он способный экономист и управленец. В конце концов, сам с ним работал сколько. И народ он приведёт грамотный — потому что знаю и обстановку у него, когда он ещё не был в правительстве. Он никогда не работал по принципу «ты начальник я дурак» и никогда не опускал людей. У него — не из-под палки работали.
Но силовиков — я оставлю себе. Потому что там нужны особо доверенные люди. Слишком много работы им предстоит. Очень много…
В третьих — надо создать в Татарстане и во всем Поволжье альтернативный центр силы, к которому могли бы примкнуть те, кто не русские — но при этом не желают отделения от России и националистической свистопляски у себя дома. Возглавлять этот центр должен кто-то авторитетный — но не из интеллигенции, та окончательно скурвилась, кто не свидомые — те белоленточные. Никакого иного пути кроме назначения «одного из них» на один из высших постов в государстве — нет.
Многое будет зависеть и от Бельского. Я ему не верил как человеку. Но верил в то, что сто миллионов — для него такая сумма, что за неё — он выйдет из игры.
* * *Информация к размышлению
Город древний, город длинный
Минарет Екатерины
Даже свод тюрьмы старинной
Здесь положен буквой Е.
Здесь от веку было тяжко
Здесь пришили Николашку
И любая помнит башня
О Демидовской семье.
Мостовые здесь видали
Марш победы, звон кандальный
Жены бедные рыдали
Шли на каторгу во след.
И фальшивые монеты
Здесь Демидов шлёпал где-то
И играючи за это
Покупал весь белый свет.
Гнил народ в каменоломнях
Из убогих и бездомных
Хоронясь в местах укромных
С кистенями под полой.
Конокрады, казнокрады
Все купцам приезжим рады
Всех мастей стекались гады
Как на мёд пчелиный рой.
Камнерезы жали славу
И вдыхаючи отраву
Подгоняли под оправу
Ядовитый змеевик.
Здесь меняли на каменья
Кто рубаху, кто именья
И скорбел в недоумении
На иконах мутный лик.
Мчали время злые кони
Лик истёрся на иконе
А царица на балконе
Бельма пялила в алмаз.
Наживались лиходеи
А убогие глядели
Как в года текли недели
И домчалися до нас.
Зря остроги и темницы
Душу тешили царице
Все текло через границы
За бесценок, за дарма.
И теперь в пустом музее
Ходят, смотрят ротозеи
На пищали и фузеи
Да на брошки из дерьма.
Город древний, город славный
Бьют часы на башне главной
Стрелки круг очертят плавный
И двенадцать раз пробьют.
Мы метал и камень плавим
Мы себя и город славим
Но про то, что мы оставим
Пусть другие пропоют.
А. Новиков "Город древний, город славный"
Неофициальный гимн Екатеринбурга и Урала в целом
Екатеринбург. 30 августа 2020 года
Но Дон-Кихот не теряет мужества. Его седые всклокоченные волосы развеваются по ветру. Глаза широко открыты, словно безумие и в самом деле овладело рыцарем. Голос его гремит, как труба:
— А я говорю тебе, что верую в людей! Не обманут меня маски, что напялил ты на их добрые лица! И я верую, верую в рыцарское благородство! А тебе, злодею, не поверю, сколько бы ты ни вертел меня — я вижу, вижу! Победит любовь, верность, милосердие… Ага, заскрипел! Ты скрипишь от злости, а я смеюсь над тобой! Да здравствуют люди! Да погибнут злобствующие волшебники!
Дон-Кихот
Каждая тайная игра — хороша сама по себе. Но рано или поздно — ей приходит конец…
Началом конца — были вооружённые столкновения в Москве. Они начались внезапно, но я во внезапность не верил. Сначала в Уфе внезапно начался межнац, а теперь в Москве началось.
Центральные телеканалы — гнали полную пургу. В Youtube были ролики городских перестрелок, горящие полицейские машины показывали якобы украинского снайпера. Национальные демократы, в рядах которых было немало бывших членов Единой России — похоже. пытались взять власть. Все походило на майдан наоборот, только без ярко выраженного центра беспорядков, и с оружием.
В первый день беспорядков — я целый день провёл в администрации области, висел на телефонах, пытаясь что-то выяснить. У нас ничего не было, Попов объявил усиленный режим несения службы было всего несколько выходок — но все они были быстро пресечены, и ни в одном случае не применялось оружие.
