Название сегодняшнего спектакля как нельзя лучше соответствовало настроению Людвига: «Безумный день, или Свадьба Фигаро». Музыка Амадеуса была прекрасна, заезжая романская прима ни разу не сфальшивила, супруга искренне восхищалась постановкой и голосами, и безумный день полковника госбезопасности имел все шансы закончиться мирным семейным вечером.

Правда, рядом с доном Диего и юным Ортисом, на пару пытающимися очаровать герцогиню Бастельеро, забыть о работе было крайне сложно. А при воспоминании о докладе представителя «дружественной» Франкии, барона де Флера, и вовсе начинал дергаться глаз, а руки покрывались чешуей. Вот так нечаянно узнать, что проклятие, убивающее твоих предков, – никакое не проклятие, а шайка безумных ученых! И ближайшая, она же последняя их цель – чета Бастельеро!

Каждый раз, вспоминая об этом, Людвиг невольно оборачивался к жене, проверить, на месте ли?

Вот и сейчас, усаживая почему-то грустную супругу в мобиль, чтобы ехать домой, Людвиг мысленно прощупывал весь ближайший квартал на предмет злоумышленников. Самое досадное, что противостояли ему не обычные шпионы или заговорщики, а опытные маги, собаку съевшие на конспирации и тайных операциях.

– Людвиг, милый, с тобой все хорошо? – Рина накрыла его ладонь своей и заглянула в глаза. – Мне кажется, ты чем-то обеспокоен.

От ее заботы внутри потеплело, и безумное напряжение сегодняшнего дня отпустило. Почти.

– Тревожные новости из Франкии. Коллеги раскопали некий тайный орден, а с ним вместе демонову гору проблем. Не хочу о них думать хотя бы до завтра. – Людвиг притянул руку жены к губам, коснулся затянутого в кружево запястья. – Я говорил тебе, что сегодня ты необыкновенно очаровательна? Ты затмила всех дам в опере, даже примадонну.

– Кажется, да… но я не против, чтобы ты повторил, – зардевшись, ответила Рина, а Людвига окатило волной нежности.

– Но ты грустишь. Тебе не понравилась опера?

– Понравилась, – ответила она и прижалась щекой к его плечу. – Удивительно, но у нас тоже есть «Свадьба Фигаро». Иногда мне кажется, что я дома, так все похоже. А иногда…

– Скучаешь по родным?

– Я стараюсь об этом не думать, – вздохнула она, – но не всегда получается. Знаешь, когда-то я мечтала петь в опере. Готовилась поступить на вокальное отделение в консерваторию, иногда выходила на сцену в ансамбле, ну, у меня мама работает в театре…

Она замолкла, задумавшись о чем-то своем, а Людвигу показалось, что перед ним внезапно приоткрылось что-то очень важное и драгоценное. Ведь они ни разу не разговаривали по душам. Он почти ничего не знает о своей загадочной, прекрасной, смелой и упрямой жене. И ему хочется знать о ней как можно больше! Не потому, что Гельмут велел, а потому, что она – его жена. Самый близкий, самый дорогой ему человек. Потому что она любит его таким, какой он есть, со всеми дарами и проклятиями.

– Я бы хотел тебя услышать.

– Не выйдет. Я потеряла голос, – в ее тоне печаль мешалась с удивлением и каким-то светлым спокойствием. – Сразу после школы. Потому и университет, биофак, что я не могу больше петь. А наука… к науке я привыкла с детства.

– Расскажи, как это получилось?

– Тебе в самом деле интересно?.. Ну… это некрасивая история, Людвиг. Несчастная любовь, предательство, скандал…

– Твой несостоявшийся жених?

Она тихо засмеялась и потерлась щекой о его плечо.

– Нет. Слава богу, нет. Я была такая глупая! Если бы я вышла замуж за Влада… о нет! Это было бы ужасно!

– Конечно, ужасно. – Людвиг обнял ее и зарылся носом в пахнущие театром волосы. – Ведь тогда бы мы никогда не встретились. Но ведь все хорошо, ты – герцогиня Бастельеро, а тот глупый мальчишка остался в прошлом. Я никогда тебя не обижу, Рина, ты же знаешь?

