Мюррей

Лучи зимнего солнца били в щель между шторами, пока Мюррей одевался, заправлял одеяло под подушки и разглаживал складки на покрывале, а потом раскладывал декоративные подушки в спальне так, как нравится Саре. Распахнув шторы, он заметил грузные серые тучи, наползавшие с севера, и надел поверх рубашки свитер с вырезом.

Когда посудомойка отключилась, пылесос прошелся по всему дому, а первая партия белья уже сохла на веревке, Маккензи уселся за кухонный столик выпить чаю с шоколадным печеньем. На часах была половина десятого. Время тянулось медленно. Он вспомнил те дни, когда утро сулило радость и полнилось приятными предчувствиями.

Мюррей побарабанил пальцами по столу. Нужно проведать Сару. Провести с ней утро. Может, он уговорит ее сходить в кафе или прогуляться по саду. А на работу поедет уже из больницы.

Джо Доукинз, медсестра, присматривавшая за Сарой и работавшая в Хайфилде уже десять лет, не пропустила его дальше коридора.

– Мне очень жаль, дорогой мой. У нее плохой день.

«Плохой день» означал, что Сара не хочет его видеть. Обычно в такой ситуации Маккензи сразу отправлялся домой, смирившись с тем фактом, что у всех бывают моменты в жизни, когда хочется побыть наедине с собой. Но сегодня он решил настоять. Мюррей скучал по Саре. И хотел обсудить с ней дело Джонсонов.

– Может, попробуете еще раз? Скажите, что я не задержу ее.

– Я посмотрю, что можно сделать.

Оставив его в приемной, Джо удалилась. Когда-то приемная была холлом особняка, но ее неудачно перестроили еще в те времена, когда списка архитектурных памятников, требующих защиты, не существовало. Массивные пожаростойкие двери, все с кодовыми замками, вели в палаты и кабинеты врачей, стены и потолок уродовали поклеенные на ДСП обои.

Когда Джо вернулась, выражение ее лица не предвещало, что что-либо изменилось.

– Она сказала почему?

Пограничное расстройство личности. Вот почему.

– Ну… нет. – Джо колебалась.

– Сказала, верно? Ну же, Джо, вы знаете, что я могу принять ваш ответ.

Медсестра смерила его взглядом.

– Ладно. Она сказала, что вам следует… – Женщина подняла руки и нарисовала в воздухе кавычки, дистанцируясь от слов своей пациентки. – Следует «трахаться с другими бабами, а не тратить свою жизнь на любовь к психичке».

Маккензи вспыхнул. Требования его жены уйти от нее (и последующие попытки самоубийства из-за такой перспективы) были не редкостью в их браке, но от этого было не менее неловко слышать подобное от постороннего человека.

– Вы не могли бы передать ей… – Мюррей поднял руки, имитируя жест Джо. – Что «любовь к психичке» – это то, что наполняет мою жизнь смыслом.

Маккензи сидел в машине на парковке Хайфилда, запрокинув голову на подголовник. Не стоило устраивать Саре сюрприз. Она и в лучшие свои дни была непредсказуема, а сейчас, да еще утром, ее точно тормошить не стоило. Он зайдет к ней на обратном пути с работы.

Но что делать теперь?

У него оставалось два часа до начала смены, и он не испытывал ни малейшего желания возвращаться в пустой дом и слушать, как часы отмеряют минуты. Холодильник полон, в саду убрано, дом чист. Мюррей задумался о том, какие у него есть варианты.

– Да, – произнес он вслух, как с ним часто случалось. – Почему бы и нет?

Это было его свободное время, в конце концов. Он мог располагать им, как вздумается.

Выехав из города, Маккензи направился в сторону Даунса, вжимая педаль газа в пол и наслаждаясь скоростью, которой никогда не ощутишь в автобусе. Перед полицейским участком не хватало парковочных мест, а потому добираться до работы общественным транспортом было удобнее, но Мюррей любил ездить на автомобиле. Включив радио, он начал подпевать, хотя и знал только половину слов песни. Долгожданный дождь так и не пошел, но тучи нависли низко над холмами, а на море, открывшемся взгляду, пенились грозные волны.

В этом месте парковка оказалась полупустой, всего с полдесятка машин. Взяв восемьдесят пенсов из горстки мелочи, валявшейся в пепельнице, которую Маккензи использовал сугубо в этих целях, он оплатил простой. На огромном рекламном щите рядом с автоматом для оплаты парковки виднелся номер «Самаритян», а когда Мюррей направился по тропинке вдоль берега, он миновал ряд других табличек:

Может ли такая табличка что-то изменить? Может ли человек, твердо принявший решение о самоубийстве, остановиться и прочесть обращенное к нему сообщение?

