Город Кервилл, штат Техас

Они вернулись домой, когда кончился дождь. Мокрые поля, запах мокрой земли в воздухе, а потом они выехали из долины и увидели стены города, высотой в восьмиэтажный дом, на фоне бурых техасских холмов. У ворот они оказались в длинной очереди ожидающих – грузовые машины, служебные, пикапы Внутренней Службы, на которых сидели люди в массивных бронежилетах. Питер вышел, сказал водителю, чтобы тот оставил его контейнер в казарме, и показал часовому бланк приказа. Тот махнул рукой, и Питер двинулся вперед, по пешеходному тоннелю.

– Добро пожаловать домой, сэр.

После семнадцати месяцев за пределами города Питер ощутил сенсорный шок от заполненного множеством людей города. Он проводил здесь мало времени, слишком мало, чтобы привыкнуть к тесноте, шуму, запахам и множеству лиц. В Колонии никогда больше сотни человек не было, а здесь было больше сорока тысяч.

Питер дошел до хозяйственного отдела, чтобы получить жалованье. К деньгам он так до сих пор и не привык. «Равная доля», основа экономики Колонии, выглядела логичнее. У тебя есть доля, ты используешь ее на свое усмотрение, но она такая же, как у всех остальных, не больше и не меньше. Как могут эти клочки крашеной бумаги – «остины», так они их называют, по фамилии человека с высоким, будто купол, лбом и крючковатым носом, в странной одежде – соотноситься с реальной ценностью человеческого труда?

Администратор, гражданский, отсчитал жалованье из сейфа и со стуком положил банкноты на стол. Просунул через решетку ведомость, даже не глянув ему в глаза.

– Подпишите.

Деньги, толстая пачка банкнот в кармане, создали у Питера странное ощущение. Выйдя обратно под яркий солнечный свет, он стал задумываться, как бы побыстрее от них избавиться. До комендантского часа шесть часов – едва хватит времени, чтобы зайти в приют и на гауптвахту, а потом вернуться в казарму. У него лишь остаток сегодняшнего дня, колонна на нефтеперегонный завод отправляется завтра, в 6:00.

Сначала к Гриру. Чтобы не обидеть Калеба, уходя от него раньше сигнала. Гауптвахту разместили в старом здании тюрьмы на западном краю центра города. Он расписался в журнале посетителей. В Кервилле вечно приходится где-то расписываться, тоже непривычно, да еще ходить без ножа и пистолета. Уже собрался идти внутрь, когда охранник остановил его.

– Вынужден вас обыскать, лейтенант.

Будучи офицером Экспедиционного Отряда, Питер давно привык к тому, что его уважают по умолчанию, тем более это должен был бы сделать младший по званию служащий Внутренней Службы, которому не больше двадцати.

– Это действительно необходимо?

– Извините. Не я правила придумываю, сэр.

Это немного раздражало, но у Питера не было времени спорить.

– Тогда давай, побыстрее.

Охранник провел руками по рукам и ногам Питера, а затем достал из стола большую связку ключей и повел его к камерам, по длинному коридору, по сторонам которого виднелись массивные железные двери с крохотными окошками из армированного стекла. Воздух тяжелый, пахнет мужчинами. Они подошли к двери с номером шестьдесят два.

– Смешно, – сказал охранник, перебирая ключи. – К Гриру уже почти три года никто не приходил, а теперь сразу два посетителя за месяц.

– А кто еще приходил?

– Не моя смена была. Сами его спросите.

Найдя нужный ключ, охранник вставил его в замок и открыл дверь. Заскрипели петли. Грир, необутый, одетый лишь в брезентовые штаны, стянутые на поясе, сидел на краю койки. Его широкая грудь блестела от пота, а руки безмятежно лежали на коленях. Волосы, серебрящиеся сединой, спадали на широкие плечи, а густая борода, борода ветхозаветного пророка, скрывала половину лица. От него исходили глубочайшее спокойствие и ощущение внутреннего достоинства, будто он полностью подчинил ум и тело себе самому. Неловкий момент, когда он не подал виду, что осознает присутствие других, стоящих в дверях, и Питер задумался. Что же сделало с его сознанием это заточение? Но затем Грир поднял взгляд, и его лицо просияло.

– Питер. Вот ты и пришел.

– Майор Грир. Рад тебя видеть.

Грир рассмеялся, хрипло, отвыкнув разговаривать.

– Давно уже меня так не называли. Теперь я просто Луций. Или, если хочешь, Шестьдесят Второй. Большинство так меня называют.

Грир поглядел на охранника.

– Не дашь нам пару минут наедине поговорить, Сандерс?

– Не полагается оставлять заключенного наедине с кем-либо.

– Думаю, я в состоянии о себе позаботиться, – сказал Питер.

Охранник задумался и кивнул.

– Ну, учитывая, сэр, кто вы такой, думаю, и десять минут можно. А потом моя смена кончается. Мне неприятности не нужны.

Питер нахмурился.

– Мы знакомы?

– Я вашу подпись узнал. Все знают, кто вы такой. Человек из Калифорнии. Легенда, типа того.

Официальный тон исчез, охранник вдруг превратился в простого мальчишку, увидевшего звезду, и смотрел на него с восхищением.

– Каково это было? В смысле проделать весь этот путь?

Питер даже не знал, что и ответить.

– Долгая дорога была.

Сандерс восхищенно покачал головой.

– Не понимаю, как вам удалось. Я бы до смерти испугался.

– Поверь мне, без этого не обошлось, – заверил его Питер.

Сандерс оставил их. Питер уселся на единственный стул, напротив Грира.

– Похоже, ты на мальчишку изрядное впечатление произвел. Сложно было сохранить все это в тайне, скажу я тебе.

– Но все равно странно такое слышать, – ответил Питер. – Как у тебя дела?

Грир пожал плечами.

– Ничего, понемногу. А у тебя? Хорошо выглядишь, Питер. Форма тебе идет.

