Глава 5
На посошок
Сентябрь 1932 года
«Безумству храбрых поем мы песню!»
Черт его знает, как это происходит, однако же – факт. В ночь со вторника на среду ее планы рассыпались в прах, и настроение было хуже некуда. Хреновое, попросту говоря, настроение. Но в среду с утра Лиза «обкатала», наконец, своего «дареного коня», от души начудив в небе над Роттердамом и в окрестностях, и в четверг проснулась совершенно счастливая. В кают-компанию к завтраку вышла в отличном расположении духа. Съела под разговор с Рейчел тарелку манной каши, два крутых яйца и большой кусок жирного сыра. И все это, разумеется, с белым хлебом и сливочным маслом. Добавила к вышеперечисленному булочку с корицей и большую кружку кофе со сливками и вышла из-за стола с ощущением, что жизнь удалась.
– Ты же меня знаешь, Роша, – рассмеялась, глядя на подругу, удивленную ее прожорливостью. – Голод, как у волка, метаболизм, как у свиньи. Перевариваю даже гвозди! Пошли, инженер, покажешь свои закрома!
Потом они долго бродили с Рейчел по машинному отделению, и госпожа первый трюмный инженер показывала командиру Браге все нововведения, улучшения и прочие новации, которых оказалось здесь отнюдь немало.
– Машина зверь! – похвасталась Рейчел, когда вернулись к главному пульту. – Но главное, нам удалось поднять мощность на двенадцать процентов и увеличить КПД, и при этом сохранить габариты и надежность. Пожалуй, мы ее даже подняли. Я имею в виду надежность. Так что можешь на нас рассчитывать, чиф, так и знай!
– Знаю! – улыбнулась Лиза. – Полетаем!
– Ты только командуй, командир, – вернула улыбку Рейчел, – машинное отделение не подведет!
Все еще пребывая едва ли не в эйфории, Лиза прошлась по бригу. Везде наблюдалась повышенная – хотя и без суеты, – сосредоточенная активность: «Звезда Севера» готовилась к длительной и опасной экспедиции, к автономному поиску черт знает где.
«Лемурия… Даже не знаю, радоваться мне или трепетать? Или просто наплевать и жить сегодняшним днем?»
– Капитан, сэр! – обратился к ней вахтенный офицер, когда Лиза поднялась на мостик. – Только что доставлено с нарочным.
И он протянул Лизе конверт из замечательной плотной бумаги, белой, словно бы шелковистой, украшенной золотыми виньетками, вензелями, гербами и прочей мишурой. Послание было адресовано «Ее превосходительству баронессе ван дер Браге».
«Вообще-то, я благородие, и как баронесса, и как капитан первого ранга, но никак не превосходительство, – первым делом отметила Лиза, – Впрочем, может быть, у голландцев это как-нибудь по-другому?»
То, что письмо составляли фламандцы или фландрцы, было очевидно. Фамилию Лизы написали с приставкой «ван», а не «фон». Такое могли, в принципе, сделать и датчане, но это все-таки вряд ли.
«Датчане назло написали бы фон, а не ван, и все, потому что я Браге!»
– Спасибо, Людвиг! – поблагодарила она офицера и не мешкая распечатала письмо.
В прямом смысле распечатала, поскольку кроме золота на конверте наличествовали еще и печати красного сургуча. Увы, в геральдике Лиза разбиралась, как свинья в апельсинах, поэтому и опознать оттиски гербов она не смогла.
«Ну, нет так нет!» – пожала мысленно плечами и перешла к самому письму.
Отличная бумага с золотым обрезом, текст отпечатан типографским способом, нерядовым шрифтом и по-немецки. А еще витиеватая подпись, и каллиграфически вписанные красной тушью воинское звание, титул и имя Лизы. Похоже, на патент или купчую чего-нибудь недешевого, вроде земли или лавки. А на самом деле всего лишь приглашение на сентябрьский бал во дворец короля Нидерландов в Амстердаме.
«Интересно, это потому что я так популярна в Нидерландах, или Морицу Нассау от меня что-нибудь понадобилось?» – прикинула Лиза.
Впрочем, отчего бы и не принять предложение? Когда еще она окажется на балу в королевском замке и окажется ли когда-нибудь вообще? Но если принимать приглашение и тащиться в Амстердам, следовало решить, что надеть и с кем идти. Вечернее платье у Лизы имелось, элегантное и ни разу не надеванное. Правда, когда она его заказывала, то попросту дурила, но оказалось, как в воду глядела.
«Вот и сгодилось!» – признала она с удовлетворением, покидая рубку.
Другое дело спутник. То есть кандидатура у Лизы уже была, и более того, она – эта кандидатура – даже не обсуждалась. Одеть Рощина во фрак тоже дело нехитрое. Смущало другое. Пригласив его в королевский дворец, она словно бы выставит их отношения напоказ. Однако в том-то и дело, что никаких отношений между ними попросту нет. И получается сущая ерунда. Отношений нет, но все будут думать, что они есть. И кто в этом случае дурак?
«Ох, судьба моя, судьбинушка! – вздохнула мысленно Лиза. – Но не тащить же его по этому случаю в постель?!»
«А может быть, ну их к лешему, эти принципы? – подумала она, спускаясь по трапу на жилую палубу. – Я женщина свободная, он – мужчина хоть куда. И вроде бы меня любит. Так отчего бы одному взрослому человеку не трахнуть другого взрослого человека?»
Разумеется, такой поворот событий мог усложнить Лизе жизнь. Но с другой стороны, он же мог ее и украсить. А жизнь коротка, и было бы обидно понять однажды, что напрасно затянула с таким простым и логичным решением.
«А счастье было так возможно, так близко… Так кажется? Но я-то не тургеневская барышня!»
Ну, нет, и близко не стояла. И с какой стати взялась изображать из себя святую невинность, Лиза не знала теперь и сама. Вот так вдруг «остановилась», «оглянулась» и не поняла, что с ней происходит и зачем? Казалось бы, все просто. Полковник – мужчина непростой, верный и мужественный, интеллигентный, умный, любит ее по-взрослому. Не стесняется, не краснеет, но и не пережимает. «Не хамит». Опять же внешность. Все, как говорится, при нем. Высокий, крепкий, и ходит как какой-нибудь боевой кошак. Красиво ходит. Опасно и соблазнительно. А у Лизы, между прочим, с апреля не было мужчины. Как ушла на войну, так вся их любовь с Паганелем и закончилась. И ни с кем другим, к слову, не началась. Была, правда, женщина, – и совсем недавно, – но это, согласитесь, не одно и то же. Разные вещи. Не взаимозаменяемые, если понимаете, о чем речь. Во всяком случае, не для Лизы.