Обзвонил Омск, Тюмень, Курган, Томск, Уфу, Ижевск. Везде не говорили ни да, ни нет, все это походило на трещину в аквариуме. Вода льётся на пол, а рыбки — мечутся и не знают, как они дальше будут жить.
Это был четверг.
Заночевал я в здании администрации, а утром, прямо в столовой — мне сообщили, что в Москве не начался банковский день, РКЦ ЦБ РФ не отвечает. И я понял, что весь вчерашний день был так… детским лепетом.
Известие о том, что ММВБ тоже не открылась — ни валютная сессия, ни фондовая — я получил уже в Уральском отделении ЦБ. Мы только открылись — и нас попытались отключить дистанционно. Не знаю, откуда. К чему-то подобному я уже был готов — привёз с собой парней из УрФУ, спецов по информационным технологиям. Они определили, что в банковские программы — неизвестно кем и неизвестно когда — вшиты закладки, позволяющие дистанционно отключать все банковские программы и уничтожать базы данных. Настоящее финансовое оружие массового поражения.
Устроили совещание на месте, участвовал Пархоменко — доктор экономики, зав кафедрой. Решили — готовить запасной расчётно-финансовый центр на базе РКЦ Сбербанка (все равно Сбер обслуживает чуть ли не половину корпоративных клиентов региона) и готовиться работать по-старинке, с использованием устаревшей системы Telex. Она кое-где была, эта система работала когда не было интернета — и её вирусами и закладками не вырубишь. Конечно, платежи пойдут с опозданием в два — три дня, поначалу даже больше. Но пойдут.
Из здания Казначейства — оно тоже не работало — я переместился в здание МВД. Там верховодил Попов, и, по-моему, у него получалось. Дал команду вскрывать часть закладок и вооружать ментов и Внутренние войска тяжёлым автоматическим оружием. Лишним не будет.
Вернулся в основное здание совершенно вымотанным. Включил телевизор — и увидел, что в Москве стреляют уже из бронетранспортёров. Сегодня пятница — подсказало подсознание — завтра суббота и потом воскресение, выходные дни. В понедельник — снова биржевой и банковский день. И то и другое — будет в полной ж…
* * *
Вечером — приехала Энн. Привезла… куриный бульон.
Да, вот так вот просто…
Мы, молча смотрели друг на друга… и не знали, что сказать. Потом — она сняла крест, который носила (мой подарок), отцепила с него карту памяти размером с ноготь большого пальца и протянула мне.
— Что там?
— Топология закладок и описание всех вирусов и троянов, которые мы запустили в ваши компьютерные системы, а так же коды их нейтрализации.
…
— Извини. Я больше… просто не могу.
* * *
Из РКЦ (копию я отдал профессору Пархоменко, ещё одну тупо спрятал в вестибюле, когда никто не видел) мы с Энн — приехали в мой дом… ближний, что сейчас был на самой окраине Ёбурга. Приехали уже за полночь. Она бросила свою машину у здания ОГА и села за руль моей. Мы там пару раз были — и она запомнила дорогу.
Никакого ощущения победы не было… совсем не было. Мне было плохо. Понимаете, просто плохо. У меня перед глазами были московские кадры… снайперские выстрелы, падающие люди… БТР, бьющий из крупнокалиберного пулемёта, сгоревшая машина Скорой помощи. И я понимал, что — все.
Совсем — все.
Не получилось у нас. Не получилось создать нормальное государство, нормальное общество. Просто государство и просто общество, как в других странах — понимаете? Без революций, без чрезвычаек, без трудовых армий, без майданов и демократических словес. Не смогли. Причастились крови…
Что теперь будет? А одно из двух. Власть рухнула — оказавшись в центре, она, по сути, не устраивала никого. Есть две силы — февраль и октябрь. Победит февраль — раздербанят и растащат все что могут, доведут страну до ручки, до гражданской войны. Февралисты… гребаные февралисты из февраля семнадцатого — думаете, они революционерами что ли были? Хрен! Родзянко — председатель четвёртой Государственной Думы, помещик, лидер монархистов. Гучков — правый, националист, наследник, ездил в Бурскую республику добровольцем, председатель третьей Государственной Думы. Терещенко — киевский наследник огромного состояния, правый — у него восемьдесят миллионов было, по сегодняшним меркам — долларовый миллиардер. Будущий министр иностранных дел. И даже Керенский — адвокат и депутат Думы. Милюков — профессор, правовед, лидер кадетов, один из самых уважаемых юристов страны, депутат, лидер партии. Не хотели они никакой революции. И состояния свои — они терять не собирались. Просто они за несколько месяцев довели страну и народ до такой степени озверения, что красные, наводя свой кровавый порядок — казались чуть ли не спасителями. Любят русские порядок.