– Знаю, Людвиг. Ты совсем другой. Я никогда раньше не встречала таких, как ты. Не в магии дело, нет… ты… ты настоящий. Взрослый. Серьезный. И в то же время – открытый, эмоциональный, нежный… я не знаю, как это объяснить. Словно ты – цветной, а он – черно-белый. Как черно-белый старый фильм…

Людвиг слушал ее сбивчивые слова, обнимал, целовал ее волосы – и спрашивал, спрашивал. О ее первой любви, о ее родителях, об учебе в университете, о театре, о ее мечтах и планах, о друзьях и врагах… Она не успела рассказать и сотой части того, что он хотел бы узнать, когда они приехали домой.

– Уже? Так быстро, – удивилась она, выныривая из воспоминаний.

Мюллер, бывший за рулем, едва заметно усмехнулся: он вел мобиль на самой черепашьей скорости и самыми окольными путями, чтобы не прерывать беседу хозяев. Людвиг в очередной раз подумал, что определенно не хочет расставаться с настолько верным слугой, лет через двадцать непременно предложит ему продолжение карьеры. Впрочем, это будет не скоро. А пока…

– Ай, что ты делаешь?.. – вскрикнула Рина, когда он подхватил ее на руки.

– Несу тебя домой. Я слышал, в Руссии есть такой обычай, надо перенести невесту через порог дома. Мне он нравится!

– Но я же…

– Ты моя жена. Когда хочу, тогда и ношу тебя на руках!

Она засмеялась и крепче прижалась к нему, скользнув губами по его шее над воротничком.

– Я хочу тебе рассказать кое-что еще, – шепнула она. – Обещай, что не будешь ругаться и дослушаешь до конца, ладно?

– Обещаю, – ответил Людвиг, шагая через порог и взглядом приказывая Рихарду отложить все, что тот желал сказать, до утра. Даже если был пожар!

Рихард согласно склонил голову, и ведущая во внутренние комнаты дверь распахнулась, приглашая хозяина в супружескую спальню…

И тут затрещал фониль. А ровно через мгновение где-то что-то с грохотом упало и разбилось. Если верить ощущениям, упал лабораторный шкафчик с реактивами, и они вот-вот загорятся.

– Проклятье! – Людвиг поставил Рину на пол. – Иди в свою спальню, я скоро.

– Безумный вечер безумного дня, – фыркнула супруга и унеслась к себе; Людвиг краем глаза увидел спешащую ей навстречу взволнованную камеристку.

– Рихард, если там не король – меня нет дома! – крикнул он вслед дворецкому, бегущему к фонилю, и помчался в лабораторию.

По дороге он едва не споткнулся о кошку по имени Собака, идущую с таким независимым видом, что сразу стало понятно, по чьей вине упал шкафчик. Но ловить кошку и объяснять, как она не права, времени не было. Из лаборатории уже тянуло дымком и химической вонью.

Людвиг провозился в лаборатории, туша пожар и разбирая уцелевшие реактивы, почти час. За это время трижды заглядывал Рихард и сообщал о звонках. Звонил Герман. Первый раз – сегодня же представить королю отчет по иномирянке, второй – немедленно найти какие-то демоном нюханные архивы, третий – к половине восьмого явиться к Гельмуту на архисрочное совещание, с отчетом и архивом.

– Какие архивы, он с ума сошел?! Какое совещание в половине восьмого?! Баргот их всех…

Договорить ему помешал звон разбившегося стекла.

Это лопнул змеевик. А следом за ним – еще парочка реторт.

Глянув на полностью покрытые чешуей руки (что было весьма кстати – ни один реактив его чешую не брал), Людвиг еще раз помянул Баргота, кузена и начальство в разнообразных позах и велел себе успокоиться. Немедленно. Герман может хоть всю ночь названивать, хоть все фонили в доме сгрызть, Людвиг тут ни при чем. Людвиг спокоен, как ближайшее кладбище. Еще спокойнее.

Аккуратно закрыв шкафчик с уцелевшими реактивами, он позвал Рихарда и велел ему прибраться в лаборатории. А сам пошел на то самое кладбище – проветриться. Пяти минут ему хватит, чтобы прийти в себя и не пугать жену взглядом маньяка-убийцы.

План почти удался. Свежий осенний воздух остудил разгоряченную голову, подмигивающие звезды отвлекли от мирского и сиюминутного, а доносящееся из сада тихое пение пробудило в душе нечто похожее на умиротворение. Лишь дойдя до калитки, ведущей на кладбище, Людвиг осознал, что голос ему незнаком. А вот мотив – знаком, и даже очень. Амадеус, ария Розины из «Свадьбы Фигаро».

