13. Несколько способов умирания

Судоподъемник располагался под водопадами; при необходимости его исполинская платформа медленно выныривала из бурлящего бассейна у подножия потока, вздымая за собой пелену мелких брызг и тумана, а за низвергающейся водной стеной так же медленно погружался в подземное озеро гигантский противовес, уравновешивая поднимающуюся платформу размером с причал, пока та не входила в широкий паз, прорезанный у вершины скалы, с которой срывался водопад. Шлюзовые ворота платформы постепенно раскрывались потоку, превращая ее в своеобразный водный балкон, выступающий над речным обрывом километровой ширины.

Два судна пулевидной формы поднимались по реке с двух сторон, будто исполинские рыбы; за ними широким клином сходились длинные боны, аккуратно подталкивая прогулочную барку к платформе подъемника. Как только барка прочно встала на платформу, шлюзовые ворота закрылись, боны втянулись, а в распахнутые боковые кессоны хлынула вода, заставляя противовес компенсировать дополнительную массу и неспешно подниматься из глубин.

Платформа с баркой медленно выскользнула из скальной прорези в водопад и, окутанная облаком грохочущей воды, начала неторопливо опускаться к бурной реке внизу.

Циллер, в насквозь промокших рейтузах и жилете, стоял рядом с аватаром Концентратора на носовой прогулочной палубе у капитанского мостика барки «Укалегон», что совершала круиз по реке Джри на Плите Толуф. Челгрианин встряхнулся, с шерсти во все стороны разлетелись брызги; нижние шлюзовые ворота распахнулись, и барка стала опускаться в водоворот пенных волн и бурунов, глухо ударяясь о надувные боковые стенки платформы.

Циллер, повернувшись к аватару, указал наверх, где в двухстах метрах над ними виднелся край скалы, окруженный клубами водяных паров.

– А что случится, если барка не встанет на платформу? – спросил он, перекрикивая рев водопада.

Аватар, ничуть не обеспокоенный тем, что его тонкий темный костюм промок до нитки и облепил серебристое тело, невозмутимо пожал плечами и громко произнес:

– Тогда случится катастрофа.

– А если нижние шлюзовые ворота откроются, пока платформа еще наверху?

– Опять-таки катастрофа, – кивком подтвердило существо.

– А если кронштейны платформы дадут слабину?

– Катастрофа.

– А если платформа начнет опускаться слишком быстро?

– То же самое.

– А если шлюзовые ворота откроются, прежде чем платформа погрузится в бассейн?

– Догадайтесь сами.

– Значит, в киль этой штуковины встроен антиграв или что-то в этом роде? – выкрикнул Циллер. – На всякий случай, как мера предосторожности?

Аватар покачал головой:

– Нет.

С ушей и носа аватара сорвались капли воды.

Циллер вздохнул и тоже тряхнул головой:

– Ну, я так и думал.

Аватар с улыбкой склонился к нему:

– Очень приятно, что теперь вы задаете подобные вопросы уже после того, как опасность миновала.

– Значит, мое отношение к опасности и смерти становится таким же беспечным, как у ваших жителей?

Аватар энергично закивал:

– О да. Это радует, не так ли?

– Нет. Угнетает.

Аватар рассмеялся и обвел взглядом ущелье, по которому бурный поток несся к Великой Реке Масака, впадая в нее близ города Оссульера.

– Пора возвращаться, – добавил он. – Надо успеть к кончине Ильома Долинсе и к возрождению Нисиль Чазоле.

– Ах да. Ни в коем случае нельзя пропустить этих ваших гротескных церемоний.

Они повернулись и пошли вдоль палубы. Барка прокладывала путь в хаосе волн и, взрывая носом бело-зеленые буруны, поднимала в воздух огромные фонтаны брызг, которые ливнем обрушивались на палубы. Под ударами волн судно кренилось и раскачивалось. Позади, за кормой, платформа подъемника медленно и размеренно погружалась в ревущие воды.

Гигантская волна, перекатившись через борт, залила прогулочную палубу бурным потоком полуметровой глубины. Циллер, опустившись на три конечности, рукой вцепился в поручень, чтобы удержаться на ногах, и с большим трудом начал пробираться к ближайшему входу на нижнюю палубу. Аватар, по колено в воде, невозмутимо прошествовал к дверям, распахнул створку и помог Циллеру войти.

В вестибюле Циллер снова встряхнулся, забрызгав сверкающие деревянные панели стен и роскошные шпалеры. Аватар на миг остановился, и вода мгновенно стекла с него, оставив серебристую кожу и тусклое одеяние совершенно сухими; лужица под ногами просочилась сквозь доски пола.

Циллер провел рукой по шерсти на лице, пригладил уши, стряхивая воду, и смерил взглядом безупречную фигуру улыбающегося аватара. Потом отжал жилет, пристально рассматривая кожу и одежду аватара в поисках хоть каких-нибудь следов влаги. Все выглядело абсолютно сухим.

– Это очень раздражает… – заметил Циллер.

– Я же предлагал укрыть от брызг нас обоих, – вежливо напомнил аватар.

Челгрианин вывернул наизнанку жилетный карман, из которого вытекла струйка воды.

– И вы ответили, что желаете в полной мере испытать все ощущения, включая тактильные, – добавил аватар. – Признаюсь, уже тогда я счел ваше желание несколько опрометчивым.

Циллер с сожалением посмотрел на промокшую трубку, перевел взгляд на сереброкожее создание и заявил:

– И это тоже.

Из-за угла вылетел маленький дрон с очень большим, аккуратно сложенным белым полотенцем исключительной пушистости, быстро пронесся по проходу и резко остановился рядом с ними. Аватар принял у него полотенце и кивком отпустил машину; автономник, качнувшись в воздухе, повернулся и улетел прочь.

– Вот, возьмите, – сказал аватар, предлагая полотенце челгрианину.

– Благодарю вас.

Они двинулись по проходу мимо салонов, где люди небольшими группками наблюдали за рекой, вздымающей волны в тумане.

– А где сейчас наш майор Квилан? – спросил Циллер, утирая лицо полотенцем.