А может и сразу — победит октябрь. Ведь в стране до х… лысого тех, кто портрет Сталина под подушкой держит. Вот придёт Сталин — и он всех этих… он всем покажет! В этих наивных мечтах — ожидание какой-то великой, надмирной справедливости, которая придёт как воздаяние за годы горбатой, низкооплачиваемой работы, в то время как кто-то Бентли и Порше покупает. В зрелище раскулачиваемых — эти люди черпают вдохновение. Реальность же приходит быстро и оказывается обескураживающей. Производство, имущественный комплекс, бизнес — должен иметь хозяина. Иначе — в лучшем случае обслуживающий аппарат начнёт расти как на дрожжах, обслуживая, прежде всего сам себя. В худшем — директор, кем бы он ни был назначен — начнёт воровать. По-иному не будет, поверьте. Если даже где-то нормального, болеющего за дело человека найдут — рано или поздно и туда придёт ненормальный и сделает своё дело. И всегда и везде — эти люди будут мечтать о том, чтобы сделать общее — частным, чтобы открыто пользоваться и тратить наворованное и передать завод сыну по наследству. За семнадцатым годом — неизбежно следует девяносто первый, понимаете? И чего бы хорошего не было сделано за семьдесят три предыдущих года — девяносто первый перечёркивает все и разом.
Вот это у нас и будет. Одно из двух…
Это если не придёт Аль-Каида или Исламское государство и не вырежет нас. Это в семнадцатом году прошлого века, сто лет назад — пока мы выясняли отношения, соседи опасливо держались в сторонке. А сейчас все по-другому будет. Придут бородатые — и будет вам и правда, и воля…
Секса у нас не случилось. Но это не надо было сегодня, ни ей, ни мне. Мы просто сидели в полутёмной, холодной гостиной, на диване. Голова моя была на коленях у Энн, и она гладила меня. Никогда я не чувствовал такого, даже от матери…
— Обидно…
— Что? — спросила она
— Просто обидно. Мы ведь не только для себя все это делали?
— Ты про политику?
— Да нет, какая политика. Кто-то нефть качал. Кто-то хлеб пёк или молоко делал. Кто-то строил. Мы ведь все это не только для себя делали и не только для своих детей. Знаешь… меня Пикард учил. Собственник получает свою долю последним, после того, как расплатится по всем счетам. И только поэтому он имеет право получать больше всех. Я никогда не задерживал зарплату, Энн. Никогда.
— Может, все обойдётся?
— Нет… не обойдётся. Знаешь… мы русские… мы какие-то ненормальные. С нами что-то не так, со всеми с нами. Что-то очень ненормально. Другие люди… другие народы просто живут. А мы так не можем. В какой-то момент мы как будто… приходим в себя. И понимаем, что все вокруг дерьмо и жили мы — несправедливо. И мы начинаем крушить все вокруг себя. Словно искупая предыдущую жизнь.
…
— В Йемене есть племя. Не помню, как называется. У них, раз в два года проходит праздник: они берут кувалды и начинают крушить собственные дома. И делают это весь день — а на следующий день начинают строить новые. Это что-то вроде самобичевания. Только коллективного…
— Давай, уедем в Англию.
— Не хочу. Не хочу в Англию.
— Тогда и я не хочу
Молчание. В полутьме.
— Ты дура.
— Я знаю. Но я не хочу в Англию. Я люблю тебя. Я предала свою страну и свою работу, потому что люблю тебя.
Я молчал, переваривая услышанное.
— Я знаю, что я… не лучшая, кто был в твоей жизни… Я ни на что не претендую, ты не думай…
— Ты когда-нибудь думала о семье?
— Да… то есть, нет. Я никогда не думала о ней в Англии. Я думала, что всегда буду синглом, понимаешь? Без обязательств, и все такое. Зачем терпеть мужика в своей жизни, который будет не опускать сидение унитаза, не закрывать тюбик с зубной пастой и оставлять волосы в ванной. Зачем слышать в доме музыку, которую ты не любишь, слушать идиотские шуточки его дружков, смотреть футбол, который ты терпеть не можешь. А теперь…
…
— Я хочу остаться в России. Навсегда.
