Глава 11
Уже на следующий день утром шеф ФСБ Чумаченко позвонил главе президентской администрации и попросил о срочной встрече. Колобков сразу по голосу генерала почувствовал, что у того есть что-то важное, чего он не хотел доверять даже правительственной связи, и коротко бросил:
– Жду вас, Михаил Васильевич.
Долго говорить он и не мог. В это время у него в кабинете шла любопытная беседа с бизнесменом Аркадием Яхтовичем и заместителем главы администрации Норкиным. Яхтович предлагал обсудить идею о некой форме приватизации государственных долгов зарубежных стран.
– Дмитрий Яковлевич! По сути, реализация давно объявленного очередного этапа приватизации затягивается. Поверьте, мы понимаем все сложности, в том числе и внутриполитической ситуации. Да и не так уж много, честно говоря, этот этап и даст-то. Причем и нам, и вам. С предприятиями сейчас возни больше, чем дохода. Времена Бори Чурайса прошли и не повторятся. Сливки слизаны, салфетки смяты. «РусАЛы» и «РусАЛКи» отдыхают. А вот некоторые долги СССР еще бездарно пылятся и вянут в департаментах. А это, дорогой Дмитрий Яковлевич, миллиарды, десятки миллиардов долларов, если умеючи-то, – ласково убеждал Яхтович, по привычке застенчиво кося глазами.
– Вы что же, предлагаете раздать переводные векселя, сделать государства-должники вашими трассатами? – подняв подбородок выше взгляда собеседника, уточнил любивший щегольнуть терминами Колобков.
– Да ну что вы, что вы… «Мания грандиоза» – для бизнесмена диагноз смертельный. Просто при очередных переговорах на высшем уровне вы как бы так предлагаете обнулить их долги. Они, естественно, в восторге. Но! Но всякая радость должна быть рациональна. Взамен вы предлагаете план более интенсивного развития наших экономических взаимоотношений, участие российского капитала в конкретных сферах и в конкретных формах. Это мы все вам подготовим. Вот тут, уж поверьте, и нам, и вам польза будет немалая.
Яхтович быстро поднял голову и скользнул глазами по лицу Колобкова – понял ли премудрый Дьяк, что означало «и нам, и вам», а затем снова, с чувством удовлетворенного смирения, опустил их долу.
Идея Колобкову нравилась, нравилась простотой, благотворительным флером и, конечно же, как бы отсутствием прямой проверяемой бухгалтерии, нравилось и то, что Яхтович пришел с ней именно к нему, а не к Косолапову, хотя дело это, в общем-то, правительственное. «Но как такое решать без Разина? Надо подождать! Подождать!.. Что там еще за новости у Чумаченко»?
– Предложение интересное, Аркадий Романович, очень интересное, надо этим позаниматься, – думая уже совсем о другом, закончил встречу Колобков.
Ему понравилось, что и шеф ФСБ в экстренной ситуации, а в этом он не сомневался, давно изучив интонации Чумаченко, позвонил именно ему, а не премьеру. Сегодня власть у того, у кого инициатива.
Косолапов, привыкший при Разине к щадящему уровню ответственности, похоже, еще никак не придет в себя в новой ситуации, затворился в кабинете, скрупулезно и неторопливо взвешивает каждый шаг, каждую подпись, отчаянно всматривается в туманное будущее. А у Колобкова достаточно быстро над растерянностью взяла верх аспирантская привычка рассматривать всякую ситуацию как тренинговую. Как совокупность условий и обстоятельств, создающих определенные отношения и обстановку. Проще простого представить себе, что заболевший профессор попросил вместо него провести семинар. Отсутствие шефа – это лишь вполне нормальная новая вводная. Никаких эмоций. Следует произвести общую переоценку ситуации, выявить постоянные и меняющиеся компоненты, тренды, найти плюсы и минусы. И тогда уже самому совокупиться с этой совокупностью. Стать неотделимым и ключевым компонентом ее.
