14. Возвращаясь, чтобы уйти, вспоминая, каково забывать
– И сколько будет жертв?
– Вероятно, процентов десять. По нашим подсчетам.
– Значит… около пяти миллиардов?
– Гм, да. Это приблизительное число наших потерь. Примерно стольким душам отказано в доступе в потусторонний мир из-за катастрофы, постигшей нас по вине Культуры.
– Это огромная ответственность, эстодьен.
– Это массовое убийство, майор. – Висквиль мрачно усмехнулся. – Ты ведь именно так думаешь?
– Это возмездие, уравнивание счетов.
– Тем не менее это массовое убийство, майор. Не стоит играть словами. Не стоит прятаться за эвфемизмами. Это массовое убийство гражданских лиц и вопиющее нарушение галактических конвенций, подписанных нашей стороной. Мы не варвары, не безумцы. Мы и не подумали бы так обойтись с другими, пусть даже и чужаками, если бы не стало очевидным – из-за действий все тех же чужаков, – что лишь таким образом можно спасти души, томящиеся в чистилище. Несомненно, эти жизни следует взыскать с Культуры. И все же мысль о подобном злодействе невыносима. – Эстодьен, подавшись вперед, схватил Квилана за руку. – Если ты передумал, если у тебя возникли сомнения, немедленно признавайся. Ты все еще намерен осуществить задуманное?
Квилан посмотрел старику в глаза:
– Даже одна смерть невыносима, эстодьен.
– Разумеется. А пять миллиардов жизней – вообще нечто невообразимое.
– Вот-вот. Невообразимое.
– Не забывай, Квилан, что Предшествующие прочли твой разум и, побывав у тебя в голове, лучше тебя самого знают, на что ты способен. Тебя признали годным, а значит, они совершенно уверены в том, что даже внутренние сомнения не помешают тебе исполнить все необходимое.
Квилан отвел взгляд:
– Это утешает, эстодьен.
– А я думал, тебя это встревожит.
– Да, мне несколько не по себе. Возможно, гражданские лица встревожились бы больше, но я военный, эстодьен. Неплохо сознавать, что исполнишь свой долг.
– Вот и хорошо. – Висквиль выпустил руку Квилана и распрямил спину. – Что ж. Приступим немедленно. – Он поднялся. – Пойдем со мной.
Шел четвертый день их пребывания в аэросфере. Бóльшую часть этого времени они с Висквилем провели в помещении, где покоился храмовый корабль «Гавань душ», точнее, в сферическом пространстве внутреннего святилища корабля. Квилан сидел или лежал, а эстодьен пытался обучить его работе с модулем Перемещения, встроенным в душехранительницу.
– Прибор действует в радиусе около четырнадцати метров, – сказал Висквиль в первый день, когда они сидели во мраке, окруженные субстратом, хранящим миллионы мертвецов. – Чем короче расстояние и, само собой, чем меньше объект, подвергаемый Перемещению, тем меньше требуется энергии и тем меньше вероятность, что нас обнаружат. Четырнадцати метров будет вполне достаточно для твоей миссии.
– А что именно я сейчас пытаюсь переслать… ну, Переместить?
– Для начала – одну из двадцати учебных боеголовок без заряда, загруженных тебе в душехранительницу еще до имплантации. Когда настанет время воспылать гневом, ты будешь манипулировать Перемещением одного конца микроскопической червоточины, хотя и без самой червоточины.
– Звучит как-то…
– По меньшей мере, странно, я знаю. Но это так.
– Значит, это не бомба?
– Нет. Однако конечный результат будет немного похожим.
– Ага, – сказал Квилан. – Значит, как только состоится Перемещение, я просто уйду?
– Вначале – да. – Квилан почувствовал на себе взгляд эстодьена. – А ты, майор, надеялся, что в этот миг тебя настигнет смерть?
– Да.
– Это слишком явно укажет на нас, майор.
– Мне обещали миссию, требующую самопожертвования, эстодьен. Мне ничуть не хочется остаться в живых – и в дураках.
– К сожалению, в темноте не видно твоего выражения лица, майор.
– Эстодьен, я говорю совершенно серьезно.
– Гм. Возможно. Ну что ж, майор, не волнуйся. Ты обязательно умрешь, как только активируется червоточина. Мгновенно. Надеюсь, это тебя устроит, если, конечно, ты не желаешь долгой и мучительной агонии.
– Мне достаточно знать, что я умру, эстодьен. Я не в силах думать о том, какой именно будет моя кончина, хотя, разумеется, быстрая смерть предпочтительнее медленной.
– Она будет быстрой, майор. Обещаю.
– Итак, эстодьен, где мне надлежит осуществить Перемещение?
– В Концентраторе орбиталища Масак, то есть на космической станции в центре этого мира.
– А туда можно попасть?
– Разумеется. Между прочим, там даже устраивают экскурсии для школьников, чтобы молодежь могла полюбоваться на машину, надзирающую за их изнеженным существованием. – Квилан услышал, как старик поправляет складки рясы. – Желание посетить Концентратор не вызовет ни малейших подозрений. Ты осуществишь Перемещение и вернешься на поверхность орбиталища. В урочный час горловина червоточины совместится с самой червоточиной. Концентратор будет уничтожен. На какое-то время управление орбиталищем перейдет к периферийным автоматическим комплексам, но первые жертвы появятся, когда из-под контроля выйдут системы, управляющие критическими процессами, в частности транспортные. Погибнут также и души, помещенные на Хранение в субстраты самого Концентратора. Там их насчитывается не меньше четырех миллиардов, что примерно совпадает с количеством жизней, необходимым для того, чтобы челгриане-пюэны приняли наших умерших на небеса.
КВИЛАН МЫСЛИ.
Слова внезапно прогремели в сознании, и он, вздрогнув от неожиданности, почувствовал, как напрягся Висквиль.
– Предшествующие, – подумал Квилан, почтительно склонив голову, – у меня всего одна мысль на уме. Очевидная: можно ли принять наших мертвых в рай без этого ужасного деяния?