– Кабе повез его на Неремети, смотреть на вихрение островов. Сегодня у местного косяка начался сезон соблазна.

Шесть или семь лет назад Циллер был свидетелем вихрения на другой Плите. Сезон соблазна наступал, когда взрослые острова выпускали колонии цветущих водорослей и выписывали ими прихотливые узоры в кратероподобных заливах мелководного моря. Считалось, что подобное зрелище привлекает молодняк, обитающий на морском дне; годовалые особи, поднимаясь на поверхность, вызревали, обретая индивидуальные черты.

– Неремети? – переспросил он. – А где это?

– В полумиллионе километров отсюда, если напрямую. Вы пока в безопасности.

– Это успокаивает. У вас еще остались места, посещением которых можно занять нашего мальчика на побегушках? Говорят, недавно вы возили его на завод, – с язвительным смешком сказал Циллер.

Аватар обиженно посмотрел на него:

– Между прочим, на завод, где строят звездолеты, но да, именно на завод. Вдобавок я это сделал исключительно по его просьбе. Циллер, на Масаке хватает достопримечательностей. Здесь есть места, о которых вы не знаете, а если бы узнали, то обязательно захотели бы их посетить.

– Правда? – Циллер остановился и посмотрел на аватара.

Тот тоже замедлил шаг и с улыбкой развел руками:

– Конечно. Но я не собираюсь вот так сразу раскрыть вам все свои тайны.

Циллер пошел дальше, вытирая шерсть полотенцем и косясь на сереброкожее существо, легкой походкой идущее рядом.

– А знаете, в вас больше женского, чем мужского, – заявил он.

Аватар вздернул бровь:

– Вы так думаете?

– Да.

Аватара это позабавило.

– А еще Квилан желает осмотреть Концентратор, – сообщил он челгрианину.

Циллер поморщился:

– Кстати, вот где я никогда не бывал. Там хоть есть на что взглянуть?

– Там есть обзорная галерея. Оттуда хорошо видна вся поверхность, а на подлете можно полюбоваться прекрасными видами – они гораздо лучше, чем те, которые видят наши гости, если прибывают сюда без особой спешки, не прямиком к нижней стороне орбиталища. – Он пожал плечами. – А кроме этого, смотреть особо не на что.

– И все ваши чудесные механизмы выглядят так же скучно, как я и предполагаю.

– Если не скучнее.

– Ну, может, отвлечется на пару минут. – Циллер вытер полотенцем подмышки и, привстав на задние лапы, промокнул вокруг срединной конечности. – Вы говорили этому мерзавцу, что я, скорее всего, прогуляю премьеру собственной симфонии?

– Еще нет. Но возможно, Кабе сегодня затронет эту тему.

– Думаете, он отважится на благородный поступок и не пойдет на концерт?

– Понятия не имею. Если наши с вами подозрения верны, Э. Х. Терсоно наверняка начнет уговаривать его посетить премьеру. – Аватар широко улыбнулся Циллеру. – Упирая на необходимость не поддаваться, как он выражается, ребяческому шантажу с вашей стороны.

– Похоже на то.

– А как там «Умирающий свет»? – справился аватар. – Материалы для репетиций уже готовы? У нас осталось всего пять дней, а это, можно сказать, минимальный срок, по человеческим меркам.

– Да, готовы. Я за ночь кое-что доработаю, а завтра все разошлю. – Челгрианин покосился на аватара. – Вы уверены, что без этого не обойтись?

– Без репетиций?

– Да. Ведь из-за них свежесть восприятия будет утрачена, независимо от того, кто будет дирижировать симфонией на премьере.

– Вовсе нет. На репетициях прозвучат лишь основные мотивы, контуры главных тем, так что общая идея будет узнаваема, но в подробностях незнакома. Именно это позволит полнее воспринять собственно симфонию. – Аватар похлопал челгрианина по плечу так, что с жилета полетели брызги. Циллер поморщился от боли: хрупкое на вид существо обладало неожиданной силой. – Поверьте, все получится отлично. О, чуть не забыл: я прослушал ваш черновой вариант, он великолепен. Поздравляю.

– Спасибо, – ответил Циллер, вытирая бока полотенцем, и взглянул на аватара.

– Да? – спросил тот.

– Я тут задумался.

– О чем?

– О том, что волнует меня с самого приезда. Я никогда вас об этом не спрашивал, сначала оттого, что боялся ответа, а потом оттого, что, как я опасаюсь, ответ мне уже известен.

– Надо же, – заморгал аватар. – И что же это такое?

– Способны ли вы или любой другой Разум сымитировать мой стиль? – спросил челгрианин. – Смогли бы вы сочинить произведение – к примеру, симфонию – так, что даже самый придирчивый знаток и ценитель не заподозрил бы подделки, которой остался бы доволен даже я сам?

Аватар, не останавливаясь, сосредоточенно наморщил лоб и сцепил руки за спиной.

– Да. Полагаю, такое возможно.

– Это легко?

– Нет. Ничуть не легче любой сложной задачи.

– Но вы бы справились с нею куда быстрее меня?

– Вынужден предположить, что да.

– Гм. – Циллер умолк.

Аватар обернулся и посмотрел на него. За спиной Циллера медленно проплывали скалы и вуалевые деревья на склонах глубокого ущелья. Барка плавно покачивалась под ногами.

– В таком случае, – продолжил челгрианин, – зачем мне, да и любому другому, сочинять симфонию или что-то еще?

Аватар удивленно вздернул бровь:

– Ну, начнем с того, что вам это доставит удовлетворение.

– Игнорируйте субъективные показатели. Что она даст слушателям?

– Знание того, что симфонию сочинил представитель их вида, а не Разум.

– Игнорируйте и это. Представим, что им не сообщили, кто автор, или для них это не имеет значения.

– Если от них скроют эту информацию, сравнение будет неполным. Если для них она не имеет значения, то такая группа людей окажется совершенно уникальна среди всех мною дотоле встреченных.

– Но раз вы…

– Циллер, вас беспокоит то, что Разумы – искусственные интеллекты, если вам так привычнее, – способны создавать, или якобы создавать, настоящие произведения искусства?

