11. Отсутствие серьезности
– Вопрос в том, что происходит на небесах.
– Непостижимые чудеса?
– Чушь. Ответ: ничего. Ничто не может там произойти, поскольку, если что-то происходит, если что-то просто может произойти, значит это не вечность. Наши жизни сопряжены с развитием, переменами, с самóй возможностью перемен; по сути, перемены и определяют жизнь.
– Вы всегда были такого мнения?
– Если остановить перемены, то есть фактически остановить время, если не допустить возможность перемен в жизни индивида – каковая подразумевает и возможность изменений к худшему, – то жизни после смерти не получится, получится одна лишь смерть.
– Но некоторые полагают, что душа после смерти возрождается в другом теле.
– Эта точка зрения консервативна и не очень разумна, но и не особенно глупа.
– А другие полагают, что после смерти душе дозволено создать собственную вселенную.
– Эта позиция смехотворна и отдает одержимостью, а также почти наверняка ошибочна.
– И те, кто полагает, что душа…
– Ну, в мире множество всяких верований. Меня интересуют в основном те, которые связаны с идеей небес. Не понимаю, почему никто не замечает их идиотизма.
– Но может быть, вы не правы.
– Не смешите меня.
– В любом случае, даже если небеса и не существовали изначально, их все-таки сотворили. Они существуют. И вообще, их великое множество.
– Ха! Технология. Так называемые небеса долго не продержатся. Грядет битва. Битва на небесах или между ними.
– А как же Сублимированные?
– А вот это уже кое-что за небесами. И к сожалению, по сути своей бесполезно. Но это уже начало. Точнее, конец. Или опять же начало жизни иного рода, что лишь подтверждает мою точку зрения.
– Вы теряете нить моей мысли.
– Мы все потеряны. Мы все мертвы.
– …А вы на самом деле профессор теологии?
– Само собой! Разве это не очевидно?
– Господин Циллер! Вас уже познакомили с этим новым челгрианином?
– Простите, а нас знакомили?
– Ну да, я об этом и спрашиваю.
– Нет, я имел в виду, меня с вами знакомили?
– Трельсен Скоффорд. Мы встречались у Гидхутана.
– Правда?
– Вы сказали, что моя точка зрения на ваши работы «своеобычна» и, «несомненно, уникальна».
– М-да, слышу эхо собственных слов…
– Отлично! Итак, вас уже познакомили с этим типом?
– Нет.
– Нет? Но он тут целых двадцать дней! Говорят, он живет совсем ря…
– Вы правда идиот, Трельсен, или нарочно придуриваетесь, чтобы меня повеселить?
– Простите, не понял?
– Да где уж вам. Если вы дадите себе труд уделить хотя бы незначительное…
– Я просто слышал, что сюда занесло еще одного челгрианина…
– …внимание нашим обстоятельствам, то поймете, что этот «еще один челгрианин» – феодал-ретроград, профессиональный громила, который явился сюда, чтобы уломать меня на возвращение в презираемое мною общество. Я не испытываю ни малейшего желания связываться с этим ублюдком.
– Ой. Я не сообразил.
– Тогда вами движет невежество, а не злой умысел. С чем я вас и поздравляю.
– Значит, вы вообще не собираетесь с ним знакомиться?
– Совершенно верно, вообще не собираюсь. Пожалуй, несколько лет продержу его в ожидании, а потом он либо отчается и отвалит восвояси, за что подвергнется ритуальному бичеванию, либо постепенно прельстится красотами Культуры в целом и Масака в частности – и испросит гражданства. После этого я, возможно, с ним познакомлюсь. Великолепная стратегия, не так ли?
– Вы серьезно?
– Я всегда серьезен, в особенности когда дурачусь.
– Думаете, сработает?
– Не знаю. И меня это нисколько не волнует. Скорее, забавляет.
– Но почему они хотят вашего возвращения?
– Вероятно, потому, что я их истинный император. Во всем виновата завистливая крестная, которая во младенчестве подменила меня моим братом-близнецом, невесть куда исчезнувшим злодеем Фиммитом.
– Чего-о? Правда?!
– Нет, конечно. Он прибыл, чтобы вручить мне повестку в суд за нарушение правил дорожного движения.
– Да вы шутите!
– Как вы догадались?! А дело вот в чем: мои передние железы выделяют особый секрет; в каждом челгрианском клане рождается один-двое самцов на поколение, способных производить такое вещество. Без него мужские особи моего клана не способны исторгать каловые массы. Если они не полижут соответствующее место хотя бы раз в приливный месяц, то их жутко пучит. К сожалению, мой кузен Кехенаханаха Третий Младший недавно, совершая утренний туалет, стал жертвой несчастного случая и лишился способности вырабатывать чудо-средство, так что я им нужен как можно скорее, иначе все мои родичи мужеска пола просто лопнут от накопившегося в организмах дерьма. Существует, разумеется, альтернатива в виде хирургического вмешательства, однако, к сожалению, медицинской лицензией на такие операции владеет клан, с которым мы уже три века в натянутых отношениях. Причиной распри послужила случайная отрыжка во время ярмарки невест или что-то в этом роде. Мы не любим это обсуждать.
