Глава 17
Я слишком долго пробыла здесь. Чем дольше я остаюсь, тем выше вероятность того, что кто-нибудь меня увидит.
Но я должна. Возможно, это мой единственный шанс.
Марк закрепляет автолюльку на заднем сиденье, и Анна садится в машину рядом с Эллой. Захлопнув дверцу, Марк опускает ладони на крышу автомобиля и погружается в раздумья. Его лицо скрыто от Анны, но я вижу его тревогу. Он беспокоится за Анну? Или за ребенка? Или, может, он волнуется вообще по какому-то другому поводу?
Он идет к дому. На соседнем крыльце все еще возится Роберт, притворяется, что переставляет горшки с цветами. Я чувствую, как во мне нарастает паника, хотя он и не может прикоснуться ко мне, даже увидеть меня не может. Марк и Роберт тихо говорят у забора, и я не знаю, долетают ли до Анны те обрывки их разговора, которые слышу я: «…еще скорбит… очень сложно… послеродовая депрессия…»
Я жду.
Они уезжают. Роберт оставляет в покое горшки и возвращается в дом.
Ну что ж, пора.
Мгновение спустя я проникаю в дом и оказываюсь в коридоре. На меня обрушиваются воспоминания – я даже не предполагала, что почувствую что-то подобное, вернувшись сюда.
Как я красила тут плинтусы и округлившийся живот мешал мне наклоняться. Как мы укладывали на ступенях пуховые одеяла, чтобы Анна могла скатиться вниз, как с горки, совсем еще кроха, и ты подбадривал ее, а я зажимала глаза ладонями.
Как мы играли в счастливую семью. Как мы скрывали то, что чувствовали на самом деле.
Как быстро меняется жизнь. Как легко уходит из нее счастье.
Выпивка. Крики. Скандалы.
От Анны я все это скрывала. По крайней мере, это я могла для нее сделать.
Я встряхиваюсь. Время для сентиментальности давно прошло, не стоит думать о прошлом.
Быстро и бесшумно я прохожу по дому, касание мое – легче пера. Я не оставляю следов, не оставляю отпечатков пальцев. Ничего. Я хочу посмотреть, какие бумаги отложила Анна. Мой ежедневник. Фотографии, по которым можно разгадать стоящую за ними историю, только если знать, чем все завершится. Я ищу ключ, по которому все смогут понять, почему мне пришлось умереть.
Но ничего не нахожу.
В кабинете я тщательно обыскиваю ящики, не обращая внимания на ностальгию, охватывающую меня все сильнее с каждой безделушкой, каждой записной книжкой, которую беру в руки. Говорят, в могилу ты ничего с собой не заберешь. Помню, Анна когда-то готовила в школе доклад по истории Древнего Египта, посвященный «погребальным предметам», призванным облегчить переход умершего в посмертие. Она тогда неделями рисовала свою собственную пирамиду с саркофагом и личными драгоценностями, которые взяла бы в мир иной. Ее плеер с полным музыкальным набором. Чипсы – шесть упаковок. Твой и мой портреты, которые она сама бы нарисовала. Любимый шарф, чтобы не замерзнуть. Я улыбаюсь, вспоминая ее проект, и думаю – а что я взяла бы с собой, если бы у меня была такая возможность? Что облегчило бы мое посмертие?
Ключа тут нет. Ни в сумках под вешалкой, ни в ящиках комода в коридоре, где скапливается всякий хлам.
Что же Анна с ним сделала?