Странная ситуация, похожая на безумие. Или, скорее, на мгновенное помрачение. Еще пару минут назад Лиза о таком даже не помышляла. Напротив, планировала держать полковника на расстоянии до тех пор, пока…
«Пока что? Пока от старости не усохну?! Или не сыграю в ящик?!»
Не думала, это точно. Не гадала, не грезила. Не планировала. Но вот пришло приглашение на бал, и тщательно выстроенная плотина, сдерживавшая до времени эмоции и прочие чувства, попросту развалилась.
«Что ж, – решила Лиза, направляясь к каюте полковника, – семь бед – один ответ! Но кто сказал, что Рощин “дома”?»
Тем не менее Рощин оказался «дома». Открыл на стук сразу, то есть с той минимальной паузой, которая потребна, чтобы встать из-за стола с разложенными на столешнице книгами и бумагами и подойти к двери.
– Доброе утро, Вадим!
– Здравствуйте, Лиза!
– Я вас ни от чего не отрываю?
– Пустое! – улыбнулся Рощин, коротко взглянув на свой стол. – Ничего срочного или важного. Всего лишь восполняю пробелы в образовании. «История географических открытий», «Лемурия: остров или континент?» и прочее в том же духе. Но что же мы стоим в дверях! Входите, Лиза, прошу вас!
Лиза вошла. Огляделась «по-ястребиному», то есть так, как и должен смотреть истребитель: быстро, но внимательно. Она впервые увидела, как живет Рощин, и не удивилась, отметив царивший в каюте образцовый порядок. Беспорядок имел место только на столе, но и это был скорее организованный содом, чем обыкновенная бестолковщина.
«А еще говорят, я немка! Да куда мне бедной до этакой германщины!»
– У меня, собственно, к вам дело, – подавив неуместную робость, выдавила из себя Лиза.
– Я в вашем распоряжении. – Стандартный ответ Рощина на любую просьбу Лизы, высказанную вслух или нет.
– Видите ли, Вадим, я получила приглашение короля Нидерландов Морица Нассау посетить сентябрьский бал в его дворце в Амстердаме. Не хотите составить мне компанию?
– Ну, что вам сказать, Лиза, – усмехнулся в ответ полковник. – Меня впервые приглашает на бал женщина. Тем более такая женщина, как вы. Разумеется, я в вашем распоряжении. Но на этот раз еще и с удовольствием и надеждой.
– Надейтесь! – пожала плечами Лиза. – И собирайтесь! Мы летим в город. Вас следует одеть подобающим образом, ведь так?
– Ну, раз вы настаиваете…
– Да, Вадим, я настаиваю!
На том и порешили.
* * *
Фрак Рощину подошел. Сидел на полковнике отлично, смотрелся еще лучше.
«Надо же! Кто бы мог подумать!»
Впрочем, Лиза лукавила и сама знала, что плутует, наводя тень на ясный день. Ведь знала заранее – ну, как минимум догадывалась, – что хорошо сшитый фрак будет сидеть на высоком спортивного сложения мужчине так, словно тот в нем родился и вырос.
– Вы хорошо смотритесь! – сказала она полковнику, и это было искреннее признание. Слова от души. Констатация несомненного факта. Потому что фрак Рощину очевидным образом шел – во всяком случае, ни в чем не уступая гвардейскому парадному мундиру. И да, темно-синяя лента «Себерского военного ордена», «Варяжский крест», свисающий из-под белого галстука-бабочки, и орденские планки в три ряда на левой стороне груди оказались не просто уместны, они, на самом деле, и формировали образ мужчины, с которым Лиза собралась в гости к королю Нидерландов.
«Надеть и мне, что ли, ленту и ордена?» – Но, разумеется, и эта идея была от лукавого. Ничего подобного она делать не собиралась.
– Вы хорошо смотритесь, – сказала она, прогулявшись взглядом по статной фигуре полковника.
– Я польщен, Лиза, – едва ли не смутился Рощин, – но делать комплименты моя привилегия.
– Серьезно? – усмехнулась Лиза. – Что ж, да будет так! Я слушаю.
– Вы прекрасны!
– Не говорите глупостей! – поморщилась Лиза, которая любила комплименты, но терпеть не могла примитивную лесть. – Это не про меня!
– Это ваше мнение, – возразил полковник. – Мое мнение иное, и отказываться от своих слов я не намерен! Вы прекрасны!
– Серьезно? – Лиза повернулась лицом к зеркалу и чуть прищурилась, оценивая себя и свой наряд.
Что ни говори, а наряд не просто красит женщину, он ее порой создает.
«Из ничего!»
– Приступайте к описанию! – потребовала она у полковника.
– Что, простите?! – смутился Рощин.
– Я хочу услышать подробности о своей неслыханной красоте!
– Серьезно?
– Да.
Не то чтобы она сомневалась. Вовсе нет! Сейчас у Лизы как раз был период «самодовольства». Ей было просто интересно, что скажет о ней Вадим.
– Хорошо, – усмехнулся Рощин. – Как скажете, капитан. Итак…
Он подошел ближе и, встав позади Лизы, посмотрел поверх ее плеча на отражение в зеркале.
«Вот и еще одно очевидное достоинство Рощина как кавалера!»
В Лизе было пять футов десять дюймов роста, то есть где-то под метр восемьдесят. Точнее, метр семьдесят семь или восемь, к чему следовало прибавить десятисантиметровые каблуки. Поди взгляни такой дылде через плечо! Но Рощин мог. Он и сам был под два метра. И что характерно, без каблуков.
– Итак… Начнем с очевидного, – тень улыбки скользнула по его губам, но полковник иронией злоупотреблять не стал. – Вы, Лиза, женщина высокая и стройная. Вам практически не нужны все эти портновские ухищрения. Плечи в форме пагоды? Гвардейские плечи Скиапарелли? Зачем, если у вас, Лиза, плечи и так в достаточной мере широки…
– Имеете в виду… – начала было заводиться Лиза.
– Не имею! – остановил ее полковник. – У вас тонкие изящные плечи, их ширина ни в коем случае вас не портит, напротив, она соответствует моде.
– Слушайте, Вадим, вы начинаете меня пугать! – чуть повернула к нему голову Лиза. – Гвардейский пластун, и вдруг такие познания в женской моде!
– Ну, что же вы так! – притворно оскорбился Рощин. – Ежели я полковник, так сразу Скалозуб?
– А разве нет? – поддела его Лиза.
– Нет! – твердо ответил он. – Вы просто не слышали еще, как я исполняю Третий концерт Рахманинова…
– Это который ре-минор?
– Так точно, Елизавета Аркадиевна, ре-минор. А стихи полковника Гумилева я могу читать ночь напролет. Все шесть авторских сборников.
– Вообще-то ночью с дамой… Ведь вы, Вадим Николаевич, имели в виду даму, не так ли?