– Лиш привет передает. Ей только что капитана дали.

Грир сдержанно кивнул.

– Чудесная девочка, наша Лиш. Ей многое суждено сделать. Как бои идут? Или лучше не спрашивать?

– Не слишком. Ноль три не в нашу пользу. Вся эта затея с Мартинесом обернулась катастрофой. Похоже, командование в раздумьях.

– Это у них лучше всего получается. Ничего страшного, все еще изменится. Здесь я научился терпению.

– Без тебя все иначе. Все время думаю, как все могло бы быть по-другому, если бы ты был с нами.

– Вот в этом я сомневаюсь. Ты всегда был главным в этом шоу. Я это понял сразу же, как тебя встретил. Когда вы в ловушку попали, помнишь?

Питер рассмеялся, вспоминая.

– Майкла стошнило, прямо на нас всех.

– Точно, припоминаю. Как у него дела? Наверное, уже не тот мальчишка, что тогда. У которого на все ответы были.

– Не думаю, что он сильно изменился. В любом случае завтра узнаю. Они назначили меня в охрану на нефтеперегонном, понизили.

Грир нахмурился.

– Почему туда?

– Какие-то новые мысли по поводу охраны Нефтяной Дороги.

– Внутренней Службе это по душе будет. Да и тебе забот хватит, я скажу.

Он хлопнул ладонями по коленям, решив сменить тему.

– Как там Холлис, ничего о нем не слышал?

– Ничего хорошего. Смерть Сары его подкосила. Говорят, что он промыслом занялся.

Грир призадумался.

– В целом не могу сказать, что виню его. Может, это и прозвучит странно, зная Холлиса, но не один человек свернул на эту дорожку, попав в подобные обстоятельства. Думаю, он объявится, рано или поздно. У него есть голова на плечах.

– А с тобой что? Тебя скоро выпустят. Если хочешь, могу замолвить словечко перед командованием. Может, они согласятся снова взять тебя на службу.

Грир покачал головой.

– Боюсь, для меня нет возврата, Питер. Не забывай, я дезертир. Даже если они согласятся, это черта, перейдя которую нельзя вернуться.

– И что будешь делать?

Грир загадочно улыбнулся.

– Полагаю, к тому времени произойдет нечто. Так всегда случается.

Они еще некоторое время говорили о других, обсуждали новости, вспоминали прошлое. Сидя с Гриром, Питер ощутил приятное удовлетворение, но одновременно и утрату. Майор появился в его жизни в тот самый момент, когда Питер более всего в этом нуждался, именно решимость Грира помогла ему найти в себе силы идти дальше, в те дни, когда его собственная решимость ослабла. Это долг, который Питер не сможет ему вернуть, отвага, которой Грир с ним поделился. Питер чувствовал, что заточение изменило Грира. Тот же самый человек снаружи, но нечто внутри его стало иным, будто его наполнило глубочайшее внутреннее спокойствие. Похоже, он теперь лишь черпал новые силы в своем заточении.

Десять минут подходили к концу, и Питер рассказал майору про пещеру, про этого странного человека, Игнасио, про то, какие мысли на его счет пришли в голову Алише. Рассказывая, снова осознал, насколько натянуты эти предположения, но тем не менее у него было ощущение, что они верны. Его убежденность в важности этой информации день ото дня лишь крепла.

– В этом что-то есть определенно, – согласился Грир. – Как он сказал? «Он нас оставил»?

– Да, это его слова.

Грир на мгновение умолк, почесывая бороду.

– Вопрос, конечно же, в том, куда ушел Мартинес. У Алиши на этот счет никаких мыслей не было?

– По крайней мере она мне не сказала.

– А сам что думаешь?

– Думаю, что найти их будет сложнее, чем мы предполагали.

Он ждал, глядя на Грира. Майор ничего не сказал.

– Мое предложение в силе. Ты нам действительно очень бы пригодился, – сказал Питер.

– Ты меня переоцениваешь, Питер. Я всегда был лишь попутчиком.

– Не для меня. И Алиша то же самое сказала бы. Все мы.

– Я принимаю твою похвалу. Но это ничего не меняет. Что сделано, то сделано.

– Мне кажется неправильным, что ты вообще здесь.

Грир небрежно пожал плечами.

– Может, да, может, нет. Поверь, я немало об этом думал. Экспедиционный Отряд был для меня смыслом жизни. Я его потерял. Однако я поступил так, как считал правильным в тот момент. В конечном счете человек сам творец своей судьбы, вот и все.

Он прищурился, глядя на Питера.

– Но мне не это надо было тебе сказать, так?

Майор был прав, абсолютно.

– Наверное, да.

– Ты хороший солдат, Питер. Ты всегда им был, и я не лукавил, говоря про форму. Она тебе подходит. Вопрос лишь в том, подходишь ли ты ей.

Это не было обвинением, напротив.

– Я и сам иногда задумываюсь, – признался Питер.

– Все иногда задумываются. Военная служба – дело такое. В сортир не сходишь, рапорт в трех экземплярах не заполнив. В твоем случае, я бы сказал, что вопрос серьезнее. Тот человек, которого я тогда вынул из ловушки, не подчинялся ничьим приказам, действовал сам по себе. Думаю, даже не осознавая, каким именно образом. И теперь, пять лет спустя, ты мне рассказываешь, что командование решило прекратить охоту. Скажи мне, они правы?

– Конечно же, нет.

– А как мы можем объяснить им это? Как можем заставить их передумать?

– Я всего лишь младший офицер. Они не станут меня слушать.

Грир кивнул.

– Согласен. Вот такая у нас ситуация.

Повисло молчание.

– Может, тебе пригодится, – начал Грир. – Помнишь, что я тебе тогда ночью сказал, в Юте?

– Там была не одна ночь, Луций. И сказано было немало.