Замерев у калитки, Людвиг прислушался к чистому мягкому голосу. В нем слышалась нежность, и Людвигу на миг представилось, как Рина будет вот так петь колыбельные их сыну.

А потом он, проклиная собственную паранойю, задался вопросом: кому Рина поет сейчас? Не кошке же, в самом-то деле? И тихо-тихо, чтобы не хрустнул ни один камешек под ногами, пошел на голос.

Развлекая Петюню, Ринка сто раз прокляла все тайные братства, убийц, спецслужбы и политиков. Малыш каким-то образом почувствовал угрожающую ей опасность, или ее страх, в общем, он кричал, отказывался от еды, плакал и требовал маму и на ручки. Ринке пришлось сначала его укачивать и утешать, обещая, что с ней все будет хорошо, потом кормить, а потом снова утешать и развлекать, только уже на свежем воздухе, потому что дракончик отказался оставаться в лаборатории. Ему там, видите ли, было страшно и скучно.

Что-то подсказывало Ринке, что малыш просто ее дрессирует, как и положено любому малышу, но сил на строгость уже не было. Тем более что она твердо решила сегодня же показать его Людвигу, пережить все, что супруг имеет ей сказать по поводу общения с драконами, и уже перестать сходить с ума на эту тему.

Вот она и устроила малышу концерт по заявкам. Первой заявкой шла сказка. Детская. Про репку. После логичного вопроса малыша, зачем деду с бабкой было тянуть подозрительный модифицированный корнеплод вместо того, чтобы выкопать его лопатой, Ринка решила, что со сказками она не угадала. Да и малышу было не слишком интересно, за последние сутки он явно перерос уровень младшего детского сада.

Второй заявкой была песенка. Ринка хотела отделаться шедевром «В траве сидел кузнечик», но Петюня на втором же куплете чихнул и захныкал.

«Ну что за ерунду ты мне поешь? Сама в оперу ходила, без меня! А мне оперу?»

Ринка попробовала ему объяснить, что оперу она не может, потому что у нее нет голоса. На что услышала категоричное:

«Неправда».

– Правда. Был раньше, а теперь – нет. Заболела, и голос пропал.

«А я тебя вылечу! Драконы – лучшие во всех мирах целители! Ты меня почеши… ага, и над хвостом почеши… вот, хорошая мама… а теперь пой. Все получится, я точно знаю!»

Недоверчиво хмыкнув, Ринка в самом деле попробовала спеть арию Барбарины, самую простенькую, для первокурсников. И у нее, о, чудо, получилось! Никаких сипов, хрипов и срывающегося дыхания!

«Драконы никогда не врут, – гордо заявил Фаберже, восседающий на руках у восхищенной Магды. – Сказал, что будешь петь, значит, будешь. А потом еще почешешь!»

И она пела. Ночью, в освещенном луной и светлячками саду, кутаясь в теплую шаль, она пела маленькому дракончику сначала Сюзанну, потом Розину и так увлеклась, что не услышала шагов и не заметила приближения зрителя.

– Браво, – раздался тихий голос Людвига. – Ты поешь лучше сегодняшней примадонны.

– Ой!.. – одновременно с ним шепотом вскрикнула Магда.

Ринка замерла, почему-то устыдившись. Ведь только сегодня она рассказала Людвигу, что потеряла голос, и вот – уже поет. Получается, что она соврала. Как некрасиво! А оправдываться – еще хуже…

Боже, о чем она думает?

«Мама красиво поет! Лучше всех!» – раздалось гордое.

Упс. Только бы Людвиг не услышал!

Но Упс ее молитвы проигнорировал.

– Мама? – переспросил супруг, выходя на полянку около заброшенного павильона и разглядывая свернувшегося на коленях у Магды дракончика. – Какие интересные новости…

Ринка не поняла, чего в его интонации было больше, недоумения, гнева или смеха. И не поняла, как можно одновременно злиться и смеяться. Или ей показалось? А, не важно. Хватит искать отмазки! Хотела знакомить – знакомь.