На самом деле на каждого человека, прыгнувшего в море со скал Бичи-Хед, приходился десяток тех, кто остановился. Не решился, передумал, наткнулся на одного из добровольцев, патрулировавших на мысе, и неохотно согласился выпить чашку чая вместо того, чтобы реализовать свой план.

Но ведь на этом все не заканчивалось. Вмешательство добровольцев ставило в этом деле не точку, а запятую. Чай, разговоры, своевременная пауза могли и не повлиять на то, что случится на следующий день. Или через день.

Маккензи подумал о священнике, обнаружившем Кэролайн Джонсон на краю скалы с рюкзаком, набитым камнями. Что почувствовал бедняга, когда узнал, что женщина, которую он отговорил от самоубийства, вернулась на то же место и все равно прыгнула?

Была ли она с кем-то в тот день? Был ли священник настолько озабочен спасением жизни Кэролайн, что не заметил кого-то, спрятавшегося в тени?

Столкнул ли кто-то мать Анны со скалы? Может быть, не физически… мог ли кто-то подтолкнуть Кэролайн к самоубийству?

Мыс нависал над Мюрреем, и каждый поворот тропинки приводил его все выше. По местной легенде, зловещие энергетические лей-линии пересекались на Бичи-Хед, подталкивая к смерти людей, восприимчивых к подобным явлениям. Маккензи не верил в магию и мистику, но атмосферу этого места трудно было игнорировать. Поросшие травой холмы резко обрывались, открывая взгляду белоснежные скалы, этот контраст зелени и белизны несколько смягчался туманом, клубившимся у маяка внизу. Сквозь туман проглядывало свинцово-серое море. У Мюррея закружилась голова, хотя он и стоял в двенадцати футах от обрыва. Он отошел еще дальше.

Кэролайн пришла сюда, намереваясь покончить с собой. Это было ясно из показаний священника. Но намек в анонимной открытке был недвусмысленным: ее самоубийство – вовсе не то, чем кажется.

Маккензи представил себе, как Кэролайн Джонсон стояла на этом самом месте. Хотела ли она умереть? Или была готова умереть? Различие было хоть и небольшим, но важным. Быть может, она готова была умереть, чтобы спасти кого-то другого? Свою дочь? Может быть, сама Анна была ключом ко всему этому? Что, если Кэролайн Джонсон покончила с собой из-за того, что кто-то угрожал навредить ее дочери, если она останется жива?

Бичи-Хед не прояснил его мысли, напротив, запутал его.

В центре протоптанной дорожки высился каменный постамент с плитой. Мюррей прочел надпись, молча шевеля губами:

Под псалмом – напоминание: «Господь всегда сильнее всех наших бед».

Маккензи почувствовал, что растроган. Отвернувшись от пьедестала, он в последний раз взглянул на обрыв и пошел обратно на парковку, злясь, что позволил себе поддаться сентиментальным настроениям. «Ты пришел сюда ради расследования, – говорил он себе, – нечего тут раскисать!» Пришел посмотреть, где погибли родители Анны Джонсон. Запечатлеть место их гибели в памяти. Мюррей думал, что обрыв мог измениться с тех пор, как он в последний раз был здесь.

Но ничего не изменилось.

Сару нашел один из добровольцев в патруле. Она сидела на краю скалы, свесив ноги. Священнице, пришедшей ей на помощь, она сказала, что не испытывала желания покончить с собой, просто не хотела больше жить в этом мире. И это не одно и то же, как она настаивала. Маккензи понимал это. Он ни за что бы не стал менять свою жену, но очень жалел, что не может изменить мир ради нее.

Когда Мюррею позвонили, он отпросился с работы и поехал в паб на Бичи-Хед, где Сара сидела с женщиной, чья англиканская колоратка едва выглядывала из-под воротника плаща. Хозяином паба был тихий и задумчивый мужчина, научившийся различать, когда его клиент решил «выпить на посошок», а когда «принять для храбрости», и, если речь шла о втором варианте, он неизменно звонил в полицию, чтобы предотвратить наихудшее. Он тактично отошел на другой конец паба, чтобы дать Саре поплакать у Мюррея на плече.

Мыс Бичи-Хед не изменился. И никогда не изменится. Он навсегда останется чарующим, пугающим и полным страдания местом. Возвышающим душу и уничтожающим ее.

