Как-то в семейном кругу, вспоминая прошлое, я спросил у жены:

– А помнишь, в Доме культуры?

Сидящий рядом десятилетний внук спросил:

– Дед, а что такое Дом культуры?

Мы переглянулись с женой и улыбнулись.

Разговор о Доме культуры напомнил мне давнюю, незабываемую встречу из жизни, в тогдашнем ещё Союзе Советских Социалистических Республик. Сочи. Благословенный край. Чёрное море. Я прибыл в санаторий и поселился в двухместном номере. Познакомился с соседом, очень колоритным мужиком. Высокий (еле помещался на убогой железной кровати), крепыш, чуть больше сорока лет, с залихватским чубом и очень добродушной улыбкой. Председатель колхоза. Подружились. Прошло несколько дней. Мы стояли за столиком на берегу моря, потягивали пиво, наслаждались природой, солнцем, перекатами волн и наблюдали за лежащими и проходящими мимо женщинами. А из динамиков гремела музыка такой силы, что, казалось, лопнут ушные перепонки, а может быть, организаторам хотелось, чтобы нашу музыку слышали жители Турции на противоположном берегу Чёрного моря и понимали, с кем имеют дело.

Разговорились. Рассказчиком он был отменным. Интересно было слушать эпизоды из его жизни, которые он доверительно поведал.

– Первый раз за свою жизнь бросил жену, ржавые трактора, свинарники и курятники… Старый друг, врач районный, сказал: тебе, Иван, надо отдохнуть, починить рычаги к своему трактору. Спасибо лекарю, Нинка ни в жисть не отпустила бы одного. Она меня знает. Вот уже двадцать лет живём, как говорят, в мире и согласии, вернее в согласии, потому как мир, бывает, нарушается. То я ей вмажу, то она меня своим кулаком так погладит… Сибирячка. Кулак тяжёлый. Вечером поорём, потом под одеяло, а утром: «Иди, поешь, Иван Демидович, восстанови свои силы для работы, а не для ругани и разврата». Она у меня грамотная – учительница. Я в техникуме её прихватил. Да и цапаемся больше из-за баб. У нас ведь как – всё, как на ладони, все всё видят, всё знают, а не знают, так языком почешут. Прихожу в коровник с ранья, переговорю с Машкой, дояркой, а под вечер благоверной шепчут: «Что-то долго твой коров доил с Машкой…»

Замолчал, поскольку засмотрелся на проходящую девушку.

– Ты посмотри! Та, в красненьком. Хороша… Её бы к нам, на месяц. Отдохнула бы на природе, коров подоила… Я бы помог. – и расхохотался с какой-то детской улыбкой.

– У меня с женским полом часто наперекосяк.

– Почему?

– Почему-почему…

– Расскажи, как говорят, – излей душу.

– Пиво кончается.

– Это исправим. Давай кружку.

– Колхоз у меня как колхоз. Мужиков мало, баб много, как везде. Я сам за шофёра на «бобике» за зарплатой в район с бухгалтером, девкой молодой, мотаюсь. Едем, а она говорит: «Иван, – говорит, – останови машину, посмотри, какие подснежники…» Она про подснежники, букетик собирает, а я гляжу на её задок, такой аппетитный. Слыхал, есть поговорка «Задница как орех, так и тянет на грех»? А ездили не один раз. И не только когда подснежники. И вдруг эта наша Клава забеременела и родила сына. А мужика-то у ней нет. Может и есть, но не в своей хате. Жена мне проходу не даёт: «Доездился, кобель… Это твой. Сам говорил, что надо увеличивать поголовье… Ты ж дисциплинированный. Выполнять должен партийные поручения. Увеличил на одного колхозничка». «Да нет, – говорю, – отстань». «Твой, твой. Тут больше некому. Бык и тот один на три района». Пилила она меня года полтора. Один раз приходит и говорит: «Нет, не твой. Не похож». И мне полегчало. Вот скажи мне, ты человек книжный. Живу я с Нинкой уже четвертак годов. Дочку и сына вырастили, правда разлетелись они.

– Почему?