– Но… но вы же не серьезно?
– Вижу, вас не обманешь. Нет. Я просто забыл вернуть книгу в библиотеку.
– Вы надо мной ведь шутите, правда?
– И вновь вынужден констатировать вашу невероятную проницательность. Такое впечатление, что вы меня видите насквозь. Наверное, я вам и не нужен.
– Значит, вы на самом деле не знаете, зачем им нужно, чтобы вы вернулись?
– Ну а зачем, как вы думаете?
– Ой, только не спрашивайте!
– Вы у меня эти слова просто с языка сняли!
– Так ведь можно же спросить.
– Коль скоро вас это так заботит, обратитесь к тому, кого вы столь деликатно именуете «новым челгрианином».
– Нет. Я имел в виду – спросить у Концентратора.
– Ну да, он же все знает. О, смотрите, а вот и аватар!
– А, точно! Давайте… Ой. Ну, в общем, тогда… Ой, здрасте. А вы, наверное, хомомданин?
– Вы крайне проницательны!
– Так что эта женщина в действительности делает?
– Слушает меня.
– Слушает? И все?
– Да, я говорю, а она слушает.
– Ну и? В смысле, я ведь тоже вас сейчас слушаю. Что в этой женщине такого особенного?
– Ну, она слушает и не задает вопросов вроде тех, какими вы сейчас, к сожалению, меня засыпали.
– Что вы имеете в виду? Я же просто спрашивал…
– Да, вот видите? Вы уже становитесь агрессивны, для вас тот факт, что кто-нибудь может просто слушать другого…
– И что, это все, чем она занята?
– Более или менее. Но это мне очень помогает.
– У вас что, нет друзей?
– Конечно же есть.
– А разве они не для этого?
– Нет, не всегда, не для всего, о чем мне хотелось бы поговорить.
– А как же дом?
– Я привык с ним разговаривать, но потом осознал, что говорю с машиной, которую даже другие машины не считают разумной.
– А ваши родные?
– С родными я бы в особенности не хотел ничем делиться. Напротив, именно о родственниках я по большей части и говорю.
– Правда? Это ужасно. Наверное, вам тяжко живется. Тогда, возможно, Концентратор? Он отлично умеет слушать.
– Ну да, но некоторые считают, что он просто делает вид, будто о нас заботится.
– Как? Он же для этого и разработан – заботиться о нас.
– Нет. Он разработан таким, что умеет делать вид, будто заботится о нас. Если говоришь с живым собеседником, коммуникация идет на животном уровне.
– На животном уровне?
– Да.
– И это, по-вашему, хорошо?
– Да. Инстинкт на инстинкт.
– И почему же вам кажется, что Концентратору безразлично?
– Он же всего лишь машина.
– И вы тоже.
– Лишь в самом широком смысле слова. Мне легче общаться с людьми. Некоторые полагают, что степень контроля Концентратора за нашими жизнями слишком велика.
– Правда? А мне казалось, что при желании вы можете напрочь от него отстраниться.
– Да, но жить ведь все равно придется на орбиталище.
– Ну и что?
– А то, что он управляет всем орбиталищем.
– Ну, кто-то же должен им управлять.
– Конечно. А вот планетами обычно никто не управляет. Они просто… существуют.
– Вам бы хотелось жить на планете?
– Нет. По-моему, они тесные и странные.
– И опасные? Ведь в них может что-нибудь врезаться?
– Нет. У планет имеются системы защиты.
– А ими нужно управлять.
– Да, но я не о том…
– В смысле, нельзя же, чтобы такими системами управляло живое существо, верно? Это слишком страшно. Как в старые времена, в эпоху варварства и всего такого.
– Да, конечно. Но дело в том, что, где бы ни жить, приходится принимать как данность, что кому-нибудь нужно доверить обращение с инфраструктурой. Однако это не означает, что этот кто-нибудь обязан заправлять и нашими жизнями. Вот поэтому мы обычно говорим друг с другом, а не с домами, Концентратором или дронами.
– Очень странно. А много тут ваших единомышленников?
– Ну, по правде говоря, не много, однако с несколькими я знаком.
– У вас есть группа? Вы собираетесь вместе? Вы придумали себе название?
– И да, и нет. Насчет имени выдвинуто множество предложений. Мы могли бы назваться, скажем, привередами, келейниками, карбонифилами, отвергателями, спицистами, ободниками, планетистами, нишевиками, кругоколичниками или окраинниками, но мне ни одно из этих имен не по нраву.
– Почему же?
– Они предложены Концентратором.
– …Извините…
– …А кто это?
– Хомомданский посол.
