Федеральная военная тюрьма, Кервилл, Техас

Майор Луций Грир, бывший офицер Второго Экспедиционного Отряда, теперь известный как заключенный № 62 Федеральной Военной Тюрьмы Техасской Республики, Луций Праведный, Тот Кто Уверовал, ждал посетителя.

Его камера была площадью в десять метров, койка, туалет, раковина и небольшой стол и стул. Свет проникал в нее лишь из небольшого окна наверху, закрытого армированным стеклом. Здесь Луций провел последние четыре года, девять месяцев и одиннадцать дней своей жизни. Его обвинили в дезертирстве – не слишком честно, с точки зрения Луция. Можно сказать, что он оставил свой пост, чтобы последовать за Эми, в горы, чтобы противостоять Бэбкоку, повинуясь некоему приказу, более важному. Но Луций был солдатом, у него было чувство долга, так что он принял приговор без колебаний.

Он проводил дни в раздумьях, вынужденно, однако Луций понимал, что другие не в состоянии этого выдержать, те, что кричали от одиночества, чьи вопли он слышал по ночам. В тюрьме был небольшой дворик, куда заключенных раз в неделю выводили на прогулку, по одному, и всего лишь на час. Луций провел первые шесть месяцев заключения в уверенности, что сойдет с ума. Невозможно вечно отжиматься, невозможно вечно спать, и едва прошел месяц его заключения, как Луций начал говорить сам с собой. Бессвязные монологи обо всем и ни о чем, о погоде, о еде, мысли и воспоминания, мир за пределами военной тюрьмы, что в нем происходит сейчас. Там лето? Дождь идет? Дадут ли сегодня на ужин печенье? Шли месяцы, и эти монологи все больше концентрировались на тюремщиках, которые, как он был уверен, шпионили за ним. Паранойя становилась все сильнее, он начал думать, что они намерены убить его. Он перестал спать, потом есть, отказался от прогулок, потом вообще отказался выходить из камеры. Ночами сидел, скрючившись, на краю койки, глядя на дверь, врата для его мнимых убийц.

Проведя некоторое время в мучениях, Луций понял, что дальше так нельзя. От его рационального мышления почти ничего не осталось, и такими темпами он скоро окончательно рассудок потеряет. Умереть в безумии, лишенным рассудка, опыта, воспоминаний, самой личности, было невыносимо для него. Покончить с собой в камере непросто, но выполнимо. Стать на стол, прижать голову к груди и намеренно броситься вниз, чтобы сломать себе шею.

Трижды Луций пытался сделать это, и трижды терпел неудачу. Он начал молиться – повторял простую молитву в одну фразу, ища помощи у Бога. «Помоги мне умереть». После нескольких ударов головой о бетонный пол она гудела, а еще зуб сломался. Он снова стал на стол, рассчитал угол падения и снова отдал себя в руки тяготения.

Он очнулся, не зная, сколько времени прошло. Лежал на спине на холодном бетоне. Вселенная снова отказалась исполнить его волю. Дверь смерти – не та, что ему суждено открыть. Его охватило отчаяние, на глаза навернулись слезы.

Это не были слова, слышимые. Нет, не все так просто, не все так очевидно. Это было будто ощущение голоса – нежное присутствие некоей силы, скрытой под поверхностью мироздания и управляющей всем им.

Его сознание открылось, будто книга, внутри которой жила тайная реальность. Он лежал на полу, его тело занимало определенное положение в пространстве и времени, однако его сознание начало расширяться, становясь единым с чем-то огромным, невыразимо безграничным. Оно было везде и нигде, оно существовало в незримом пространстве, осознаваемом умом, но не видимом глазами, поскольку глаза отвлекали обычные вещи – эта койка, этот туалет, эти стены. Он погрузился в состояние умиротворения, которое струилось сквозь его существо, будто накатывающийся волнами свет.

И на этом его заточению пришел конец. Стены камеры будто стали тончайшей тканью, материальной иллюзией. День за днем его размышления становились все глубже, его сознание сливалось с источником умиротворения, прощения и мудрости, открытым им. Конечно же, это Бог, или это можно называть Богом. Даже это слово было слишком ничтожным, слово, придуманное людьми, чтобы именовать то, что не имело названия. Мир не есть мир, он есть лишь проявление более фундаментальной реальности, как краска на холсте есть выражение замысла художника. С осознанием этого пришло понимание того, что его жизненный путь еще не завершен, что его истинному предназначению еще только предстоит открыться.

И еще одно. Похоже, что Бог – женщина.