ГЕРОЯМ РАЙ. ПОЧТЕНИЕ УБИТЫМ ВРАГАМИ БЕЗ РАСПЛАТЫ ПОЗОРИТ ВСЕХ ПРЕДШЕСТВУЮЩИХ (ВЕЛИКОЕ МНОЖЕСТВО). ПОЗОР КОГДА МЫ СЧИТАЛИСЬ ВИНОВАТЫ В ВОЙНЕ. НАША ОБЯЗАННОСТЬ: ПРИЗНАТЬ ПОЗОР / ПРИЗНАТЬ ОПОЗОРЕННЫХ. НЫНЕ ИЗВЕСТНО ВОЙНУ ВЫЗВАЛИ ЧУЖИЕ. ВИНА ИХ ПОЗОР ИХ ОБЯЗАННОСТЬ ТОЖЕ: ДОЛГ НА НИХ. ЛИКОВАНИЕ! НЫНЕ ОПОЗОРЕННЫЕ СТАНУТ ГЕРОЯМИ ТОЖЕ КОГДА СРАВНЯЮТСЯ ПОТЕРИ.
– Мне трудно ликовать – я запятнаю себя слишком большой кровью.
ТЫ КАНЕШЬ В ЗАБВЕНИЕ КВИЛАН. ТВОЯ ВОЛЯ. КРОВЬ НЕ НА ТЕБЕ НО НА ПАМЯТИ О ТЕБЕ. ПОМНЯТ НЕМНОГИЕ ЕСЛИ МИССИЯ УДАЧНА. ДУМАЙ ПОСТУПКИ А НЕ РЕЗУЛЬТАТЫ. РЕЗУЛЬТАТЫ НЕ ТВОЯ ЗАБОТА. ЕЩЕ ВОПРОСЫ?
– Нет. Вопросов больше нет, спасибо.
– Думай о чашке, думай о емкости чашки, думай о воздухе, заполняющем чашку, думай о чашке, потом о столе, потом о пространстве вокруг стола, потом о пути, которым ты прошел бы отсюда до стола, чтобы сесть и взять чашку. Думай о передвижении отсюда туда, о времени, которое займет такое передвижение. Думай, как идешь отсюда туда, в то место, где сейчас находится чашка, которую ты видел несколько мгновений назад… ты думаешь, Квилан?
– …Да.
– Посылай.
Пауза.
– Ты передал?
– Нет, эстодьен. Вряд ли. Ничего не случилось.
– Подождем. Анур следит за чашкой. Ты мог послать объект, сам того не осознав.
Они посидели еще немного. Висквиль вздохнул и снова начал:
– Думай о чашке, думай о емкости чашки, думай о воздухе, заполняющем чашку…
– Эстодьен, у меня ничего не выйдет. Я никогда не Перемещу эту штуковину. Может, душехранительница сломалась.
– Ничего подобного. Думай о чашке…
– Не отчаивайся, майор. Лучше поешь. Мои сизанские предки любили старое присловье: в супе жизни хватает соли, не надо разбавлять его слезами.
Они сидели в трапезной «Гавани душ», чуть в стороне от монахов, у которых по вахтенному расписанию был обед. Кормили мясным супом, хлебом и водой. Квилан пил воду из белой керамической чашки – той самой, которую все утро использовал в экспериментах по Перемещению, – и мрачно смотрел на донышко.
– Я волнуюсь, эстодьен. Возможно, что-нибудь пошло не так. Может, мне просто не хватает воображения или чего-то еще. Не знаю…
– Квилан, мы работаем над тем, что пока не удавалось никому из челгриан. Ты пытаешься стать устройством для Перемещения. Вряд ли стоит ожидать, что попытка увенчается успехом в первый же день.
Мимо них прошел Анур с подносом в руках – тот самый нескладный послушник, который в день приезда устроил им экскурсию по левиафавру. Монах отвесил неловкий поклон, едва не уронив на пол содержимое подноса, глуповато улыбнулся и проследовал дальше. Висквиль кивнул. Анур все утро наблюдал за чашкой, ожидая, не появится ли в ней черная пылинка – возможно, предваренная крохотным серебристым шариком.
Висквиль, должно быть, заметил выражение лица Квилана.
– Я попросил Анура не садиться к нам за стол. Я не хочу, чтобы ты представлял себе, как Анур наблюдает за чашкой. Тебе надо думать только о чашке.
Квилан улыбнулся:
– Вы боитесь, что я случайно Перемещу объект в Анура?
– Вряд ли это произойдет, но лучше подстраховаться. Как бы то ни было, если начнешь представлять себе Анура, предупреди, и я заменю его другим монахом.
– А что случится, если я Перемещу объект в живое существо?
– Насколько я понимаю, практически ничего. Предмет слишком мал и не причинит вреда. Если он материализуется в глазу, то в поле зрения, наверное, возникнет мошка, а попадание в болевой рецептор вызовет крошечный укол боли. Но в общем тело вряд ли отреагирует на появление постороннего объекта. – Эстодьен поднял свою чашку, такую же, как у Квилана. – Вот если бы ты Переместил в чей-то мозг чашку, то, осмелюсь предположить, череп раскололся бы от давления, вызванного внезапным увеличением объема. Ты работаешь с такими крошечными холостыми снарядами, что их величиной можно пренебречь.
– А вдруг посторонний предмет заблокирует кровеносный сосуд?
– Ну разве что капилляр, а это не перекроет кровоток и не приведет к повреждению тканей.
Квилан отпил из чашки и посмотрел на нее:
– Мне будет снится проклятая чашка.
– Не так уж это и плохо, – улыбнулся Висквиль.
Квилан отхлебнул супу.
– А что с Эвейрлом? Я его не видел со дня прибытия.
– Он здесь, – сказал Висквиль. – Занят подготовкой.
– К участию в моем обучении?
– Нет, к тому, что произойдет после нашего отлета.
– После нашего отлета?
– Всему свое время, майор, – усмехнулся Висквиль.
– А как же два дрона наших союзников?
– Говорю же – всему свое время.
– И посылай.
– Да!
– Да?
– …Нет. Нет, я надеялся… Ладно, уже не важно. Давайте еще раз.