– Чудовищное создание, правда?… А что такого? Что?
– У них очень хороший слух.
– О! Господин Циллер! Я забыл спросить. Как ваш опус?
– …А, это снова вы… как вас там, Трельсен?
– Ну да, конечно.
– Какой опус?
– Ну, вы знаете. Музыкальный.
– Музыкальный? Ах да. Ну, я написал много музыки.
– Ох, прекратите надо мной подшучивать. Как вам работается?
– Вы спрашиваете в общем смысле или интересуетесь чем-то конкретным?
– Конечно же, новым творением!
– Ах да. Конечно же.
– И?
– Вас интересует, как идет работа над симфонией?
– Да, как там все продвигается?
– Отлично.
– Отлично?
– Да. Все продвигается отлично.
– О! Превосходная новость. С нетерпением ждем премьеры. Отлично. Да.
– …Ох, шел бы ты куда подальше, кретин… Надеюсь, я не слишком мудрено объясняю… О, Кабе, приветствую. Ты еще здесь? Как ты?
– Прекрасно. А ты?
– А меня осаждают идиоты. К счастью, я с этим смирился.
– Надеюсь, что твой нынешний слушатель в число осаждающих не входит.
– Кабе, если бы меня спросили, общество какого идиота я готов терпеть, то я назвал бы тебя.
– Гм. Пожалуй, это замечание следует истолковать в фигуральном смысле, а не так, как я заподозрил; надежда улещает дух лучше подозрений.
– Я и не предполагал об истинной глубине резервуара твоей велеречивости, друг Кабе. А как наш эмиссар?
– Квилан?
– Вроде бы он отзывается на это имя.
– Он смирился с возможностью долгого ожидания.
– Говорят, ты его вывел на прогулку.
– Вдоль Вильстерского побережья.
– Ну-ну. Долгие километры пути – и ни разу не оскользнулся. Невероятно, не правда ли?
– Он приятный спутник и, как мне показалось, честен душой. Но замкнут.
– Замкнут?
– Держится тихо и отстраненно, очень серьезен, в нем чувствуется какое-то… отрешенное спокойствие.
– Отрешенное спокойствие.
– Оно сродни тому месту в третьей части «Ночной бури», когда духовая секция умолкает, а басы держат низкие ноты.
– А, в симфоническом смысле… И что, эта туманная отсылка к одной из моих работ должна меня к нему расположить?
– Именно этого я и добиваюсь.
– Кабе, ты бесстыжий сводник!
– Что?
– Неужели тебе совсем, ну нисколечко не совестно беспрекословно исполнять их распоряжения?
– Чьи?
– Концентратора, секции Контакта, Культуры в целом, не говоря уж про мою драгоценную родину и ее многомудрое правительство.
– Твое правительство мной никак не распоряжается.
– Кабе, почем тебе знать, какой помощью Контакта они заручились и чего потребовали?
– Ну, э-э, я…
– О боже.
– Кто это здесь нас поминает? А, композитор Циллер, ар Ишлоер! Дорогие друзья, как я рад вас видеть!
– Терсоно, ты выглядишь блестяще!
– Благодарю!
– И, как обычно, у тебя собралась превосходная компания.
– Кабе, ты для меня – один из главных флюгеров, с позволения сказать, хотя это одновременно и превозносит, и низводит. Я всецело полагаюсь на тебя, чтобы узнать, все ли идет хорошо, или же люди просто притворяются из вежливости, поэтому очень рад услышать твое мнение.
– И Кабе рад, что ты рад. Кстати, я его расспрашивал о нашем челгрианском друге.
– Ах да, несчастный Квилан.
– Несчастный?
– Да, знаешь, его жена…
– Нет, я не в курсе. Жена? Редкая уродина, что ли?
– Нет! Она умерла.
– Это состояние редко способствует улучшению визуальной привлекательности.
– Циллер, ну брось! Она погибла на Войне Каст. Ты разве не знал?
– Нет.
– По-моему, Циллер избегает любых известий о майоре Квилане так же усердно, как я их собираю.
– И ты Циллеру об этом не рассказал, Кабе?! Как тебе не совестно!
– Сегодня слишком часто взывают к моей совести. Да, не рассказал. Но собирался, как раз перед твоим появлением.
– Ах, там такая ужасная трагедия. Они были женаты совсем недолго.
– Ну, им же обещано воссоединение в этой абсурдной профанации, именуемой рукотворным раем…
– Оказывается, этого не произойдет. Имплант не сохранил ее личность. Она мертва навеки.
– Какая неосмотрительность. А что с имплантами майора?
– А что с ними, уважаемый Циллер?
– Что они собой представляют? Его проверили на предмет подозрительных имплантов? Из тех, какими обычно пользуются спецагенты, шпионы и ассасины? Ну? Вы его хоть просканировали?
– …Ой, чего это он затих? Может, сломался?
– Похоже, он с кем-то общается.