Он вырос в приюте у Сестер, он не помнил ни своих родителей, ни жизни вне приюта. В шестнадцать лет записался во Внутреннюю Службу, как делали тогда почти все мальчишки, покидая приют. Когда объявили набор добровольцев во Второй Экспедиционный Отряд, Луций был в первых рядах. Вполне понятно, после события, ставшего известным как Бойня На Поле. Когда одиннадцать семей, выбравшиеся на пикник за пределы стен, попали в засаду. Погибли или были взяты двадцать восемь человек, в том числе двенадцать детей. Многие из выживших в тот день мужчин тоже вступили в Отряд. Однако мотивация Луция была не настолько сильна. Даже мальчишкой он никогда не увлекался историями о великом Полковнике Коффи, чьи героические деяния казались ему чем-то невозможным. Кто в здравом уме возьмется охотиться на драков? Однако Луций был молод и горяч, как и все юноши, и прежние обязанности наскучили ему. Стоять на часах на городских стенах, проверять поля по утрам, ловить детей, нарушающих комендантский час. Конечно, вокруг города всегда шлялись нарики (стрелять в них со стены, пусть это и считалось растратой боеприпасов, обычно дозволялось, если не переусердствовать), иногда приходилось отправляться в Эйчтаун, когда там в баре драка случалась. Но все это, как бы увлекательно оно ни выглядело, не могло пересилить скуку. Если записаться в ряды безумцев, возлюбивших смерть, – единственный выбор для Луция Грира, да будет так.

Однако именно в Экспедиционном Отряде Луций обрел то, в чем нуждался, то, чего у него никогда в жизни не было. Он обрел семью. Первым его заданием была охрана Розуэллской Дороги – охранять конвои солдат и припасов, идущие в гарнизон, в те времена – еще совсем слабый передовой пост. В его подразделении были еще два новых рекрута, Натан Крукшенк и Кертис Ворхис. Крук пришел в Отряд из Внутренней Службы, как и Луций, а вот Ворхис был бригадиром полевых рабочих. Раньше был. Насколько знал Луций, ему в жизни из винтовки стрелять не приходилось. Но в Бойне он потерял жену и двух юных дочерей, и поэтому никто не смог отказать ему. Грузовые машины ехали днем и ночью, и на обратной дороге в Кервилл конвой попал в засаду. На них напали за час до рассвета. Луций ехал в «Хамви» вместе с Круком и Вором, позади первого в колонне заправщика. Когда на них ринулись Зараженные, Луцию пришла в голову лишь одна мысль. Все, нам крышка. Мне отсюда живым не выбраться. Однако сидевший за рулем Крукшенк либо имел другое мнение на этот счет, либо ему плевать было. Он выжал газ, а Ворхис, стоявший у пулемета пятидесятого калибра, начал отстреливать врагов. Они еще не знали, что водитель заправщика уже мертв, что его выдернули прямо через лобовое стекло. Поехали сбоку от машины, и в этот момент заправщик вильнул влево и подрезал «Хамви». По всей видимости, Луций потерял сознание от удара, поскольку следующее, что он осознал, – что Крук тащит его из разбитой машины. Заправщик горел. Остальные машины конвоя исчезли, умчавшись дальше по Розуэллской Дороге.

Их бросили.

Последующий час стал самым коротким и одновременно самым длинным в жизни Луция. Снова и снова нападали Зараженные. Снова и снова трое солдат ухитрялись отбить атаку, не стреляя до последнего, до тех пор пока твари не оказывались в считанных шагах от них. Можно было бы попробовать убежать, однако перевернувшийся «Хамви» был их единственной защитой, а Луций и идти не мог, поскольку у него была сломана лодыжка.

К тому времени, когда их обнаружил патруль, они сидели на перевернутом «Хамви», хохоча до слез. Луций понял, что ближе этих двух людей, вместе с которыми он прошел мрачный коридор той ночи, у него никогда не было и не будет.

Розуэлл, Ларедо, Тексаркана, Лаббок, Шривпорт, Кирни, Колорадо. Луций не видел Кервилл годами, не видел спасительного убежища, окруженного стенами и ярким светом. Его дом всегда был где-то еще. Его домом стал Экспедиционный Отряд.

Пока он не повстречал Эми, Девочку Из Ниоткуда, когда изменилось все.

Ему предстояло принять троих посетителей.

Первый пришел рано утром, в сентябре. Грир уже позавтракал жидкой овсянкой и закончил свой утренний комплекс калистеники – по пятьсот отжиманий и подъемов корпуса, потом такое же количество приседаний и выпадов. Сделал пятьдесят подтягиваний, сериями по десять, на железной трубе, идущей под потолком камеры, как Бог заповедал. Закончив, сел на край койки и принялся успокаивать сознание, дабы возобновить свое незримое путешествие.

Он всегда начинал это с повторения молитвы, которую выучил наизусть еще у Сестер. Главным в ней были не слова, а, скорее, ритм все равно как разминка и растяжка перед упражнениями, подготовка сознания к предстоящему прыжку.

Он еще только начал, но его мысли прервал грохот задвижек. Дверь в камеру распахнулась.

– К тебе посетитель, Шестьдесят Второй.

Луций встал, увидев, что вошла женщина. Худощавого телосложения, темные с проседью волосы, небольшие темные глаза, излучающие силу и власть. Женщина, которой ему придется раскрыть все его тайны, для которой он – будто открытая книга. Под мышкой у нее была небольшая папка.

– Майор Грир.

– Мадам Президент.

