Говорят, что если хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах. Могу подтвердить — так и есть.

Ждали новых неприятностей в Казани — но полыхнуло в Уфе. Произошли серьёзные массовые беспорядки — били и грабили татар. Спровоцировало их банальное уголовное дело — какая-то шпана убила и ограбила таксиста — списали почему то на татар, и началось. Массовые митинги в ответ — прошли в Казани и других крупных городах Татарстана. Началось формирование отрядов самообороны.

Запахло Карабахом.

Бельский — выступил по телевидению, говорил о межнациональной дружбе, пообещал строго наказать участников насильственных акций. На мой взгляд, это было глупостью — говорить надо было «пойманы и наказаны» или не говорить вообще. Если угрожать тем, что не сделано — тем самым ты только отрезаешь тем, кто замешан путь к отступлению и заставляешь их идти до конца.

Следом — и я, грешный, решил, что моя должность как главы ассоциации «Большой Урал» требует действовать. Обзвонил людей, предложил собраться в Уфе представителей Татарстана, Башкортостана. В качестве третейских судей — помимо меня согласились приехать губернаторы Тюмени и Омска.

В самолёт — я погрузил почти тонну оружия и боеприпасов, Попов — дал людей из ОМОНа, подчинённый ему. Это так, на всякий случай…

И вот — я в Уфе…

В Уфе я был не первый раз — как и любой из нефтяников. Потому что Уфа — в девяностые стала неофициальной нефтяной столицей России. Дело было в Уфимском нефтеперерабатывающем заводе — один из крупнейших в стране, он долгое время не входил ни в какие ВИНКи, а неофициально принадлежал клану Рахимовых — конкретно заводом занимался сын президента, Урал Рахимов. Завод никуда не входил — потому там закупались мелкие и средние оптовики, брали кто пару цистерн, кто состав — и получилось, что завод стал маркет-мейкером на цены на большинство бензинов, на солярку и печное топливо по всей России. Помню, как сам ночевал на станции, как переживал, чтобы бензин не ушёл налево.

Были времена…

Помимо нефтепереработки российского уровня — тут был ещё и огромный химический завод… короче говоря, Уфа за счёт этого жила очень и очень хорошо, совсем не так как машиностроительные регионы. Но проблема тут была и проблема давняя — национализм.

Национализм тут был весьма специфический. Дело в том, что в Башкортостане было не два, а три народа — русский, татарский и башкирский, и было их примерно поровну. Межнац тут был, но между татарами и башкирами, русские тут выступали скорее как сдерживающий фактор. Татары — считали, что никаких башкир нет, а есть татары, отрёкшиеся от своего родства. Башкиры — отвечали дикой ненавистью, они считали, что татары хитрые, а башкиры простодушные, и татары постоянно их обманывают и подлизываются к русским. Масла в огонь в своё время подлил Муртаза Рахимов, первый президент Башкортостана. Он постоянно завидовал своему коллеге, Минтимеру Шаймиеву, президенту Татарстана за то, что тот так вольно разговаривает с Центром и даже в своё время предлагал, чтобы Татарстан вошёл в состав Союза России и Беларуси как самостоятельный член. Самому Рахимову так разговаривать не получалось, хотя он очень хотел. Чтобы создать обстановку собственной несменяемости (смотрите что тут у нас делается, я один весь этот беспредел как то сдерживаю, а так одно неверное решение — и рванёт) — Рахимов принялся переселять собственных соплеменников под Уфу, строить им там целые посёлки за госсчет. Начали создаваться силовые группы среди башкирской молодёжи. Нашли и «историческую вину русских перед башкирами» — триста лет назад русские войска — разорили и уничтожили село под названием Сеянтус. По историческим документам село это было разбойным, что не было новостью и для самой России — целые села там жили убийствами и разбоем. Но в наши времена — из Сеянтуса сделали геноцид. Был и ещё один аспект: сами башкиры не были едиными, были северные и южные башкиры. Север в Башкирии нищий, сельскохозяйственный, в основном без промышленности. Юг — развитый, промышленный, нефтяной. Соответственно, южные башкиры считают северных как бы не совсем башкирами, а те отвечают ненавистью. И столица — в которой татар больше чем башкир, а если учесть, что часть башкир считает себя башкирами, но говорит по-татарски… Короче, полный бешбармак.