– Да, беспокоит – если такие произведения искусства сопоставимы с моими.

– Циллер, это совершенно не важно. Вам надо мыслить, как скалолазу.

– Как это?

– А вот так. Некоторые тратят время, обливаются потом, терпят боль, холод, лишения, рискуют здоровьем и – в определенных случаях – даже самой жизнью, чтобы покорить горную вершину, а потом оказывается, что там уже устроили пикник какие-то туристы, которых туда доставил летательный аппарат.

– Будь я скалолазом, я бы разозлился.

– Вообще-то, считается невежливым прилетать туда, где совершается пеший подъем, но тем не менее такое иногда случается. По правилам хорошего тона следует пригласить скалолазов на пикник и превознести их достижения до небес. Разумеется, тот, кто много дней, обливаясь потом, карабкался к вершине, с равным успехом мог бы добраться туда по воздуху, если бы просто хотел полюбоваться великолепными видами. Но человек стремится к преодолению трудностей. Путь к вершине, а не вид с вершины – вот что является достижением. Своего рода сгиб между страницами. – Аватар помолчал, склонил голову набок и чуть прищурился. – Мне и дальше проводить аналогию, композитор Циллер?

– Нет, все понятно. Однако же в моем случае скалолаз все еще не решил, стоит ли приобщать душу к радостям полета и начинать покорение чужих вершин.

– Лучше уж создать собственную. Идемте, я должен проститься с умирающим.

Смертное ложе Ильома Долинсе окружали друзья и родственники. После спуска по водопаду навес над кормовой палубой сняли, и ложе стояло под открытым небом. Умирающий полулежал, опираясь на парящие подушки, а пышный матрас под ним выглядел настоящим кучевым облаком. «Как и подобает в данном случае», – подумал Циллер.

У ложа полукругом стояли и сидели около шестидесяти человек, а Циллер старательно держался за их спинами. Аватар подошел к старику, взял его за руку, склонился и о чем-то заговорил. Потом кивнул и поманил к себе Циллера, который притворился, что увлеченно разглядывает птицу с ярким оперением, летящую над молочно-белыми водами реки.

– Циллер, подойдите к нам, пожалуйста, – раздался голос аватара из ручки-терминала челгрианина. – Ильом Долинсе хочет с вами познакомиться.

– Э? Ах да. Да, конечно, – сказал Циллер, чувствуя себя очень неловко.

– Композитор Циллер, для меня большая честь с вами познакомиться.

Старик пожал руку челгрианина. В общем-то, он не выглядел особенно старым, хотя голос звучал слабо. Морщин и пигментных пятен на коже было гораздо меньше, чем у некоторых виденных Циллером людей, да и волосы на голове не выпали, хотя и поседели, утратив пигментацию. Рукопожатие нельзя было назвать сильным, но Циллер испытывал и более вялые.

– А… спасибо. Я весьма, э-э, польщен, что вы сочли возможным, э-мм, потратить время на чужака-музыкантишку.

Седовласый мужчина на кровати виновато взглянул на него:

– Ох, композитор Циллер, прошу прощения. Вас, должно быть, все это смущает, верно? Я такой эгоист… Мне даже в голову не пришло, что моя смерть может…

– Нет, что вы! Я… я… Ну, в общем-то, да, – признался Циллер, чувствуя, как к носу приливает кровь, и обвел взглядом людей вокруг постели. Все смотрели на него сочувственно и понимающе; он всех возненавидел. – Как-то странно все это.

– Вы позволите, композитор? – Старик снова потянулся к руке Циллера. На этот раз пожатие было слабее. – Вам, наверное, все наши обычаи кажутся странными.

– Не в большей мере, чем наши – вам.

– Я готов умереть, композитор Циллер, – улыбнулся Ильом Долинсе. – Я прожил четыреста пятьдесят лет. Я видел миграцию эйскейских чебалитов на Темных Небесах и линовальщиков силовых полей, обрабатывающих солнечные протуберанцы на Высоком Нудруне, я держал на руках своего новорожденного младенца, я летал по Сартским пещерам и нырял в арочные трубки на Лируфале. Я столько повидал и совершил, что, хотя нейрокружево и пытается вместить мне в голову все прошлые воспоминания, многое уже утрачено. – Он постучал по виску. – Не из памяти, но из моей личности. Пора либо что-то менять, либо жить иначе – либо просто остановиться. Одну свою копию я поместил в групповой разум, на случай если кто-то когда-нибудь пожелает со мной побеседовать, но в общем мне просто надоело жить. Больше не хочется. По крайней мере, после того, как я увижу Оссульеру – это я приберег напоследок. – Он улыбнулся аватару. – Может, еще вернусь, когда наступит конец Вселенной.

– А еще вы хотите, чтобы вас возродили в соблазнительном теле девушки из группы поддержки, если команда города Нотромг выиграет кубок орбиталища, – заявил аватар с почтительным кивком и цыкнул зубом. – Конец Вселенной наверняка наступит скорее.

– Теперь понятнее? – спросил Ильом Долинсе, блеснув глазами. – Пора остановиться. – Костлявые пальцы легонько коснулись руки Циллера. – Жаль, что я не услышу вашей новой симфонии, маэстро. Я даже подумывал отложить свой уход, но… Тот, кто не принял твердого решения, всегда найдет, на что отвлечься, не правда ли?

– Безусловно.

– Надеюсь, вас это не обижает. Нет, правда, ради вашей симфонии я бы задержался. Вы ведь не обиделись, правда?

– А если бы и обиделся, какая разница, господин Долинсе?

– Большая. Если бы оказалось, что вас это очень задевает, я бы задержался, пусть даже всем это было бы невмоготу. – Долинсе окинул взглядом собравшихся у ложа; приглушенно зазвучал хор дружелюбных возражений. – Вот видите, композитор Циллер, я смирился. Надо же, какого все обо мне хорошего мнения.

– Позвольте и мне к нему присоединиться. – Циллер погладил руку старика.

– Вы ведь сочинили великое произведение, композитор Циллер? Надеюсь, что да.