– Думай о чашке…
– Думай о месте, которое тебе хорошо знакомо. О небольшом помещении. О комнате, квартире или доме, о каюте, салоне машины или о корабле – о чем угодно. О привычном месте, где ты ориентируешься с закрытыми глазами, где даже в темноте ты ни на что не наткнешься, ничего не опрокинешь и не сломаешь. Представь, что ты там. Представь, что ты туда приходишь и кладешь какую-нибудь крошку, бусину или семя в чашку или в другой сосуд…
Ночью ему снова было трудно заснуть. Он лежал свернувшись на широком спальном помосте в полости гигантского плода, где отвели жилье им с Висквилем и большей части монахов, вдыхал сладковатый пряный воздух и смотрел во тьму. Он начал думать о проклятой чашке, но тут же бросил. Он слишком от нее устал. Вместо этого он стал обдумывать происходящее.
Было очевидно, что имплантированная ему душехранительница была изготовлена не по челгрианской технологии. Ее предоставила какая-то другая Вовлеченная цивилизация, технологически сходная с Культурой.
Вероятно, в автономниках, похожих на сдвоенные конусы, находились ее представители – он их видел раньше, они вели с ним мысленную беседу еще до того, как это сделали Предшествующие. Но больше дроны не показывались.
Он предположил, что ими управляют извне, например откуда-нибудь из-за пределов аэросферы, хотя, памятуя о неприязни Оскендари к подобным технологиям, скорее всего, это означало, что чужаки находятся внутри автономников. В таком случае вдвойне странно, что испытания технологии, заключенной в душехранительнице, решили провести здесь, в аэросфере, хотя, возможно, это было сделано, чтобы не привлекать внимания и не возбуждать нежелательного любопытства со стороны Культуры.
Квилан мысленно сопоставил сведения о Вовлеченных цивилизациях, в технологическом отношении подобных Культуре. Их было не много, от семи до двенадцати, в зависимости от выбора критериев. Никто не был особо враждебен Культуре, а некоторые считались ее союзниками.
Этой информации было недостаточно, чтобы определить истинные мотивы тех, кто содействовал его подготовке, ведь о взаимоотношениях между Вовлеченными было известно лишь то, что сочли нужным разгласить они сами; эти сведения не содержали никаких подробностей происходящего, особенно если учесть временны`е масштабы, которыми мыслили Вовлеченные.
Даже по меркам Старших Рас аэросферы наподобие Оскендари считались невероятно древними и упрямо хранили свои тайны, разгадать которые на протяжении целых эпох безуспешно пытались сотни цивилизаций – и давно исчезнувших, и развивающихся, и даже Сублимированных. По слухам, между неведомыми создателями аэросфер, в незапамятные времена покинувшими материальную вселенную, и мега- или гигафауной, населяющей эти экосистемы, до сих пор сохранялась некая связь.
Именно по этой причине гегемонизирующие и просто агрессивные виды, не говоря уж про чрезмерно любознательные цивилизации вроде Культуры, после знакомства с аэросферами, как правило, благоразумно воздерживались от попыток их завоевания или чересчур близкого изучения.
Те же слухи, подкрепленные противоречивыми сведениями, имеющимися у Старших Рас, намекали и на то, что некогда какие-то виды попытались не то присоединить огромные странствующие миры к своей империи, не то заслать туда какие-то исследовательские аппараты даже против явно выраженной воли левиафавров и мегалитических и гигалитических сфер. Означенные виды либо быстро вымерли, либо постепенно исчезли из более поздних исторических документов, и было достоверно подтверждено, что темпы их исчезновения оказались куда быстрее, а степень вымирания – значительно выше, чем аналогичные статистические показатели у видов, в чьей истории не значилось попыток настроить против себя обитателей – а следовательно, и хранителей – аэросфер.
Квилан задумался, нет ли контактов между предшественниками аэросфер и Предшествующими Чела. Возможна ли связь между Сублимированными двух (или более) видов?
Кто знает, каким образом мыслят и взаимодействуют Сублимированные? Кто знает, как работает чужацкий разум? Да в общем-то, если уж на то пошло, – кто может заявить, что постиг принципы работы разума своих собратьев?
Наверное, на все эти вопросы ответ один – Сублимированные. А в таком случае понимание, к сожалению, односторонне.
От него требовали чуда. Его отправляли на массовое убийство. Он попытался заглянуть в свое естество – и задумался, не прислушиваются ли к его мыслям челгриане-пюэны, не наблюдают ли за образами, проплывающими в его мозгу, не измеряют ли степень его приверженности заданию и не взвешивают ли его душу на своих незримых весах. И чуть-чуть – самую малость – устыдился, сообразив, что хоть и не верит в свою способность творить чудеса, но без малейших колебаний готов совершить геноцид.
Той самой ночью, в полудреме, он припомнил ее комнату в университетском общежитии, где они познали друг друга, где он познал ее тело лучше своего собственного, лучше, чем что бы то ни было и кого бы то ни было (во всяком случае, лучше, чем что бы то ни было из намеченного к изучению), познал ее и во тьме, и на свету и раз за разом вкладывал семя в сосуд.
Воспоминание было бесполезным. Однако он помнил комнату, видел темное пятно тела, когда она порою, поздно ночью, бродила во мгле, что-то выключала, гасила благовонный фитиль, прикрывала окно от дождя. (Однажды она принесла какие-то старинные записи эротического содержания, выполненные узелковым письмом, попросила себя связать, а потом связала его – и он, всегда полагавший себя обыкновенным юношей и грубовато бахвалившийся своей нормальностью, осознал, что сексуальные игры – отнюдь не забава исключительно слабаков и дегенератов.)
Он видел, как тень ее тела скользит по лабиринту огней и отражений комнаты. Здесь и сейчас, в этом странном мире, спустя много лет, за тысячи световых от тех счастливых времени и места, он представил, как поднимается и пересекает комнату, как идет от спального помоста в дальний угол. Там, на полке, стояло – когда-то стояло – серебряное блюдечко. Иногда, желая остаться абсолютно обнаженной, она снимала кольцо, подаренное матерью. И его долгом, его почетной миссией было взять из ее рук золотое украшение и положить его в серебряное блюдечко.
– Ну что, мы готовы?
– Да, готовы.
– Посылай.
– Да… Нет.
– Гм. Ну ладно, давай снова. Думай о…
– Да. О чашке.
– Эстодьен, а прибор точно исправен?
– Да.
– Значит, дело во мне. Я просто не… Нет во мне этого. – Он уронил кусочек хлеба в суп и горько рассмеялся. – Или, наоборот, оно во мне, а я не могу его выпустить наружу.
– Терпение, майор. Терпение.
– Ну что, мы готовы?
– Да-да, готовы.