— Ты дура.
— Да. Я знаю…
И мы снова молчали. Молчали, но при этом разговаривали друг с другом. Без слов.
Я говорил с ней, какая она дура. Говорил ей, что Россия очень обманчива, и в революции она ужасна — нет страшнее бунта, чем бунт русский. А она… я не помню, что она мне говорила. Сейчас не припомню.
— Зачем ты пошла в разведку?
— Сама не знаю. Сначала мне предложили написать пару эссе — просто пару эссе, понимаешь? Сейчас ситуация на рынке труда такая, что хватаешься за любую соломинку. Как в том анекдоте: что вы можете сказать студенту Оксфорда? Два капуччино, пожалуйста. Я написала. Потом — попросили ещё что-то. Потом — пригласили на собеседование. Сказали, что есть работа — на благо страны. Я могу попробовать.
Энн в этот момент врала. Она не упоминала ещё один факт своей студенческой биографии — работу в дорогом эскорт-сервисе. Стоимость обучения в Лондоне сейчас такова, что просто вытирая столики в ресторане и разнося чай — учёбу не оплатишь. А образовательные кредиты после кризиса 2008 года — пошли прахом. На этом — её и зацепила британская разведка. Два года её просто подкладывали под нужных людей. Потом один из сотрудников инспекции случайно ознакомился с её выпускной работой и решил, что она может работать не только тазом, но и головой.
Но сейчас — она искренне хотела оставить это все за спиной. Верила, что все это получится. В конце концов, Россия — это место, где можно начать все сначала. И она готова была начать все сначала.
— Ты должна понимать, о чем идёт речь. Начинается революция. Будет много крови. Очень много крови.
— Я понимаю.
— Возможно, в критический момент не получится просто сесть на самолёт и улететь. По крайней мере, я этого не хочу. Куда бы не вела меня моя дорога — я пойду по ней до конца.
— Я готова идти с тобой.
— Ты не знаешь, о чем говоришь?
— О, нет, знаю. Поверь, мерзее Лондона и порядков, которые там царят — ничего нет. Уж лучше загнуться здесь, чем…
— Не говори так.
— Все нормально. Я взрослая девочка…
И тут зазвенел звонок.
— Кто это?
Я зевнул.
— Охрана, наверное. Отпрашиваются на ночь.
— Что им сказать?
Следующих слов — я никогда себе не прощу. Да — поздно.
— Скажи, что могут ехать. Завтра, как обычно.
Энн осторожно встала. Не зажигая свет, пошла в холл. Я посмотрел ей вслед, подумал — а может просто бросить все и улететь… на Багамы, на Мальдивы… куда угодно. Туда, где нет вялотекущей социальной войны, туда, где не ищут справедливости, а просто живут, туда, где… нет, не могу. Не смогу я так. Я — глубоководная рыба. Она живёт там, где не выживает никакая другая рыба, но если глубоководную рыбу поднять туда, где есть свет — её разорвёт на куски из-за давления. Не сможет такая рыба жить там, где светло.
И тут я услышал звук открывающейся двери и вскрик из прихожей…
* * *
За подушкой в большой гостиной — я держал укороченный автомат. Делал я это не потому, что я бандит, а потому что жить хочется. Как говаривал один мой старый друг — есть цека, а есть зэка. И вот как раз на случай с зэка — я держал дома автомат. Ну и просто… обстановка нездоровая, думаю, вы и сами прекрасно это понимаете?
И когда я услышал вскрик и шум, который не мог быть ничем, кроме как шумом падающего тела — я был готов действовать. Расслабленность прошла, усталости тоже как ни бывало — кто бы не пришёл, он тут и останется.
Или — останусь я.
Подушку долой… автомат… магазин примкнуть… слава Богу, снаряжённый… приклад… предохранитель на АВ — понеслась! Что бы то ни было — но сорок пять патронов в длинном, пулемётном магазине дадут возможность продержаться, пока не подоспеют менты и охрана. Б… как пустили, а? Может, они мертвы все? Тогда п…ц. Но не только мне. Кого-то я заберу.
Надо было отступать… по уму надо было отступать — но я пошёл вперёд. Потому что всегда шёл вперёд. И потому — выигрывал.
Прошёл угол… теперь коридор. Свет в холле горел… но это хорошо, значит — противник ослеплён. Прислушался… движение есть!