– Но было. В особенности это. Точно не помню, где именно мы тогда были. Через пару дней, как от Фермы ушли, не меньше. Прятались под мостом. Безумной формы скалы повсюду. Я запомнил, как они выглядели на закате, будто их изнутри подсветило. Первым на часах был ты, а я должен был тебя сменить. У нас случился разговор. Та самая ночь, когда я спросил тебя, что ты станешь делать с флаконами, которые отдала тебе Лэйси.

Все мгновенно вернулось к нему. Красные скалы, мертвая тишина, разговор у костра. Будто память об этом все пять лет скрывалась в глубине сознания Питера, не всплывая на поверхность до сегодняшнего дня.

– Я помню.

Грир кивнул.

– Надо думать. Позволь мне сказать, что когда ты вызвался добровольцем, чтобы тебе вкололи вирус, просто выставил руки, это был самый отчаянный поступок из всех, которые я видел, а я видел немало отчаянных поступков. Я бы так никогда не смог. Я и до того тебя уважал, но после этого…

Он помолчал.

– Той ночью в Юте я тебе кое-что сказал. «Все, что случается, есть нечто большее, чем просто случай». Тогда я, по сути, сам себя убеждал, пытаясь облечь в слова то, что не мог понять окончательно, но с тех пор я много об этом думал. Ты нашел Эми, я нашел тебя, Лэйси, Бэбкока, все то, что случилось на той горе. События кажутся случайными, когда ты в их гуще, но потом, оглядываясь назад, ты начинаешь понимать. Цепочка совпадений? Простое везение? Или нечто большее? Я понял одно, Питер. Это путь. Более того, истинный путь. Какова была вероятность того, что все это случится? Что все сложится именно так, как нам необходимо? В этом проявляется сила, друг мой, сила за пределами нашего понимания. Можешь называть ее, как тебе нравится. Она не нуждается в именах, поскольку сама она хорошо знает тебя, друг мой. Ты спрашивал, чем я тут целыми днями занимаюсь. Ответ очень прост. Я просто ожидаю, что произойдет дальше. Верю в промысел Божий.

Он загадочно улыбнулся Питеру. Его лицо, его мускулистый обнаженный торс покрывала пленка пота, придавая воздуху резкий запах.

– Странно от меня слышать такое? Ты, наверное, думаешь: «Бедняга свихнулся в одиночестве, в этой камере». Ты не первый так думаешь.

Питер ответил не сразу.

– На самом деле, нет. Я думаю о том, как ты мне кое-кого напоминаешь.

– И кого же?

– Ее звали Тетушкой.

Теперь пришла очередь Грира вспоминать. Он медленно кивнул.

– Конечно. Та женщина, которую мы похоронили, когда вернулись в Колонию. Ты мне о ней ничего не рассказывал, хотя мне было интересно. Но я не хотел настаивать.

– Имел право. Можно так сказать, что мы были близки, хотя с Тетушкой вообще сложно что-то сказать. Через раз мне казалось, что она меня с кем-то путает. Я постоянно к ней наведывался. Она тоже любила поговорить о Боге.

– Неужели? – с довольным лицом спросил Грир. – И что же она рассказывала?

Как странно, подумал Питер, вспоминать о Тетушке спустя столько лет. Как и рассказ Грира о той ночи в Юте, эти его воспоминания о старой женщине, о том времени, которое они провели вместе, вдруг всплыли в его памяти так, будто это случилось вчера. Жаркая кухня, ужасный на вкус чай, идеальный, почти благоговейный распорядок в ее тесном доме. Мебель, книги и картины, реликвии. Узловатые морщинистые ноги, всегда босые, морщинистый беззубый рот, редкие пушистые седые волосы, казалось, висящие над ее головой ореолом, будто отдельно. Тетушка всегда была какой-то отстраненной, отдельной ото всех, в своей хижине на краю луга, словно она существовала в каком-то совершенно ином мире, на островке человеческой памяти, вне времени. Теперь, вспоминая, Питер начал понимать, что влекло его к ней. В присутствии Тетушки все обыденные заботы казались ему мелочью, всегда.

– Почти одно и то же. Понять ее было не слишком просто.

Питер вдруг отчетливо вспомнил один из разговоров.

– Вот оно что. Это случилось в ту самую ночь, когда у ворот появилась Эми.

– И?

– Она сказала: «Бог, в которого я верую, ничего не оставляет на волю случая».

Грир внимательно глядел на него.

– И она сказала это тебе.

Питер кивнул. Он все еще никак не мог отойти от ощущения яркости этого воспоминания.

– Тогда я подумал, сам понимаешь, Тетушка, что с нее взять.

Грир внезапно улыбнулся.

– Что ж, похоже, что эта женщина кое-что поняла. Жаль, что у меня не было шанса с ней увидеться. Уверен, мы бы хорошо друг друга поняли.

Питер рассмеялся.

– Знаешь, я тоже.

Грир пристально посмотрел на Питера.

– Возможно, тебе пришло время укрепиться в вере, Питер. Это все, что я хочу тебе сказать. Пусть все идет своим чередом. Все придет к тебе в должное время.

– Например, Мартинес.

– Может, да, может, нет. Не узнаешь, пока это не произойдет. Я никогда тебя не спрашивал, Питер, во что ты веришь, и сейчас не стану. Это решение каждый принимает сам. Не пойми меня неправильно. Я солдат, по крайней мере был им. Миру нужны воины, и настанут времена, когда остальное будет значить очень мало. Ты пойдешь в бой, друг мой, в этом я не сомневаюсь. Но помни, что в этом мире куда больше, чем видно на первый взгляд. Я не знаю всего, но это я знаю точно.

– Мне бы твою уверенность.

Майор равнодушно пожал плечами.