Маккензи припарковал машину на улице за полицейским участком, взглянул на часы и достал пропуск. Двое полицейских из подразделения быстрого реагирования промчались по коридору, благодарно кивнули Мюррею, придержавшему им дверь, и запрыгнули в машину, припаркованную на заднем дворе. Уже через пару секунд они миновали ворота, и колеса взвыли от резкого разворота. Маккензи, улыбаясь, постоял в дверном проеме, пока завывания мигалок не стихли вдали. Ничто не сравнится с выбросом адреналина во время полицейской погони.

Департамент уголовного розыска находился в самом конце длинного коридора. В те дни, когда Мюррей работал здесь, сотрудники сидели в отдельных небольших кабинетах и вдоль коридора тянулись ведущие туда двери – по пять-шесть с каждой стороны. Но после его выхода на пенсию здание перестроили, большинство внутренних стен снесли, и теперь сотрудники каждого отдела работали в помещениях с открытой планировкой. Маккензи знал, что эти рабочие места не закреплены за полисменами, и был рад, что концепция «свободных столов» не успела укорениться в полиции, пока он еще был сотрудником этого департамента: как можно собрать воедино кусочки головоломки, если тебе всякий раз приходится переносить фрагменты мозаики со стола на стол?

Детектив-сержант Джеймс Кеннеди с искренним теплом поприветствовал Мюррея, энергично пожав тому руку.

– Ну, ты как, чертяка старый? Все еще за стойкой дежурного штаны просиживаешь? Участок в районе Лоуэр-Мидс, верно?

– Именно.

– Да уж, не хотел бы я оказаться на твоем месте. – Джеймс пожал плечами. – Вот выйду на пенсию – и ноги моей здесь не будет. Ни за какие коврижки больше в полиции работать не стану. Дежурить на Рождество, когда мог бы дома сидеть и смотреть, как малышня подарки разворачивает, – нет уж, увольте.

Джеймсу Кеннеди было лет тридцать пять. Он начал свою работу в департаменте за два месяца до выхода Мюррея на пенсию, а теперь уже руководил целым подразделением и, без сомнения, был одним из самых опытных детективов в отделе. Может, он и считал, что после выхода на пенсию – до которого еще оставалось много лет – ни за что не наденет полицейскую форму, но посмотрим, что он скажет, когда это время настанет, подумал Мюррей. После тридцати лет службы в твоей душе оставалась прореха, которую едва ли можно было заполнить чем-то другим.

Только сейчас Джеймс заметил, что Маккензи в штатском.

– Решил прийти поработать, хотя ты не при исполнении? Да уж, в рвении тебе не откажешь.

– Да я так, мимо проходил. Дай, думаю, заскочу, посмотрю, как тут у вас дела.

В комнате повисло неловкое молчание – обоим стало довольно очевидно, насколько жизнь Мюррея пуста, – но затем Джеймс встряхнулся:

– Что ж, я рад, что ты заглянул на огонек. Сейчас чаем тебя угощу.

Пока сержант возился в углу кабинета, где на импровизированной кухоньке красовался небольшой холодильник, электрочайник и поднос с чашками, Мюррей разглядывал доску с объявлениями по текущим делам.

– Оуэн Хили все еще в розыске? Джеймс поставил на стол две чашки с плавающими в них пакетиками чая. Выловив свой пакетик, Маккензи выбросил его в урну возле стола.

– В детстве он вечно шлялся с Мэтьюсами – они жили в частном доме под Вуд-Грином. Парни до сих пор не разлей вода.

– Ну, вообще-то… – смутился сержант. – Ха! Да, точно. Надо проверить этот дом, верно. Хорошо, что ты сказал. – Джеймс с преувеличенной радостью хлопнул Мюррея по плечу, и тот пожалел, что вообще открыл рот.

Может, он и вышел на пенсию, но все еще работал на полицию. Все еще многое слышал, многое знал. И он не нуждался в таком деланом одобрении. А люди всегда пытались вести себя с ним именно так. Не только потому, что он был уже стар, а из-за…

– Как Сара?

Вот. Вот оно. Участливое выражение лица. А в глазах – «слава богу, что это случилось с тобой, а не со мной». Жена Джеймса сейчас была дома, присматривала за двумя детьми. Она не лежала в психиатрической больнице вот уже в сотый раз. И Джеймсу не придется мчаться домой с работы из-за того, что его жена сунула голову в духовку. Впрочем, опомнился Мюррей, кто знает, что происходит за закрытой дверью у каждого.

– Нормально. Скоро домой должна вернуться.

Маккензи понятия не имел, правда ли это. Он уже давно перестал задаваться вопросом, сколько продлится очередной кризис, и рассматривал частые пребывания Сары в Хайфилде – добровольные или нет – как возможность самому собраться с силами, чтобы принять ее дома. Как передышку.