– Итак… Посылай.
– Я… Постойте. Я вроде бы ощутил…
– Да!!! Эстодьен!!! Майор Квилан! Получилось!
Из трапезной стремглав примчался Анур.
– Эстодьен, а что моя миссия даст нашим союзникам?
– Не знаю, майор. По-моему, нас не должен волновать ответ на этот вопрос.
Двухместная шлюпка-модуль, принадлежавшая «Гавани душ», парила в открытом космосе за пределами аэросферы.
Небольшой аэростат, в день приезда доставивший их от аэросферного портала, взял Квилана и Висквиля в обратный путь. Они снова прошагали по словно бы отвердевшему воздушному туннелю, на сей раз к шлюпке. Она отплыла от портала и принялась набирать скорость, направляясь к одному из луносолнц, служивших аэросфере источниками света. Когда оно подошло ближе, стало заметно, что свет льется из огромного пологого кратера, занимающего примерно половину видимой поверхности. Светило походило на пылающее око какого-то зловещего божества.
– Главное, майор, что, судя по всему, их устройство работоспособно, – заключил Висквиль.
Они провели десять испытаний с холостыми боеголовками, размещенными в душехранительнице. После первой успешной попытки Квилан около часа не мог добиться того же результата, но затем Переместил два заряда, один за другим.
Чашку начали переставлять по разным отсекам «Гавани душ»; после двух неудачных попыток Квилан стал уверенно Перемещать пылинки в любое место. На третий день он предпринял и провел только два Перемещения – из конца в конец корабля. На четвертый день Квилану надлежало испытать свою новообретенную способность за пределами «Гавани душ».
– Мы высадимся на эту луну, эстодьен? – спросил он, глядя, как гигантский спутник заполняет поле зрения.
– Скорее, рядом с ней. – Висквиль указал куда-то пальцем. – Вон там, видишь?
Крошечная серая точка, едва заметная в потоках света, льющихся из кратера, проплыла по краю луносолнца.
– Вот куда мы направляемся.
Объект походил на нечто среднее между кораблем и станцией и вполне мог быть тем или другим. Скорее всего, его создала какая-то из тысяч Вовлеченных цивилизаций ранней стадии. Странная конструкция из серо-черных овоидов, сфер и цилиндров, соединенных толстыми распорками, медленно двигалась по орбите вокруг луносолнца – так, чтобы не попадать в широкий световой луч, исходящий со стороны, обращенной к аэросфере.
– Никому не известно, кто это построил, – сказал Висквиль. – Станция находится тут уже десятки тысяч лет, и те, кто впоследствии предпринимал попытки исследования аэросферы и ее луносолнц, раз за разом модифицировали ее под себя. А теперь некоторые секции приспособлены и для нас.
Модуль скользнул в ангар рядом с самой большой сферой и опустился на пол; двери ангара сомкнулись, помещение наполнилось воздухом.
От фюзеляжа модуля отделился купол; они вышли в ангар, где было холодно и пахло чем-то едким.
Два больших дрона в форме сдвоенных конусов влетели через другой воздушный шлюз и зависли по обе стороны от прибывших.
На этот раз Квилан не услышал голоса в голове. Одна из машин – он так и не понял, какая именно, – издала глубокое гудение, сложившееся в слова:
– Эстодьен, майор, сюда.
Они последовали за автономниками по коридору и, миновав несколько массивных дверей с зеркальным покрытием, вышли в широкую галерею с одним-единственным окном, длинной лентой огибающим стены. Галерея напоминала обзорный купол океанского лайнера или звездного крейсера. Они прошли вперед, и Квилан сообразил, что окно – или экран – гораздо выше и глубже, чем кажется на первый взгляд.
Иллюзия стекла или экрана пропала, как только он осознал, что лента окна – на самом деле поверхность медленно вращающегося огромного мира. Под и над нею слабо мерцали звезды; пара более ярких тел, чуть крупнее светящихся точек, наверняка была планетами той же системы. Звезда, освещавшая мир, очевидно, располагалась почти позади наблюдателя.
Мир выглядел до странности плоским – как если бы кожуру колоссального плода небрежно распластали и бросили среди звезд. Сверху и снизу поверхность окаймляло полупрозрачное серо-голубое сияние гигантских ограждающих стен, а саму поверхность на равном расстоянии пересекало множество бурых, белых и – в центре – темно-серых вертикалей. Эти исполинские горные хребты тянулись от верхней до нижней стены вдоль всего мира, разделяя его на несколько десятков секций.
Между хребтами в примерно равных соотношениях простирались океаны и суша: местами островные континенты и крупные архипелаги островов помельче, окруженные морями разных оттенков синего и зеленого, а местами, от верхней до нижней стены, – огромные зеленые, бежевые, желтые и красно-коричневые прямоугольники, кое-где усеянные морями, но неизменно пересекаемые где извилистой нитью, где пучком едва различимых волокон, которые зеленовато-синими завитками покрывали рыжевато-охряное полотно суши.
Скопления облаков клубились, завихрялись, вздымались волнами, изгибались дугами, рассыпались клочьями, рассеивались туманными пятнами и точками и складывались в хаотические узоры, нанося небрежные разводы и четкие мазки на холст суши и вод.
– Вот что вы увидите, – прогудел один из автономников.
Эстодьен Висквиль потрепал Квилана по плечу.
– Добро пожаловать на орбиталище Масак, – произнес он.
– Гюйлер, их пять миллиардов. Мужчин, женщин и детей. Нам предстоит совершить ужасающее злодеяние.
– Да, но мы не пошли бы на это, если бы они не совершили подобного злодейства по отношению к нам.
– Они? Вот эти люди, Гюйлер? Вот эти самые жители Масака?
– Да, Квил, эти люди. Ты их видел. Ты с ними разговаривал. Как только им становится известно, откуда ты родом, то они сдерживаются, опасаясь тебя оскорбить, хотя на самом деле неприкрыто гордятся глубиной и размахом своей хваленой демократии. Они кичатся своей полной сопричастностью, гордятся своим правом голоса и правом протеста в случае несогласия с предлагаемым курсом. Так что да, вот эти люди. Они разделяют коллективную ответственность за деяния своих Разумов, включая Разумы секций Контакта и Особых Обстоятельств. Они сами все так устроили, они так хотели. Здесь нет невежественных и эксплуатируемых, нет Невидимых или угнетенных тружеников, навеки подчиненных прихоти господ. Здесь все господа, все до единого. Здесь все имеют право выражать свое мнение по любым вопросам. И в полном соответствии с их же драгоценными законами именно эти люди несут ответственность за случившееся на Челе, даже если тогда о подробностях знали лишь немногие.