Быть первым всегда и везде его учили родители, с самого детства. Учили всегда на примере: «Вот смотри, как Вова хорошо кашу ест» или «Учись читать, как Боря!» И он старался и в старании своем постепенно опережал тех, кого ему ставили в пример. Но возникал новый образец. И снова – догнать и перегнать! Затем и сам выбирал лидеров. Он так привык. Упорно стремясь быть первым, по сути всегда оставался вторым, в чьем-то кильватере, ставя целью не какой-то отвлеченный идеал и характер, а конкретную, уже сформированную личность, чьи черты бережно и искусно перенимал, совершенствовал, модернизировал, неизменно становясь улучшенной, но копией. Догонял, опережал. Затем его увлекало следующее достойное follow me, и все начиналось вновь. Причем копирование носило и чисто внешний характер – походка, жесты, мимика, интонации, прическа, одежда. Не специально, конечно. Сами по себе они его не интересовали, но подспудно помогали точнее проникнуть в характер, привычки, мировоззрение. Впрочем, черты предыдущего кумира стирались, как роль из спектакля, снятого из текущего репертуара.
Последнее время его постоянно деловитое выражение лица, категоричность суждений и стилистическая свобода речи напоминали Разина. Особенно нелегко давалась фирменная вертикальная морщинка на лбу, приходилось максимально сводить не только брови, но и глаза упорно замораживать на кончике носа. Даже походку почти перенял – уверенную, чуть вразвалочку, что называется, «с игрой». Хотя на татами он в отличие от президента никогда не потел. И потому досужие языки отмечали в его новой манере хождения – широком шаге и энергичном покачивании плечами – скорее нарочитую вальяжность первокурсника, впервые идущего через вахту соседнего женского общежития. И вот теперь Разина нет. Нет, но… он должен быть. Должен. Это, кажется, Вольтер говорил: «Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать».
Чумаченко втиснулся в колобковский кабинет с необычной для него неуклюжестью. Чуть было не задев плечом стоявшую на полу полутораметровую фигурку бронзового павлина, тщательно прикрыл дверь и прошел к столу. Причем тоже не своей обычной чеканной походкой, а как-то неуверенно, то ли неторопливо, то ли философски-отрешенно, будто продолжая обдумывать какую-то оперативную информацию. Неуверенность сразу же почувствовалась и в голосе:
– Загадочка у нас тут образовалась, Дмитрий Яковлевич. Я, как вы помните, вчера докладывал, что все штатное оружие на месте. И это так. Ничего не пропало. Но когда доставили его в Москву, окончательно разобрали и осмотрели, выяснилось, что в табельном пистолете одного из офицеров не хватает патрона.
– Патрона? Одного? – удивленно вскинул брови Колобков. – Ну и что? Ведь его просто могло и не быть?!
– Нет, вот это уже как раз нештатная ситуация, – опроверг Чумаченко и спокойно пояснил: – Каждый ствол, патрон, обойма, рожок на строгом учете. Это раз. Пистолет был найден не в кобуре, а зажатым непосредственно в руке погибшего. Это два. А в третьих – и это посерьезнее – экспертиза однозначно выяснила, что из оружия приблизительно во время схода лавины действительно был сделан выстрел.
– Куда? – автоматически слетело с губ Дьяка.
– Вот это мы теперь и пытаемся уточнить, Дмитрий Яковлевич. Если повезет, конечно. Было бы дело в помещении, а так… Повезет, значит, найдем. Я уже дал задание еще раз досконально осмотреть место, стволы деревьев, фрагменты построек. Выстрел, кстати, вполне мог спровоцировать сход лавины. Я уже консультировался…
– Но давайте не будем спешить, Михаил Васильевич. Рассмотрим сначала, каковы в принципе могут быть в данном случае мотивы применения штатного оружия? Может быть, он пытался привлечь внимание, поднять тревогу, препятствовать какому-то, скажем так, недружескому акту, – неторопливым голосом университетского теоретика начал Колобков. – К примеру, могла быть угроза жизни или здоровью президента или опасность захвата президента. Он абсолютно правомерно применил штатное оружие. Но не учел при этом возможный эффект лавины. Могло такое быть?
– И такое, конечно, могло быть, – уныло согласился генерал. – Но почему тогда мы не обнаружили ни похищенного, ни похитителей? Как в таком случае они-то избежали лавины?