– И поэтому цвета меняет?
– Вряд ли.
– Вот сейчас он просто серый, верно?
– Ну, строго говоря, свинцовый.
– А теперь отливает пурпурным.
– Скорее фиолетовым, чем пурпурным. Впрочем, твое зрение отличается от моего.
– Гм-гм.
– О, ты опять с нами!
– Да. Ответ таков: эмиссара Квилана просканировали несколько раз по пути сюда. Корабли никому не позволяют ступить на борт без предварительной проверки на предмет потенциальной опасности.
– Ты уверен?
– Дорогой мой Циллер, к нам он добирался, в общей сложности, на трех боевых кораблях Культуры. Ты представляешь, как наноскрупулезно эти штуковины относятся к любой угрозе нарушения бортовой гигиены?
– А как насчет его душехранительницы?
– Ее не подвергали прямому сканированию, поскольку процедура подразумевает считывание его сознания, а это ужасно невежливо…
– Ага!
– Что – ага?
– Циллер боится, что майора прислали сюда с заданием его похитить или убить.
– Чушь какая.
– И тем не менее.
– Циллер, добрый друг мой, не знаю, что омрачает твой ум, но, пожалуйста, не беспокойся. Похищение… не могу даже передать, насколько маловероятно. Убийство? Нет. Майор Квилан не мог бы пронести с собой ничего опаснее церемониального кинжала.
– О! Значит, меня могут предать церемониальной казни. Это совсем другое. Тогда встречаемся завтра. Сходим с ним в поход. Переночуем в одной палатке. А какие у него сексуальные предпочтения? Может, перепихнемся? Сам-то я однополых отношений не понимаю, но сексом не занимался уже целую вечность – грезогурии Концентратора не в счет.
– Кабе, ну что ты хохочешь? Уймись, не заводи его… Циллер, кинжал – это просто кинжал.
– Не ножеракета?
– Не ножеракета и даже не какое-нибудь устройство, замаскированное памятью формы. Обычный кинжал, из стали и серебра. Годится едва ли на большее, чем письма открывать. Я уверен, если мы его попросим…
– Да забудь ты про этот дурацкий кинжал! Может, он несет в себе вирус. Какую-нибудь заразу.
– Гмммм…
– Что значит – гмммм?
– Ты понимаешь, какое дело… Наша медицина достигла совершенства около восьми тысяч лет назад, и за это время мы научились быстро и досконально оценивать физиологию других видов, так что теперь защитные силы любого организма надежно предохранят его от обычных, даже самых новых болезней, которым вдобавок не дадут развернуться и внешние медицинские ресурсы. Тем не менее однажды некто исхитрился создать вирус мозговой гнили, снабженный генетическим ключом, – этот патоген был таким быстродействующим, что сработал не в одном, а в нескольких случаях. Спустя пять минут после того, как убийца чихнул в помещении, где находилась намеченная жертва, мозги обоих – и только их двоих – превратились в суп.
– И что?
– А то, что теперь мы и на подобные вещи проверяем. Квилан чист.
– Значит, в нем нет ничего, кроме его чистой клеточной формы?
– И душехранительницы.
– Ну и как душехранительница?
– Насколько можно судить, это самая обычная душехранительница. По крайней мере, она тех же размеров и выглядит именно так, как полагается.
– Выглядит именно так, как полагается. Насколько можно судить.
– Да, она…
– Вот эти самые люди, мой хомомданский друг, прославились на всю галактику своей скрупулезностью. Невероятно.
– Неужели скрупулезностью? По-моему, скорее эксцентричностью. Что ж…
– Циллер, позволь рассказать тебе историю.
– А это обязательно?
– Похоже, что да. Однажды некто измыслил способ, якобы позволяющий обойти защитные системы Контакта.
– Применить серийные номера вместо дурацких имен кораблей?
– Нет, они решили пронести бомбу на борт всесистемника.
– Я и сам знаком с парой кораблей Контакта. Если честно, меня посетила та же самая мысль.
– Для этого создали гуманоида с аномалией физического развития – гидроцефалией. Ты слышал о таком состоянии?
– Водянка головного мозга?
– Жидкость, заполняющая голову эмбриона, распирает мозг, который по мере роста тонким слоем прилегает к внутренней поверхности черепа. В развитом обществе такое нечасто увидишь, но для этого индивида придумали довольно правдоподобную легенду.
– Представили его маскотом шляпника?
– Нет. Пророком-савантом.
– Ну, я почти угадал.
– Суть в том, что в черепе у этого типа была бомбочка, заряженная антиматерией.
– Ой. А она не гремела, когда он мотал головой?
– Бомбу в защитной оболочке подвесили на одноатомном моноволокне.
– И что?
– Видишь ли, предполагалось, что бомба, спрятанная внутри черепа, в мозгу гидроцефала, не подвергнется сканированию, поскольку известно, что Культура принципиально не влезает в чужие головы.