– Ладно тебе, ты просто пытаешься понять все подряд, как и все мы. Когда я рос в приюте, Сестры всегда говорили нам, что верующий – тот, кто верит в то, чего доказать не может. Я не спорил, но это лишь половина правды. И не главная, в конечном счете. Сотню лет назад человечество едва не уничтожило само себя. Легко предположить, что Богу мы не слишком нравились. Или что Бога нет, нет никакой причины и источника всего, мы можем бросить все, и дело с концом. Планета Земля, пока, приятно было познакомиться. Но это не для тебя, Питер. Для тебя ответ – охота за Двенадцатью. Но есть вопрос. Есть ли кто-то вовне, кого это беспокоит? Стоим ли мы спасения? Что Бог хочет от меня лично, если вообще есть Бог? Величайшая вера заключается в желании задать вопрос в первую очередь, поскольку все вокруг свидетельствует об обратном. Вера не в Боге, а в нас самих. Тебе сейчас тяжело, и, думаю, будет тяжело и дальше. Но ты на своем месте, и это правильно.

И тогда Питер вдруг понял, чему стал свидетелем. Грир был свободен, он был самым свободным из людей. Стены камеры не имели значения для него, его жизнь, все его существо было в ином месте, не ограничиваемое физическими преградами. Как это удивительно – завидовать человеку, вся жизнь которого протекает в тюремной камере, размером чуть больше приличного сортира.

Раздался скрежет замков. Их время закончилось. Сандерс вошел в камеру, Грир и Питер встали.

– Итак, – сказал Грир, хлопнув в ладоши. – Немного поторчишь во Фрипорте по милости командования. Пахнет там не слишком хорошо, но вот виды красивые. Хорошее место, чтобы немного поразмыслить. Ты этого заслужил определенно.

– Именно это полковник Апгар и сказал.

– Умный парень этот Апгар.

Грир протянул руку.

– Рад был повидаться с тобой, друг мой.

Они пожали друг другу руки.

– Береги себя, хорошо?

Грир ухмыльнулся сквозь бороду.

– Сам знаешь, как они говорят? Три раза жрать, и в койку. Не слишком плохо, когда привыкнешь. А что до остального, я тебя хорошо знаю, Питер. Ты сам все отлично поймешь, когда придет время. На самом деле это ты меня этому научил.

Сандерс проводил его в коридор. И лишь теперь Питер вспомнил, что забыл спросить Грира насчет другого посетителя. И кое-что еще. Майор ни разу не спросил про Эми.

– Послушайте, – сказал Сандерс, когда они прошли через вторую дверь. – Надеюсь, не возражаете, не могли бы вы здесь расписаться?

У него в руке были клочок бумаги и огрызок карандаша.

– Это для жены, – сказал он. – В доказательство того, что я вас видел.

Смутившись, Питер взял клочок бумаги, нацарапал свое имя и отдал обратно. Мгновение Сандерс молча глядел на бумажку.

– Вау.

– Дядя Питер!

Калеб бросил остальных детей и ринулся бегом, через всю площадку. И, разогнавшись с последних трех шагов, буквально полетел в объятия Питера, едва не сбив его с ног.

– Вау, полегче-ка.

Лицо мальчишки сияло от радости.

– Эми сказала, что ты едешь!

Откуда ей знать, подумал Питер. Но тут же себя поправил. Похоже, что Эми частенько что-то просто знает, будто ее сознание воспринимает скрытые пульсации мирового ритма. Держа Калеба в объятиях, Питер наслаждался ощущением – весом, жаром тела, теплым дыханием, похожим на молочный запах волос и кожи, покрытой испариной от буйных игр. К этому запаху примешивался едкий химический запах хозяйственного мыла, которым пользовались Сестры.

Остальные дети во все глаза глядели на них. Питер заметил Сестру Пег, которая холодно оглядела его, стоя у шведской стенки. Неожиданный, без предупреждения, визит нарушил столь дорогой ее сердцу распорядок.

– Дай-ка на тебя посмотреть получше.

Он поставил Калеба на землю. Как всегда, поразился тому, насколько мальчишка похож на его брата. Ощутил сожаление, за все то время, которое было безвозвратно потеряно, в прошлом.

– Такой большой стал. Глазам поверить не могу.

Мальчишка гордо выпятил грудь.

– Ну, где был, что видел?

– Кучу всякого. А был в Нью-Мексико.

– Нью-Мексико!

На лице мальчишки был чистейший восторг. С тем же успехом Питер мог бы сказать ему, что побывал на Луне. Хотя в целом в Кервилле не было принято как можно дольше скрывать от детей правду о Зараженных, как это делали и в Колонии, детскому сознанию Калеба еще только предстояло в полной мере осознать правду жизни. Для Калеба жизнь в Экспедиционном Отряде представлялась одним сплошным приключением, как у пиратов, пересекающих океан, или в легендах о рыцарях старины, которые читали им Сестры.

– На сколько остаться сможешь? – взмолился мальчишка.

– Боюсь, я ненадолго. Но у нас весь остаток дня. И вернусь скоро, через неделю, где-то так. Сейчас ты чего хочешь?

– Пошли на плотину, – мгновенно ответил Калеб.

– А почему туда?

– Там все видно!

Питер понял, что улыбается. В такие мгновения он видел в племяннике нечто, схожее с ним самим, непреодолимую силу любопытства, которая стала движущей силой всей его жизни.

– Значит, на плотину.

Подошла Сестра Пег. Худощавая, будто большая птица, Сестра тем не менее производила угрожающее впечатление. От испытующего взгляда ее темных глаз у тебя, казалось, сжимались все внутренности. Товарищи Питера, выросшие в приюте, – ныне мужчины, закаленные ужасающими невзгодами и непрекращающимися опасностями, – говорили о ней с благоговением, с оттенком ужаса. «Бог мой, – говорили они, – эта женщина нас до чертиков пугала».

– Здравствуйте, Сестра.

Ее лицо, ландшафт из впадин и оврагов, было непоколебимым, будто у выносящего приговор судьи. Она стояла чуть дальше, чем обычно было принято при беседе, небольшая, но значимая разница, создающая еще большее ощущение ее власти. У нее были желтоватые зубы, от курения табака из кукурузных рылец – непостижимая привычка, которой были подвержены многие в городе. Питер воспринимал ее со смесью удивления и отвращения.

