3 часа 30 минут утра. Все собрались в палатке, упаковав вещи, и ждали рассвета. Китридж сказал им, что лучше было бы поспать, набраться сил перед предстоящим путешествием. Вскоре после полуночи у заграждения появились обещанные автобусы, выстроившись в длинную серую колонну. Военные никак не оповестили об этом, но появление автобусов не осталось незамеченным. В лагере только и говорили, что об отъезде. Кого вывезут первыми? Приедут ли еще автобусы? Что насчет больных? Не станут ли их эвакуировать в первую очередь?

Китридж пошел вместе с Дэнни в штабную палатку, где должна была провести брифинг Порчеки. Оставшийся гражданский персонал из ФАЧС и Красного Креста будет непосредственно руководить посадкой в автобусы, а оставшиеся военные, три взвода под командованием Порчеки, будут обеспечивать порядок. Колонна поедет под охраной из десятка «Хамви» и двух бронетранспортеров. Дорога до Рок-Айленд должна занять чуть меньше двух часов. Если все пойдет по плану, то последний из четырех рейсов прибудет в Рок-Айленд в 17.30, это крайний срок.

Когда брифинг закончился, Китридж отвел Дэнни в сторону.

– Если что-то случится, не медли. Забирайте все, что сможете, и уезжайте. Держитесь в стороне от основных дорог. Если мост в Рок-Айленде окажется перекрыт, езжай севернее, точно так же, как мы сделали в прошлый раз. Вдоль реки, пока не найдешь мост, который будет открыт. Все понял?

– Я не должен ждать. Держаться в стороне от основных дорог. Ехать на север.

– Точно.

Другие водители уже направились к автобусам. У Китриджа оставалось совсем немного времени, чтобы сказать остальное.

– Дэнни, помни, что бы ни случилось дальше, мы бы никогда сюда не попали, если бы не ты. Уверен, ты и сам это понимаешь, но я должен был это сказать.

Парень коротко кивнул, отводя взгляд.

– О’кей.

– Я бы хотел скрепить наш уговор рукопожатием. Ты не против?

Дэнни нахмурился, на его лице появилось выражение муки. Китридж уже подумал было, что переусердствовал, но Дэнни вдруг быстро, будто украдкой, протянул руку, и их ладони встретились. Рукопожатие Дэнни было неловким и робким, но в нем чувствовалась сила. На секунду он даже встретился с Китриджем взглядом. А потом все кончилось.

– Удачи, – сказал Китридж.

Он вернулся в палатку. Оставалось лишь ждать. Он сел на землю, привалившись спиной к деревянному ящику. Так прошла пара минут, а потом клапан палатки сдвинулся в сторону. Подошла Эйприл и села рядом с ним, прижимая колени к груди.

– Не возражаешь?

Китридж мотнул головой. Они смотрели на ворота лагеря, метрах в ста от них. В ярком свете прожекторов все это походило на сцену.

– Просто хотела тебя поблагодарить, – сказала Эйприл. – За все, что ты сделал.

– Любой бы так поступил.

– Нет, не поступил бы. Просто тебе так нравится думать. Но, нет.

«Может, это и правда», – подумал Китридж. Наверное, уже не имеет значения. Судьба свела их вместе, вот и все. А потом он вспомнил про пистолеты.

– У меня кое-что есть для тебя.

Он сунул руку под куртку и достал один из «глоков». Передернул затвор, досылая патрон в патронник, крутанул пистолет в руке и протянул Эйприл, рукояткой вперед.

– Помни, что я тебе говорил. Один выстрел в середину груди. Если правильно попадаешь, они падают, как карточный домик.

– Как тебе удалось их вернуть?

Китридж улыбнулся.

– Выиграл в покер.

Он сунул пистолет ей в руку.

– Давай бери.

Для него почему-то было важно, чтобы пистолет оказался у нее. Эйприл взяла оружие, наклонилась вперед и сунула пистолет стволом вниз, под пояс джинсов сзади.

– Спасибо, – сказала она с улыбкой. – Обязуюсь использовать его во здравие.

Они молчали целую минуту.

– Совершенно очевидно, чем это все закончится, так ведь? – сказала Эйприл. – Рано или поздно.

Китридж повернулся к ней. Девушка смотрела в сторону, и свет прожекторов подчеркивал черты ее лица.

– Всегда есть шанс.

– Приятно, что ты это сказал. Но это ничего не изменит. Быть может, остальным и хочется такое слышать, но мне нет надобности.

Было прохладно, и Эйприл привалилась к нему. Совершенно инстинктивно, но это имело и иное значение. Китридж обнял ее за плечи, согревая.

– Ты все думаешь об этом, да? – спросила она, положив ему голову на грудь. – О мальчике в машине.

– Да.

– Говори.

Китридж сделал глубокий вдох.

– Я о нем все время думаю.

В лагере повисла тишина, будто в комнатах дома, когда все спать легли.

– Хочу попросить, – сказала Эйприл.

– Давай.

Китридж ощутил, как напряглось ее тело.

– Я не говорила, что я девственница?

– Ну, кажется, что-то припоминаю.

– Можно сказать, мужчин в моей жизни было не много.

Китридж ничего не ответил, и она заговорила снова.

– Я не лгала насчет того, что мне восемнадцать. Не то чтобы это имело значение. Не думаю, что в нынешнем мире такие вещи важны, особенно теперь.

– Возможно, и так.

– Я что хочу сказать, это не должно иметь такого значения.

– Однако всегда имело.

Эйприл сплела пальцы с его пальцами и стала медленно гладить большим пальцем костяшки его пальцев.

– Как смешно. Я поняла, кто ты такой раньше, чем увидела твои шрамы. Не просто военный, это всем очевидно было. То, что с тобой что-то случилось на войне.