– То есть они оказались правы: бомба взорвалась, корабль разнесло в клочья – и все это должно меня успокоить?
– Нет.
– Я почему-то так и думал.
– Они ошиблись, устройство было обнаружено, и корабль полетел дальше как ни в чем не бывало.
– А что случилось? Ниточка оборвалась, гидроцефал чихнул и бомба вылетела из ноздри?
– Стандартное сканирование Разумы осуществляют в гиперпространстве, в четвертом измерении. Непроницаемая сфера кажется оттуда кругом. В запертые комнаты легко проникнуть. Мы с вами выглядели бы плоскими.
– Плоскими? Гм. Я сталкивался с критиками, которые явно имели доступ в гиперпространство. Надо будет принести им всем извинения. Какая досада.
– Корабль не считывал разум несчастного – в сканировании такой точности не было ни малейшей нужды, потому что присутствие бомбы было столь же очевидно, как если бы бедняга водрузил ее на макушку.
– По-моему, ты долго и нудно пытаешься успокоить меня какими-то сомнительными байками.
– Прошу прощения за излишнее занудство. Я лишь хотел рассеять твою тревогу.
– Ладно, предположим, тревога рассеялась. Я больше не боюсь, что этот говнюк явился сюда с намерением меня убить.
– Значит, ты с ним встретишься?
– Ни за что и никогда!
– «Все, больше ни уговаривать, ни улещать никто не будет».
– О, прикольно. Это наступательный корабль?
– Разумеется.
– Ну еще бы.
– Ага. Твоя очередь.
– «Чужая проблема».
– Гмм.
– «Гмм»? Просто «Гмм»?
– Ну… Нет, не вставляет. Как насчет «На мелочи не размениваюсь»?
– Какое-то мутное имечко.
– А мне всегда нравилось.
– «Ткни его дубинкой».
– НК?
– ОКК.
– «Предупреждаю, у меня большая дубинка».
– Что?
– Название такое. «Предупреждаю, у меня большая дубинка». Произносится тихо, а на письме выделяется уменьшенным шрифтом. Ясное дело, НК.
– А, ну да.
– Мое самое любимое название. Лучше не придумаешь.
– А вот и нет. Например: «Отдай мне пушку, а потом спроси еще раз».
– Да, неплохо, но грубовато.
– Зато не так вторично.
– С другой стороны, «Да никто и не считает»?
– Угу. «Весьма находчивый ответ».
– «Мы еще не встречались, но ты мой большой поклонник».
– Э? Что? Как-как?
– Да я к тому, что все это очень весело.
– Ага. Ну, я рад, что наконец и ты втянулся.
– То есть как это – наконец втянулся?
– В смысле – наконец согласился, что имена кораблей вполне можно упоминать в приличном обществе.
– Ты чего? Я разговариваю с тобой именами кораблей уже много лет, а ты только недавно сообразил, в чем дело.
– Вот я тебе тем же и отвечу: «Все равно я первый заметил».
– Что?
– Что слышал.
– Ха! В таком случае – я «В полном отпаде от абсолютной неправдоподобности последнего заявления».
– Да ну тебя. «Твой кредит доверия на нуле».
– Ах, ты весь такой «Очаровательный, но неразумный».
– А ты «Умалишенный, но упертый».
– «Ты тут не самый крутой чувак».
– Сочиняешь на ходу.
– Ну, я… погоди, это имя корабля?
– Нет. А вот сейчас – имя: ты несешь «Совершенную бессмыслицу».
– «Невежливый клиент».
– «Дотошный, но… необязательный».
– «Тяжелый случай хронического убожества».
– «Очередной шедевр фабрики бессмыслиц».
– «Расхожее мнение».
– «В одно ухо влетело».
– «Все было хорошо, пока ты не приперся».
– «Родители виноваты».
– «Неадекватная реакция».
– «Кратковременное помутнение сознания».
– «Несостоявшийся пацифист».
– «Перевоспитанный маменькин сынок».
– «Гордыня тебя погубит».
– «Сейчас будут бить».
– «Это все из-за тебя».
– «Вот туда и целуй».
– Если хотите подраться – вам на выход.
– …Это тоже название?
– Не знаю. Прикольное.
– Ага.
– Концентратор?
– Циллер. Добрый вечер. Развлекаетесь?
– Нет. А вы?
– Разумеется, да.
– Правда? Неужели настоящее счастье так… неизбежно? Это огорчает.
– Циллер, я – Разум-Концентратор. У меня под присмотром целое – да будет мне дозволено заметить, великолепнейшее – орбиталище, не говоря уже про пятьдесят миллиардов человек, о которых нужно заботиться.
– Ну, про них я вообще молчу.