– Лейтенант Джексон, не ждала вас.

– Прошу прощения, все очень внезапно произошло. Не возражаете, если я его заберу до конца дня?

– Было бы намного лучше, если бы вы смогли предупредить заранее. Здесь все идет своим чередом.

Калеб едва не подпрыгивал от распирающей его энергии.

– Сестра, ну пожалуйста!

Она бросила на мальчика покровительственный взгляд, раздумывая. Веера морщин в уголках ее рта стали глубже, она втянула щеки.

– Полагаю, учитывая обстоятельства, я согласна. В виде исключения, как понимаете, и не пропустите сигнал, лейтенант. Знаю, что вы в Экспедиционном Отряде часто считаете, что правила не для вас, но я такого не позволю.

Питер проигнорировал колкость. В конце концов, в этом есть и доля правды.

– Приведу его обратно к шести.

Под ее иссушающим взглядом он вдруг почувствовал себя неловко, собираясь задать следующий вопрос, и попытался изобразить небрежность.

– Кстати, где Эми? Мне бы хотелось повидать ее, прежде чем мы уйдем.

– Боюсь, на рынок ушла. Вы с ней немного разминулись.

Она резко выдохнула.

– Полагаю, вы согласитесь с нами поужинать.

– Благодарю, Сестра. Очень любезно с вашей стороны.

Калеб устал ото всех этих формальностей и дернул Питера за руку.

– Дядя Питер, пойдем, прошу тебя.

На кратчайшее мгновение, не более половины секунды, жесткий взгляд женщины пропал. В ее глазах промелькнула нежность, почти материнская. И мгновенно исчезла. Питеру оставалось лишь думать, показалось ему это или нет.

– Следите за временем, лейтенант. Я буду ждать.

Плотина была сердцем и мотором города во многих смыслах. Генераторы города работали на нефти, а плотина, контролирующая реку Гваделупе, обеспечивала орошение полей и защиту с юга и запада – никто не видел, чтобы Зараженные когда-либо пытались плавать. Считалось, что у них либо водобоязнь, либо они просто не могут удержаться на поверхности в силу другой плотности тела. В прежние дни сама по себе река была небольшой, узкой и неглубокой, летом она превращалась в ручей, но после разрушительного наводнения весной 22-го года, ставшего предвестником серьезных климатических изменений, уровень реки постоянно повышался и постепенно вырос метра на три. Потребовалось как-то обуздать ее. Это был грандиозный проект, во всех отношениях, поскольку пришлось на время отвести ее воды в искусственное русло и переместить огромные массы почвы и известняка, вырыв чашеобразный котлован водохранилища. Затем воздвигли саму плотину, что было инженерной задачей такого масштаба, которая у Питера ассоциировалась с Прежними Временами, а не с тем миром, который был ему известен. Первый пуск воды стал знаменательным событием в истории Республики. Более чем что-либо еще в Кервилле, плотина заставляла Питера понимать, насколько шаткой по сравнению с этим городом была Колония. Им неслыханно повезло, что они смогли продержаться так долго.

К верхнему краю плотины вела решетчатая лестница. Несмотря на протестующие крики Питера, Калеб ринулся вперед, бегом. К тому времени, когда Питер вышел к последнему повороту, Калеб уже стоял наверху, глядя поверх воды на вздымающиеся на горизонте холмы. Поверхность водохранилища внизу, в десяти метрах, сияла первозданной чистотой. Питер даже мог разглядеть рыб, лениво скользящих в прозрачной, как стекло, воде.

– Что там? – спросил мальчишка.

– Ну, по большей части Техас. До того перевала, на который ты смотришь, всего две мили.

– А где Нью-Мексико?

Питер показал на запад.

– Но это далеко, очень далеко. Три дня на машинах, и это без остановок.

Мальчишка прикусил нижнюю губу.

– Хочу все это увидеть.

– Может, когда-нибудь и увидишь.

Они пошли по изогнутому гребню плотины к западному сливу. Несколько сливных затворов регулярно выпускали воду вниз, в другое водохранилище, из которого она по системе сифонов шла в каналы для орошения полей. Вдалеке, на равных расстояниях друг от друга, возвышались башни Оранжевой Зоны. Они снова остановились, наслаждаясь видом. Питера в который раз поразил размах всего этого. Будто в этом единственном месте человеческая история не прервалась, не была разделена на До и После сменой эпох, которую принесли в мир Зараженные.

– Ты на него похож.

Он повернулся и увидел, что Калеб задумчиво смотрит на него, прищурившись.

– На кого?

– На Тео. Моего отца.

Эти слова застали его врасплох. Откуда мальчишке знать, как выглядел Тео? Конечно, он не может знать, но дело не в этом. Слова Калеба были выраженным вслух желанием. Попыткой сохранить живую память о своем отце.

– Все так говорят. А я в тебе много от него вижу.

– Ты тоскуешь по нему?

– Каждый день.

Повисло тяжелое молчание.

– Хочу тебе кое-что сказать, – начал Питер. – Пока мы помним человека, он не умер окончательно. Их мысли, их чувства, их воспоминания – они стали частью нас самих. Ты можешь думать, что не помнишь своих родителей, и это так. Но они внутри тебя, точно так же как они внутри меня.

– Но я же совсем младенцем был.

– Тем более младенцем.

Питер вдруг понял.

– Ты слышал про Ферму?

– Там, где я родился?

Питер кивнул.

– Точно. В ней было нечто особенное. Ощущение, будто там ты всегда будешь в безопасности, будто за нами там кто-то приглядывает.

Он мгновение глядел на мальчишку.

– Знаешь, твой отец думал, что это призрак.

Глаза Калеба расширились.

– А ты?

– Не знаю. Я много думал все эти годы. Может, да. По крайней мере нечто, похожее на призрака. У мест тоже есть память.

Он положил руку на плечо мальчика.