Попытки Рахимова разыгрывать национальную карту — привели к тому, что в республике расплодились мусульмане, причём радикальные. К ним шли те, кому в рахимовской системе координат не оставалось места — русские, татары, «неполноценные» башкиры. Причину этого в нескольких словах выразил один имам: Аллаху все равно, какой ты национальности. В исламе — национализм запрещён под страхом смерти, а прикладной национализм Рахимова в многонациональной республике — всех порядком подзадолбал.

В конце концов, от отца и сына Рахимовых (а Урал Рахимов ко всему прочему был ещё и… под цвет неба, короче, о чем в республике многие знали) избавились, пригласив в республику Рустема Хамитова, топ-менеджера башкирского происхождения. Однако, за время рахимовщины — в республике уже сложились устойчивые кланы и стаи, остались структуры, которым выгодно было использовать национальный вопрос, остались устойчивые группы молодёжи, их спонсоры и те, кто их покрывал в системе МВД и ФСБ. Против Хамитова — мгновенно объединились кланы, сознательно нагнетая обстановку в республике. Пока федеральный центр был силён — ситуацию удавалось держать в рамках. Но как только хватка ослабла — в республике начался передел. Ставка у всех была разная — кому-то хотелось, чтобы уфимский НПЗ снова оказался в руках региональной элиты, а кому-то — хотелось, чтобы снова разрешили торговать с ларьков в городе. Но все это — завершилось дикими и явно спровоцированными беспорядками.

И самое страшное — все это происходило в Уфе, Уфе, которую я знал и любил. Уфе, которая строилась даже в девяностые, Уфе с её автовокзалом над обрывом, с которого отлично просматривается пойма реки Белой — я туда иногда приезжал просто постоять, посмотреть. Уфе, с её расселённым районом близ нефтеперерабатывающего завода — я там тоже бродил по опустевшим улицам. Уфе, с её памятником Салавату Юлаеву — надо было проявить исключительную уверенность в себе, чтобы поставить памятник фактически сепаратисту, боровшемуся против России. Уфе с её деловыми традициями… да что я говорю! Это был наш город! Уральский! И меня совсем не устраивало, чтобы по нему работали Грады как по Донецку.

И я знал, что делать.

Прилетев в Уфу, я не вышел из аэропорта. Я позвал в аэропорт тех, кого знал. Тех, кто неофициально контролировал республику и определял её деловую жизнь.

На переговоры приехали все, главным среди них был Салават. Имя у него было другое — но все звали его Салават. Кстати, среди руководящего совета бы и русский, причём не на последних ролях. А вот татар, что показательно не было ни одного.

— Салам…

— Салам.

Мы обнялись. В своё время — мы конфликтовали с Салаватом, потом помирились. Разница в том, что я отказался от криминала полностью. А он нет.

— Как дела… как здоровье.

— Хорошо все…

После обмена банальными любезностями, Салават спросил, почему я в город не еду — и я перешёл в атаку.

— Охрану дашь — поеду.

— Да не вопрос. А что — опасаешься.

— Опасаюсь.

Это был упрёк, но не прямой.

— Напрасно. Тут у нас хорошо все.

— По телевизору видел.

— А… охота тебе смотреть этот дебильник. По нему одно враньё.

— И то, что девять человек убили, тоже враньё? Отвечаешь?

Слово «отвечаешь?» переводило разговор на другой уровень. Салават недобро взглянул на меня.

— А что? Предъявляешь?

— Тебе — нет.

Это был ещё один наезд, хотя и безадресный

— А кому?

Я отхлебнул чая с башкирским мёдом, выдержал паузу

— Предъявлять, Салават — это давно уже не моё. Я не предъявляю, я принимаю решения. Слышал, например, что у меня сланцевые скважины первую нефть дали?