– В данный момент я слежу за угасанием сверхновой в галактике, удаленной на два с половиной миллиарда световых лет. Ближе к дому, за тысячу световых, умирающая планета в атмосфере красного гиганта медленно приближается по спиральной орбите к его ядру. А через гиперпространство я могу наблюдать, как тысячи лет спустя планета погибает в ее солнце. В пределах системы я отслеживаю миллионы комет и астероидов и корректирую десятки тысяч орбит; некоторые астероиды впоследствии служат сырьем для Плит, а некоторые я просто убираю с дороги. В следующем году я собираюсь пропустить крупную комету прямо через отверстие орбиталища, между Концентратором и Ободом. Это будет великолепное зрелище. Сейчас к нам приближается несколько сотен тысяч меньших небесных тел, которые обеспечат роскошное световое шоу на премьере вашего нового сочинения в конце периода Новых-Близнецов.
– Это…
– И конечно же, я поддерживаю постоянную и непрерывную связь с сотнями, а то и тысячами Разумов ежедневно: с Разумами всевозможных кораблей – и тех, кто прибывает, и тех, кто отчаливает, со старыми друзьями, с теми, кто разделяет со мной ряд увлечений и интересов, с другими орбиталищами и университетскими Мудрецами, и так далее. У меня одиннадцать Блуждающих Личностных Конструктов; они кочуют по галактике, подселяются в субстраты Разумов всесистемников и кораблей поменьше, орбиталищных Концентраторов, Эксцентриков, Отшельников и прочих; а потом эти некогда идентичные создания вернутся, и я могу лишь предполагать, какими они предстанут и как изменят меня, если мы решим слиться воедино.
– Это все звучит…
– Сейчас у меня другие Разумы не гостят, но я обдумываю такую возможность.
– …просто восхитительно. А теперь…
– Вдобавок подсистемы, например модули регуляции производственных процессов, ведут постоянный и увлекательный диалог. Например, в течение следующего часа на пещерной верфи под Бузунским Перемычным кряжем родится новый Разум, который вскоре, еще до конца года, будет внедрен в свой ВКК.
– Да-да, продолжайте.
– Пока один из моих планетарных удаленных модулей наблюдает за парой циклонов, сталкивающихся в атмосфере Наратраджан-Прим, я сочиняю глифовую последовательность об эффектах экстраординарных атмосферных явлений на вполне пригодные для жизни экосистемы. Здесь, на Масаке, я слежу за серией лавин в Пильфунгуонских горах на Хильдри, за продвижением торнадо через Шабанские саванны на Акруме, за формированием вихряного острова в море Пича, за лесным пожаром на Мольбене, за сейшевыми волнами на реке Градеенс, за фейерверком над городом Джунзра, за строительством деревянного дома в деревне на Фурль, за четверкой любовников на вершине холма в…
– Все это предельно…
– …Окутти. А ведь есть еще и дроны, и прочие автономные разумные существа, способные держать связь напрямую и в ускоренном времени, плюс люди-носители имплантов и прочие биологические субъекты, также способные к прямой коммуникации. К тому же, разумеется, у меня миллионы аватаров вроде этого, которые общаются с людьми или слушают их.
– …Вы закончили?
– Да. Но если для вас это звучит чересчур заумно, подумайте про аватаров на собраниях, концертах, балах, церемониях, вечеринках и трапезах; обо всех разговорах и обменах мнениями, о вспышках остроумия!
– Подумайте обо всей этой белиберде, бессмыслице и расплывчатых формулировках, о хвастовстве и напыщенном самообмане, об утомительной дурацкой чепухе, о жалких попытках произвести впечатление или подольститься, о самоуверенности, о глупости, о непонимании и о неспособности понять, о пустопорожней одурманенной болтовне и в целом о невыносимой скуке.
– Циллер, все это шелуха, которую я игнорирую, однако вежливо и, по возможности, уместно побеседую с любым занудой и глупцом; мне это ничего не стоит, а значит, совершенно не напрягает. Точно так же я не обращаю внимания на безынтересное пустое пространство между планетами, звездами и кораблями. Тем не менее даже оно по-своему чем-то интересно.
– Концентратор, вы не представляете, как я рад, что ваша жизнь столь насыщенна.
– Благодарю вас.
– А можно теперь немного поговорить обо мне?
– Сколько вам будет угодно.
– Мне только что явилась ужасная, чудовищная мысль.
– Какая же?
– О премьере «Умирающего света».
– А, вы уже придумали название для своей новой работы.
– Да.
– Я уведомлю об этом заинтересованных лиц. Что касается ранее упоминавшихся метеоритных дождей, то их совместят с обычными лазерными шоу и фейерверками. Вдобавок у меня запланировано выступление танцевальной труппы и голографическая интерпретация.
– Да-да, я уверен, что моя музыка создаст приемлемый акустический фон для завораживающего зрелища.
– Циллер, надеюсь, вы не сомневаетесь, что все будет сделано с безукоризненным вкусом. И все медленно угаснет под конец, как раз в момент вспышки второй новой.
– По-моему, все пройдет превосходно, но я боюсь совсем не этого.