– Я только знаю, что этот мир желал, чтобы ты родился, Калеб.

Мальчик молчал. А потом на его лице появилась озорная улыбка, в предвкушении.

– Знаешь, что я сейчас хочу сделать?

– Говори.

– Я хочу поплавать.

Когда они спустились к основанию сливного канала, было начало пятого. Разделись до трусов, стоя на краю водохранилища. Питер стал на камни, обернулся и увидел, что Калеб замер на месте.

– Что такое?

– Я не знаю как.

Вот этого он почему-то не предвидел. Но протянул мальчишке руку.

– Давай, пошли, я тебя научу.

Вода была обжигающе холодной и с отчетливым привкусом известняка. Поначалу Калеб боялся, но через полчаса плесканий у берега стал увереннее. Еще десять минут, и он уже сам плавал, по-собачьи, уверенно держась на поверхности.

– Гляди! Гляди!

Питер никогда не видел, чтобы он так радовался.

– Залезай на меня, – сказал он.

Мальчишка схватился за плечи Питера.

– И что мы будем делать?

– Просто сделай глубокий вдох и держись крепче.

Они спустились поглубже. Питер выдохнул, вытянул вперед руки и сделал гребок ногами. Они заскользили вдоль каменистого дна, мальчишка крепко держался за его плечи, напрягшись, как натянутая струна. Вода была прозрачной, как стекло. Питер вдруг вспомнил, как мальчишкой купался в гроте. Точно так же, со своим отцом.

Еще три гребка ногами, и они всплыли на поверхность, к свету.

– Как тебе? – спросил Питер.

– Я рыб видел!

– Я же тебе говорил.

Они снова и снова ныряли, к нескончаемой радости мальчика. Уже было полшестого, если не больше, тени становились длиннее, и Питер сказал, что на сегодня хватит. Осторожно выбравшись на берег, они оделись.

– Жду, не дождусь, как расскажу Сестре, как мы погуляли снаружи, – сияя, сказал Калеб.

– Возможно, будет лучше, если ты этого не сделаешь. Давай, это останется между нами, о’кей?

– Тайна? – с нескрываемым удовольствием сказал мальчишка. Теперь у них есть своя тайна.

– Точно.

Мальчик взялся маленькой влажной ладонью за руку Питера, и они пошли к воротам гидростанции. Еще несколько минут, и дадут сигнал. Чувства захлестнули Питера, будто поток любви. Вот зачем я здесь.

Он встретил ее на кухне, у огромной плиты, заставленной бурлящими кастрюлями. Было жарко и шумно, звенела посуда, Сестры бегали туда-сюда, а снаружи в столовой шумели дети, возбужденно переговариваясь. Эми стояла спиной к нему. Ее волосы, темные и блестящие, убранные в толстую косу, спускались до пояса. Питер остановился в дверях, глядя на нее. Она казалась совершенно поглощенной работой, помешивая большой деревянной ложкой содержимое ближайшей кастрюли, пробуя его, добавляя соль. Потом ловко шагнула к одной из сложенных из красного кирпича печей и достала оттуда садник, большую деревянную лопату, на которой лежали полдюжины свежеиспеченных караваев хлеба.

– Эми.

Она обернулась. Они ринулись навстречу друг другу и остановились посреди кухни. Секундная заминка от смущения, и они обнялись.

– Сестра мне сказала, что ты здесь.

Он сделал шаг назад. Прикоснувшись, он ощутил, что в ней что-то изменилось. Далеко в прошлом была немая беспризорница с грязными волосами и в драной одежде. Казалось, ее взросление шло рывками, и это касалось даже не физических изменений, а осознания самой себя, как будто она все больше становилась хозяином своей жизни. Парадокс. Человек, стоящий перед ним, пусть она и выглядела как девочка-подросток, на самом деле был одним из старейших человеческих существ на земле. Долгое отсутствие Питера для Калеба было целой эпохой, для Эми же – мгновением.

– Как долго ты сможешь остаться? – спросила она, не сводя с него взгляда.

– Только сегодня. Завтра утром отправляюсь.

– Эми, – окликнула ее одна из Сестер. – Суп готов? Они там уже шумят.

– Секунду, – резко бросила Эми через плечо.

– Похоже, я оказалась неплохой поварихой, – сказала она Питеру. – Припаси для меня местечко.

Она спешно сжала его руку.

– Было очень здорово с тобой повидаться, правда.

Питер пошел в столовую, туда, где дети уже расселись за длинными столами по возрастам. Было шумно, энергия тел и голосов походила на непрерывный звон какой-то громадной машины. Питер сел на краю скамейки, рядом с Калебом, и тут появилась Сестра Пег. Остановившись, она хлопнула в ладоши.

Будто после удара молнии, воцарилась напряженная тишина. Дети за столами склонили головы и сложили ладони. Питер понял, что делает то же самое, замыкая круг. С одной стороны – Калеб, с другой – маленькая девочка с каштановыми волосами, напротив него, через стол.

– Отец Небесный, – начала женщина, прикрыв глаза. – Благодарим Тебя за еду эту, и за единство наше, и за благословение любви и заботы Твоей, которыми Ты не оставляешь нас в Твоей милости. Благодарим Тебя за дары земные и небесные, и за защиту Твою прежде, чем мы обретем жизнь грядущую. А еще благодарим Тебя за то, что волею Твоей у нас сегодня особый гость, один из отважных воинов Твоих, который преодолел полный опасностей путь, чтобы быть сегодня с нами. Молимся, чтобы Ты хранил его и товарищей его в их странствиях. Аминь.

– Аминь, – хором отозвались все.

Значит, в конце концов, Сестра Пег и не слишком недовольна его присутствием. Питер был искренне тронут. Принесли еду – кастрюли с супом, порезанный на толстые ломти хлеб, от которого еще шел пар, кувшины с молоком и водой. Во главе каждого стола одна из Сестер принялась разливать суп по чашкам, передавая детям. По кругу пошли кувшины с молоком и водой. Эми тихонько села на скамейку рядом с Питером.