— На пол, с…а! — заорал я, вылетая в холл — завалю!
Зрелище, открывшееся мне — было самым страшным из всего, что я видел в своей жизни.
Энн — лежала на полу у двери, подобно сломанной и брошенной кукле. Но она была не одна. Ирина — толкала её, чтобы закрыть дверь. Свет был приглушённый — но все было отлично видно. Даже пистолет… пистолет с глушителем на полочке у зеркала… Вальтер… кажется.
Я тогда реально не врубился — несмотря на пистолет с глушителем. В голове было только одно — ну, вот, придурок. Допрыгался — дотрахался. Крутил с двумя бабами — и докрутился, одна пристрелила другую. Всему п…ц теперь.
Меня заколотило, я опустил автомат.
— Ты чего…
Я реально не соображал.
— Ты чего, охренела? Ты… ты что творишь, а?
— Помоги дверь закрыть… — сказала Ирина
Мысли скакали в голове подобно сбесившемуся табуну… убийство! И пусть его совершил не я — это мало что меняет. Убийство! Как в дурном фильме — только последствия то будут реальные. Ладно… допустим, я губернатор и местная полиция поможет замести следы. Но как быть с другим?! С тем, что Энн… оперативник британской разведки?! Они-то точно будут искать! И найдут — такие находят. После этого одно из двух. Либо публичный скандал — и ни один инвестор из приличных, ни один банковский дом Сити мне больше ломаного гроша не даст. Либо, что более вероятно — они посадят меня на крючок. Такой, что из ж… выйдет.
Может, тупо позвонить в полицию? Чтобы уже сразу решить? В конце концов — убил то не я! Ну не я убил, люди! Не я!!!
Ирине — тем временем удалось оттолкать Энн назад и закрыть дверь. Я увидел кровь… мозги… меня тупо затошнило.
— Ты что… с…а ты что… — как заведённый повторял я
Энн взяла пистолет с полочки. Совершенно не опасаясь автомата, подошла ко мне, хлестнула левой рукой по лицу.
— Приди в себя. У тебя плёнка есть? Или ковёр? Которого не жаль.
Зазвонил телефон. Ирина смотрела на меня… глаза её были почти чёрными… никогда такого не видел.
— Возьми трубку.
…
— Возьми трубку!
Ирина сама взяла трубку, протянула мне.
— У нас все нормально. Понял? Все нормально.
Я взял трубку… нажал «принять»
— Владимир Иванович. У вас все в порядке?
Лёха, старший охраны. Я вдруг понял, почему он звонит — охрана знала и об Энн, и об Ирине… понятно, что знали. Когда они увидели Ирину — они поняли, что сейчас будет скандал, но останавливать её не решились, и мне звонить — тоже. Они и не представляли…
— Владимир Иванович…
— Все… — я кашлянул — все нормально. Просто… небольшие проблемы.
— Мы рядом, если что…
— Отбой.
Я положил трубку. Назад — дороги уже нет, у меня — труп в доме.
Ну, все, козлик. Допрыгался — дотрахался…
Энн прошла в гостиную
— Этот ковёр тебе нужен?
— Ты что творишь? — сказал я — ты что натворила? Ты же её убила.
Энн развернулась ко мне.
— Хватить причитать, понял? Тебе привет. От друзей мистера Пикарда.
— От кого? — ступил я
— От Ми-шесть! — зло сказала она — продолжать?
Я прошёл мимо неё и плюхнулся на диван. Схватился за голову… все это казалось дурным сном. Только проснуться — уже не светило…
Ё… как же я влип то…
Ирина, Ирина…
Как же ты меня развела.
Я поднял глаза на неё… она спокойно стояла, снимая глушитель с пистолета.
— Ну… врубайся. Как труп будем прятать? Ты охрану можешь отправить? Увидят…
Допрыгался — дотрахался…
— Зачем ты это сделала?
— Не «зачем»? А почему. Эта с…а брала на себя много. Продалась за Порше
— Это я ей подарил — глупо сказал я
— Знаю. И в Лондоне тоже знают. Вы тут много дел натворили. Но кое-что даже и к лучшему…
…
— Не тормози! Давай, ковёр скатаем!
Я набрал номер охраны, старшего.
— Сань…
— Да, Владимир Иванович.
— До завтра, до шести свободны.
— Мы… не имеем права.
— Имеете, имеете. Тут у меня… проблемка небольшая. Разрулить надо. Ждите меня у городской, окей?