– Не волнуйтесь, Лиза, я могу не только читать стихи, – улыбнулся несколько смущенный ее репликой Рощин. – Временами я могу прерываться…
– Вас поняла, – кивнула Лиза, смущенная его смущением, – выхожу из боя! Продолжайте, Вадим! Я вся внимание!
– Что ж… – не заставил себя уговаривать полковник, – с плечами мы разобрались. Переходим к фигуре…
– С ней что-то не так? – подняла бровь Лиза. Разговор начинал ее волновать почти как прелюдия.
– С ней все просто замечательно! Атлас… Ведь платье у вас из шелкового атласа?
– Так точно!
– Я так и подумал, – кивнул Рощин. – Атлас отлично облегает тело, особенно если это тело не носит нижнего белья.
– Я… – опешила Лиза, никак не ожидавшая такого оборота. – Вы…
– Полагаете меня бестактным?
– Но говорить с дамой о нижнем белье!
– Я лишь хотел сказать, Лиза, что у вас, насколько я могу видеть, узкие бедра, тонкая талия, длинные ноги и красивая упругая грудь.
– Черт возьми, полковник! Вы забываетесь! – Лиза чувствовала, как краска заливает лицо.
Но, если честно, Рощин был прав: белья она не надела. Длинное облегающее платье из лилового атласа, расширявшееся только ниже колен, подчеркивало линию бедер, закрывало грудь, но зато открывало плечи и спину. Ни бюстгальтеру, ни панталонам при такой открытости места не было. Этому Лиза научилась еще в позапрошлом году на бале во дворце князя Ижорского. Не сама, разумеется, а с подачи Нади, но все-таки научилась.
– Извините, Лиза, но как иначе я могу описать вашу внешность?
– Как-нибудь…
– Как? – настаивал Рощин.
– Ну, ладно, не знаю! – сдалась Лиза. – И давайте, закончим, что ли эту игру! А то она нас далеко заведет!
– Я не против!
– Я знаю, но мы, кажется, договорились, разве нет?
– Договорились, – подтвердил Рощин.
– Тогда вызывайте извозчика, Вадим, и поехали!
От стоянки «Звезды Севера» в Роттердаме до королевского дворца в Амстердаме, в принципе, недалеко. Но лететь в геликоптере, надев туфли на высоком каблуке и длинное – до пят – бальное платье, не лучшая затея. Поэтому сняли люкс в гостинице неподалеку от дворца. Ночевать предполагали тут же, но, разумеется, в двух отдельных, хотя и смежных комнатах.
– А кстати, – спросил Вадим, когда, набросив на плечи плащ, Лиза направилась к выходу, – зачем вам понадобились эти странные рукава? Разве перчаток недостаточно?
Рукава у Лизы и в самом деле были оригинальные, но рисунка платья не портили. Они начинались чуть ниже плеч, соединяясь с платьем снизу – под мышками, – и продолжались до середины ладоней, заканчиваясь петлей под большой палец.
– Ну, что вам сказать, Вадим, – вздохнула Лиза. – У меня вся левая рука в шрамах… и далее везде. Зачем же я стану пугать такими ужасами этих милых идиотов?
* * *
Первым к ним подошел посол Себерии в королевстве Нидерланды Александр фон Засс. Постоял рядом с Лизой и Вадимом минуту или две, поулыбался «рассеянно», рассказал анекдот, представил их нескольким себерцам и пруссакам, но так и не коснулся в разговоре ни одной темы, потенциально опасной в политическом плане. Ну, что тут скажешь? Дипломат, и этим все сказано.
Себерцы, которым фон Засс представил Лизу, все сплошь оказались старенькими старичками. Разной степени дряхлости старики и старушки, носившие тем не менее более чем известные в Себерии имена. Как и следовало ожидать, общих тем для разговора у них с Лизой и Рощиным не нашлось ни одной. Разве что объяснили им, с какой стати окрысились на Лизу две молодые красивые женщины, вокруг которых буквально вились, как мухи над пирожным с кремом, штатные европейские ловеласы.
– Это Ганна Сагайдачная, жена графа Тадея, – объяснил посадник Борецкий, – и ее сестра княгиня Леся Драгоманова. Киевлянки, сами понимаете.
Лиза понимала. Удивляло другое – откуда все эти люди знают, кто она такая? Однако же факт – знали. Подходили или кивали издали, смотрели зло или с интересом, порой улыбались. Случилось даже два комических эпизода, приятных – в хорошем смысле – и, можно сказать, элегантных в своей нетривиальности.
В какой-то момент – Лиза и Рощин рассматривали полотна небедной королевской коллекции – к ним приблизилась весьма примечательная пара. Немолодой господин – невысокий, кряжистый, с голой головой и вислыми седыми усами – и очаровательная юная дева, высокая, стройная, голубоглазая и, разумеется, блондинка. Пепельная блондинка в нерядовых бриллиантах.
«Не дочь, – поняла Лиза. – Но и не любовница. Законная супруга».
– Капитан, – чуть склонил в приветствии голову мужчина, – полковник! Разрешите представиться, Марьян Гадомский, я командовал Виндавской зоной ПВО…
«Да уж! Удивил так удивил!»
По-русски поляк говорил чисто, практически без акцента. Вел себя сдержанно, но, судя по всему, исключительно по причинам этикета, а не из-за того, что враги.
– Моя супруга Мария, – представил он чудное создание.
«И мать моих детей! – сыронизировала мысленно Лиза. – Боюсь, однако, пан Гадомский, что дети если и будут, то очевидным образом не ваши».
– Рада знакомству! – строить из себя буку было бы ниже ее достоинства, так что Лиза поляку даже улыбнулась.
– Весьма плотная оборона, – непринужденно заметила она, принимая предложенную Рощиным папиросу. – Эффективный огонь. Помнится, вы сумели произвести на меня неизгладимое впечатление.
– Взаимно, баронесса! – довольно улыбнулся пан Гадомский. – Вы разбомбили к дьяволу мой полевой командный пункт. Было жарко.
– Мне тоже, – пыхнула папиросой Лиза. – Как смотрите, если я предложу выпить за тех, кто понимает, что такое «жарко»?
– С энтузиазмом! – воскликнул польский офицер, так и не представившийся по званию. – Если полковник не возражает.
– Не возражаю, – кивнул Рощин. – Извините, я не расслышал, какое у вас звание, пан Гадомский?
– Бригадир, – коротко аттестовался собеседник.
– Что ж, пан бригадир, пойдемте выпьем. Пани Мария?
– Надеюсь, пить будем водку, а не шампанское? – голос у пани Гадомской оказался неожиданно низким и даже слегка хрипловатым.
«Волнующий голос, – отметила Лиза, – и взгляд бесстыжий. Так кто же ты, красотка? Провинциальная барышня из небогатой семьи или столичная подстилка?»