– Только честно мне скажи насчет супа, – сказала она.

Суп был изумителен, лучшее, что ему доводилось есть за последние месяцы. Хлеб, пышный и теплый, такой, что он едва не застонал. С трудом удержался от того, чтобы попросить добавки, сочтя это невежливым, но как только его чашка опустела, одна из Сестер мгновенно принесла еще одну и поставила перед ним.

– Не так часто у нас гости бывают, – сказала она, краснея от смущения, и спешно ушла.

Они говорили о приюте, о тех обязанностях, которые были тут у Эми. Кухня, еще она учила самых маленьких читать, да и, по ее словам, «делала все, что потребуется». Питер тоже рассказывал свежие новости, правда, отделывался общими фразами. Только когда дети лягут спать, они смогут поговорить начистоту. Сидящий рядом Калеб оживленно болтал с другим мальчишкой. Питер слышал лишь обрывки разговора. Что-то про рыцарей, королев и пешек. Когда приятель Калеба ушел из-за стола, Питер спросил Калеба, о чем речь.

– О шахматах.

– Ша… что?

Калеб закатил глаза.

– Шахматы. Игра такая. Могу тебя научить, если хочешь.

Питер поглядел на Эми. Та рассмеялась.

– Ты проиграешь.

Поев и убрав посуду, все трое пошли в общую гостиную. Калеб нашел доску и рассказал Питеру, как называются фигуры, какие ходы они могут делать. К тому времени, когда он добрался до рыцарей, или коней, у Питера уже голова кругом шла.

– Ты действительно в состоянии все это помнить? И как долго тебе пришлось учиться?

Калеб невинно пожал плечами.

– Недолго. Это же просто.

– Мне это простым не кажется.

Питер поглядел на Эми. Та хитро улыбалась.

– Вот только на меня не смотри. Тут ты сам за себя.

Калеб махнул рукой в сторону доски.

– Можешь ходить первым.

Началось сражение. Питер не придавал ему особого значения, в конце концов, это же детская игра, несомненно, он быстро ее освоит. Но сразу же понял, насколько он недооценил своего юного соперника. Калеб, казалось, предугадывал каждый его ход, отвечая безо всякого промедления. Его ходы были четкими и уверенными. Питер с нарастающим отчаянием начал наступление, взяв конем одного из слонов Калеба.

– Ты уверен, что хочешь это сделать? – спросил мальчик.

– Э, нет?

Калеб смотрел на доску, опершись подбородком на руки. Питер чувствовал, как в его голове роятся сложные мысли. Он вырабатывал стратегию, мысленно представляя последовательность ходов, развернутую во времени. Пятилетний мальчишка, подумал Питер. Потрясающе.

Калеб продвинул ладью на три поля, забрав последнего коня Питера, которого тот неосмотрительно поставил под удар.

– Гляди, – сказал он.

Размен фигур, и король Питера оказался в ловушке.

– Мат, – объявил мальчик.

Питер беспомощно смотрел на доску.

– Как тебе это так быстро удалось?

– Я же тебе говорила, – сказала за его спиной Эми и засмеялась, по-доброму, заразительно.

У Калеба сделался рот до ушей. Питер понял, что произошло. Сначала плавание, теперь это. Его племянник с легкостью уравнял счет, показав ему, на что он способен.

– Надо просто рассчитывать наперед, – сказал Калеб. – Попробуй воспринять это, как рассказ.

– Давай начистоту. И насколько ты хорош в этом деле?

Калеб скромно пожал плечами.

– Раньше пара ребят постарше меня обыгрывали. Теперь – нет.

Питер вдруг ощутил прилив гордости. Никогда в жизни он не проигрывал с таким удовольствием.

– Значит, так? Ладно, давай еще раз, младший. Я хочу реванш.

Когда зазвучал колокольчик, Калеб уже выиграл третью партию подряд, еще более решительно и безжалостно. Надо было отправляться в спальню. Время пролетело совершенно незаметно. Эми пошла в спальню девочек, а Питер пошел вместе с Калебом. Они пришли в большую комнату, заставленную койками. Калеб переоделся в ночную рубашку, опустился на колени на каменный пол рядом с койкой, сложил ладони и произнес вечернюю молитву, состоящую по большей части из «Благослови, Господи». Всех, начиная с «родителей моих на небесах» и заканчивая самим Питером.

– Я всегда тебя напоследок оставляю, – сказал мальчишка, забираясь на койку. – Чтобы с тобой всегда все хорошо было.

– А кто такой Мышатник?

Мышатником оказался живущий в приюте кот. Питер его уже видел. Бедное создание. Кот лежал на подоконнике в общей гостиной тряпочкой. Иссохшая плоть, обвисшая на костях, будто белье на сушильной веревке. Накрыв Калеба одеялом до подбородка, он наклонился, чтобы поцеловать его в лоб. Вдоль коек уже ходили Сестры, укладывая остальных детей. Свет в комнате уже погасили.

– Дядя Питер, когда ты вернешься?

– Не знаю. Надеюсь, что скоро.

– Мы снова пойдем плавать?

Питер ощутил, как его обдало волной тепла.

– Только если пообещаешь, что еще сыграем в шахматы. Мне кажется, я пока еще их не освоил. Так что пара уроков мне пригодится.

– Обещаю, – ответил мальчишка, просияв.

Эми ждала его в пустой общей гостиной, а у ее ног терся кот. В казармы надо прийти к 21.00, так что у них только несколько минут.

– Бедняга, – сказал Питер. – Почему никто его не усыпит? Это просто жестоко.

Эми провела рукой по спине кота. Тот выгнулся, подставляя спину, и еле слышно заурчал.

– Наверное, уже пора бы. Но дети его обожают, а Сестры не поймут. Лишь Богу дано забирать жизнь.

– Они явно не бывали в Нью-Мексико.