– Да, как? – на секунду задумался Колобков и вдруг просветлел лицом. – А если на лыжах?! Профессионалы?! Горные стрелки! Налетели с вершины, на гребне лавины, подхватили… Или вообще вертолет? Вертолет! А? Сначала мастерское стремительное похищение, а затем тут же искусственно вызванная лавина? Винты вертолета способны ведь всколыхнуть снежную массу? Надежное заметание следов! Выигрыш во времени!
– Никакого подозрительного летательного средства в этом районе обнаружено не было.
– А «неподозрительного»? У нас ведь на Красную площадь иностранцы садились? Садились! И не на истребителях, как вы помните. А свои на «кукурузниках» вообще в самой середине страны летят за добавкой спиртного и исчезают, как в Бермудском треугольнике. Даже президентский вертолет месяц назад едва ли не на таран взяли. Так? Летает кто ни попадя и на чем ни попадя!
– Район по-прежнему оцеплен. План «Перехват» не отменен. На всех дорогах посты. Отрабатываем все версии, Дмитрий Яковлевич.
«Вплоть до гитлеровской дивизии «Эдельвейс», – хотелось добавить Чумаченко, но вместо этого он только инстинктивно изобразил эту эмблему горных стрелков генерал-лейтенанта Губерта Ланца на лежавшем перед ним листе бумаги.
Лишь профессионал мог в эту минуту прочесть во взгляде Чумаченко, что он думает о начальниках-дилетантах, как надоели они ему своими голливудскими навыками, а пуще тем, что сначала объявляют всяческие свободы, а потом требуют с него, чтобы обеспечил прежние условия режима безопасности. Но, слава богу, профессионалов во власти осталось не много. И поэтому шеф администрации ничего не разглядел под кустистыми бровями генерала, а лишь задал давно ожидаемый вопрос:
– А что за офицер-то стрелял?
– Его нашли снаружи, в семнадцати метрах от развалин шале. Капитан Карцев Олег Петрович. 1980 года рождения. Личное дело чище некуда. Родился в Иваново. Отец – военный инженер, мать – ткачиха, награждена орденом «Знак Почета». Оба – на пенсии. Карцев уже девять лет, как в ФСО, да и срочную служил в Кремле. Мастер спорта по самбо. Отличный стрелок. В боевых действиях, контртеррористических операциях не участвовал, за границу не выезжал. Никогда никаких нареканий, взысканий, только поощрения, награды, аттестовывался всегда образцово. Ни в каких случайных связях не замечен. Женат. Жена – врач, причем в нашей поликлинике. Имеет… имел дочь четырех лет. Продолжаем отрабатывать все возможные контакты, приятелей, дальних родственников.
– Кстати, – поднял вверх указательный палец Дьяк, – надо будет семьям погибших выплатить необходимые компенсации, подготовьте документы на ордена Мужества. Только все отдельными указами, разными датами и никаких общих церемоний прощания. Никакого намека на групповую гибель. Хоронить каждого на его родине, как положено, со всеми воинскими почестями. Может быть, даже в камуфляже. Где погиб? На Кавказе и точка.
– Я понял. Все сделаем.
– Все-таки мне кажется, что этот Карцев выстрелом не мог вызвать лавину, а пытался предупредить об опасности. Выстрел был не причиной, а следствием. Ведь он же был снаружи, мог что-то увидеть раньше других … – снова предположил Колобков.
– И так могло быть, конечно… – устало согласился Чумаченко. – Хотя при лавине, в таком грохоте, услышать выстрел было уже некому, да и среагировать поздно. Судя по всему, никто из остальных офицеров оружие применять не собирался и не готовился. Будем продолжать досконально отрабатывать все варианты.
Шеф ФСБ уже собрался выйти из кабинета, когда Колобкову кто-то позвонил по прямой связи. Дмитрий Яковлевич, с минуту удивленно послушав собеседника, жестом остановил Чумаченко. Дважды сказав телефонному собеседнику «да, понял» и, наконец, «хорошо», повесил трубку и сообщил:
– Это Норкин. У них с Эрнстом Промысловым есть одно предложение. Небезынтересное… Стоит обсудить в узком кругу. Причем не откладывая. Сейчас я позвоню премьеру. Думаю, через час соберемся у него в Белом доме.