— Владимир Иванович, если кого отвезти надо…
— Слышали что сказал! — крикнул я — свободны! Не дай Бог увижу!
— Ясно.
Твою мать…
Я повернулся к Ирине, она уже закатала Энн в ковёр и сейчас — мучалась со скотчем
— Помоги… — сказала она
Труп — мы погрузили в багажник ЛандКруизера, который стоял в гараже. Порше Энн и, наверное, машина Ирины — стояли на улице…
Ирина — села вперёд. Я — за руль. Если даже остановит полиция — номера правительственные, с тремя буквами А. Досматривать такие — себе дороже…
Куда ехать…
Смешно… б… смешно — меня называют бандитом — а я не знаю, куда ехать с трупом… к тому же, я его и не делал. Б… смешно… подохнуть со смеху можно. На тех местах, где в девяностые проходили разборки — теперь жилые посёлки. С домами на семью среднего достатка.
У… б… как же…
Машина тронулась, двигатель — без труда сдвинул с места почти три тонны…
Куда ехать?
По сути — и некуда. Просто — поехал на Пышму, там видно будет.
Дорога — стелилась под колеса в свете фар
— Не переживай — вдруг сказала Ирина — никто не узнает. Мы не заинтересованы в скандале, для нас это такая же проблема, как и для вас. Её просто отзовут обратно в Великобританию — вот и всё.
…
— А у губернатора области появится новая спутница
— Как ты это себе представляешь? — мрачно поинтересовался я. Была ночь, на дороге — одни только фуры
— А что? Нормально.
— Ты что же… претендуешь на постель?
Ирина рассмеялась… я понять не мог, как она держится. Но она держалась.
— А что — не сможешь?
— Нет.
Ирина молчала недолго. Потом усмехнулась
— Странная штука жизнь. Ты был один из немногих мужиков, с которыми я не по приказу.
— По приказу? Слушай… тебя действительно зовут Ирина?
— Впереди блокпост. Сделай лицо попроще.
Блокпост мы прошли без проблем, понятно, что губернатора никто не остановил. Мы шли на восток, в Сибирь.
— Да, меня зовут Ирина… если тебя это так интересует
— Интересует. Ты давно…
— Что — давно?
— Занимаешься шпионажем?
— Ещё бы сказал — предала Родину.
— А что — нет?!
— Нет. Россия мне не Родина.
Дорога — летела под колеса
— Но ты же русская?
— Да. Мать привезла меня в Лондон, когда мне было восемь лет. Меня и брата.
…
— А отца убили. Он был таким же, как и ты… владел рынком, ещё чем-то. Его убили. Матери удалось взять с собой только украшения и восемьсот долларов. Это то с чего мы начинали в Лондоне…
— Но ты вернулась
— Да. Вернулась.
…
— Знаешь, я сначала ненавидела. Смертельно ненавидела. Вас всех. Я знаешь… я сама, добровольно пришла в британскую разведку… просто пришла с улицы, представляешь? Сказала, что русская и хочу работать у них.
— Сколько тебе было лет?
— Пятнадцать. Смешно, да?
…
— Они меня взяли… настоящий русский, иврит от матери, немецкий… Но они же — помогли мне понять, что мстить бессмысленно. Это дорога в никуда.
— Почему?
— Потому что. Россия не изменится, никогда. Царь… коммунисты… все едино. Люди не меняются, люди все те же. Только уничтожив Россию, можно начать здесь все с начала. Построить что-то нормальное.
— Даже так?
— Да, так. Вы не желаете учиться. Мир пришёл к цивилизованному состоянию благодаря пониманию взаимозависимости и уязвимости. Вы этого не понимаете. Пока у вас есть ядерное оружие, и пока Россия первая по территории страна мира — ничего не изменится. Вы должны почувствовать уязвимость. Вам нужно пройти через поражение. Только тогда с вами можно будет разговаривать. Немцы в сорок пятом прошли через поражение — и построили одну из самых сильных экономик мира.
— Тебе не кажется, что все это закончится новым Сталиным? Или того хуже — Гитлером?
— Нет. Потому что есть мы. Не дадим. А если и придут такие — это будет хороший повод к войне. Которую вы проиграете.
…
— Вам нужно проиграть. Тогда — что-то изменится.
— А я то тут причём?