Шутка отчасти. Они сидели за небольшим столом, друг напротив друга. Эми озабоченно посмотрела на него.

– Ты выглядишь обеспокоенным, Питер.

– Снаружи дела идут не слишком хорошо. Хочешь, чтобы я тебе рассказал?

Эми обдумывала его вопрос. Какая-то она бледная, подумал Питер. Может, ей нездоровится.

– Может, в другой раз.

Она вгляделась в его лицо.

– Знаешь, он тебя очень любит. Все время о тебе говорит.

– От твоих слов я себя виноватым чувствую. Может, и заслуженно.

Эми взяла Мышатника и положила себе на колени.

– Он понимает. Я всего лишь хотела тебе сказать, насколько ты для него важен.

– А ты как? У тебя тут все в порядке?

Она кивнула.

– Если в целом, меня устраивает. Мне нравится компания людей, дети, Сестры. И конечно же, Калеб. Возможно, впервые в жизни я чувствую… не знаю. Чувствую себя полезной. Иногда так хорошо быть обычным человеком.

Питера поразила откровенность их разговора. Будто исчез какой-то барьер, их разделявший.

– Другие Сестры знают? Кроме Сестры Пег, конечно.

– Немногие, быть может, просто подозревают. Я здесь уже пять лет, и они должны были заметить, что я не взрослею. Думаю, для Сестры Пег я проблема в некотором роде, нечто, что не укладывается в ее взгляд на мир. Но она мне ничего об этом не говорит.

Эми улыбнулась.

– В конце концов, я варю неплохую ячменную похлебку.

Момент расставания настал слишком быстро. Эми проводила Питера до выхода. Остановившись, Питер вытащил из кармана стопку купюр и протянул ей.

– Отдай Сестре Пег, хорошо?

Эми кивнула, ничего не сказав, и убрала деньги в карман юбки. А потом снова обняла его, еще сильнее, чем в первый раз.

– Я действительно очень скучаю по тебе, – тихо сказала она, уткнувшись ему в грудь. – Береги себя, хорошо? Пообещай мне, что сделаешь это.

В ее настойчивости было нечто странное, будто какое-то ощущение окончательности, последнего прощания. Что она ему не сказала? И еще. От ее тела исходил лихорадочный жар. Он буквально ощущал его, сквозь плотную ткань формы.

– Обо мне можешь не беспокоиться. Со мной будет все в порядке.

– Я серьезно, Питер. Если что-то случится, я не…

Она умолкла, будто ее слова унес невидимый ветер.

– Я просто не смогу больше, вот и все.

Теперь он окончательно убедился. Эми ему что-то не говорит. Питер оглядел ее лицо, пытаясь понять что. На ее лбу еле заметно блестел пот.

– Ты нормально себя чувствуешь?

Она взяла его руку и подняла, прижимая ладонь к его ладони. Кончики их пальцев еле-еле касались. Это было жестом единения и расставания одновременно.

– Ты помнишь, как я тебя поцеловала?

Они никогда об этом не говорили. Ее быстрый поцелуй, будто птица зерно клюнула, там, в гипермаркете, когда к ним бежали Зараженные. Много случилось с того времени, но Питер не забыл тот момент. Как он мог бы забыть это?

– Я всегда удивлялся этому, – признался он.

Их руки будто повисли в темном пространстве между ними. Эми поглядела на них. Так, будто пыталась прозреть смысл того, что сама сделала.

– Я так долго была одна. Я это даже описать не могу. И вдруг ты появился откуда ни возьмись. Поверить не могу.

И тут, будто рывком вырвав себя из транса, она отдернула руку и смутилась.

– Все. Лучше тебе идти, а то опоздаешь.

Ему не хотелось уходить. Ощущение прикосновения ее руки, словно поцелуй, будто это простое действие оставило неизгладимый след в его ощущениях, будто оно навеки запечатлелось в его пальцах. Ему хотелось сказать больше, но он не мог найти нужных слов, а время было упущено.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? Ты меня беспокоишь.

На ее лице появилась улыбка.

– Лучше не бывает.

«Она действительно выглядит больной», – подумал Питер.

– Ладно, я должен вернуться через десять дней.

Эми ничего не ответила.

– Тогда увидимся, хорошо?

«Интересно, – подумал он, – зачем я спрашиваю?»

– Конечно, Питер. Куда я отсюда денусь?

После того как Питер ушел, Эми пошла в спальню Сестер, такую же как у детей, только поменьше. Все Сестры уже спали. Те, кто постарше, тихо похрапывали. Стянув тунику, Эми опустилась на койку, ожидая, когда к ней придет умиротворение сна.

И резко проснулась спустя некоторое время. Ее тело покрывал холодный пот, ночная рубашка промокла. А в голове все еще клубились остатки беспокойных сновидений.

Она замерла.

– Отец?

Она встала, внезапно ощутив отчетливую цель. Время пришло.

Осталось лишь одно дело, один последний долг, который должен быть исполнен, в эти последние дни той жизни, которую она уже полюбила, как ни коротки они были. Дни спокойствия и полезности, дни с Калебом и Сестрами, и остальными детьми. Временное погружение в обыденную жизнь, такую, где она ни от кого не отличается.

Она пошла по пустым коридорам в гостиную. И увидела кота там же, где оставила его, лежащим на подоконнике. В его глазах стояло изнеможение. Его лапы обмякли, он едва мог поднять голову.

Прошу тебя, сказали его глаза. Мне больно. Все это длится слишком долго.

Она аккуратно подняла его и прижала к груди. Провела ладонью по его спине и развернула его головой к окну, чтобы он видел звездное ночное небо.

– Видишь этот чудесный мир, Мышатник? – тихо сказала она ему на ухо. – Видишь эти чудесные звезды?

Его шея сломалась с тихим щелчком, и его тело обмякло в ее руках. Эми стояла несколько минут, ощущая, как его присутствие угасает, и гладила его, целуя его в лоб и морду.

Она отнесла его в сарай в саду и принялась искать лопату.