– Да, приемная мама, – твердо сказала она, становясь между Людвигом и дракончиком. – Это дракон, и его зовут Петер Фаберже. А еще сегодня меня чуть не убили. То есть меня и Тори. – На этом месте Людвиг издал нечто среднее между кашлем, хрипом и задушенным смехом. Или просто поперхнулся? Но Ринку это не остановило. – Я именно об этом хотела с тобой поговорить. Извини, до оперы не вышло, и в опере тоже…

– Хорошо, что ты не стала об этом говорить при посторонних, – кивнул Людвиг, справившийся с хрипом (или смехом). – Дай мне на него посмотреть.

– А ты не будешь?..

– Не буду, – сердито оборвал ее Людвиг. – Я, конечно, чудовище, но не до такой степени, чтобы обижать ребенка! Пусть и драконьего.

«Еще чего, – фыркнул Петюня. – Я сам кого хочешь обижу! Я грозный дракон! – и в доказательство чихнул искрами. А потом чихнул еще раз и жалобно сказал: – Я замерз и хочу к тебе на ручки! А еще ты обещала познакомить меня с твоим мужем, а сама! Аапчхи!»

Пришлось срочно укутывать малыша в шаль и прижимать к себе.

Людвиг тем временем велел Магде принести в Ринкину спальню горячего молока с медом и имбирем, и пирожков, и еще чего-нибудь…

– Петхен котлетки любит, ваша светлость, – осмелела Магда.

– И котлеток неси. На всех.

Магда унеслась, Ринка укутала дракончика в шаль, и повисло неловкое молчание. Людвиг разглядывал малыша, малыш – Людвига, и Ринке казалось, что сейчас они друг на друга зашипят, как разозленные гуси. Но Людвиг вдруг хмыкнул и протянул руки:

– Пойдешь ко мне? Заодно и познакомимся ближе.

«Ладно, – милостиво согласился Петюня. – Я знаю, тебя зовут Людвиг и мама тебя очень любит. Ты будешь моим вторым папой?»

Ринку бросило в жар. Она, может быть, ни разу не говорила Людвигу, что его любит! Она, может быть, собиралась выбрать для признания подходящий момент… ну, например, когда Людвиг первый скажет! А этот маленький поганец…

«Какие вы, люди, странные, – фыркнул поганец. – Ты любишь, он любит, и оба чего-то боитесь. Глупые люди».

«Глупые люди», – в тон ему чихнула кошка по имени Собака, спрыгивая с лавки, где лежала до того момента.

– Кошка разговаривает? – Людвиг от неожиданности замер, так и не взяв дракончика на руки. – Тоже?!

«Человек разговаривает?» – передразнила Собака и уставилась на него светящимися глазищами.

И только тут до Ринки дошло, что Людвиг слышит их обоих. Так же, как и сама Ринка.

Упс. Кто-то сегодня редкостный тормоз. Ведь доктор Курт говорил, что в семье Бастельеро были драконьи всадники! Что у них архив! Кажется, она вдруг поняла что-то очень, очень важное, объясняющее все странности – вплоть до ее попадания в этот мир… И тут Петюня снова чихнул.

Людвиг отмер и взял его на руки. А ценная мысль сбежала. Ну и ладно. Все равно Ринка во всем разберется! Вот прямо сейчас они поговорят с супругом, и вместе все поймут. Обязательно!

Уже в теплой спальне, умостившись на кровати рядом с Людвигом, позевывающим дракончиком и Собакой, Ринка под чай и бутерброды с котлетками рассказала все и по порядку. Ну, почти все. Умолчала лишь об анонимном письме, полученном в салоне мадам Шанталь, уж очень оно было странным. Ну и о матримониальных планах Тори – потому что не была уверена, что для Тори это всерьез, а не очередное задание франкской разведки.

– А с голосом я сама не понимаю, как получилось, – растерянно закончила она. – Наверное, это такая-то магия.

«Обыкновенное очищение ауры при переходе из мира в мир, – проворчала кошка по имени Собака. – Не тащить же было тебя вместе с паразитами!»

Ринке на миг стало обидно. Какие еще паразиты? Она – не собака блохастая, чтобы вот так… А потом обида прошла, как будто ее и не было. Ведь голос-то вернулся! И не только голос. Она сама как будто вернулась в то чудесное время до окончания школы, когда все было впереди, мир казался ярким и прекрасным, и собственное мнение значило намного больше, чем любое чужое.