Она помолчала.

– Кажется, я даже твоего имени не знаю, только фамилию.

– Бернард.

Она запрокинула голову и поглядела на него. Ее глаза влажно блестели.

– Прошу тебя, Бернард. Можно тебя попросить?

Это была не та просьба, в которой можно отказать, да и он не хотел отказывать. Они ушли в другую палатку, пустую. Кто знает, куда подевались ее обитатели? Китридж уже давно этим не занимался, но изо всех сил старался быть нежным и не спешить, внимательно глядя на лицо Эйприл в полумраке. Она почти не издавала звуков, а когда все закончилось, то поцеловала его, долго и с нежностью. Положила голову ему на грудь и быстро уснула.

Китридж лежал в темноте, прислушиваясь к ее дыханию, ощущая теплое прикосновение ее тела. Это могло бы показаться странным, но в этом не было ничего странного. Похоже, это было естественной частью всего того, что с ними случилось. Мысли сменяли друг друга. Воспоминания. Хорошие воспоминания, воспоминания о любви. У него таких было не слишком много. Теперь еще одно будет. Каким же дураком он был, хотел с жизнью расстаться.

Он уже закрыл глаза, когда из-за ворот донесся рев моторов. Мелькнул свет фар. Эйприл начала просыпаться. Китридж быстро оделся и откинул клапан палатки. Услышал раскат грома, с запада. Надо думать, уезжать им придется в грозу.

– Они здесь? – спросил Пастор Дон, выходя из палатки и протирая глаза. Следом вышел Вуд.

Китридж кивнул.

– Собирайте вещи. Пора.

Где Суреш, черт его дери?

Его уже несколько часов никто не видел. Пошел провести осмотр Грея вроде бы и исчез, будто в воздухе растворился. Гилдер отправил Мастерсона и его людей на поиски. Спустя двадцать минут они вернулись ни с чем. В здании Суреша нигде нет, сказал Мастерсон.

Первый дезертир, подумал Гилдер. Трещина, которая со временем станет еще шире. И куда этот человек думает убежать? Они посреди кукурузного поля, близится ночь. Они потратили не один день, и без толку. Так и не смогли выделить вирус из клеток. В том, что Грей инфицирован, сомнений нет. Аномально увеличенный тимус сам за себя говорит. Но сам вирус, судя по всему, прячется. Прячется! Именно так Нельсон сказал. Как вирус может прятаться? Просто, на хрен, найдите его, сказал Гилдер. У нас время на исходе.

Большую часть времени Гилдер проводил на крыше, его влекло ощущение открытого пространства. Снова миновала полночь, и снова он здесь. Уже забыл, что такое сон. Засыпает и сразу же просыпается, рывком, когда горло сдавливает. Прошел установленный срок в семьдесят два часа. Нельсон лишь брови приподнял. «Ну?» Горло у Гилдера уже сузилось настолько, что он едва мог глотать. Левая рука дрожала, будто пойманная птица. Он волочил левую сторону тела, так, будто ему привязали к ноге десятифунтовую гантель. Скрывать все от Нельсона больше не получится. Да он, наверное, уже и сам догадался.

Стоя на крыше, Гилдер видел, как день ото дня редеют ряды военных. Как далеко продвинулись Зараженные? Сколько еще времени у них осталось?

Зажужжал пристегнутый к поясу наладонник. Нельсон.

– Тебе лучше самому увидеть.

Нельсон встретил его у дверей лифта. На нем был грязный лабораторный халат, волосы взъерошены. Он протянул Гилдеру лист бумаги.

– И что это такое?

Нельсон мрачно посмотрел на него.

– Просто прочти.

Мгновение спустя Гилдер поднял взгляд.

– Иисусе.

– Я тебе говорил. Рано или поздно это должно было произойти.

– Откуда ты это взял? Ты уверен?

Приказы Центрального Командования. Нельсон заполучил их точно так же, как получал все остальное. Несколько ударов пальцами по клавиатуре, и все готово.

– До рассвета меньше двух часов. Возможно, эту ночь мы переживем, но не думаю, что нам стоит ждать.

Вот и все, стрелка подошла к нулю. После всего, что он сделал, признать поражение, теперь!

– Что мне прикажешь делать? – спросил Нельсон.

Гилдер глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы успокоиться.

– Эвакуируй лаборантов на машинах, но Мастерсон и его люди пусть останутся. Сами упакуем Грея и женщину, а потом запросим эвакуацию.

– Следует ли сообщить в Атланту? Сам понимаешь, чтобы они хотя бы были в курсе ситуации.

Молодец Нельсон, не добавил «я-же-тебе-говорил».

– Нет, я сам это сделаю.

В кабинете начальника станции был телефон секретной связи, проводной. Гилдер поднялся наверх и пошел по пустому коридору, подволакивая левую ногу. В кабинете ничего не было, остались только кресла, дешевый металлический стол и телефон. Опустившись в кресло, Гилдер некоторое время сидел, глядя на телефон. А потом вдруг понял, что у него мокрые щеки. Он тихо плакал. Странный плач, безо всяких эмоций, будто предвестник его судьбы. Непрошеное признание тела в том, что его жалкая жизнь рушится. Будто тело само говорило ему: «Подожди немного. Подожди, и еще увидишь, что я тебе припасло. Живой мертвец, так-то, сынок».

Но этого никогда не случится. В тот момент, когда он возьмет в руку трубку, все будет кончено. Небольшое утешение – знать, что он не проживет достаточно, чтобы испытать все тяготы этой болезни. То, что он не смог сделать сам тогда, в гараже, сделают за него.

Рука на плече. Коридор.

Нет.