Полупобеда, ставшая поражением
Решение начать войну против Израиля было принято Садатом и Асадом летом 1973 года. Они шли на такой величайший военный и политический риск прежде всего потому, что отсутствие движения в деле вывода израильских войск и приемлемого урегулирования ставило их под невыносимое давление общественного мнения внутри своих стран. Египетские и сирийские вооруженные силы, казалось, извлекли уроки из поражения 1967 года, восстановили с советской помощью свою боевую мощь, их мораль казалась высокой, и можно было надеяться на ограниченный военный успех. Конечно же руководители Сирии и Египта понимали, что США не допустят тотального военного разгрома Израиля. Но, как и прежде, они возлагали надежду на то, что в случае неудачи Советский Союз не допустит полного поражения своих друзей.
6 октября 1973 года в три часа дня были нанесены удары с воздуха по израильским позициям на Синае и Голанских высотах. Египетские войска переправились через Суэцкий канал и закрепились на его восточном берегу. Сирийские войска начали наступление на Голанские высоты. Израильтяне сосредоточили все свои силы на северном направлении и, уничтожив почти все сирийские танки, участвовавшие в боях, продвинулись к Дамаску. Однако им не удалось установить господство в воздухе, так как в Сирии была оперативно развернута с советской помощью современная система ПВО. Во время израильского контрнаступления на севере египетские войска на Синае практически бездействовали.
Главным для Израиля был египетский фронт, и именно туда началась переброска основных израильских сил, прекративших интенсивные операции в Сирии.
12 октября Садат приказал начать наступление, но оно захлебнулось, и египетские войска вернулись на прежние позиции. Возможно, они опасались продвигаться вглубь Синая, так как на восточном берегу канала египтяне были прикрыты системой ПВО, расположенной на западном берегу. Возможно, Садат и не хотел реального продвижения египетских войск вглубь Синая.
К этому моменту потери Израиля в живой силе и технике были столь ощутимы, что его руководство обратилось к США с отчаянным призывом о помощи. Когда США приняли решение организовать воздушный мост, Израиль уже потерял около трети своей авиации и более трети танков, запасов некоторых видов боеприпасов оставалось лишь на несколько дней. Его ядерное оружие «на всякий случай» было выведено на боевые позиции.
Согласно американским источникам, в основе крупных неудач Израиля в начале войны лежала цепь грубейших просчетов Тель-Авива и Вашингтона. Прежде всего, это касалось недооценки египетской армии и ошибки израильской разведки, на информацию которой понадеялось и ЦРУ.
Садат оказался гораздо хитрее и дальновиднее, чем считали израильтяне и американцы, и умел играть по-крупному.
…В июле 2007 года в Лондоне неизвестными был убит Ашраф Марван, зять Гамаля Абдель Насера, сохранивший доверительные отношения с Садатом. Он обосновался в Англии в качестве процветающего бизнесмена, торговца оружием. Оказалось, что перед войной 1973 года он добровольно стал платным агентом Израиля. Подлинность переданных им сверхсекретных документов государственной важности произвела на израильтян впечатление. Ему поверили. В 1973 году он дважды предупреждал израильтян о намерении Египта и Сирии начать войну. Израиль осуществлял дорогостоящую частичную мобилизацию — и впустую. За день до начала октябрьской войны Марван вновь сообщил о планах египетского и сирийского руководства. На этот раз израильтяне ему не поверили и были застигнуты впросак. Но была ли его деятельность в качестве израильского «шпиона» великолепно проведенной многоходовой операцией египетского руководства с целью дезинформировать Израиль о дне Х? На похороны Марвана прилетел сын египетского президента Мубарака и шеф египетской разведки. С таким почетом платного шпиона Израиля не хоронят…
К тому же Никсон уже увяз в уотергейтском скандале и отдал внешнюю политику на откуп Киссинджеру, который первый и последний раз в истории США совместил посты помощника президента по национальной безопасности и госсекретаря США. Как писал в своих мемуарах Никсон, полученное им в Ки-Бискейне (в окрестностях Майами) сообщение со слов Голды Меир о том, что остались считаные часы до начала войны с Сирией и Египтом, «застало нас полностью врасплох. Буквально накануне ЦРУ доложило, что война на Ближнем Востоке маловероятна, а крупные перемещения египетских войск — это очередные ежегодные маневры».