– Не берусь судить, господин Долинсе, – ответил челгрианин. – В целом я доволен. – Он вздохнул. – Насколько мне известно, это ничуть не помогает определить, как симфонию воспримут слушатели и какую оценку дадут ей впоследствии.

Человек на смертном одре широко улыбнулся:

– Надеюсь, все пройдет с ошеломительным успехом.

– Я тоже.

Ильом Долинсе на миг смежил веки. Пожатие руки ослабло.

– Большая честь, композитор Циллер… – прошептал он.

Циллер выпустил его руку и с облегчением отошел в сторону. Остальные обступили ложе.

Из теней за изгибом ущелья возникла Оссульера. Город был частично высечен из желтовато-коричневой местной скальной породы, а частично построен из камня, доставленного со всего орбиталища или из-за его пределов. Здесь усмиренная река Джри несла спокойные воды по глубокому прямому руслу, от которого ответвлялись многочисленные каналы и шлюзы с перекинутыми через них изящными арками мостов из пенометалла и дерева, живого и мертвого.

По обеим берегам, затянутым сизой дымкой, на широких променадах, вымощенных огромными плитами золотистого песчаника, среди тенеревьев сновали люди и животные, журчали струи фонтанов, стояли павильоны и высились витые колонны из ажурных металлических решеток и сверкающих минералов.

На ступенях у пристаней, где швартовались величественные барки, стайки шоргресилов сосредоточенно вычесывали друг другу шерсть. Зеркальные паруса кораблей поменьше, пытаясь поймать капризный ветер, отбрасывали длинные тени на речную гладь и усыпали оживленные берега трепетно мерцающими отсветами.

Над просторными шумными набережными возносились к небу террасы ступенчатого города, широкими карнизами врезанные в скалы; зонтичные деревья и навесы затеняли галереи и площади; каналы исчезали под сводами туннелей, пробуренных в склонах гор; тонкие лиловые и оранжевые завитки дыма тянулись от благовонных костров к бледной синеве небес; стаи ослепительно-белых плугохвостов безмолвно кружили на распростертых крыльях, выписывая спирали и дуги над хаотическими переплетениями высоких, длинных и все более замысловатых мостов, которые застывшими радугами висели в туманной высоте, покрытые вычурной резьбой и сверкающими инкрустациями, что проглядывали среди зарослей ярких цветов, прядей вуалевого мха и плетей цеполистника и сказовьюна.

Играла музыка, эхом отдаваясь в каньонах, на каменных мостах и террасах. Стадо камброзавров, вразвалку спускавшихся к воде по широким ступеням у причала, встретило барку восторженным трубным ревом.

У поручней Циллер отвернулся от суматошного мельтешения на берегу и взглянул на ложе, где покоился Илом Долинсе. Некоторые из присутствующих плакали. Аватар опустил ладонь на лоб старика, серебристыми пальцами осторожно прикрыл ему веки.

Челгрианин некоторое время смотрел на прекрасный город, проплывающий мимо, а потом снова оглянулся. Над ложем парил серый продолговатый дрон-Переместитель. Собравшиеся чуть отступили, встав кругом. Над телом усопшего задрожало серебристое марево, затем сжалось в точку и пропало. Исчезло и само тело, а след, оставленный им на постели, постепенно разгладился.

«В такие моменты люди всегда смотрят на солнце», – сказал ему однажды Кабе. Традиционный, почти повсеместно распространенный в Культуре способ захоронения заключался в том, что тело Перемещали в ядро местной звезды. И, как верно отметил Кабе, при этом, если такая возможность представлялась, люди неизменно смотрели на солнце, хотя фотоны, образованные Перемещенным телом, достигли бы этого места лишь через миллион лет, если не более.

Миллион лет. Будет ли и тогда существовать этот искусственный, тщательно контролируемый мир? Вряд ли. К тому времени, возможно, исчезнет и Культура. В том, что исчезнет Чел, Циллер не сомневался. Наверное, люди смотрят вверх потому, что понимают: настанет миг, когда делать это будет некому.

Прежде чем барка покинет Оссульеру, предстояло провести еще одну церемонию – возвращение к жизни. Всего восемьсот лет назад женщина по имени Нисиль Чазоле сражалась на Идиранской войне, а впоследствии ушла на Хранение в виде личностного слепка. Она оставила указание пробудить ее к тому времени, когда свет второй из Новых-Близнецов достигнет орбиталища Масак. В течение следующего часа ее личность должны были переместить в заранее клонированное исходное тело, чтобы за пять дней, оставшихся до появления второй новой над Масаком, женщина успела пройти реакклиматизацию.

Предполагалось, что церемония возрождения, так удачно совпавшая с кончиной Ильома Долинсе, поможет развеять грусть собравшихся. Циллер счел эту якобы счастливую случайность чересчур нарочитой, поэтому не стал дожидаться воскрешения, а сошел на берег, погулял по городу и капсулой подземки отправился в Аквиме.

– Да, когда-то я был близнецом. Полагаю, эта история хорошо известна и подробно задокументирована. Существует множество ее пересказов и толкований. По ее мотивам создано немало художественных и музыкальных произведений, в разной степени достоверных. Я рекомендую…

– Да, я все это знаю, но хотел бы услышать историю от вас.

– Вы уверены?

– Разумеется.

– Что ж, хорошо.

Аватар с челгрианином стояли в небольшом восьмиместном модуле, летящем под внешней поверхностью орбиталища. Суденышко представляло собой универсальную гондолу, способную перемещаться в водной, воздушной или, как сейчас, космической среде, хотя в последнем случае – на чисто релятивистских скоростях. Они глядели вперед; экран начинался у них под ногами и тянулся над головами. Пассажиры словно бы находились в полностью застекленной носовой рубке звездолета, вот только сквозь стекло окружающее пространство не выглядело бы так четко.

После смерти Ильома Долинсе прошло двое суток, до концерта в Штульенской Чаше осталось три дня. Теперь, когда репетиции завершенной симфонии были в разгаре, Циллера охватило привычное возбуждение. Не в силах усидеть на месте, он вспомнил о еще не виденных достопримечательностях Масака и, решив посмотреть на орбиталище при подлете снизу, вместе с аватаром спустился в Субплитовое пространство глубоко под Аквиме, где располагался небольшой космопорт.