– Собственно, я зашел, чтобы кое-что уточнить у тебя по работе.

– Что угодно, дружище. – Джеймс вздохнул с облегчением, вернувшись к привычным темам разговора.

– Твоя команда расследовала два самоубийства на мысе Бичи-Хед в мае и декабре прошлого года. Дело Тома и Кэролайн Джонсон. Они были мужем и женой. Она покончила с собой в том же месте, что и он.

Джеймс задумчиво побарабанил пальцами по столешнице, пытаясь припомнить.

– Владельцы магазина «Машины Джонсонов», так?

– Точно. Помнишь это дело?

– Самоубийства были одинаковыми. В случае с женой мы имеем дело с, как это говорится, «самоубийцей-подражателем». Мы даже переживали, что подражателей будет больше, поскольку пресса широко освещала эти события, но, тьфу-тьфу, в этом отношении наступило затишье. Последний раз мы расследовали самоубийство несколько недель назад. После прыжка жертву ветром швырнуло на скалы.

Джеймс поморщился.

– Было в этом деле что-то необычное? – Мюррей предпочел не отвлекаться.

– В деле Джонсонов? Э-э… в каком смысле? Люди частенько сводят счеты с жизнью на мысе Бичи-Хед. Я помню отчеты судмедэкспертов – по-моему, там комар носа не подточит.

– Да, конечно, конечно. Я просто подумал… Знаешь, как иногда бывает с расследованиями? Возникает такое чувство, будто что-то не так – будто что-то важное у всех на виду, а ты не можешь заметить, что именно.

– Да, бывает. – Сержант вежливо кивал, но на его лице не было и следа понимания.

Новое поколение следователей не полагалось на интуицию. Они привыкли доверять фактам. Результатам экспертизы. И в этом не было их вины – суды тоже не доверяли предчувствию следователей. А вот Маккензи доверял. По его опыту, если что-то пахнет как рыба и на вкус как рыба, то это, скорее всего, рыба. Даже если внешне оно на рыбу и не похоже.

– А у тебя не возникло такого ощущения в отношении тех двух самоубийств?

– Н-нет, – сделал попытку задуматься Джеймс. – Такие себе обычные дела, дружище. И первое, и второе расследование мы закрыли за пару недель. – Он подался вперед и понизил голос, хотя в кабинете, кроме них, никого не было. – Не самое увлекательное дело в департаменте, скажу я тебе.

Мюррей вежливо улыбнулся. Наверное, пустяшное расследование самоубийства не вызывало особого азарта у команды перегруженных детективов, столы которых были завалены делами, связанными с изнасилованиями и грабежами. Но Маккензи относился к этому иначе. Его увлекали люди, а не сам состав преступления. Жертвы, свидетели, даже преступники – вот что вызывало в нем азарт. Разгадывание тайн жизней человеческих, вот что его увлекало – до сих пор. И сейчас как же он жалел, что не работал в команде Джеймса, когда та расследовала дело Джонсонов…

– Ладно, я, пожалуй, пойду, – поднялся Мюррей.

– Столько дел, так ведь, старина? – Сержант опять хлопнул его по плечу. – А ты почему заинтересовался этими самоубийствами-то?

В этот момент Маккензи должен был показать ему анонимную открытку, которую получила Анна Джонсон. Должен был официально передать расследование департаменту и вернуться к своей работе за стойкой в участке.

Мюррей посмотрел на список дел на доске, на груды папок на столах детективов. Окажется ли это расследование у Джеймса в приоритете? Расследование без четких улик, переданное ему копом на пенсии?

– Да так, просто, – не раздумывая ответил Маккензи. – Праздное любопытство. Я увидел их имена в отчете и вспомнил, что покупал у них машину пару лет назад.

– Ясно. Ладно. – Джеймс покосился на свой компьютер.

– Ну что ж, не буду тебя задерживать. Счастливого Рождества, – попрощался Маккензи. Анна Джонсон была уязвима, даже слишком. Прошло чуть больше года, а она потеряла обоих родителей и родила ребенка. Она чувствовала себя испуганной и растерянной. Так что если уж расследовать это дело, то заниматься им нужно тщательно, а не просмотреть и снова закрыть. – Был рад повидать тебя, дружище. Спасибо за службу!

Джеймс уселся за компьютер еще до того, как Мюррей вышел из кабинета. И, конечно, уже позабыл о деле Джонсонов.

Нет, Маккензи сам займется расследованием смерти Кэролайн Джонсон, не поднимая шумихи, и только если у него появятся какие-то конкретные доказательства, только тогда он обратится к детективу сержанту Кеннеди.

А до тех пор придется справляться самому.