– Это только я считаю такой подход… чрезмерно суровым?
– Квил, ты хоть от кого-нибудь из людей слышал предложение распустить Контакт? Или приструнить ОО? Хотя бы один из них выразил желание обсудить такую возможность? Ну, что скажешь?
– Нет, не слышал.
– Верно. И не услышишь. О да, они приносят прочувствованные извинения, красноречиво выражают соболезнования, неустанно твердят о своем сочувствии, произносят витиеватые, безупречно составленные фразы о безмерном сожалении. Квилан, для них это проклятая игра, своего рода состязание: кто убедительнее всех изобразит глубокое раскаяние! Но готовы ли они подкрепить свои выспренние слова конкретными действиями?
– У людей избирательная слепота. В данном случае наши претензии – к машинам.
– Тебе и предстоит уничтожить именно машину.
– А вместе с нею – пять миллиардов человек.
– Они сами в этом виноваты, майор. Они хоть сегодня могут проголосовать за роспуск Контакта и всем скопом либо по отдельности податься в Отшельники или еще куда-нибудь, если решат, что больше не потерпят проклятой политики Вмешательства.
– Все равно, Гюйлер, то, что нам поручено, – ужасающее злодеяние.
– Согласен. Но мы должны исполнить приказ. Квил, я не хотел об этом говорить, потому что слова звучат слишком напыщенно и зловеще, да ты и сам это знаешь, но на всякий случай напомню: от тебя зависит участь четырех с половиной миллиардов челгрианских душ, майор. Ты – их последняя надежда.
– Так мне сказали. А если Культура нанесет ответный удар?
– С какой бы стати? Ведь все будет обставлено так, будто одна из их машин сошла с ума и самоуничтожилась.
– Потому что их не одурачишь. Потому что они совсем не так глупы, как нам хотелось бы считать, хотя иногда и чересчур легкомысленны.
– Даже если они что-нибудь заподозрят, все равно не смогут доказать, что мы к этому причастны. Если все пройдет по плану, то будет выглядеть в точности как самоуничтожение Концентратора, и даже если они узнают, что это сделали мы, то, по мнению тех, кто готовил нашу миссию, просто-напросто сочтут наши действия законным возмездием.
– Гюйлер, тебе же известно присловье: с Культурой шутки плохи. А мы как раз и собираемся сыграть с ними злую шутку.
– Вряд ли этот афоризм – продукт вековечной мудрости Вовлеченных, результат их многотысячелетнего общения с этими людьми. Скорее всего, его придумала сама Культура. Это их пропагандистский лозунг, Квил.
– Тем не менее многие Вовлеченные уверены, что он соответствует истине. Если даже за крупицу добра Культура отплатит много бо`льшим добром, то за зло…
– Сильно обидится, ага. Выдумки все это. Только воистину кошмарное злодейство заставит их забыть о своей ультрацивилизованности.
– По-твоему, убийство пяти миллиардов их граждан – не злодейство?
– Мы лишим их ровно стольких жизней, сколько из-за них потеряли. Мы вправе взыскать с Культуры этот долг. Такое сведение счетов им понятно, как и любой другой цивилизации. Равнозначный обмен. Жизнь за жизнь. Квил, ответного удара не будет. Все это тщательно продумано теми, кто умнее нас. Отказ от встречного акта возмездия Культура сочтет признаком своего морального превосходства. Они воспримут наши действия как соответствующую мзду за то, что они своевольно, без всякого повода, сотворили с нами. Они подведут черту и закроют дело. Случившееся объявят трагедией, заключительной частью катастрофы, начавшейся с их вмешательства в наше развитие. Трагедией, а не преступным злодеянием.
– А если нас решат примерно наказать – в назидание?
– Мы занимаем слишком низкую ступень в иерархии Вовлеченных, мы не годимся им в противники. Расправа с нами не составит им чести. Нас уже покарали без вины. Так что мы с тобой всего лишь пытаемся отплатить за нанесенный нам ущерб.
– Боюсь, мы так же не понимаем их настоящей психологии, как они не понимали нашей, когда решили вмешаться. Несмотря на весь свой хваленый опыт, с нами они ошиблись. А мы еще не умеем в полной мере оценивать реакции чужацких рас. Откуда такая неколебимая уверенность, что наш подход возобладает, если их методы потерпели такое удручающее поражение?
– Она зиждется на убеждении, что мы вершим правое дело. Мы долго обдумывали свое решение. А они этим не озаботились, с чего все и началось. Они относятся к другим с таким снисходительным безразличием, что считают возможным вмешаться минимальными силами, обходиться как можно меньшим числом кораблей и тратить как можно меньше ресурсов: они ищут математически элегантных решений. Они играют судьбами цивилизаций, соревнуются друг с другом в том, кто из них добьется наибольшего культурно-модифицирующего воздействия при наименьших затратах времени и энергии. А как только все идет наперекосяк, то страдаем мы, а не они. Четыре с половиной миллиарда душ не пускают в рай лишь потому, что какой-то нечеловеческий Разум измыслил якобы чистое, изящное, элегантное решение трансформации общества, которое и без них за шесть тысячелетий достигло стабильности. Они вообще не имели никакого права вмешиваться, но если уж сочли это необходимым, то, по крайней мере, могли бы действовать как подобает, памятуя о том, какое число невинных жизней это затронет.
– Мы все же рискуем допустить еще одну ошибку. И наша оценка их толерантности может оказаться завышенной.
– Квилан, да пойми же, какая бы то ни было месть Культуры, и без того весьма маловероятная, совершенно не имеет значения! Важно лишь то, что успешное выполнение нашей миссии станет залогом спасения четырех с половиной миллиардов челгрианских душ; их допустят в рай. И не важно, что произойдет потом. Главное – они будут спасены, потому что челгриане-пюэны их примут.
– Пюэны и сейчас могли бы их принять, Гюйлер. Всего-то и надо, чтобы они изменили свои правила, – и души попадут в рай.