Плато, на котором раскинулся Аквиме, было преимущественно полым, внутри размещались старые корабельные ангары и законсервированные заводы общего назначения. На большей части Масака Субплитовые порталы обычно находились на глубине сотни метров, но Аквиме отделял от космоса почти километр.

Скорость восьмиместного модуля постепенно снижалась относительно скорости вращения орбиталища. Летательный аппарат двигался по направлению вращения, поэтому казалось, что в пятидесяти метрах над ними Масак понемногу разгоняется, увеличивая скорость, а звезды, неторопливо движущиеся по кругу, замедляют вращение почти до полной неподвижности.

Нижняя сторона орбиталища представляла собой блестящую сероватую поверхность, по виду металлическую, слабо озаренную светом звезд и солнца, отраженного одной из ближайших планет системы. В бескрайней равнине над головой Циллеру чудилось какое-то пугающее совершенство, несмотря на то что ее усеивали порталы, там и сям торчали какие-то вышки и замысловато переплетались трассы подземки.

Кое-где полого приподнятые трассы пропускали под собой другие, наполовину погруженные в поверхность нижней стороны орбиталища, которые потом снова выходили на бескрайнюю равнину. В других местах трассы сворачивались огромными петлями, диаметром в десятки и даже сотни километров, сплетаясь в вычурное кружево борозд и желобов, напоминающее замысловатую вязь, выгравированную на браслете. Циллер увидел, как по нижней поверхности скользят транспортные капсулы – поодиночке, парами и целыми составами.

Трассы подземки позволяли оценить скорость полета модуля: поначалу они смещались медленно, плавно соскальзывали в сторону или изгибались назад. Теперь же, пока модуль замедлялся, тормозя двигателями, а орбиталище как будто ускорялось, линии трасс словно бы заструились, а потом стремительно понеслись над головой.

Модуль скользнул под Перемычку, которая все еще будто бы ускорялась. Сероватая равнина наверху унеслась прочь и исчезла во тьме, расплескавшейся на сотни километров в высоту и усеянной крошечными искрами. Полотно трассы покоилось на немыслимо хрупких висячих мостах; они ровными, тускло светящимися полосами проносились мимо, однако относительная скорость модуля делала моноволоконные растяжки неразличимыми.

Дальний склон Перемычки стремительно приближался прямо к носовой части модуля. Циллер изо всех сил сдерживал инстинктивное желание пригнуться, но безуспешно. Аватар промолчал, однако модуль сменил позицию, и теперь от внешней поверхности орбиталища их отделяло примерно полкилометра. Из-за этого какое-то время казалось, что орбиталище замедлило вращение.

Аватар начал свой рассказ.

Некогда Разум, ставший впоследствии Концентратором Масака – сменив на этом посту первого Концентратора, который вскоре после Идиранской войны ушел в Сублимацию, – функционировал на корабле по имени «Непоправимый урон». Это был всесистемник Культуры, построенный после тридцати лет тревожного ожидания, когда понемногу стало ясно, что война с идиранами скорее грянет, чем нет.

Его спроектировали так, чтобы в случае, если войну удастся предотвратить, он мог бы исполнять роль гражданского судна, но оставили и возможность переквалификации под военные нужды: он был готов к постоянному сооружению малых боевых кораблей, перевозке оружия и войск, а также к прямому столкновению с врагом, поскольку на борту имелся полный комплект боевого снаряжения.

На первом этапе конфликта идиране теснили Культуру по всем фронтам, а Культура лишь отступала все дальше и дальше, используя выгаданное время для эвакуации гражданского населения, поскольку испытывала острую нехватку военных кораблей; роль боевого флота поначалу исполняли всецелевые корабли Контакта, ВКК, а впоследствии к ним присоединились и некоторые милитаризованные всесистемники.

По тактическим и стратегическим соображениям во многих случаях разумнее было отправлять в битву эскадры военных кораблей меньшего размера, поскольку тогда с потерями, пусть даже и значительными, можно было смириться, но ввиду того, что Культура еще не завершила приготовлений к полномасштабной милитаризации, в этих сражениях приходилось участвовать боеспособным всесистемникам.

Милитаризованный всесистемник Культуры был устрашающим противником, боевой мощью превосходящий любой идиранский военный корабль, но в сравнении с боевыми судами меньшего размера, ВКК отличался куда меньшей маневренностью, а вероятность его выживаемости имела бинарный характер. Если флотилии грозило поражение, некоторым кораблям обычно удавалось ускользнуть и затем продолжить военные действия, но попавший в окружение всесистемник либо одерживал триумфальную победу, либо погибал – возможно, и не из-за вражеских действий, а по собственной воле.

При мысли о подобных потерях Разумы Культуры, занимавшиеся стратегическим планированием военных действий, испытывали симптомы, эквивалентные приступам инсомнии, язвенной болезни и истерии.

Во время одной из самых отчаянных операций, отвлекая на себя внимание врага, пока группа орбиталищ Культуры готовилась сняться с мест и медленно набирала скорость, эвакуируясь из опасной области космоса, «Непоправимый урон» предпринял необычно отважную и чрезвычайно опасную вылазку в неумолимо расширявшуюся сферу идиранской гегемонии.

Перед тем как отбыть на задание (по мнению большинства коллег и его самого, оно обещало стать для него последним), он, как и подобает в таких случаях, переслал свой личностный слепок – фактически душу – другому всесистемнику, который ретранслировал ее Разуму Культуры, находившемуся в противоположном конце галактики; там слепок надлежало до времени хранить в неактивном состоянии. Затем в сопровождении нескольких номинально боевых единиц – в сущности, они были не совсем кораблями, а представляли собой передвижные орудийные блоки, наделенные частичной автономией, – «Непоправимый урон» двинулся в путь, заложив над галактической линзой широкую дугу, в проекции напоминавшую огромный коготь, занесенный над звездным водоворотом.