– Опять почему-почему. Ты когда-нибудь бывал на нашей свиноферме или птицеферме?

– Нет.

– Запахи не вдыхал? Те, кто там работает, этими запахами пропитываются. В нашем поселковом клубе танцульки устраивают, молодёжь из района зовут, городских. Танцует дочка один раз с парнем, и вдруг он ей говорит: «Слушай, чем от тебя воняет?» Да громко так. А она лето поработала на птицеферме, помогала подруге. Удрала с танцулек, в слёзы: «Я уеду в город. Не хочу, чтоб от меня воняло и мужики шарахались». За ней и сын потянулся. Я не хотел их отпускать, но мать решила: «Пусть едут. Что мы им здесь можем дать? А силой не удержишь. Дети – ломоть отрезанный. Захотят – вернутся».

Он помолчал, потом улыбнулся, глядя на проходящую недалеко девушку, и продолжил:

– Но я не про молодых хочу. Я про тебя и меня. Погляди направо, тебе с мороженым блондиночка подойдёт? Попроси холодненьким мороженым поделиться… Так ты мне скажи, почему нас на баб тянет? Других. Знаем же, что своя дома не хуже, вернёмся, рады будем, а всё равно хочется… Чего лыбишься? Не знаешь? Иди за пивом…

А в прошлом году… Собрали в области в городском Доме культуры на конференцию председателей колхозов, секретарей партийных, профсоюзы, исполкомы, всю шайку-лейку. Учить нас, как надо правильно жить, пахать, доить, ну сам знаешь. Правда, как с бабами обходиться не учили. У нас командовать, советовать, проверять все умеют, а работать некому… А я уже давно в область не ездил, в город. Забрали паспорта для регистрации и направления в гостиницу. И пока рассказывали, про что конференция, всё оформили и дали бумажки с номерами комнат в гостинице: «Устраивайтесь, завтракайте и через два часа к началу не опаздывайте».

– Дождик капает. Может, по сто пятьдесят?

– Не возражаю.

Принёс водочки, закуски. Выпили по первой.

– Так чего я тебе молотил?

– В гостиницу пошёл.

– Да. Никогда не забуду. Захожу в свой номер, смотрю – двухместный. На одной кровати лежит и читает книжку бабёнка, очень даже фигуристая, в спортивном костюме. «Здравствуйте». – «Здравствуйте», – и не отрывает глаз от книжки. – «Мне номер этот дали, сказали, что здесь я жить должен». Она опускает книжку. Долго смотрит на меня, улыбается и говорит: «Живите, раз вам сказали». Чувствую, что-то не то… Думаю, чёрт его знает, может, за это время уже в гостиницах вместе селят баб и мужиков, номеров мало… Ведь денег даже на коровники не хватает. Решил оставить свой чемоданчик, вечером разберусь. Может, мужики на собрании объяснят. Иду в Дом культуры, а в голове одно: где я её видел? Знакомое лицо. Шёл, шел… И вдруг как обухом по голове: «Наташка!! Школа, последний класс, первые стаканы, поцелуи взасос… А куда я иду? Какая на хрен конференция? Какой Дом культуры?…» Развернуло меня на сто восемдесят градусов, и я строевым – ать-два, не шатаясь, снова в свой номер, куда направила меня, между прочим, вышестоящая инстанция. Смотрю, она лежит прикрытая, но только простынёй. «Я…» – «Я уверена была, что ты вернёшься… вспомнишь».

На конференцию добрался к концу второй половины дня. «Для выполнения постановления партии и правительства, мы…» – призывал очередной крикун. А у меня перед глазами её грудь, её губы… «Нужно сказать, что товарищ Тарасов не мобилизовал свой коллектив», – мелет чушь какой-то трепач. А я целую её и целую… Жалко, что ей нужно было уезжать.

Веришь, на этом всё не кончилось… Наливай, а то скиснет на солнце. Вечером все пошли в ресторан при гостинице. Встретил своего знакомого председателя соседнего колхоза. Выпили, конечно. Очень крепко загрузились. Очень. Я сдуру ему и ляпнул: так мол и так. Поселили меня с бабой, очень неплохой. И ты веришь, откуда столько силы пробудилось…

– У тебя, как у Пушкина, «душе настало пробужденье».