Она повернулась к охраннику, крепкого телосложения мужчине лет пятидесяти.

– Благодарю, сержант. Можете оставить нас.

Охранника звали Кулидж. Своих тюремщиков надо знать, он и Луций хорошо знали друг друга, пусть Кулидж, похоже, и понятия не имел, как воспринимать верования Луция. Обычный человек, практического склада, искренний, но недалекий, двое взрослых сыновей, оба во Внутренней Службе служат, как и он сам.

– Вы уверены?

– Да, спасибо, сержант. На этом все.

Мужчина вышел и закрыл за собой дверь. Президент прошла чуть дальше и оглядела тесную камеру.

– Невероятно, – сказала она, глядя на Луция. – Они сказали, что вы никогда не выходите.

– Не вижу причин для этого.

– Но чем же вы тогда весь день занимаетесь?

Луций позволил себе улыбнуться.

– Тем же, чем занимался, когда вы пришли. Размышляю.

– Размышляете, – повторила Президент. – И о чем?

– Просто размышляю. У меня есть мысли.

Президент сдержалась, ничего не сказав, и опустилась на стул. Луций сделал то же самое, присев на край койки, и они оказались друг напротив друга, лицом к лицу.

– Первое. Меня здесь не было. Официально. Неофициально, скажу вам, что пришла затем, чтобы попросить у вас помощи по исключительно важному вопросу. Вы стали предметом обсуждений, и я надеюсь на ваше благоразумие. Никто не должен знать о нашем разговоре. Это понятно?

– Так точно.

Она открыла папку и вытащила пожелтевший лист бумаги. Протянула его Луцию.

– Узнаете это?

Карта, нарисованная углем. Река, примерная линия дороги, пунктирные линии, обозначающие края комплекса. Не просто комплекса – целого города.

– Где вы это нашли? – спросил Луций.

– Это не имеет значения. Вы знаете, что это?

– Определенно.

– Каким образом?

– Потому что это рисовал я.

Его ответ был ожидаемым, Луций понял это по выражению лица женщины.

– Отвечу на ваш вопрос. Это было в личных бумагах генерала Ворхиса, в штабе. Не слишком много усилий потребовалось, чтобы выяснить, кто еще с ним был. Вы, Крукшенк и молодой рекрут по имени Тифти Лэмонт.

Тифти. Сколько же лет Луций не слышал это имя? Конечно, в Кервилле все знают Тифти Лэмонта. Крукшенк. Луций почувствовал печаль, тоску по своему другу, погибшему, когда был уничтожен Розуэллский Гарнизон, пять лет назад.

– Это место на карте, как думаете, сможете ли вы его снова найти?

– Не знаю. Очень давно это было.

– Вы еще кому-нибудь об этом рассказывали?

– Когда мы вернулись в штаб, нам было совершенно определенно приказано никому об этом не рассказывать.

– Вы помните, кто именно отдал приказ?

Луций покачал головой.

– Я и не знаю. Отряд возглавлял Крукшенк, Ворхис был его заместителем. Тифти был снайпером-разведчиком.

– Почему Тифти?

– По моему опыту, лучшего разведчика, чем Тифти Лэмонт, не сыскать.

Президент снова нахмурилась от одного упоминания этого имени. Великий гангстер Тифти Лэмонт, глава подпольных торговцев, самый разыскиваемый из всех преступников.

– Как думаете, сколько там было людей?

– Сложно сказать. Много. Этот город вдвое больше Кервилла. И, насколько мы смогли увидеть, они были хорошо вооружены.

– У них есть электричество?

– Да, но мне не кажется, что они нефть используют. Скорее гидроэлектростанцию и биодизель для машин. Сельскохозяйственный и промышленный комплексы у них просто огромные. Казармы. Три больших сооружения, одно в центре, с куполом, второе южнее, похожее на бывший футбольный стадион. Третье, с западной стороны от реки, мы так и не поняли, что это. Такое впечатление, что его еще строили. Днем и ночью работали.

– И вы не контактировали с ними.

– Нет.

Президент показала на линию периметра.

– Вот это…

– Укрепления. Забор. Достаточно прочный, но не настолько, чтобы сдержать драков.

– Тогда зачем он, как думаете?

– Не могу сказать. Однако у Крукшенка была теория.

– Какая же?

– Чтобы не выпускать тех, кто внутри.

Президент поглядела на карту, а потом снова на Луция.

– И вы никогда об этом не говорили? Никому?

– Да, мэм. До сегодняшнего дня.

Повисло молчание. У Луция было впечатление, что вопросов больше не будет, что Президент узнала все, за чем пришла. Она убрала карту в папку. И встала со стула.

– Если позволите, Мадам Президент, скажите, зачем вы меня теперь об этом спрашиваете? Когда столько лет прошло.

Президент подошла к двери и постучала дважды. Загрохотали задвижки, и тут она повернулась к Луцию.

– Они сказали, вы усердно молитесь.

Луций кивнул.

– Тогда помолитесь о том, чтобы я оказалась не права.