Он ворвался в сеть идиранских систем тыловой поддержки, материально-технического снабжения и пополнения войскового состава, как обезумевший хищник в зимнее гнездовье беззащитных зверьков, и серией стремительных хаотичных атак уничтожил всё на световые столетия вокруг в той части космоса, которую идиране давно считали свободной от присутствия кораблей Культуры.

По предварительной договоренности связи с всесистемником не предполагалось вообще, разве что он каким-то чудом вернулся бы в неумолимо уменьшающуюся сферу влияния Культуры; о том, что его не обнаружили и не уничтожили, было известно лишь по косвенным признакам, из-за существенного ослабления напора идиранских флотилий, поскольку вражеские корабли либо уничтожались на пути к театру боевых действий, либо покидали его, отозванные на борьбу с новой угрозой в тылу.

Затем корабли нейтральных цивилизаций, вывозящие беженцев из зоны военных действий, принесли слухи, что целый рой идиранских флотилий передислоцировали к месту недавнего рейда на самой окраине галактики, где затем завязалась яростная битва, завершившаяся гигантским взрывом огромной разрушительной силы, и что характеристики этого взрыва, когда их удалось обнаружить и проанализировать, в точности соответствовали характеристикам, что возникают в тех случаях, когда осажденный врагами боевой всесистемник Культуры исполняет протокол самоуничтожения, призванный нанести противнику максимально возможный ущерб.

Известия о битве, подвигах и героическом самопожертвовании боевого всесистемника продержались в сводках экстренных новостей чуть меньше суток. Война, как и боевые флотилии идиран, неудержимо сметала все на своем пути, сея смерть и разрушение, панику и несчастья, ужас и незабываемые впечатления.

Постепенно Культура завершила переход к полномасштабному военному производству, а идиране – теперь им приходилось контролировать колоссальные объемы завоеванных территорий – обнаружили, что их дальнейшее победное шествие замедлилось, сначала оттого, что они не успевали задействовать необходимые силы, а затем все в большей мере оттого, что Культура наконец-то обрела возможность давать достойный отпор, ведь с ее орбиталищных заводов в глубоком тылу отбывали на войну целые флотилии новых боевых кораблей.

Новые доказательства гибели «Непоправимого урона» – и уничтоженных им идиранских боевых кораблей – принес корабль еще одной нейтральной цивилизации, из числа Вовлеченных, пролетевший близ места сражения. После этого Разум, которому передали на Хранение личностный слепок «Непоправимого урона», как и полагалось, воскресил его и разместил в другом корабле того же класса. Возрожденный корабль отправился, точнее, вернулся на войну, где вступал в одну битву за другой, зная, что каждая может стать для него последней, и храня в себе все воспоминания своей ранней версии, вплоть до мгновения годом раньше, когда он, сбросив поля, по длинной дуге направился вглубь идиранской территории.

Тут-то и возникло осложнение.

«Непоправимый урон», вернее, его исходный Разум не был уничтожен. Всесистемник действительно сражался, не заботясь о самосохранении, и геройски погиб в бою, но его Разуму удалось ускользнуть в одном из автономных орудийных блоков.

Этот «не совсем корабль» к тому времени уже испытал на себе сосредоточенные атаки не одной, а нескольких идиранских военных флотилий и превратился в жалкие обломки, не совсем не совсем корабль.

Колоссальным взрывом самоуничтожившегося всесистемника искореженный блок вынесло за пределы спирали галактики; оставшейся у него энергии едва хватало, чтобы не развалиться окончательно, поэтому он летел вверх и в сторону от галактической плоскости, будто гигантский осколок шрапнели, а не звездолет; он практически лишился орудий, ослеп почти на все и оглох на все сенсоры, а вдобавок, опасаясь, что его обнаружат, не осмеливался использовать и без того ненадежные двигатели до тех пор, пока ничего другого ему не оставалось. Он все-таки включил их, но на максимально краткий срок, лишь затем, чтобы не врезаться в энергетическую Решетку между вселенными.

Будь у идиран больше времени, они прочесали бы окрестности в поисках уцелевших фрагментов всесистемника и наверняка обнаружили бы беглеца. Но идиранам и без него было чем заняться. Наконец они удосужились проверить, действительно ли всесистемник полностью самоуничтожился, но к тому времени искореженный автономный блок, заброшенный на тысячи световых лет от верхней кромки великого галактического диска, оказался на безопасном расстоянии от детекторов.

Мало-помалу он начал ремонтные работы. Прошли сотни дней. Наконец он решил включить подлатанные двигатели и малым ходом отправился к тем областям пространства, где, как он надеялся, еще господствовала Культура. Не зная точно, кто где находится, он не подавал сигналов, пока не прибыл в ту область галактики, куда идиране явно не добрались.

Сигнал, возвестивший о его возвращении, вызвал поначалу некоторый переполох, но потом с ним встретился всесистемник и взял на борт. Ему сообщили, что у него появился близнец.

На этой войне такое случилось в первый, но не в последний раз, хотя Культура весьма тщательно проверяла сообщения о гибели своих Разумов. Новый всесистемник, куда поместили исходный Разум, получил имя «Непоправимый урон I», а корабль преемника переименовался в «Непоправимый урон II».

Близнецов по их совместной просьбе отправили в одну и ту же боевую флотилию, и последующие сорок лет они сражались бок о бок. Под конец войны оба приняли участие в Битве Новых-Близнецов, в области космоса, известной как Рукав 1–6.

Один погиб, а другой выжил.

Перед битвой они обменялись личностными слепками. Тот, кто выжил, как и было уговорено, объединил свою личность с душой павшего корабля. Сам он сильно пострадал в сражении, но ему удалось ускользнуть на малом судне и таким образом спасти не только себя, но и душу погибшего близнеца.

– А кто погиб? – спросил Циллер. – Первый или второй?

Аватар смущенно улыбнулся:

– Мы тогда находились рядом, в сумятице было не разобрать. Долгие годы я скрывал, кто именно погиб, а кто выжил, а потом провели тщательное расследование, и все выяснилось. Погиб второй, а выжил первый. – Он пожал плечами. – Это не имело никакого значения. Разрушилась лишь внешняя оболочка корабля, в котором находился субстрат, и корпус уцелевшего постигла та же участь. Если бы все произошло наоборот, результат был бы тем же. Два Разума стали единым целым, то есть мной. – Чуть помедлив, аватар коротко поклонился.