Вспомнив Петечку, за которого она чуть было не вышла замуж, Ринка вздрогнула. Как она могла быть настолько слепа, чтобы не видеть – с ним она никогда не будет сама собой! Она была словно под гипнозом, всерьез верила, что больше никому не нужна, и никто на нее не польстится, и что она должна чему-то там соответствовать… ужас. Тихий ужас.

На фоне воспоминаний вопрос Людвига прозвучал странно:

– Почему ты назвала его Петером? В честь доктора Курта?

– Нет, так звали моего бывшего. – Ринка прижалась теснее к Людвигу. – Петюня чем-то на него похож.

На него… ну да, дракончик чем-то похож на Петюню после бани, а Петюня чем-то похож на доктора Курта в молодости и недоделанности, что ли. Как пробная версия. Забавная ассоциация, однако!

– Ты же говорила, Влад?

Ринка вздохнула:

– Влад – это в школе, ну…

– Из-за него ты не могла петь, я помню. – Людвиг поцеловал ее в макушку.

– Да. А потом был Петюня, за которого я так и не вышла замуж.

– Выходить замуж за мужчину, которого зовут Петьюня, это полный моветон.

Ринка от всей души согласилась. То ли дело Людвиг Пауль Бастельеро, герцог, некромант и настоящий полковник. Почувствуйте разницу! А настоящий полковник продолжил:

– Ты сказала про лабораторию, где жил… Фаби.

– Фаби? – переспросила Ринка.

– Фаби, – подтвердил Людвиг таким тоном, что Ринке мгновенно перехотелось с ним спорить или выяснять подробности. – Так что за лаборатория?

Упс. Кажется, кто-то проболтался о том, о чем нельзя было пробалтываться. Рихард ее покрывал, а теперь ему попадет. Если только…

– Обещай, что не будешь сердиться!

Людвиг забавно выгнул бровь, потер нос, вздохнул, вкладывая в этот вздох все сдерживаемые эмоции, и предположил:

– Рихард или фрау Шлиммахер?

– Сперва поклянись!

– Обещаю, что никого не убью и даже не покалечу, – с серьезным видом сказал Людвиг.

Ринка улыбнулась, поняв, что гроза миновала, не начавшись.

– В общем, это старая лаборатория твоего двоюродного деда. Подвал между домом и заброшенным павильоном, там есть тайный ход. Она была закрыта, но Рихард мне показал. Ты обещал!

– Можешь не волноваться, Рихард останется в целости и сохранности. – Людвиг хмыкнул, и Ринка задумалась: что-то она упустила! Что-то о Рихарде. Похоже, важное.

– Ну вот, в лаборатории он и вылупился.

– Покажи мне ее, – подозрительно оживился супруг.

– В час ночи? Давай завтра, а? Там холодно, темно, и не хочу оставлять Петюню одного.

– Фаби, – поправил ее Людвиг. – Не хочу, чтобы малыша звали именем твоего этого… – Он презрительно фыркнул и спросил «равнодушно и незаинтересованно»: – Ты же не тоскуешь о нем?

Ринка хихикнула про себя: ревнует! Мелочь, а приятно же! Главное, чтобы не превратилось в паранойю.

– Нет, конечно. Если я по кому и тоскую, так это по маме и отцу. А Петюня… не хочу о нем вспоминать.

– И не вспоминай. – Людвиг прижал ее к себе, а другой рукой почесал спящего дракончика. – А зачем тебе понадобилась лаборатория?

– Я хочу получить степень и уже точно знаю, что буду изучать драконов и работать с доктором Куртом над проблемой порталов.

Выпалив все на одном дыхании, Ринка привычно напряглась. Слишком свежи были воспоминания о том, как точно так же она хотела пойти на ветеринара, а Петр, поджав губы, долго и нудно рассказывал ей, какая она дура и как важно для его жены и матери его детей сидеть в теплой лаборатории или преподавать в школе, а не носиться по коровникам в резиновых сапогах.

– Это, несомненно, очень достойное стремление, – осторожно начал Людвиг. – Но ты ведь понимаешь, что мы не можем оставить дракона у себя?

– Почему? – то есть не то чтобы она совсем не понимала, но ее интересовали резоны Людвига.

– Потому что он скоро вырастет до огромных размеров, и его найдут сородичи. Да, я уже понял – драконы разумны. Но люди тоже разумны, что не мешает им убивать друг друга.