Весь драматизм ситуации, в которой оказался Израиль, не сразу дошел до Киссинджера, не говоря уже о Никсоне. Кроме того, Вашингтон оглядывался на арабские страны, прежде всего Саудовскую Аравию, а в Пентагоне имелось сильное проарабское лобби, возглавляемое заместителем министра обороны США У. Клементсом, техасским нефтяником. Его поддерживал соперничавший с Киссинджером министр обороны США Дж. Шлесинджер, который в первые дни был настроен против военных поставок Израилю, полагая, что это в дальнейшем помешает Вашингтону быть «честным посредником» между Израилем и арабами. Правда, тогда и он, и Киссинджер, и сам Никсон были уверены, что повторится сценарий Шестидневной войны 1967 года с быстрым разгромом арабов израильтянами. Поэтому обращения Тель-Авива за помощью нашли отклик далеко не сразу. В ночь с 9 на 10 октября, по приказу Голды Меир умоляя Киссинджера о помощи, посол Израиля в США С. Диниц довольно прозрачно намекнул, что Израиль готов к «крайним мерам»… Позднее было подтверждено, что в эту ночь кабинет министров Израиля принял решение о приведении в боевую готовность ракетных установок с ядерными боеголовками «Джерико». Но лишь 13 октября Никсон дал указание о немедленных и массированных военных поставках Израилю на американских военно-транспортных самолетах.
По данным Пентагона, с 13 октября по 15 ноября 1973 года по воздушному мосту в Израиль было направлено 22 тыс. т вооружений, включая танки, артиллерийские орудия, ракеты и боеприпасы. Переброска военной техники Израилю продолжалась морем.
Самое разумное, что сделало советское руководство в начале конфликта, — предложило Асаду и Садату добиваться прекращения огня. На тех выигрышных позициях, которые первые дни занимали египетские и сирийские армии, это была бы чистая победа, даже если бы израильтяне их где-то потеснили. Возможно, что легкий удар по Израилю устраивал бы и США, так как заставил бы израильское руководство всерьез договариваться о мире. Но неудачи Израиля в первые дни оказались большими, чем предполагалось. Израильское руководство вынуждено было воевать всерьез, и США не оставалось ничего другого, как поддержать своего союзника (клиента). То же самое сделал СССР, оказав помощь Сирии и Египту.
Через четыре дня после начала военных действий СССР начал крупнейшую операцию по переброске вооружений самолетами Ан-12 и Ан-22. Они сделали более 900 вылетов, доставив в Сирию и Египет оружие, военную технику и боеприпасы. Подчеркиваю лишний раз, что эти данные взяты из западных источников.
Существенно больше грузов шло морем, но они стали прибывать лишь к концу войны. СССР развернул в Восточном Средиземноморье значительный флот, численность которого, опять-таки по западным данным, достигла к концу октября 96 единиц, включая 34 боевых корабля и 23 подлодки. Это понималось как предупреждение Израилю против возможных попыток сорвать советские поставки. (В Латакии как раз был потоплен израильскими катерами советский сухогруз.) Советские корабли, очевидно, собирали информацию о ходе боевых действий и наблюдали за передвижениями американского 6-го флота. На Западе истолковали усиление советской Средиземноморской эскадры как признак того, что она может быть использована для поддержки советских войск, если они будут направлены в район конфликта.
Советский военный персонал перегонял танки от портов выгрузки к фронту, управлял радарами, ремонтировал танки и другую военную технику. У автора нет свидетельств того, что какие-либо советники участвовали в боях на фронте. Однако автору, находившемуся в то время в Дамаске, советские военные советники открыто говорили, что за пультами управления сирийской системы ПВО, усиленной сразу после израильских налетов на Дамаск, сидели советские офицеры. Могу подтвердить, что после довольно значительных потерь израильской авиации налетов на Дамаск больше не было.
С 16 по 19 октября в Каире находился член политбюро ЦК КПСС, председатель Совета министров СССР А.Н. Косыгин. Он пытался убедить Садата, что нужно было добиваться прекращения огня. Положение на фронте складывалось неблагоприятно для египтян, и Садат выступил с этим предложением.