Циллер смотрел, как над ними летит орбиталище. Линии подземки неслись с невероятной скоростью, так что о самих капсулах, даже сцепленных в длинные составы, складывалось весьма смутное представление, за исключением тех случаев, когда они двигались в одном направлении с модулем. Тогда их скорость на время замедлялась, но потом они обгоняли модуль, вырывались вперед, отставали или сворачивали.

– Похоже, ситуация была не из простых, если вам удалось сохранить тайну личности погибшего, – заметил Циллер.

– Да, было худо, – небрежно ответил аватар, с рассеянной улыбкой глядя, как проносится мимо нижняя поверхность орбиталища. – Как обычно на войне.

– А что побудило вас стать Разумом-Концентратором?

– Вы имеете в виду – что еще, помимо стремления наконец осесть на одном месте и заняться чем-нибудь конструктивным после десятилетий смертоносных рейдов по галактике?

– Да.

Аватар обернулся:

– Я думал, вы лучше знакомы с темой, композитор Циллер.

– Да, мне кое-что об этом известно. Наверное, я слишком старомоден или примитивен, но мне приятней узнавать все из уст очевидца событий.

– Циллер, я уничтожил орбиталище. Точнее – три за один день.

– Ну что ж, война – это ад.

Аватар пристально посмотрел на него, будто подозревая, что челгрианин пытается отшутиться.

– Как я уже сказал, это все есть в общедоступных источниках.

– У вас не было выбора?

– Не было. Я действовал в соответствии с принятым решением.

– Принятым вами?

– Отчасти. Я был вовлечен в процесс его принятия, но даже если бы и выразил несогласие, все равно поступил бы точно так же. В этом и заключается стратегическое планирование.

– Должно быть, тяжело обходиться без удобной отговорки об исполнении чужих приказов.

– Ну, это всегда либо самообман, либо признание низменных мотивов, либо симптом отставания в цивилизационном развитии.

– Три орбиталища – огромная утрата. И ответственность.

Аватар пожал плечами:

– Орбиталище – немыслящая материя, воплощение значительных усилий и затраченной энергии. Разумы этих орбиталищ эвакуировались в безопасное место. А вот человеческие смерти меня взволновали.

– Сколько человек погибло?

– Три тысячи четыреста девяносто два.

– Из скольких?

– Из трехсот десяти миллионов.

– Это малая доля.

– Но для каждого погибшего – всегда стопроцентная.

– И тем не менее.

– Нет, никаких «тем не менее». – Аватар покачал головой, и свет скользнул по его серебристой коже.

– А как уцелели сотни миллионов?

– В основном их вывезли на кораблях. Примерно двадцать процентов эвакуировали в капсулах транспортной системы – их можно использовать как спасательные шлюпки. Способов перевозки хватает: если есть время, можно сдвинуть с места орбиталища, а если времени недостаточно, то людей вывозят кораблями, капсулами подземки, другими видами транспорта и даже просто в скафандрах. Некоторые орбиталища эвакуировали путем снятия личностных слепков, оставляя недвижные тела. Разумеется, этот метод не срабатывает в тех случаях, когда субстрат, где хранятся слепки, уничтожают прежде, чем он успевает передать информацию дальше.

– А те, кто не уехал?

– Они отдавали себе отчет в том, что их ждет. Некоторые потеряли близких, у некоторых, возможно, помутился рассудок, но отказать им не осмелились; некоторые устали жить и/или одряхлели, у некоторых что-то пошло не так: они слишком поздно убрались с орбиталища, чтобы спастись телесно или перезаписаться, понаблюдав за происходящим, – отказала транспортная капсула, личностная запись или система перезаписи. А некоторые остались на орбиталище в силу религиозных убеждений. – Аватар перехватил взгляд Циллера. – Я записал все смерти, если не считать тех, что произошли из-за отказа оборудования. Я не желал, чтобы смерти оставались безличными, хотел удостовериться в том, что не забуду ни одной из них.

– Но это же ужасно!

– Называйте как угодно. Я должен был так поступить. Война меняет восприятие мира и ценностную шкалу. Мне эти действия представлялись знаменательными и ужасающими, а теоретически, исходя из первопричин, где-то даже варварскими, но никак иначе. Я отправил автономники, микроракеты, камеры и жучки на каждое из трех орбиталищ. Я наблюдал за каждой смертью. Те, кого испепеляли мои энергопушки или уничтожали Перемещенные мною боеголовки, погибали мгновенно. Те, кого сожгла радиация или разорвали ударные волны, продержались чуть дольше. Те, кого выбросило в открытый космос, умирали очень долго, харкая кровью, розовым льдом застывавшей перед их замерзающими глазами. Для некоторых земля буквально исчезала из-под ног, a атмосфера уносилась в вакуум, как палатка, сорванная бурей, и они задыхались в невесомости. Бóльшую часть я мог бы спасти; можно было задействовать Переместители, использованные мной для бомбежки орбиталища, или пойти на совсем уж отчаянные меры и эффекторами снять личностные слепки из замерзающих или горящих тел. На все это времени хватало.

– Но вы предоставили их своей судьбе.

– Да.

– И просто наблюдали.

– Да.

– Тем не менее они сделали выбор сами и остались.

– Действительно.

– А вы спросили у них разрешения на запись предсмертных мук?

– Нет. Если уж они возложили на меня ответственность за их убийство, то к записи без спросу наверняка отнеслись бы снисходительно. О своих действиях я всех предупредил заранее. Это спасло многих. Однако же не обошлось и без критики. Некоторые сочли мой поступок бесчувственным.

– А какие чувства вы испытали?

– Ужас. Сострадание. Отчаяние. Отстраненность. Восторг. Богоравность. Вину. Страх. Унижение. Удовольствие. Могущество. Ответственность. Омерзение. Печаль.