Не то чтобы это было важно, но Лизе стало любопытно. И любопытство ее, как ни странно, было удовлетворено. Однако не сразу, а несколько позже, уже после того, как паньство вкусило арнхеймского шидама и разошлось, разбившись на пары, после краткого обмена впечатлениями о «Виндавском деле».
– Колоритная пара, не правда ли? – приблизился к Лизе Иван Никанорович Борецкий. – Он магнат, она шлюха. В прямом смысле этого слова, господа. Пан Гадомский нашел ее в веселом доме в Кракове. Об этом в Польше только ленивый не знает. Впрочем, любовь сильнее условностей, даже сословных!
– А вы, посадник, – поинтересовалась Лиза, – вы откуда знаете их историю?
– Это просто, – улыбнулся Борецкий. – Я, Елизавета Аркадиевна, до начала военных действий представлял в Варшаве Себерскую торговую палату.
– А мы разве торговали? – удивилась Лиза.
– И сейчас торгуем, – уточнил пожилой господин. – Коммерция, пани Елизавета, выше условностей. Любых.
– Вы что-нибудь поняли, Вадим? – спросила Лиза, когда посадник перешел к другой группе гостей.
– Это вы о чем, Лиза? – вопросом на вопрос ответил полковник. – О любви или о коммерции?
– Обо всем сразу, – вздохнула Лиза. – Еще по одной?
– А танцевать после этого сможете? – поинтересовался Рощин.
– Я не умею танцевать, – нехотя призналась Лиза.
– Не верю!
– Ну, разве что вальс.
– Ловлю на слове! – усмехнулся довольный ее ответом Рощин. – Так как, сможете?
– Вадим, я же истребитель! – возмутилась Лиза. – У меня вестибулярный аппарат…
– Верю! – остановил ее полковник. – Что будем пить?
– Я думаю, не следует смешивать напитки. Начали с шидама, им продолжим.
Вот у бара их и настиг еще один любопытный собеседник. Он приближался к ним столь стремительно, что Лиза сразу же подумала, что он авиатор. Впрочем, сомнения – если таковые у нее и оставались – моментально развеялись, едва она рассмотрела знаки различия на песочного цвета мундире молодого смуглого брюнета. Младший дука – звание, соответствующее «зазору» между лейтенантом и капитан-лейтенантом Флота – носил петлицы и нарукавные знаки Боевых воздушных сил Византийской империи.
– Разрешите представиться, – бросил он руку к козырьку, едва оказался на подобающем расстоянии от Лизы и Вадима, – младший дука динат Хотен Ласкарис!
– Очень приятно! – вежливо ответил недоумевающий Рощин. – Чем могу быть полезен?
– Видел ваш полет, капитан! – тут же выпалил византиец. – Вы ас, сударь, пилот высшей пробы!
– Не я, – усмехнулся Рощин. – Я этому ремеслу не обучен.
– Постойте! – опешил византиец. – Как же так?! Мне на вас указал наш посол.
– На меня? – удивился полковник.
– На вас, – подтвердил дука. – Сказал, капитан первого ранга Браге.
– Полковник Рощин, – представился Рощин с улыбкой. – А Браге – капитан и кавалер – моя спутница.
– Вы?! – опешил византиец, обращая взгляд на Лизу.
– Ну, извините, если чем обидела! – улыбнулась она.
– Вы истребитель? – продолжал недоумевать офицер.
– Была, – вздохнула Лиза. – Теперь командую тяжелыми кораблями.
– Но кто тогда пилотировал в Роттердаме коч-спарку три дня назад?
– Я, – признала Лиза. – Но это был учебный полет на гражданской модели.
– Вы?! – византиец оказался невероятно эмоциональным и, пожалуй, даже склонным к ажитации, что в общем-то не странно, учитывая историю новоромейского этноса. Греки и южные славяне в основном, хотя славян пропорционально явно больше. Не обошлось, однако, и без людей востока: тюрков-сельджуков, армян, евреев, арабов и бог знает кого еще. И у всех, заметьте, горячий темперамент и эмоции бьют через край.
– Вы?! – вскричал византиец. – Бог мой, капитан! Вы просто чудо! Какой иммельман! А поворот на горке! – Глаза его сияли воодушевлением, речь лилась свободно и легко, как вода из кувшина. – Такого идеального ранверсмана я давно не видел! Сам я, правда, по мнению знатоков, тоже неплохо кручу фигуры высшего пилотажа, но вы! Вы… У вас, капитан, изощренная техника и невероятное чувство пространства! Какие виражи под большими углами крена! Какая, черт меня подери, мертвая петля! А штопор? Штопор! Ваш штопор, капитан, просто чудо что за штопор!
И так десять минут подряд. Сплошные суперлативы, восклицания – охи и ахи – и настолько активная жестикуляция, что младшего дуку наверняка поняли бы даже глухонемые. Однако это было хотя бы любопытно. Остальное – рутина: вежливые поклоны, холодноватые улыбки, вялые прикосновения мужских губ к Лизиным пальцам, и никакого намека на то, зачем ее сюда пригласили. Кто? Для чего? Почему?
«Вот бы знать! Или и знать нечего? Может быть, я просто модный бренд?»
Между тем бал продолжался, и, опрокинув очередной стаканчик можжевеловой водки, Лиза поддалась уговорам Рощина и покружилась с ним в вальсе. Получилось так себе, но полковнику, похоже, понравилось. Впрочем, Лиза не обольщалась, Рощину только дай за нее подержаться – пусть и так, как это принято в вальсе, – и он признает ее лучшей партнершей в зале.
«А может, и в самом деле, дать ему… подержаться? – подумала она мимолетно, обмениваясь очередной порцией любезностей с живущими «на чужбине» земляками. – Немного… И ему в радость, и мне… не повредит!»
– Елена Семеновна Астафьева, – представилась одна из дам «себерской диаспоры», – супруга боярина Антона Афанасьевича Астафьева.
«Ох ты ж!»
Астафьев был политическим эмигрантом, и не абы как, а по полной программе. Он стоял во главе монархического путча двадцать третьего года, затем был судим – уже «когда смолкла стрельба» – и заочно приговорен к повешенью. Про его жену Лиза ничего вспомнить не смогла, но, вполне возможно, ничего о ней и не знала. Судя по возрасту, Елена Семеновна вышла замуж за боярина достаточно давно, чтобы после подавления путча удариться в бега вместе с ним.
«Любопытный персонаж!»
– А что же боярин? – спросила она вслух.
– Прихворнул, – вежливо улыбнулась госпожа Астафьева.
– Господин полковник, – обратилась она к Рощину все с той же «доброй» улыбкой, блуждающей на полных, не успевших поблекнуть губах, – если позволите, я умыкну вашу даму на пару минут.