– А чего же?
– Вы намерены пригласить этого ублюдка Квилана, так?
– О…
– Вот именно. Вы его пригласите, правда? Я вот прямо чую, как этот тошнотворный гноесос нарезает вокруг меня круги. Ох, зря я согласился на его переезд в Аквиме! Ума не приложу, чем я тогда думал.
– По-моему, не пригласить эмиссара Квилана было бы очень невежливо. Вероятно, в этом году ваша премьера станет самым важным культурным событием для всего орбиталища.
– То есть как это «вероятно»?
– Ладно-ладно, наверняка. Концерт уже вызывает чрезвычайный интерес. Даже громада Штульенской Чаши не в состоянии вместить всех желающих. Для самых преданных поклонников вашего творчества пришлось устраивать викторины, а остальные билеты распределять в лотерею. Велика вероятность, что никто из представителей Совета не попадет на концерт, ну, только если кто-нибудь другой, желая снискать их расположение, не уступит свое место. Орбиталищную трансляцию посмотрят не менее десяти миллиардов человек. Мне самому досталось всего три пригласительных билета, один из которых потребуется моему аватару.
– Ну вот и превосходный повод не приглашать этого Квилана.
– Вы с ним – единственные челгриане на орбиталище, Циллер. Вы – композитор, а он – наш почетный гость. Я не могу его не пригласить.
– В таком случае я не пойду.
– То есть вас не будет на премьере?
– Да.
– Вы не станете дирижировать?
– Нет.
– Но вы всегда дирижируете на премьерах!
– Не в этот раз. Если там будет он, то не будет меня.
– Что вы, ваше присутствие обязательно!
– Нет, не обязательно.
– А кто же будет дирижировать?
– Никто. Этого особо и не требуется. Композиторы встают за дирижерский пульт потому, что желают потешить свое самолюбие, почувствовать сопричастность исполнению, а не только подготовке.
– А раньше вы придерживались иного мнения. Вы утверждали, что существуют нюансы, незапрограммированные тонкости, которые способен уловить лишь дирижер, а затем вдохновенно откликнуться на реакцию аудитории, проанализировав индивидуальные эмоции и сконцентрировав рассредоточенные…
– Я лгал.
– Вы тогда говорили так же искренне, как и сейчас.
– У меня талант. Как бы то ни было, я не буду дирижировать в присутствии этого продажного наемника. И к Чаше даже близко не подойду. Останусь дома или пересижу где-нибудь еще.
– Это всех очень разочарует.
– В таком случае уберите его куда подальше.
– Но как?
– Вы сами нам недавно объяснили в мельчайших подробностях, что вы – Разум-Концентратор и что ваши ресурсы практически неисчерпаемы.
– Но ведь можно устроить так, чтобы за весь вечер вы с ним ни разу не столкнулись!
– Вряд ли. Кому-нибудь обязательно захочется нас свести. Найдут повод, придумают предлог.
– А хотите, я дам вам слово, что вы с Квиланом не встретитесь лицом к лицу? Я позабочусь о том, чтобы избавить вас от его общества.
– И как вы этого добьетесь одним аватаром?… Погодите, вы что, нас звуковым полем накрыли?
– Только наши головы. Да. Губы аватара больше не будут шевелиться, а его голос немного изменится. Не волнуйтесь.
– Попытаюсь сдержать невольную дрожь. Продолжайте.
– При необходимости на концерте будут присутствовать несколько аватаров. Им же не обязательно выглядеть такими сереброкожими… И дроны тоже будут.
– Большие и внушительные?
– Нет, гораздо лучше. Маленькие и проворные.
– Так не пойдет.
– И ножеракеты.
– Все равно не пойдет.
– Почему? Надеюсь, не потому, что вы мне не доверяете? Мое слово нерушимо. Я всегда сдерживаю обещания.
– Я вам верю. А не соглашаюсь потому, что есть те, кто обязательно попытается подстроить эту встречу.
– Это кто же?
– Терсоно. Контакт. Да мало ли кто еще! Проклятые Особые Обстоятельства – тоже.
– Гмм.
– Если нам захотят устроить встречу – во что бы то ни стало, – сумеете ли вы ее предотвратить, Концентратор?
– Этот вопрос относится к любому моменту времени после прибытия Квилана.
– Да, но до сих пор якобы случайная встреча была бы слишком искусственной, чересчур нарочитой. От меня ожидали бы негативной реакции – и оказались бы совершенно правы. Наша встреча должна выглядеть предначертанной, будто бы неизбежной, предопределенной моей музыкой, моим талантом, моей личностью и естеством.
– Тем не менее вы вполне можете присутствовать на премьере, а при встрече с ним отреагировать так же негативно.
– Нет. Не вижу для этого причин. Я просто не хочу с ним встречаться, и все.
– Я обещаю сделать все возможное, чтобы предотвратить эту встречу.