– А если нам переехать в твой замок? – с надеждой спросила Рина. – Там, наверное, куда больше места.

– Навсегда? А моя служба, твоя учеба?

– То есть ты не против, чтобы я училась?

Ринка радостно бросилась к нему на шею, временно позабыв о проблеме драконьих отцов и детей. И даже если у Людвига были другие мысли по поводу ее учебы, теперь он не стал их озвучивать, жарко целуя жену.

Оторваться друг от друга их заставило возмущенное мявканье Собаки:

«Не развращайте ребенка!»

Ринка с Людвигом отпрянули друг от друга, словно их застигли на месте преступления.

«Никто меня не развращает, – парировал ребенок и просиял сапфировыми, совершенно несонными глазами. – А что это вы делаете? А почему мама стонала, ей больно? А зачем папа Людвиг гладит мамину попу? А почему?..»

– Цыц! Хватит вопросов, – оборвала его залившаяся жаром Ринка.

– Дети – цветы жизни, – еле слышно прокомментировал Людвиг и снова привлек к себе Ринку. – Ладно говорящие кошки и драконы, но вот это…

«Собака не кошка, Собака – фамильар, – тоном доктора Курта на лекции объяснил дракончик. – Мама ее слышит, потому что она особенная. Поэтому папа-дракон и привел ее к тебе! Здорово он придумал, правда?»

Людвиг ошарашенно уставился на Фаберже:

– Папа-дракон придумал?!

«Да, папа очень умный! Умнее всех людей и всех драконов! – гордо сообщил малыш и снисходительно добавил, забираясь к Людвигу на колени: – Ты тоже ничего, для человека. Почеши вот тут, между крыльев».

Ринке показалось, что сейчас у Людвига пойдет дым из ушей. Видимо, что-то такое у него было связано с драконами… ну, не на пустом же месте он ее предостерегал!

– Ничего, конечно же. – Людвиг принялся чесать там, где попросили. – Так что такое умное придумал твой папа, расскажи нам. Это же он летает над городом? Может быть, он тебя ищет?

«Папа знает, где я. Он сам все устроил!»

– Зачем? – спросил Людвиг, продолжая наглаживать довольного малыша.

«Потому что так надо, – буркнула кошка по имени Собака и вальяжно развалилась на подушке, глядя на Людвига с мудростью древнего существа. – Всему свое время. От предназначенного не уйти, некромант».

Людвиг озадаченно смотрел на кошку.

– Это ты сказала?

Та только фыркнула и начала вылизывать лапу.

– Нет, – тихо произнесла Рина. – Она звучит по-другому. Этот голос вообще мужской…

«Она папин фамильар! Это папа сказал. Скоро я вырасту, все пойму и тогда вам расскажу», – важно сообщил Фаберже и тут же тоненько чихнул, чем вызвал на задумчивом лице Людвига улыбку.

– Обо всем этом нужно хорошенько подумать. Очень хорошенько. Дорогая, думаю, твою спальню мы отдадим малышу, а сами переберемся ко мне. – Людвиг ссадил дракончика на кровать и встал, протягивая руку Рине. – Идем спать. А завтра встретишься с Германом и нашим менталистом. Надо попробовать опознать нападавшего. Ну, идем же.

Ринка тоже поднялась, вопросительно глянув на Фаберже.

«Идите, идите. Я хочу сестричку!»

Кошка громко фыркнула, Рина возмущенно открыла рот, а Людвиг рассмеялся и, подхватив жену на руки, понес к себе.

– Разумный дракон, с ума сойти, – пробормотал он, расстегивая на Ринке вконец измявшееся платье. – Только вылупился – и уже разумный. Лет на десять, в смысле человеческих. Чем ты его кормила?

– Ох… – Ринка вспомнила о походе за коноплей и захихикала.

– Расскажи. Когда еще нам со всеми этими приключениями удастся просто поговорить, а?

– Не знаю, но мне это нравится. И говорить с тобой, и приключения, и… – Ринка привстала на цыпочки и поцеловала мужа в губы.

Разумеется, он ответил.

И, разумеется, уснули они очень и очень не скоро. Зато успели и поговорить, и не только. А уснула Ринка с мыслью, что ни капельки не жалеет о том, что попала в чужой мир и что этот мир очень быстро становится для нее родным.