– У нас демократия, – холодно ответил Рощин, которому знакомство с Астафьевой было ни к чему. – Полагаю, Елизавета Аркадиевна вольна решить этот вопрос самостоятельно.
«Ну, сама так сама. Спасибо, что напомнил, – согласилась Лиза, которую приглашение Елены Семеновны не на шутку заинтриговало. – Но, с другой стороны, Астафьевы политические эмигранты, враги народа, можно сказать, а я себерский офицер!»
«Впрочем, уже нет, – напомнила она себе. – Отставной козы барабанщик, и мне с эмигрантами болтать не заказано! С кем хочу, с тем и говорю! Что хочу, то и ворочу!»
– Встретимся у бара, – улыбнулась она Рощину. – Не возражаете, полковник?
– Договорились, – кивнул он. – Буду вас ждать! Смотрите, не задерживайтесь!
– Так что у вас за дело ко мне? – обернулась Лиза к боярыне Астафьевой, как только Рощин оставил их наедине.
– Не у меня… – Астафьева взяла ее под руку и провела в боковую комнату, где по случаю не было ни одной живой души. Вернее, одна была: приятной наружности молодой мужчина в мундире английского адмирала.
«Серьезно?! – удивилась Лиза, никак не ожидавшая такого поворота. – Только не говорите мне, что это…»
– Позвольте представить вам, баронесса! – с некоторой иронией улыбнулась Астафьева, прерывая на полуслове суматошный бег Лизиных мыслей. – Адмирал виконт Дэвид Уинчестер.
– А вы, адмирал, оказывается, вполне себе гуд лукинг, – холодно констатировала Лиза, не отказав себе в удовольствии пройтись по фигуре адмирала недвусмысленным, оценивающим взглядом. – Никогда бы не подумала!
– Я, баронесса, – ничуть не смутившись, ответил англичанин, – напротив, слышал о вас много лестных слов от профессора Паганеля. Он говорил, что вы интересная женщина и, пожалуй, ввел меня в некоторое заблуждение. Это не совсем подходящее определение, в том смысле, что оно принижает ваши достоинства.
«Вот же шельма!»
– Спасибо за комплимент! – сказала она вслух. – Итак?
– Я предлагаю прекратить военные действия!
– В каком смысле? – высокомерно подняла бровь Лиза.
– Вы прекращаете вендетту, – объяснил адмирал. – Мой отец – граф Уинчестер, – оставляет вас в покое.
– Уверены, что он согласится? – поинтересовалась Лиза.
– Он уже согласился, – чуть улыбнулся англичанин. – В Тумбуте он вас недооценил, баронесса, но после того, как некая дама прострелила череп майору Седжвику, он задумался всерьез. К слову, это я убедил свидетелей, что опознать женщину не удалось. Начинать еще одну судебную тяжбу было бы в высшей степени легкомысленно. Однако лорду Диспенсеру я изложил факты так, как следует. Расставил акценты, так сказать, и он согласился.
– Что-то еще? – поинтересовалась Лиза, предположившая, что предложение о мире касается не только ее.
– Да, – подтвердил адмирал. – Мне не хотелось бы, чтобы себерская разведка начала разыгрывать меня и моего отца, как карты в вашей внутриполитической игре.
– Вам? – уточнила Лиза, пытавшаяся представить сложившуюся ситуацию во всей ее полноте.
– Мне и правительству Его Величества, – развеял последние сомнения виконт Уинчестер.
«Что ж, не самое плохое предложение».
– Хорошо, – согласилась она. – Я не буду участвовать в этом цирке и передам ваше пожелание своим знакомым и родственникам. Такой ответ вас устроит?
– Вполне, – поклонился англичанин.
– Что ж, – пожала плечами Лиза, – значит, война окончена.
* * *
В конце концов, прием закончился. Все когда-нибудь кончается, выдохлось и натужное веселье традиционного осеннего бала. Но еще раньше, сразу после встречи с адмиралом Уинчестером, Лиза окончательно потеряла интерес к танцам, выпивке и «непринужденному» общению с малознакомыми или вовсе незнакомыми людьми. Кивнула утвердительно, отвечая на вопросительный взгляд полковника, оперлась на его руку и позволила Рощину увести себя в отель. И вот любопытная деталь: стоило переступить порог снятого ими люкса, как между Лизой и Рощиным возникло то напряженное чувство неловкости, какое случается обычно, когда, оставшись наедине, мужчина и женщина не знают, что делать дальше. Не могут решить, как следует поступить, что сказать и как посмотреть, не представляя и того, что предпримет другая сторона, и предпримет ли что-нибудь вообще.
Лиза неловкости такого сорта терпеть не могла, что в той жизни, что в этой. А потому поспешила исчезнуть из поля зрения полковника Рощина, чтобы заодно и самой его не видеть. С глаз долой, как говорится, из сердца вон. Получилось это у нее, впрочем, не так, чтобы очень хорошо. Ее одолевали сомнения, и тоскливая маета сжимала сердце, и отчего-то хотелось плакать. Ну, или почти хотелось. И все оттого, что вопреки своей уже вполне сформировавшейся в этом мире блудливой натуре, она не могла решиться ни на то, чтобы переспать с Рощиным – чего ей на самом деле очень хотелось, – ни на то, чтобы безропотно исполнять принятые на себя моральные обязательства, и ноги перед полковником ни в коем случае не раздвигать.
Закрыв за собой дверь в спальню, Лиза сбросила туфли, освободилась от «змеиной кожи» платья и в одних чулках прошла в ванную комнату. Вообще-то здесь было довольно прохладно, но для Лизы в самый раз. К тому же она не имела в виду принимать холодный душ. В расстроенных чувствах предпочтительнее горячая ванна, в которой, если что, можно и вены себе вскрыть. Впрочем, самоубиваться она не собиралась. Ей нравилось жить, и смятение чувств в этом смысле являлось всего лишь еще одним – пусть и небесспорным – признаком качества Лизиной жизни. Хорошая жизнь, по ее мнению, должна быть разнообразной в своих проявлениях. Где-то так.
Лиза открыла кран, напуская горячую воду в просторную медную ванну, и присела на табурет, стоявший перед туалетным столиком с высоким зеркалом. Здесь, на столике, еще с утра, когда они с Рощиным вселились в номер, вместе с Лизиной косметикой и духами, остались пепельница, папиросы, коробок спичек и бутылка франкского коньяка. Горничная, убиравшая номер, заменила грязную пепельницу на чистую и унесла бокал, из которого Лиза пила коньяк. Но в остальном все оставила на своих местах.
«Папиросу, сударыня?» – хмуро взглянула Лиза в зеркало.
«Отчего бы и нет? – криво усмехнулась самой себе в ответ. – Ведь вы угостите даму спичкой?»
«Сочту за честь! – прищур истребителя, берущего чужую машину в прицел. – Глоток коньяка?»