– Это точно. Хорошо стишки читаешь. Пушкин молодец. Давай за него выпьем. Он девок любил… Знаешь, у меня есть сторож, тоже Пушкин. Не просыхает… Ему Нинка один раз говорит: «Кузьмич, не позорьте фамилию великого поэта». А он ей: «А чего хорошего он сделал? На бумаге чирикал. Так бумагой скотину не накормишь. Да чтоб я из-за бабы стрелялся? Тьфу… Да они табунами ходют. Выбирай, какую хошь…» Не смогла перевоспитать его моя учительница. Но сосед, как услышал, что у меня в номере баба была, опрокинул рюмку, закусил и твёрдым голосом ко мне: «Я тоже хочу. Надо зарядиться. После таких “Домов культуры” я молодею, что хорошо влияет на семейную жизнь. Пошли». – «Куда?» – «К администратору». «Угомонись», – говорю. Но пьяные, какой спрос? Пришли в гостиницу. Он к администраторше: «Вас как величать?» – «Зоя Сергеевна». – «Зоя Сергеевна, вот Ивана поселили с ба… с женщиной, а меня нельзя так же?» – таким ласковым, сладеньким голосом. А сам он громила, поболе меня. Ведро без закуски высосет – и как огурчик.

Администраторша, бабонька очень даже в соку, всё при ней, посмотрела на него, улыбнулась, проверила паспорта и говорит: «Парфенов Михаил Степанович?» – «Так точно», – и смотрит на неё, и смотрит. – «Сто семнадцатый одноместный у вас?» – «Так точно». – «А у вас двести двадцатый?» – это ко мне. – «Да». – «Всё правильно. В номере двести двадцать поселили Жёлудеву Нину Васильевну. Женщина вы, товарищ Жёлудев», – и показывает паспорт мне. А паспорт не мой, а жены. – «Нужно аккуратно обращаться с документами».

И я сразу всё понял. Нинка на почту бегала, детям посылку отправляла и свой паспорт поверх моего положила. А я его не глядя взял, он у меня всегда сверху лежал. Вежливо так дала мне ключ в другой, уже одноместный номер. «Есть вопросы или замечания?» – «Нет… Нет…» – «Спокойной ночи». – «И вам также… Простите, что не так». Пошли мы, как побитые собаки, не солоно хлебавши. Она внимательно нам вслед глядела, я это приметил. А сосед просил меня не обижаться. Не хотел, а вышло, что свинью подложил мне. Меня же из женского номера – тютю, а если бы не попёрлись к этой Зое, то, может, ещё какую-нибудь бабёнку мне подселили, а я бы с ней договорился. Но перебрали…

Встретились со Степанычем утром на конференции, сели рядом, он толкает меня в бок: «Брось ты слушать эту хренотень. Слушай сюда. Вчера только лёг, стук в дверь, такой тихий. Открыл, входит Зоя – та, что Сергеевна. Свет в номере потушен, я в трусах: «Извините», – говорю. – «Ничего… Я зашла узнать, всё ли у вас в порядке, нет ли замечаний». – «Нет. Прижался к ней. Она не отказала… Дверь закрыл на ключ, и у меня долго не было никаких замечаний… С меня пузырёк – с закусоном. Потому как по твоей наводке».

Вернулся я домой, вооружённый инструкциями, постановлениями, указаниями, обязательствами. Это ж всё на бумаге, а на деле ни хрена применить нельзя. Но со своей дорогой Ниной Васильевной можно было всё. Она это почуяла… «Чем же вас там поили-кормили, что ты стал таким борзым под одеялом?» – «Партийными приправами, подруга, только партийными соками. В Доме культуры. Партия – наш рулевой». Знала бы она этого рулевого.

А месяца через два, вот что значит баба, говорит так ласково, с подковыркой: «Ванечка, – говорит, хоть я уже забыл, когда она так меня звала, – а когда у тебя в Доме культуры следующая конференция намечается?..»