Медведь пробудился перед рассветом. Был это молодой медведь: молодой, но бывалый – за свой недолгий век он успел повидать всякого. Левое ухо у него было оторвано – в схватке с другим медведем. На боку круглый, размером с баскетбольный мяч, красовался шрам – память от охотничьего капкана, куда зверь по дурости угодил зимой, но смог выбраться. В этом месте шерсть не росла, бок зиял проплешиной.

Из кустов скукожившейся на солнце малины медведя подняла тревога. Ноздри, чуткие к любой опасности, уловили запах дыма. Медведь заворчал, поднялся нехотя и, повертев еще раз для надежности носом, пошел от опасного запаха прочь.

Лес дышал предчувствием беды. В скрипе деревьев, в стрекоте редких насекомых, в криках птиц медведь слышал беспокойство. Лес источал сигналы, и зверь, будучи частью леса, впитывал их. Впрочем, установить источник опасности медведь пока не мог. Он слышал запах, нехороший запах огня и гари, но что это такое, что придет вслед за запахом, он не знал. Лесной пожар был в его жизни первый. Инстинкт гнал его прочь, инстинкт говорил, что нужно уносить ноги, пока цела шкура, и инстинкту вторил тревожно кричащий на все лады, снимавшийся с места лес. Деревья, будь их воля, ушли бы тоже, и медведь слышал, как они провожают его жалобными всхлипами, как касаются ветвями его мохнатой спины, готовясь встретить неизбежное.

Что за чудище идет за ними по пятам, медведь мог только догадываться. Вероятно, это большой и злой зверь, намного больше того старого шатуна, с которым он схватился прошлой весной, а тот шатун был огромный: когда встал на задние лапы, закрыл собой половину неба.

На память о той схватке осталось оторванное ухо. Молодость проиграла тогда и была вынуждена, скуля, ретироваться с поля битвы, оставив шатуна победно реветь и вскидывать лапы. Но с тех пор прошло время, и попадись тот шатун ему сейчас, исход схватки был бы другим. Может быть, и сейчас не надо бежать? Может быть, нужно остановиться, выпрямиться во весь свой рост и встретить преследователя грозным рыком?

Но тот же инстинкт подсказывал: то, что идет за ними, – это непростой зверь и одной силой и рычанием его не одолеть. Недаром уходят все. Уходят звери много опытнее и старше его – уходят те, кто в обычных условиях не уходит никогда. Идут волки стаей, ведомые матерым вожаком, – в хвосте волчьей колонны семенят молодые щенята: прижали уши, нахохлились, оставили игры. Идет древний столетний лось, враг волков: идет рядом, опустив голову, и трясет рогами весом под сто килограмм – в рогах давно живет другая жизнь, птицы вьют гнезда и проделывают пещеры насекомые. Много ли времени минуло с той поры, когда вот этими рогами он разбрасывал волков и давил копытами тех, кто не умирал сразу? И вот они идут бок о бок, вчерашние заклятые враги, звенья пищевой цепочки, и никому нет до другого дела. Значит, надвигается что-то действительно серьезное.

Тоскливым взглядом медведь провожал кусты малины – малинная пора уже вышла, но кое-где еще висели на кусте почерневшие, пожухлые, с гнильцой ягоды. Медведь любил такие – с гнильцой. За неимением самих ягод он готов бы был пожрать и сами кусты: жевать долго листья с терпким привкусом, чувствуя на языке мякоть и сок, обдирать желтыми клыками кору с веток. Медведь ворчал: вид удаляющейся малины не нравился ему – ему нравилась малина приближающаяся. Ему нравилось сгребать ягоды мохнатой лапой, а не улепетывать от них, оставляя неизвестному зверю. Любит ли малину зверь? Поест ли малинник, как это сделал бы он сам, или обойдет стороной?

Запах малинового куста еще не ускользнул дымком из его ноздрей, как к нему примешался другой – запах крови. Крови самого опасного животного из тех, что пока встречались медведю. Запах крови человека.

Человек когда-то убил его мать – странной штукой, изрыгающей пламя. Он не понял, в чем дело, но только мать – большая, сильная медведица – вдруг повалилась после далекого залпа, и глаза ее сделались глазами слабого медвежонка. Вторая вспышка покончила с ней, и тогда медведь понял, что дело неладно, что виновата эта штука в руках двуногого существа, и в страхе убежал в лес. Человек когда-то чуть не убил и его самого: стальным капканом вырвал кусок его мяса – рана болела и давала о себе знать вплоть до самой весны. Человек был мастак на разные хитрые штуки, которые забирали медведей насовсем или приносили им боль. Человек был зло, но он же был и интерес.

Медведь остановился и потянул носом. Человек не замечал зверя. Человек сидел на коленях, покачиваясь взад и вперед. Иногда он задирал голову, и из его глотки вылетали звуки – так булькает камень, если его кинуть в реку, и так лает новорожденный щенок. Медведь в недоумении наклонил голову: с таким человеческим поведением он еще не встречался. Все предыдущие встреченные им люди были активны: они палили из своих штуковин, расставляли железные силки, размахивали ножами – медведь однажды нашел оброненный человеком нож, и хотя о его предназначении он только догадывался, штука источала вокруг себя недоброе.

Медведь рыкнул и, раздраженный, на миг решил, что убьет человека. Протянет того когтистой лапой – у него были собственные ножи, и они работали не хуже человеческих. Зверь успел опробовать их в той схватке с шатуном и остался доволен. Коготь вытягивался далеко вперед и полосовал живое мясо точно картон. Коготь мог поднять рыбу из воды – медвежонком он видел, как такой фокус проделывала медведица-мать, но сам он еще не овладел им в полной мере. Коготь при правильном приложении сможет достать у человека сердце – как нелепо и смешно человек задергается тогда.

Но что-то остановило медведя. Увиденная им человеческая особь была ненормальной – от нее шел тяжелый дух болезни, возможно, какие-то паразиты или просто контакты разошлись в голове человека и заискрили. Человек булькал и лаял, сидя на коленях, и раскачивался вперед и назад.

Медведь видел, как похожее происходило иногда с его собратьями: нормальный взрослый зверь вдруг начинал метаться и крушить все подряд, а потом бежал в чащу. И если его находили потом или натыкались на него в лесу, он либо катался в траве, как маленький медвежонок, либо убегал от сородичей – глаза его были туманны, жизнь в них словно угасала.

Вспомнив все это, медведь решил не связываться. Еще чего доброго перетянешь болезнь на себя. Поводя носом, он попятился задом в кусты и скрылся, чтобы присоединиться к великому исходу зверей, идущих прочь от неведомого врага.

Так Андрюха Ганин, сам того не ведая, остался жив.