– Знаю, Квилан. Но речь идет о чести – и о будущем. Как только нам было ниспослано откровение, что за смерть каждого челгрианина враг должен заплатить своей смертью…
– Да никакое это не откровение, Гюйлер. Это все выдумки. Сказочка, которую сочинили не боги, а мы сами.
– А хотя бы и так. Или по-твоему, когда мы решили, что только так можно сохранить честь и достоинство, никто не понял, что требование взыскивать жизнь за жизнь повлечет за собой бессмысленные на первый взгляд жертвы? Безусловно, все это прекрасно понимали. И оно того стоило, поскольку в долгосрочной перспективе пошло нам на пользу. Враги знали, что мы не успокоимся, пока не отомстим за своих погибших. Между прочим, это правило еще никто не отменял, майор. Это не сухой догмат, изложенный в учебниках истории или в узелковых связках из монастырских библиотек. Это наставление, которое мы внушаем неустанно. Жизнь пойдет своим чередом, Чел восторжествует, но его заповеди и доктрины останутся незыблемыми для всех грядущих поколений и для всех тех рас, с которыми мы столкнемся в будущем. И в конце концов, после того как мы примем смерть, все это станет лишь частью нашей истории, которую спасли мы. Мы с тобой. И что бы ни случилось впоследствии, если мы исполним свой долг, то будущие поколения накрепко усвоят, что Чел не прощает обид и что месть его страшна. Ведь наш поступок будет совершен на благо – да, Квилан, ты не ослышался, – на благо всех их, а не только Чела.
– Меня радует, что ты непоколебим в своих убеждениях, Гюйлер. Твоей копии придется жить, зная о нашем деянии. А я умру безвозвратно, радуясь, что не оставил посмертной копии. По крайней мере, сам я ее не делал.
– Сомневаюсь, что ее снимут без твоего согласия.
– Ну а я сомневаюсь во всем, Гюйлер.
– Квил?
– Что?
– Ты не передумал? Ты по-прежнему готов к миссии?
– Да.
– Майор Квилан, дружище, я тобой восхищаюсь. Я рад, что мне выпала честь делить с тобой одну голову. Жаль только, что так быстро подошел конец.
– До конца еще далеко. Я не осуществил Перемещения.
– Осуществишь. Они ни о чем не подозревают. Зверь пригрел тебя на своей груди, привел в самое логово. С тобой все будет в порядке.
– Я умру, Гюйлер. Я кану в забвение. Меня только это и волнует.
– Прости, Квил. Твой поступок… поистине лучшего способа умереть и не придумаешь.
– Хотелось бы верить. Что ж, вскоре все это не будет иметь никакого значения. Абсолютно никакого значения.
Терсоно издал какое-то покашливание.
– Впечатляющее зрелище, не правда ли, посол? Совершенно завораживающее. Некоторые упиваются им целыми часами. Кабе, вот вы тут уже полдня простояли, не так ли?
– Да, наверное, – гулким голосом произнес хомомданин, и по галерее заметалось эхо. – Прошу прощения. Для машины, способной мыслить с вашей скоростью, полдня кажется очень долгим сроком, Терсоно. Прошу вас, примите мои извинения.
– О, вам не за что извиняться. Мы, дроны, привыкли терпеливо ждать, пока люди вершат свой мыслительный процесс или выполняют целенаправленные действия. За прошедшие тысячелетия мы выработали целый комплекс процедур, предназначенных для адаптации к подобным случаям. Мы, если позволите употребить неологизм, менее скукофобны, чем обычный человек.
– Это утешает, – сказал Кабе. – И да, благодарю вас. Такой уровень детализации доставляет мне глубокое удовлетворение.
– Квилан, а вы как? – спросил аватар.
Квилан обернулся к сереброкожему созданию:
– Все в порядке.
Он указал на орбиталище, во всем своем великолепии скользившее за обзорным окном, – поверхность, удаленная от наблюдателя на полтора миллиона километров, выглядела более близкой. Вид, открывавшийся с галереи, был увеличенным, не таким, как через обычное стекло. Это создавало эффект приближения пространства внутреннего периметра, что позволяло увеличить детализацию.
Довершала иллюзию и скорость движения орбиталища: обзорная галерея Концентратора очень медленно вращалась вокруг мира в направлении, противоположном его вращению, так что, вместо того чтобы наблюдать за оборотом орбиталища сутки, обозреть его полностью можно было менее чем за час.
– Квилан?
– Да, Гюйлер.
– Готов?
– Я разгадал истинную причину, по которой тебя ко мне внедрили.
– Правда?
– По-моему, да.
– И что это за причина?
– Ты здесь на случай, если понадобится подстраховать – но не меня, а их.
– Кого?
– Висквиля, наших неведомых союзников, а также военную и политическую элиту, которая все это санкционировала.
– А поподробнее не объяснишь, майор?
– Неужели старый вояка туп до такой степени, что сам до этого не додумается?
– О чем ты?
– Ты со мной не для того, чтобы я тебе плакался в жилетку. И не для того, чтобы составить мне компанию или изображать великого знатока Культуры.
– Я сообщил тебе неверную информацию?
– Нет, что ты. Тебя наверняка снабдили полной базой данных по Культуре, хотя вся эта информация находится в свободном доступе, в публичных источниках. Все твои глубокомысленные оценки получены из вторых рук, Гюйлер; я проверил.
– Квилан, я в шоке. Что это – намеренное оскорбление или глупая клевета?
– Ты ведь мой штурман, так?
– Тебя уведомили, что им буду я. Вот я им и стал.
– В обязанности второго пилота древних аэролетов входил, кроме всего прочего, и перехват управления – в том случае, если командир не в состоянии продолжить полет, так ведь?
– Совершенно верно.
– Итак, если я сейчас передумаю, если не стану совершать Перемещения, если приду к выводу, что не желаю убивать всех этих людей… Что тогда? Что произойдет? Ну, признавайся. Только честно. Мы должны быть откровенны друг с другом.
– Ты уверен, что хочешь услышать ответ?
– Да.
– Ты прав. Если ты не совершишь Перемещение, это сделаю я. Мне в точности известно, какие участки мозга ты для этого задействовал. Я досконально знаком с процедурой. И в каком-то смысле – даже лучше тебя.
– И Перемещение произойдет в любом случае?