– Ответьте на простой вопрос: если ОО решили во что бы то ни стало подстроить встречу, сможете ли вы это остановить?
– Нет.
– Я так и думал.
– Я не оправдываю ваших ожиданий, не так ли?
– Не оправдываете. Однако существует обстоятельство, способное изменить мою позицию.
– Ага. Какое же?
– Загляните в разум этого ублюдка.
– Не могу, Циллер.
– Почему?
– Это одно из крайне немногочисленных более или менее нерушимых правил Культуры. Практически закон. Будь у нас законы, это установление открывало бы кодекс.
– Но все же лишь более или менее нерушимых?
– Его нарушают крайне, крайне редко, и ослушник подвергнется всеобщему остракизму. Некогда существовал корабль по имени «Серая зона». Он практиковал подобное, и в результате получил прозвище «Мозгодрал». Даже в каталогах он значится именно под этим прозвищем, а исходное название, избранное им самим, указано только в примечаниях. Запрет на самостоятельно выбранное имя в Культуре не практикуется и в данном случае представляет собой уникальное в своем роде оскорбление. Корабль исчез какое-то время назад, предположительно покончил с собой, осознав всю постыдность своего поведения и не вынеся презрения товарищей.
– Я всего лишь прошу заглянуть в мозг животного.
– В том-то все и дело. Это так легко, и это так мало значит. Тем не менее, воздерживаясь от подобного поступка, мы оказываем великую честь нашим биологическим предкам. Это табу символизирует наше к ним уважение. Я не могу удовлетворить вашу просьбу.
– Вы не хотите.
– Это практически одно и то же.
– Но вы на это способны.
– Разумеется.
– Тогда сделайте это.
– Зачем?
– Потому что иначе вы меня на концерте не увидите.
– Знаю. Я имел в виду, что мне вообще там искать?
– Истинную причину его визита.
– Вы действительно считаете, что его послали причинить вам вред?
– Такая вероятность существует.
– А что помешает мне пообещать, что я исполню вашу просьбу, а на самом деле ничего не сделать? Я ведь могу сказать, что заглянул в его разум и ничего не обнаружил.
– Я бы заручился вашим словом, что вы действительно исполните мою просьбу.
– Вам должно быть известно, что обещания, данные под принуждением, силы не имеют?
– Да. Между прочим, вы могли бы об этом и не упоминать.
– Я не хочу вас обманывать, Циллер. Это тоже бесчестно.
– В таком случае похоже, что на концерт я не пойду.
– Надеюсь, что пойдете. Я приложу все усилия, чтобы вас уговорить.
– Не важно. Лучше проведите еще одну викторину. Победителю достанется дирижерская палочка.
– Интересная мысль. А сейчас я сниму звуковое поле. Давайте посмотрим на дюнные гонки.
Аватар и челгрианин отвернулись друг от друга и подошли к остальным, стоявшим у парапета обзорной площадки краулера, служившего передвижным банкетным залом. Ночное небо затянули облака. В такую погоду у дюнных оползней Эфильзивейз-Реньеанта собирались толпы желающих полюбоваться биолюминесцентным сэндбордингом.
Дюны эти не были обычными барханами: они представляли собой гигантские песчаные пласты, образующие трехкилометровый переход с одной Плиты на другую там, где песок с одного берега Великой Реки сдувало по направлению вращения орбиталища в пустынные области более низкого континента.
В любое время суток по дюнам катались, скользили и съезжали на лыжах, песчаных плотах или досках, но лишь самыми темными ночами здесь можно было любоваться удивительным зрелищем. В дюнах обитали крошечные существа, подобные биолюминесцентному планктону, и в темное время суток их сияние озаряло следы в разворошенном песке, оставляемые на огромном склоне любителями сэндбординга.
В такие ночи хаотичные спуски в вольном стиле, которыми наслаждались лишь сами сэндбордисты и случайные наблюдатели, обычно старались преобразовать в упорядоченное представление, поэтому, когда темнело и на обзорных площадках передвижных баров и ресторанов собиралось достаточное число зрителей, сэндбордисты и песколыжники начинали спуск с вершины дюн в заранее установленном порядке, обрушивая песчаные каскады широкими лентами и зигзагами мерцающего света, будто волны медленного призрачного прибоя, и прокладывали по шелестящему песку искристые трассы бледно-голубых, зеленых и алых огоньков, мириады ожерелий зачарованной пыли, сверкающих в ночи линейными изображениями галактик.
Циллер некоторое время наблюдал за сэндбордистами, а потом со вздохом произнес:
– Он здесь, не так ли?
– В километре отсюда, – подтвердил аватар. – Немного выше, на другой стороне трассы. Я слежу за ситуацией. Его сопровождает еще один я. Вы в полной безопасности.
– Если вы ничего больше не можете сделать, постарайтесь, чтобы мы с ним ни при каких обстоятельствах не сближались тесней, чем сейчас.
– Понятно.