– Восторг? Удовольствие?

– Это наиболее точные слова. Сея хаос и разрушения в космических масштабах, ощущаешь прилив восторга. А удовольствие мне доставили смерти тех, кто по глупости верил в несуществующих богов и загробную жизнь, хотя было и грустно, потому что эти люди умерли, одураченные собственным невежеством. Я получил удовольствие и от того, что мои сенсорные и боевые системы работали безотказно, и от того, что, вопреки собственным опасениям, выполнил свой долг с честью и поступил так, как, по моему убеждению, и должен был поступить морально ответственный индивид в сложившихся обстоятельствах.

– И этот опыт позволяет вам управлять миром с населением в пятьдесят миллиардов душ?

– Совершенно верно, – тут же ответил аватар. – Я вкусил смерти, Циллер. Мы с близнецом, слившись, находились близ разрушаемого корабля, и в реальном времени поддерживали связь с субстратом Разума, который раздирали приливные силы линейного орудия идиран. Все произошло за микросекунду, но мы чувствовали, как он умирает: бит за битом, область за искаженной областью, воспоминание за исчезающим воспоминанием, – и все это длилось вплоть до самого горького последнего мига, как и предполагалось по оригинальной конструкции Разума, который оборонялся, сдавал позиции, замыкался, отступал, перегруппировывался, сжимался, отвергал, абстрагировался и исхищрялся, чтобы любыми способами сохранить свою личность, свою душу, пока не осталось ничего, чем можно было бы пожертвовать, пока не оборвались пути к отступлению, пока не оказались исчерпаны стратегии выживания, применимые в данной ситуации. В итоге он развалился на куски и истаял в небытии, превратившись в туман субатомных частиц и хаотической энергии. Под конец сохранились лишь два четких мысленных образа: его имя и острое желание не прерывать связь с нами, транслируя все, что с ним происходило. Мы в точности испытывали все, что испытывал он: ужас и ошеломление, каждую крупицу гнева и гордости, каждый нюанс тоски и страдания. Мы умерли вместе с ним; он был нами, а мы были им. Так что однажды я уже умер и при желании могу воспроизвести эти ощущения в мельчайших подробностях. – Аватар склонился к Циллеру и вкрадчиво усмехнулся, словно бы делясь секретом: – Никогда не забывайте, Махрай, что я – не это серебристое тело. Я не животный мозг, я даже не чья-нибудь попытка создать ИИ программным путем на компьютере. Я – Разум Культуры. Мы почти боги и кое в чем их превосходим. Мы намного быстрее, мы живем намного полнее и стремительнее вас, с большей полнотой чувств и бóльшим запасом воспоминаний на большем уровне детализации. Мы умираем медленнее и тоже с большей полнотой. Никогда не забывайте, что мне довелось сравнить способы умирания и изыскать различия между ними.

Аватар отвел взгляд. Над головами струящейся полосой мчалось орбиталище. Ориентиры на поверхности лишь мимолетно задерживались в поле зрения. Трассы подземки расплывались пятнами. Создавалось впечатление колоссальной скорости. Циллер глянул под ноги. Звезды застыли без движения.

Перед посадкой в модуль Циллер мысленно подсчитал, что скорость модуля относительно орбиталища составляет примерно сто десять километров в секунду. Значит, экспресс-капсулы дальнего следования продолжали бы его обгонять; круговой облет орбиталища на модуле занимал целый день, тогда как Концентратор гарантировал перемещение между двумя экспресс-портами максимум за два часа, а между двумя Субплитовыми порталами – за три.

– Я наблюдал смерти людей в утомительных и исчерпывающих подробностях, – продолжал аватар. – Я им сопереживал. Знаете ли вы, что истинное субъективное время измеряется минимальной продолжительностью отдельных мыслей? За секунду у человека – или у челгрианина – возникает двадцать или тридцать мыслей, даже в состоянии повышенной мозговой активности, сопряженном с мучительной отчаянной агонией. – Блеснув глазами, аватар подался вперед, оказавшись нос к носу с Циллером, и прошептал: – А у меня – миллиарды. – Он улыбнулся, и выражение его лица заставило челгрианина стиснуть зубы. – Я наблюдал, как эти несчастные гибли в самом медленном из замедленных темпов, и, наблюдая, осознавал, что убиваю их я, тот, кто в этот момент вовлечен в процесс их убийства. Для меня и для таких, как я, убить таких, как они – или как вы, – очень и очень просто и, как выяснилось, донельзя омерзительно. Мне нет нужды задаваться вопросом, каково это – умереть, и нет нужды задаваться вопросом, каково это – убивать, поскольку, Циллер, я это все уже пережил и совершил, – опустошительный, бессмысленный, гнусный и ненавистный поступок. И как вы понимаете, я считаю, что у меня есть обязательство, которое я должен исполнить. Остаток своего существования я твердо намерен провести здесь, исполняя функции Концентратора Масака до тех пор, пока необходимость во мне не отпадет, буду глядеть в лицо ветру, высматривая надвигающиеся бури, и защищать это любопытное скопление хрупких, легко ранимых тел, наделенных беззащитными, легко уязвимыми мозгами, от любых поползновений тупой механической вселенной или разумной злобной силы именно потому, что знаю, как легко уничтожать. А если потребуется, то отдам свою жизнь за их жизни. Отдам спокойно и с радостью, сознавая, что этим возмещу свой долг за то, что произошло восемьсот лет назад в Рукаве Один-Шесть.

Аватар отступил на шаг, широко улыбнулся и склонил голову набок. Циллеру подумалось, что с таким же видом это создание обсуждает меню банкетов или расположение новых Субплитовых порталов.

– Есть еще вопросы, композитор Циллер?

Челгрианин посмотрел на него.

– Да, – сказал он наконец, вытащив трубку. – У вас тут курят?

Аватар сделал шаг вперед, одной рукой приобнял Циллера за плечи и щелкнул пальцами другой. Из указательного пальца вырвалось желтовато-голубое пламя.

– Прошу вас.

Спустя несколько секунд орбиталище над головой замедлило ход и остановилось, а под ногами снова закружили звезды.