– И Перемещение произойдет в любом случае.
– А что будет со мной?
– Зависит от твоих дальнейших действий. Если ты попытаешься предупредить Культуру, то либо упадешь замертво, либо окажешься парализован, либо начнешь нести чушь, либо впадешь в кататоническое состояние. Выбор за мной; случится то, что вызовет наименьшие подозрения.
– Ух ты! Ты действительно можешь все это со мной проделать?
– Увы, да, сынок. Таковы мои инструкции. Кстати, я знаю, что именно ты скажешь, за миг до того, как ты это произнесешь. В буквальном смысле. Всего лишь на миг, но этого вполне достаточно; я тут мыслю очень быстро. Но, Квил, мне не доставит это никакого удовольствия. И по-моему, мне не придется этого делать. Или ты хочешь сказать, что тебя только сейчас осенило?
– Нет, Гюйлер, я давно к этому пришел. Просто раньше не хотел говорить, чтобы не испортить наши с тобой отношения.
– Ты ведь выполнишь задание, правда? Мне не придется перехватывать управление?
– Значит, никакого часа приватности по утрам и вечерам у меня не было, верно? Ты постоянно следил за мной, чтобы я в случае чего не вздумал их предостеречь.
– А ты бы мне поверил, скажи я, что предоставлял тебе приватное время?
– Нет.
– Ну вот. Впрочем, это и не важно. Однако, как ты наверняка догадался, начиная с этого момента и до самого конца я буду наблюдать неотрывно. Квилан, повторяю вопрос: ты ведь выполнишь задание? Мне не придется перехватывать управление?
– Да. Я выполню задание. И тебе не придется перехватывать управление.
– Отлично, сынок. Мне это самому ненавистно, поверь, но так надо. Вскоре все закончится для нас обоих.
– И для многих помимо нас. Ну да ладно. Начинаем.
Он провел шесть успешных Перемещений подряд на макете Концентратора внутри станции на орбите аэросферного луносолнца. Шесть из шести попыток. У него все получилось. У него все получится.
Они стояли в макете посреди галереи, подсвеченные отражением изображения. Висквиль объяснял общий замысел миссии.
– Нам стало известно, что через несколько месяцев Разум-Концентратор орбиталища Масак будет отмечать прохождение света двух взорвавшихся звезд, давших название Битве Новых-Близнецов в Идиранскую войну.
Висквиль стоял совсем рядом с Квиланом. Широкая полоса света (симуляция того, что Квилану предстояло увидеть на обзорной галерее Концентратора орбиталища Масак) словно бы входила в одно ухо эстодьена и выходила из другого. Квилан, подавив невольный смешок, вслушался в слова старика.
– Разум, ныне занимающий пост Концентратора орбиталища Масак, некогда находился на боевом корабле, сыгравшем важную роль в Идиранской войне. Именно в этой битве он уничтожил три орбиталища Культуры, чтобы те не достались врагу. Торжества приурочены к годовщине битвы, в частности к двум звездным вспышкам, когда свет сначала первой, а потом и второй новых достигнет системы, где находится Масак. Ты должен пробраться на Концентратор и перед второй вспышкой совершить Перемещение. Ясно, майор Квилан?
– Да, эстодьен.
– Разрушение Концентратора должно произойти в тот миг, когда в реальном пространстве свет второй новой достигнет Масака. Таким образом сложится впечатление, что Разум-Концентратор самоуничтожился, не вынеся позора и раскаиваясь о содеянном в Идиранской войне. Гибель Разума и жителей орбиталища будет выглядеть трагедией, а не террористическим актом. Души челгриан, в соответствии с богоугодными заповедями чести заточенные в чистилище, наконец-то попадут в рай. Культуре будет нанесен удар, отголоски которого дойдут до каждого Концентратора, каждого Разума, каждого человека. В численном выражении масштаб нашего возмездия будет равнозначен нашим потерям, но особое удовлетворение принесет осознание того, что при равном числе жертв большее смятение духа испытают наши враги, те, кто, в сущности, вероломно напал на нас первым. Ясно, Квилан?
– Да, эстодьен.
– Следи, майор Квилан.
– Я слежу, эстодьен.
Орбитальную станцию Висквиль с Квиланом покинули на двухместном модуле. Два чужацких автономника летели рядом в шлюпке чуть больших размеров, конической формы и с характеристиками абсолютно черного тела.
Защитная оболочка одного из отсеков древней станции, поврежденная направленным взрывом, создавала впечатление случайной аварии, вызванной износом рабочих поверхностей. После декомпрессии станция изменила курс и устремилась к потоку излучений, извергаемому луносолнцем со стороны, обращенной к аэросфере.
Станция по дуге приближалась к краю невидимого столпа, и на индивидуальных приборных панелях смотровых экранов высветилась черта, отмечающая границу излучений. Как только поврежденная станция оказалась у самого края светового потока, Висквиль сказал:
– Майор, последний заряд был не холостым, а боевым. Другой конец червоточины, скорее всего, находится либо в самом луносолнце, либо в подобном ему объекте на значительном расстоянии отсюда. Выброс энергии будет примерно таким же, как при взрыве Концентратора орбиталища Масак. Поэтому мы здесь, а не где-либо еще.
Станция так и не пересекла границу светового столпа. За миг до этого на месте медленно вращающейся причудливой конструкции возникла ослепительная вспышка, из-за которой обзорный купол модуля наполовину затемнился. Квилан невольно зажмурился. Под веками пылали желтые и оранжевые сполохи остаточных изображений. Висквиль закряхтел. Все в модуле щелкало, гудело и постанывало.
Открыв глаза, Квилан обнаружил, что остаточное изображение по-прежнему сияет на фоне безликой черноты космоса, ускользая от взгляда всякий раз, как он всматривался в даль, пытаясь увидеть разбросанные в пространстве искореженные обломки станции.
– Вот.
– Отлично. По-моему, все получилось. Молодец, Квил.
– Вот, – сказал Терсоно, наложив на экран светящееся красное кольцо над группой озер одного из материков. – Здесь находится Штульенская Чаша. Место завтрашнего концерта. – Дрон обернулся к аватару. – Концентратор, для премьеры все готово?
Аватар пожал плечами:
– Все, кроме композитора.