— Да ни при чем. Просто ты… думаешь, мы не видим, как ты ведёшь дела с Казахстаном и Китаем? А эта сучка — посылала лживые рапорты в Лондон. Думала, что самая умная. Что никто не проверяет.
— Ненавидишь её?
Ирина задумалась
— А знаешь, да. Ненавижу. Только не за то, что она с тобой трахалась. А за то, что она посмела предать. Стать на вашу сторону. Я понять не могу, как можно родиться на Западе, в Великобритании, стране, где свобода в крови — и предать все ради России.
…
— Не переживай. Не хочешь со мной спать — не настаиваю. Найдёшь какую-нибудь малолетку. Просто будем время от времени показываться вместе на публике. Этого достаточно.
— А все остальное?
— Ну… с Китаем придётся завязать… дорогой. А все остальное…
Она повернулась, подслеповато всматриваясь в чёрное от ночи окно
— Там… кажется, съезд есть…
* * *
Лопаты нормальной не было. Была небольшая, для того, чтобы огребаться от снега. Ей — я и копал. Ирина копать не захотела, она стояла рядом.
— Скажи… — я со злостью воткнул лопату в землю — кто тебя убивать научил?
— Жизнь… научила
— Нет, но всё-таки. Энн не первая, кого ты убила, верно?
— Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц
Я бросил лопату на край ямы
— У нас времени мало — тут же сказала Ирина
— Я должен отдохнуть. Ты мне за ночную работу не платишь, верно?
…
— Вот скажи, Ирин. Ты экономист. И насколько я понимаю в людях, сильный экономист. Действительно училась в Лондоне. Так какого хрена? Какого хрена тебе просто было не стать экономистом. Не устроиться в банк и зарабатывать большие деньги. Может семью завести. Какого черта ты пошла в этот крестовый поход?
Ирина засмеялась… с ноткой презрительности
— Нет… все же не понимаешь.
— А ты объясни! Объясни, такому тупому как я! Ради чего все это!?
— Вряд ли поймёшь.
…
— Ладно. Это только у вас все решают бабки. Как говорится: бабло побеждает зло, верно?
— А что — не так? Ради чего иначе сюда прилетают инвесторы всего мира? Не за баблом разве?
— Говорила же, что не поймёшь. В девяносто первом — вам дали свободу. И вы просто стали делать то, что делали раньше… топить… жрать… урывать… только теперь это было не преступлением. Это было подвигом.
Я слушал
— Но это… Запад через это все равно прошёл. Смешно… но они подошли намного ближе к социализму чем вы. Вы — хищники. И всегда ими были.
— А ты — не хищник?
— Хищник. Но я вынуждена быть им. С девяносто первого года вся история пошла кувырком. И причиной этому — Россия. Когда история приходит — все склоняют голову. Кроме вас.
Я слушал и не мог поверить в то, что слышу. Что у человека в голове? Откуда все это, кто её этому научил? И ради этого бреда она предавала и убивала?!
— Из-за вас все пошло наперекосяк. Начиная с Югославии и заканчивая Украиной. Вы не остановите историю… но своими попытками её остановить — вы многократно умножаете страдания…
— Ты сама себя слышишь? При чем тут Югославия?!
— При том. Это длинная цепь. Россия всегда стояла на пути у проектов глобализации. Даже если ей самой были выгодны эти проекты. Что вы сделали… когда пришёл Наполеон? Вы же сбросили историю Европы, новой, единой Европы в сточную канаву! И только сто пятьдесят лет спустя оказалось возможным повторить.
— А что ты Гитлера не упоминаешь? Это тоже… глобализационный проект?
— Гитлер бы все равно проиграл.
— Да неужели?
— Да. Но без вас. План был такой — Гитлер должен был разгромить сталинский режим, после чего пасть под ударами стран свободного мира. Точно так же, как в семнадцатом — империя пала под ударами Германии. Должны были получить свободу Прибалтика, Украина, Кавказ. Вместо этого — вы захватили половину Европы. Залили всё кровью — своей и чужой. Вы не пожалели двадцать шесть миллионов своих жизней.
Кто её этому учил? Где?!
Но где-то же учили. Причём учили в Британии, в каком-то серьёзном университете. Где-то этому учат.
— И что ты мне предлагаешь? На девятое мая выйти на площадь и крикнуть Зиг Хайль?! Или перенести праздник на восьмое мая, как в цивилизованном мире?
— Напрасный сарказм. Мне плевать, когда вы будете праздновать. Главное не прошлое, главное — будущее.