«Не откажусь!»
Лиза сделала глоток коньяка прямо из бутылочного горлышка, пыхнула папиросой, посмотрела через зеркало на ванну, над которой поднимался пар, и стала стягивать чулки. Разговор с самой собой ей не понравился. Он отдавал безумием и вызывал неподдельное раздражение.
«Черт бы тебя побрал, Рощин!» – подумала она, сердясь то ли на полковника, то ли на саму себя.
– Черт бы тебя побрал! – сказала она вслух. Громко, с обидой и подступившим к горлу гневом.
В идеале сейчас должна была открыться дверь…
Дверь открывается, и, наплевав на все свои ужасные клятвы вкупе с ее, Лизы, детскими капризами, к ней в ванную входит Рощин…
Так должно было быть, но, к сожалению, она сама сделала все от нее зависящее, чтобы этого не случилось.
– Твою ж мать! – Лиза встала с табурета, сделала еще несколько быстрых и сильных глотков коньяка, отставила бутылку и шагнула к двери.
Решение было принято, и, не сомневаясь больше в том, что собирается предпринять, капитан Браге пошла в атаку. Шаг, и еще один. Она была уже на расстоянии вытянутой руки от дверной ручки, когда та повернулась сама собой. Дверь плавно открылась внутрь, – слава богу, не вмазав Лизе по зубам и носу, – и на пороге возник полковник Рощин.
– Мне показалось, вы меня звали…
Элегантный ход. Отличная прелюдия к началу куртуазных игр в «даму и кавалера». «Ах, сударь!» «Ну, что вы, сударь!» «Как можно, сударь?!» Но Лизе было сейчас не до глупостей. Она посмотрела на мужчину. Он все еще был во фрачных брюках с атласными лампасами, но со спущенными подтяжками, в белой майке и босиком.
– Вам не показалось, – сказала Лиза, одновременно ощущая облегчение от того, что ей не придется звать Рощина на самом деле, и жаркую волну желания, стремительно поднимающуюся из нижней части живота.
– Входите же! – поторопила она замешкавшегося на мгновение полковника.
– Да не стойте же как истукан! – бросила в раздражении, видя, что Рощин, ошалевший от такой резкой перемены в ее настроении, не знает, на что решиться. – Входите и делайте что-нибудь, а то я сама начну что-нибудь делать с вами!
Сказано сильно, и Рощин не мог не знать, что это не пустые угрозы. Сам был свидетелем тому, что Лиза способна на многое. Об остальном не трудно было догадаться. Впрочем, Рощин и сам, наверное, не случайно заявился к ней в ванную комнату на ночь глядя.
«Я его звала? Ну, можно сказать и так!» – признала Лиза, но это была мимолетная и совершенно неважная мысль, потому что Рощин внял голосу разума или зову природы – нужное подчеркнуть! – и шагнул к ней.
Он приблизился. Взял в ладони ее лицо. Медленно, нежно, но одновременно решительно и, пожалуй, даже властно, заставив Лизу разом забыть и о своем норове, и о привычке командовать. Взял, чуть запрокинул ее голову назад и, склонившись к лицу, поцеловал в губы. От прикосновения его губ Лизу словно жаром обдало. И теперь уже она не знала, как поступить, что делать, чем ответить на поцелуй. Но, как тут же выяснилось, ничего ей делать было уже не надо. Рощин от нее этого и не ожидал. Он все сделал сам и, начав действовать, уже ни на мгновение не останавливался, а тем более не упускал инициативу. Лизе оставалось лишь подчиняться, и это оказалось упоительно хорошо. Впервые с того момента, как она стала капитаном фон дер Браге, Лиза почувствовала себя стопроцентной женщиной, вся сила которой заключена в ее слабости.
Поцелуй длился вечность, но, кажется, Лиза не стала бы возражать от «продолжения банкета». Однако Рощин решил иначе, и Лиза вдруг увидела свое отражение в зеркале туалетного столика. Расширенные зрачки широко распахнутых глаз, пылающее лицо, полураскрытый в хриплом выдохе рот. Полковник же теперь недвусмысленно находился позади нее и, нежно целуя в основание шеи, мягко, но властно подталкивал ее к туалетному столику. В конце концов, двигаться дальше стало некуда, и Лиза оперлась ладонями о столешницу. В следующее мгновение ладони Рощина оставили в покое ее грудь – о чем она успела даже мимолетно пожалеть – и переместились на бедра. Слова здесь были не надобны, мысли, впрочем, тоже. Следуя безупречному инстинкту зрелой женщины, Лиза закрыла глаза, чуть наклонилась вперед и расставила ноги на ширину плеч…
«О боже!» – вот и все, что Лиза успела произнести мысленно.
Вслух она, кажется, просто застонала. И все, собственно. Остальное словами не передать.
* * *
«Твою ж мать!»
Ну, что сказать? Лиза не выбирала слов даже тогда, когда произносила их вслух. Что уж говорить о внутренних монологах? Однако пусть бросит в Лизу камень тот, кто сам без греха, а у нее, к слову, имелась веская причина начать утро с матюжка. Вчера, поддавшись бабской слабости, она увлеклась и в результате проснулась сегодня в объятиях мужчины, которого еще несколько дней назад не предполагала пускать к себе в постель. По крайней мере, не сразу и уж точно не сейчас. И дело не в том, что Рощин ей не нравился или был объективно чем-нибудь нехорош! Напротив, он был безупречен и как друг, и как любовник. Последнее выяснилось как раз этой ночью. Однако, несмотря на все замечательные качества полковника Рощина, – а возможно, именно из-за них, – Лиза считала неправильным начинать новые серьезные отношения, когда еще и от предыдущих полностью не отошла. А никаких других отношений – кроме серьезных, – у нее с Рощиным быть не могло по определению. Только серьезные, что с ее, что с его стороны. Любовь, моногамия, равное партнерство. Где-то так.
– О чем задумалась?
«Ну, слава богу! Хоть на “ты” перешли!»
– Думаю о том, что мне теперь со всем этим делать, – призналась Лиза, не убирая, впрочем, головы с груди Рощина.
– И до чего додумалась?
– Думаю, прятаться не стоит, – Лиза перекатилась на Рощина и, приподняв голову, посмотрела ему в глаза. – Не дети.
– Согласен, – улыбнулся Рощин. – Но и выставлять напоказ не стоит.
– Разумно! – согласилась Лиза. – Еще я думаю, для нас обоих лучше, если ты будешь приходить в каюту ко мне, а не наоборот. И не каждый день.
– Да, пожалуй, – не стал спорить Вадим, – хотя у меня остаются сомнения относительно того, что не каждый день. И, разумеется, я готов соблюдать субординацию, мэм. Обращаться к тебе буду на «вы», хотя и по имени или по званию.