— Слышал — насторожённо ответил Салават

— Вот я и думаю, куда её загонять буду. Думал что к вам. А теперь снова думаю. И не я один, как видимо.

Салават занервничал, хотя и постарался этого не показать. Он все понял правильно — через что на него будут давить.

— Послушай, ты все неправильно понял. Здешние дела бизнеса не касаются, по схемам все как раньше.

— Ошибаешься.

— Да?

— Ахметов тоже думал, что его не коснётся. Когда в Донецке ОГА захватывали — он на попе ровно сидел. Потом спохватился — да поздно.

— У нас этого не будет. Мы за темы отвечаем.

— Будет, Салават, будет. Ты видимо, не просекаешь ситуацию. Играя с национализмом и с погромами — ты выпускаешь джинна из бутылки. И обратно он в бутылку — уже не полезет. Сначала — та шпана, которой ты волю дал — у тебя с руки ест. Ты ей башляешь, тачки ей покупаешь, стволы, греешь короче. А потом — они и в самом деле поверят, что они — пупы земли. Что они рыцари, и вся такая хня. А ты кто — без них? Ты просто жирный бизнер, которого сам Аллах повелел обложить данью.

Я наклонился вперёд

— Ты одно не понимаешь, Салават. Ты — бизнер, с тобой — бизнеры и я — тоже бизнер. Мы типа платим за то, что нас охраняют — и все это нормально. Но все это нормально только до той поры, пока у нас есть нормальное государство. Нормальное, б… государство! Как только его не станет, так тем, у кого есть стволы, неизбежно придёт в голову мысль, что не бабло побеждает зло, а наоборот. Что они могут не на зарплате сидеть — а брать дань по праву силы. Что сила важнее бабок. Понял меня, Салават? Хорошо понял?

Салават долго сидел, обтекая. Его люди тоже.

— Круто солишь

— Так мне хавать. И всем остальным. Ты думаешь, почему я с места поднялся, на крыло встал, сюда прилетел, с тобой вообще разговариваю? Потому что то, что ты здесь творишь — неизбежно бьёт по всем нам. Вот и все.

Салават зло прищурился

— Ты бы определился, Володя, кто ты по жизни. Бизнер — не бизнер, братан — не братан, чиновник — не чиновник. На трёх стульях…

— Я и на десяти усижу. Я — глава политической ассоциации Большой Урал, если ты не знал. Думай, Салават, и хорошо думай. Сейчас — прилетят сюда политические делегации. Что вы им скажете? С чем я уеду? От этого многое зависит, Салават. Для тебя. Для всех нас…

Понятное дело, что из Уфы я уезжал с победой. Причём с реальной победой.

Состоялись два мероприятия — сначала политическое, потом духовное — и башкиры, и татары в основном мусульмане. Главы духовных управлений — выпустили фетву, категорически осудившую насильственные акции, и напомнившую о строках Корана, в котором устами самого Пророка решительно осуждается национализм и напоминается о том, что нет различия между мусульманами, кроме как по их богобоязненности.

В политической части — за кулисами договорились о максимальных долях, какой бизнес Татарстана и Башкортостана может иметь друг у друга, об обмене политическими представительствами, о недопущении эксцессов, подобных тем, что уже произошли. Башкиры на себя брали погребение погибших и выплаты крупных сумм денег погибшим и пострадавшим в межнациональном конфликте.

В конце концов, президент Башкортостана и премьер-министр Татарстана вышли к людям и публично обнялись на Советской площади. В модернистской мечети Ляля-Тюльпан — авторитетный мулла из Казани выступил перед правоверными и призвал к следованию закону и недопушению новых националистических выходок.

Удалось мне пообщаться наедине и с прилетевшим из Татарстана Венером, о чем — позже поймёте.

Напоследок — я заехал как раз на автовокзал. Постоял над обрывом, посмотрел на Белую, как в старые времена. И почему то — мне показалось, что у меня всё получится, то, что я задумал. Всё — как в старые времена…

Информация к размышлению