Ирина показала на лопату
— Отдохнул? Копай.
Я взялся за лопату.
* * *
Могилу удалось выкопать неглубокую. Полметра всего — земля тут как камень, нормальной лопаты нет.
Ирина положила пистолет в сумочку. Забрала у меня лопату…
— Помоги.
Она взялась сзади — и мы вместе сбросили Энн в могилу, которую я вырыл.
— Молитву не прочтёшь? — спросил я
— Не юродствуй. Давай, закапывать. И поехали.
Она посмотрела на часы.
Я сбросил несколько горстей земли в яму, сказал.
— Там в багажнике есть лист железа. Подай, быстрее будет.
Ирина повернулась, пошла к открытому багажнику — и я ударил её монтировкой по голове. Монтировкой — которую держал под сидением, на самый последний случай…
* * *
На вторую могилу ушёл ещё час — Ирину я закопал отдельно. Нехорошо, когда убийца и жертва лежат в одной могиле. Нехорошо.
Разровняв землю, постоял над двумя могилами — ещё двумя могилами, безымянными — в русской земле.
Нехорошо вышло…
Сколько таких могил. А сколько ещё будет…
Мы — зашли слишком далеко…
Господи Иисусе Христе, Посланник Божий. Обращаюсь к тебе с тревогой в душе и надеждой на всемилостивое прощение. Грешу, и не каюсь, ругаюсь и лихо грешу. Прости мне дела, делишки и поступки греховные, но навлеки удачу к делам праведным. Пусть руки держат крепко, ноги не подкашиваются, а разум не подводит. Да прибудет удача в делах и ныне, и присно, и вовеки веков. Аминь!
Аминь.
Исправить уже ничего нельзя. Можно только отомстить.
В сумочке Ирины я нашёл телефон. Хреново, может прослушиваться, но другого телефона у меня не было.
Первым — я позвонил Лёше Вадимову. Про себя скрестил пальцы — Леха не брал незнакомые трубки, принципиально.
Но тут взял.
— Вован. Это ты?
— Был Вован. Да весь вышел.
— Ты зачем охрану снял?
— Были причины.
— Ты в порядке?
— Да, я в город еду. У нас пожар, Вадимыч.
Вад помолчал, переваривая
— Большой?
— До неба.
Вот сейчас все и решится. Мы договаривались. Но языком чесать — это одно. А пойти против всей системы, против всего дерьма, которое что годами, а что и десятилетиями копилось — это поступок.
Для чего все стволы, броню, машины закупали? Вот для этого момента.
— Как работаем? — сказал Вадимыч
— Жёстко.
— И по окрестностям?
— Если сил хватит.
— Добро.
Ну, вот. Один соучастник есть.
— С тобой точно все в порядке?
— Точно. Я Попу звоню
— Понял.
Вадимыч — Попову не доверял. А я — всё-таки верил людям. Но мы договорились, что если что — он уберёт Попова и попробует договориться с МВД напрямую.
И точно такая же договорённость — у меня была с Поповым насчёт Вадимыча. На случай, если тот сдрейфит.
— До связи. Я скоро приеду.
— Когда?
Я посмотрел на часы.
— Думаю, час. Отбой.
Сбросил, набрал Попова. Тот взял не сразу.
— Трезвый?
— Обижаешь. Конечно же, нет.
— Плохо. Очень.
— Да первый раз что ли? Сейчас кофейку — и… Случилось что?
— Пожар случился. Просекаешь? Пожар.
Попов помолчал, уясняя
— Понял. Ты с какой трубы звонишь?
— С левой. Понял?
— Да не дурак. Случилось что?
— Давно случилось, Поп. Ты с нами — или?
— С вами.
— Точняк?
— За кого держишь?
Я выдохнул.
— Нормально, Поп. Сейчас такое время, родной матери не доверяешь. Ты давай… беги в управление и организовывай. По-взрослому — и по всем адресам, какие есть. У тебя все есть.
— Вадим?
— У него тоже все есть.
Упреждая лишнее, сказал сразу
— Не собачиться! Одно дело делаем.
— Ясно.
— Я приеду. Отбой.
Ну… вот и все. План по неконституционному захвату власти в одном отдельно взятом регионе Российской Федерации приведён в действие. Теперь — пан или пропал…
Я обернулся назад… летящую на скорости по трассе машину неумолимо настигал новый день. Развиднелось… наступал рассвет.