– То есть как Иан или Бейли, – Лиза не собиралась дискутировать сейчас вопрос о частоте их встреч и эту часть реплики Рощина просто проигнорировала.
– Как Иан и Бейли, – подтвердил Вадим.
– Думаю, мы можем задержаться в Амстердаме на день или два… Тебе не тяжело?
– Мне приятно! – Рощин был искренен, Лиза это знала доподлинно, но она никуда не спешила. День только начинался, а лежать на Рощине было и само по себе удовольствие.
– На бриге мы оба пока не нужны…
– Ты командир, тебе и решать. А кстати, куда это водила тебя боярыня Астафьева? Или это секрет?
– Да нет! – Лиза вдруг поняла, что явно переоценила свою силу воли, долго пролежать на Рощине не удастся.
– Это не секрет…
Говорить стало трудно, потому что желание нарастало буквально в геометрической прогрессии. Было очевидно, она сможет продержаться еще мгновение или два, а потом ей попросту снесет крышу.
– Адмирал Уинчестер предложил заключить если не мир, то хотя бы перемирие.
– Я наводил справки, – голос Рощина звучал напряженно, похоже, и его от физической близости с Лизой проняло до костей, – у адмирала репутация отличного тактика, а значит, он умеет считать шансы. Так что я не удивлен. Впрочем, и особого оптимизма не испытываю, однако…
– Предлагаешь послать на хрен эту рыбалку? – голос у Лизы окончательно охрип, и это, по-видимому, произвело на Рощина неизгладимое впечатление.
– Так точно, мэм! – коротко бросил он, и в следующее мгновение Лиза оказалась уже под ним…
* * *
На «Звезду Севера» Лиза позвонила сама. Правда, случилось это не сразу, а лишь тогда, когда удалось покинуть постель. То Рощин не отпускал ее, то она не отпускала Рощина. Ну, а поскольку оба были все еще относительно молоды и находились в прекрасной физической форме, брачные игры двух полковников – ведь каперанг тоже полковник – затянулись едва ли не до полудня. Тем не менее все когда-нибудь заканчивается, истощились и силы героев-любовников.
– Для завтрака слишком поздно, – констатировала Лиза, направляясь в ванную комнату, – а для обеда рано. Но есть я хочу зверски.
– Заказать ланч в номер? – спросил Рощин, тоже покидая постель.
– Да, – согласилась Лиза уже в дверях ванной. – Заказывай на свое усмотрение, но не забудь про мясо и жирный сыр. И кофе, – добавила она, закрывая за собой дверь, – много крепкого черного кофе!
Потом она долго и с удовольствием принимала душ. Горячий, холодный и снова горячий, пока не привела себя в норму. Голова ясная, в душе праздник, кровь уже не кипит, но и не стынет. Ощущение бодрости и приподнятое настроение портила только ноющая боль в левой руке.
«С этим надо что-то делать, и как можно скорее», – отметила Лиза, одеваясь к ланчу.
«Скромненько, недешево и со вкусом! – похвалила она себя, посмотревшись в зеркало. – И да! Нужно на что-то решаться!»
Последнее относилось к ее медицинской карте, которую вел покойный доктор Тюрдеев. Изучение записей, оставленных Леонтием, никаких чудных открытий Лизе не принесло. Все это она и сама давно уже знала или хотя бы предполагала. Тем не менее, на всякий случай, Лиза все-таки проконсультировалась – анонимно, разумеется – с несколькими специалистами в Роттердаме, тем более что Тюрдеев писал по-немецки. Но и независимые эксперты ничего нового Лизе не сообщили. Все те же прописные истины, что и в Себерии, только другими словами и на другом языке. Единственной полезной вещью в папке «истории болезни капитана Лизы Браге» оказались рецепты зелий, которые готовил для нее корабельный лекарь и несостоявшийся любовник. Как минимум опытным путем было доказано, что тюрдеевские снадобья действуют, и действуют, надо сказать, весьма эффективно. Однако и тут имелась загвоздка в изысканном стиле Леонтия Тюрдеева. Оказалось, что сукин сын делал росписи лекарств мало что на латыни, так еще использовал для обозначения ингредиентов своих зелий средневековые итальянские обозначения растений и минералов, так что ни один современный фармацевт расшифровать эту ахинею не мог. Впрочем, один историк в университете Роттердама порекомендовал Лизе нескольких знатоков вопроса, живущих в разных городах Европы. Теперь оставалось лишь выбрать одного из них.
«Ладно, – решила Лиза, выходя к ланчу, – раз уж мы остаемся в Амстердаме, обзвоню сегодня всех по очереди. Кто-нибудь же возьмется! Не может быть, чтобы Тюрдеев был один такой!»
Занятая своими мыслями, Лиза не сразу обратила внимание на стол, сервированный для позднего завтрака. Ну, что сказать? Рощин не оплошал. Стол в буквальном смысле ломился от еды.
– Мне столько не съесть! – покачала головой Лиза, но тем не менее колпаки с блюд, выстроившихся на приставном столике, подняла один за другим, изучая меню на вид и на запах. – Если на вкус все это не хуже, чем на вид…
– А вот мне тут рассказывали, что ты в Африке древесных червей ела, – усмехнулся Рощин, довольный произведенным эффектом.
– Между прочим, практически деликатес, – пожала плечами Лиза. – Если бы у меня еще были соль и перец… А это что такое? – кивнула она на конверт, примостившийся с краю стола.
– Это тебе посыльный принес от портье.
– От портье? И что там?
– Вот уж не знаю! – развел руками Рощин. – Чужие письма, знаешь ли, не читаю. Не приучен!
– Да ладно тебе! – отмахнулась Лиза и взяла письмо.
Однако, как тут же выяснилось, это была всего лишь записка, в которой портье уведомлял госпожу баронессу, что в утренние часы ей трижды звонил полковник Штоберль, который в свою третью попытку настоятельно просил госпожу фон дер Браге срочно ему перезвонить!
– Этот тот Штоберль, который?.. – начал было Рощин.
– Вадим, не обижайся, – остановила его Лиза, – но есть наши с тобой личные отношения и есть деловые связи. И чтобы долго не объяснять. Это не мои секреты. Вернее, не только мои. Понимаешь?
– Принял, понял, – почти спокойно ответил Рощин.
– Нет, – покачала головой Лиза, – не понял. Со мной непросто, Вадим. Я это понимаю. И не только потому, что я сумасшедшая стерва, но и потому, что я точно такой же командир, как и ты. Поэтому, если не надумаешь послать меня на три буквы, во всех подобных ситуациях пытайся представить, что бы стал делать на моем месте ты.
– Хорошо, – кивнул Рощин, – согласен. Пристыдила! Сразу телефонируешь Штоберлю или после ланча?
– После ланча, – решила Лиза и взялась за еду.