– Ах! Он просто шутит, – торопливо сказал Терсоно; его аура вспыхнула рубиновым светом. – Композитор Циллер там будет. Как же иначе? Непременно будет, я в этом совершенно уверен.
– Не очень-то и верится, – проворчал Кабе.
– Будет-будет! Я совершенно уверен.
Кабе повернулся к челгрианину:
– Вы ведь примете наше приглашение, майор Квилан? Майор?
– Что? А, да. Да. Разумеется, я с нетерпением жду. Безусловно.
– Что ж, – тяжело качнулся Кабе, – по-моему, придется приглашать другого дирижера.
Кабе показалось, что майор отвлекся, но потом собрался с мыслями.
Челгрианин обвел их взглядом и произнес:
– Если Махрай Циллер отказывается от посещения собственной премьеры из-за моего присутствия, то, разумеется, я не приду.
– Что вы! – воскликнул Терсоно, его аура на миг сверкнула голубым. – В этом нет ни малейшей необходимости. Даже не думайте. Я совершенно уверен, что композитор Циллер придет на премьеру. Возможно, он отложит свое появление до самого последнего момента, но он обязательно придет, я в этом не сомневаюсь. Прошу вас, майор Квилан, вы должны посетить концерт. Первая симфония Циллера за одиннадцать лет, его первая премьера за пределами Чела, а вы проделали такой долгий путь, вы с ним тут первые челгриане за тысячелетия… Вы обязаны присутствовать на премьере. Такое бывает раз в жизни!
Квилан в упор посмотрел на дрона:
– По-моему, присутствие Махрая Циллера на концерте важней моего. Пойти на премьеру, сознавая, что мое присутствие воспрепятствует его появлению, будет крайне эгоистично, неучтиво и даже бесчестно с моей стороны. Прошу вас, давайте оставим эту тему.
На следующий день он покинул аэросферу. Висквиль провожал его на небольшой посадочной площадке позади гигантского полого плода, в котором располагались жилые помещения.
Квилану показалось, что старик чем-то отвлечен.
– Все ли хорошо, эстодьен? – поинтересовался он.
Висквиль посмотрел на него и, помолчав, ответил:
– Нет. Утром пришла очередная сводка, в которой наши кудесники из контрразведки сообщили не одну, а целых две неприятные новости: во-первых, у нас завелся шпион, а во-вторых, где-то в аэросфере находится гражданин Культуры. – Эстодьен протер навершие серебристого посоха и уставился на свое искаженное отражение. – Хотелось бы, чтобы нас уведомили об этом раньше, но лучше позже, чем никогда. – Он усмехнулся. – Не переживай, майор. Все под контролем, я уверен. Или скоро будет.
Аэростат коснулся посадочной площадки. Вышел Эвейрл. Белошерстый широко улыбнулся, коротко поклонился Квилану и отвесил почтительный поклон эстодьену. Висквиль потрепал его по плечу:
– Видишь, Квилан? Эвейрл здесь все уладит. Возвращайся, майор. Готовься к заданию. Твой напарник скоро объявится. Удачи.
– Спасибо за все, эстодьен. – Квилан, покосившись на ухмыляющегося Эвейрла, поклонился старику. – Надеюсь, и здесь все пройдет удачно.
Висквиль не снимал руки с плеча Эвейрла:
– Все будет в порядке. Прощай, майор. Приятно было с тобой поработать. Что ж, еще раз удачи тебе. Исполни свой долг. Мы тобой гордимся.
Квилан перешел в гондолу, сквозь полупрозрачное окно посмотрел на удаляющуюся площадку. Висквиль и Эвейрл уже о чем-то беседовали.
Остаток пути оказался зеркальным отражением маршрута, с тем исключением, что по возвращении на Чел Квилана в челноке без иллюминаторов переправили с экваториального космодрома сразу в Убрент, а оттуда под покровом ночи доставили машиной к вратам монастыря Кадрасет.
Квилан остановился на древнем тракте. Ночь пахла смолой плакучниц, а после густого, вязкого супа аэросферной атмосферы горный воздух казался ключевой водой.
Он вернулся, чтобы почти сразу же уехать. И все же, если верить официальным записям, он никуда и не уезжал отсюда несколько месяцев назад, его не забрала с монастырского подворья странная челгрианка в темном плаще и он не спускался с ней по забрызганной свежей кровью тропе, возвращаясь назад, в мир.
На следующий день он должен явиться в Челизе, столицу планеты, где ему поручат нелегкую миссию в мир Культуры под названием Масак; от него требовалось убедить композитора Махрая Циллера, ренегата-диссидента, вернуться на родину и стать подлинным символом возрождения Чела и челгрианской сферы влияния.
А сегодня во сне – если все прошло по плану и временные микроструктуры, химические реагенты и наносекреторные процессы в мозгу возымеют желаемый эффект – он забудет все, что случилось с тех пор, как сто с лишним дней тому назад полковник Геджалин возникла из метели на монастырском дворике.
Он будет помнить только то, что необходимо, и не больше. Основные, самые доступные воспоминания не поддадутся обычному считыванию без применения заведомо болезненных методик. Ему казалось, что он ощущает процесс забывания, который уже начался – прямо сейчас, как только он про него вспомнил.
Тихо падал летний дождь. Шум мотора и фары машины, доставившей его, исчезли в туманной долине. Он постучал в калитку ворот.
Дверь быстро и бесшумно открылась, его жестом пригласили внутрь.
– Да. Отлично.
Теперь, когда он сделал все, что полагалось, когда он выполнил миссию, ему захотелось рассказать – или хотя бы попытаться рассказать – дрону Терсоно, или аватару Концентратора, или хомомданину Кабе, а может быть, и всем троим о том, что он совершил, чтобы Гюйлеру пришлось его заткнуть, а если повезет – убить. Но он не стал.
Гюйлер бы его не убил – в конце концов, только отстранил бы, да и потом, это подвергло бы определенному риску успех всей миссии. Лучше для Чела, лучше для миссии, чтобы все выглядело вполне обычно до того самого мгновения, когда свет второй новой прольется на систему и орбиталище.
– Что ж, – проговорил аватар, – на этом экскурсия окончена.
– Итак, друзья мои, возвращаемся? – прощебетал дрон Э. Х. Терсоно; его керамический корпус окружило мягкое розовое сияние.
– Да, – услышал Квилан свой ответ, – возвращаемся.