Ей нужно было восполнить потраченную этой ночью энергию. Любовь и так-то сжигает огромное количество калорий, а такие приступы страсти, какие случились у них с Рощиным, истощают организм не хуже двадцатикилометрового марш-броска через горы или джунгли. К счастью, все, что Лизе теперь требовалось, – все эти белки, жиры и углеводы, не говоря уже об органических кислотах, витаминах и микроэлементах, – содержалось в ветчине и сыре, овощах и яйцах, рыбе и фруктах, и во всем прочем, что она не без удовольствия перемолола под неспешный разговор ни о чем.
Покончив с едой, под которую Лиза выпила два бокала красного вина, она закурила и, прихватив чашку с кофе, подсела к телефону. Имея в виду, что вызов шел через неизвестное число коммутаторов, дозвонилась Лиза до Штоберля достаточно быстро. Не прошло и четверти часа, как полковник приветствовал ее через шорохи помех. Слышимость была так себе, но достаточная, чтобы не орать в трубку.
– Лиза, – перешёл Штоберль к делу, – когда вы предполагаете отчалить?
– Числа десятого, я думаю.
– Отлично! Тогда следующий вопрос. Я слышал, вы идете к Лемурии, это правда?
– Это не секрет, – не вдаваясь в подробности, ответила Лиза.
Зато, как выяснилось, подробности интересовали Штоберля.
– Где вы собираетесь пройти границу?
– Вообще-то это коммерческая тайна, – парировала Лиза.
– Бросьте! – возразил Штоберль. – Вы же знаете, что я не стану мелочиться.
И это была святая правда. Этот человек не стал бы мелочиться.
– Мы пойдем через Охотничью падь, – раскрыла Лиза планы экспедиции. – Это на северном побережье.
«Вот так вот, полковник, – усмехнулась мысленно Лиза, – мой адрес не дом и не улица, мой адрес… Лемурия, северное побережье, Охотничья падь».
Лемурию открыл в 1547 году португальский мореплаватель Диаш да Коррея. Он назвал эту землю Жав-Ла-Гранд, но успел исследовать только узкую полоску северного побережья. Открытие многим показалось весьма многообещающим, и в следующие полста лет к Лемурии устремились многочисленные – разумеется, в масштабах той эпохи – португальские, испанские и нидерландские экспедиции. В семнадцатом веке к ним присоединились франки, англичане и себерцы, но результаты этих экспедиций – и, разумеется, войн, – так же как и попытки колонизации новых земель не оправдали ни ожиданий, ни риска, ни затраченных средств. Иберийским готам удалось создать две небольшие жизнеспособные колонии – этакие города-государства – на восточном и южном побережье Лемурии. Себерцы заселили полуостров Ладный на северо-востоке, основав город Николин Затон, ставший важным перевалочным пунктом в торговле с синцами, ниппонцами и Калифорнией. В свою очередь, португальцы освоили свою Жав-Ла-Гранд – узкую полосу суши, до сорока километров в глубину, тянущуюся на двести десять километров с запада на восток по северному побережью материка, да еще у англичан имелась военная база Форт Кларк на юго-востоке Лемурии. Остальные территории оставались или ничейными – то есть нейтральными, если использовать современные политические термины, – или формально принадлежали той или иной морской державе, поскольку до середины девятнадцатого века добраться до Лемурии можно было только по воде.
Проблема Лемурии, однако, состояла в том, что в той или иной мере доступной для людей являлась лишь треть ее территории. При этом большая часть этих земель для колонизации была совершенно непригодна. Галечники, песчаные дюны, моховые и лишайниковые пустоши и, разумеется, скалы. Но дело не только в ландшафтах и природных условиях. В тех краях попросту трудно или даже невозможно жить. Землетрясения, торнадо, резкие перепады дневных и ночных температур и внезапные скачки атмосферного давления являлись в этом смысле наименьшим злом. В Лемурии случались вещи и похуже. Чего стоили одни лишь огненные дожди на плато Джаханнам или ледяные смерчи долины Стикса!
Таковы были относительно неплохо изученные земли. Однако две трети территории материка вообще оставались до сих пор неисследованными. Настоящая Терра инкогнита, одно сплошное белое пятно. Туда, в глубину Лемурии – посуху ли, по воздуху – удавалось проникнуть лишь немногим. Что уж говорить о тех, кому посчастливилось вернуться! Впрочем, иногда они все-таки возвращались. Случалось также, что не с пустыми руками. Рассказы о странных местах, где побывали эти люди, будили воображение и возбуждали зависть, но так же заставляли думать о том, что у вернувшихся с «той стороны» попросту не все дома. Однако если романтика неизведанных земель привлекала в основном незрелое юношество, то золотые самородки, драгоценные камни и меха неизвестных животных как магнитом тянули в Лемурию не только искателей приключений, но, прежде всего, искателей сокровищ.
– Мы пойдем через Охотничью падь, – ответила Лиза на вопрос Штоберля. – Это на северном побережье.
– Ну, на северном так на северном, – откликнулся полковник. – Но если у вас и у Райта нет какого-нибудь особого повода идти именно через Охотничью падь, я бы рекомендовал другой маршрут.
– И смогли бы его обосновать? – поинтересовалась заинтригованная Лиза.
– Непременно!
– Что хотите взамен?
– Как всегда, долю в доходах и вашу дружбу.
– Сколько?
– Двадцать процентов.
– Где?
– Стоянка Лимана.
– Стоянка Лимана? – переспросила удивленная этим заявлением Лиза. – Вы сошли с ума?
Стоянка Лимана давным-давно считалась тупиком. Гиблое место, кладбище надежд – в прямом и переносном смысле, – а не дверь в страну чудес, как думали многие, когда в 1871 году экспедиция Джозефа Лимана притащила из внутренних районов Лемурии три килограмма изумрудов, самый маленький из которых весил четыре с половиной карата. И если бы только изумруды! Бивень животного, которое не являлось ни слоном, ни мамонтом, шкура и череп саблезубой кошки неизвестной палеонтологам трибы и несколько золотых самородков весом от ста десяти до двухсот пятидесяти граммов. Эти сокровища стали сенсацией и породили волну энтузиазма, закончившуюся в девятисотых годах двадцатого века полным разочарованием. Все попытки проникнуть вглубь материка через Стоянку Лимана закончились неудачей и множеством смертей. Так что следующие четверть века об этом месте никто даже не вспоминал.
И вот теперь о нем вспомнил Штоберль.
– Я не сошел с ума, – сказал он. – Я нашел дневник Лимана, и это, Лиза, меняет всё.
– Что ж, – обдумав слова Штоберля, ответила Лиза, – я поговорю с Райтом сегодня же и дам вам знать о принятом решении.
«Стоянка Лимана? Вот уж никогда бы не подумала! Но чем черт не шутит, когда бог спит?»