16 октября израильтяне форсировали Суэцкий канал на стыке двух египетских армий в районе Большого Горького озера и стали наступать по направлению к Каиру и вдоль восточного берега канала к Красному морю. Как и в 1967 году, они игнорировали решения Совета Безопасности ООН о прекращении огня и продолжали наступление вплоть до 25 октября.
Главную роль в прекращении 25 октября боев на египетско-израильском, а 26-го — на сирийско-израильском фронтах сыграла позиция СССР и США.
9 и 12 октября 1973 года Совет Безопасности ООН рассматривал ситуацию, сложившуюся на Ближнем Востоке. СССР настаивал на том, что выход из создавшегося положения нужно искать прежде всего в выводе израильских войск с оккупированных арабских территорий. США требовали прекращения огня и отвода войск сторон на линии разграничения, существовавшие до вой ны 1973 года.
Представители СССР и США активизировали прямые контакты. С 20 по 22 октября в Москве Государственный секретарь США Генри Киссинджер встречался с Леонидом Брежневым и Андреем Громыко. Они выработали проект резолюции по ближневосточным вопросам, который правительства СССР и США совместно внесли 22 октября на рассмотрение Совета Безопасности. Египет поддержал этот проект.
23 октября Совет Безопасности большинством голосов принял резолюцию № 338, которая предусматривала немедленное прекращение огня и всех военных действий с оставлением войск на занимаемых ими 22 октября позициях. (Представитель КНР в голосовании не участвовал.) Призыв к прекращению огня выдвигался вместе с требованием практического осуществления резолюции Совета Безопасности ООН № 242.
Египет заявил о своей готовности выполнить резолюцию № 338 и прекратить военные действия на взаимной основе. О согласии с этой резолюцией сообщило и правительство Израиля.
Однако в ночь на 23 октября израильские войска начали наступление как на восточном, так и на западном берегу Суэцкого канала. Им удалось перерезать дорогу, связывающую Каир с Суэцем, выйти к Суэцкому заливу и фактически окружить 3-ю египетскую армию, которая удерживала позиции на обоих берегах канала в его южной части.
По просьбе Египта 23 октября было созвано экстренное заседание Совета Безопасности, на котором голосами 14 государств (КНР в голосовании не участвовала) была принята новая резолюция, внесенная СССР и США, содержавшая требование немедленного прекращения на Ближнем Востоке огня и всех военных действий, а также возвращения войск на позиции, занимаемые ими 22 октября.
Однако Израиль продолжал наступление.
«Обычно спокойный и не предрасположенный к крутым действиям, Брежнев был вынужден 23 октября по «горячей линии» передать Никсону отнюдь не дипломатическое послание, — пишет Е. Примаков. — В нем говорилось: «Почему Израилем допущено вероломство — Вам виднее. Мы видим единственную возможность исправить положение и выполнить договоренность — заставить Израиль немедленно подчиниться решению Совета Безопасности». В послании содержался намек на то, что бездействие США приведет к краху разрядки: «Слишком многое поставлено на карту — не только на Ближнем Востоке, но и в наших отношениях». В США поняли серьезность ситуации. В тот же день Никсон ответил, что Соединенные Штаты «берут на себя ответственность за то, чтобы полностью прекратить военные действия со стороны Израиля». «Мы с Вами достигли исторического урегулирования, — говорилось в послании Никсона Брежневу, — и мы не позволим, чтобы оно было взорвано».
Однако Израиль продолжал игнорировать требования Совета Безопасности ООН прекратить огонь и отвести войска на занимаемые ими позиции в момент принятия резолюции № 338. В Москве шло бурное заседание политбюро. Эмоции прибавились в результате того, что по специальному телефону Садат умолял сделать все, чтобы «спасти его и египетскую столицу, которую окружают израильские танки». Немедленно запрошенный главный советский военный советник в Каире доложил Брежневу, что Садат потерял голову, когда узнал, что несколько израильских танков перешли через Суэцкий канал, но непосредственной угрозы Каиру нет. Несмотря на это сообщение, ряд членов политбюро высказались за принятие острых военно-политических мер».
Советское правительство в специальном заявлении, опубликованном 24 октября, потребовало, чтобы Израиль немедленно прекратил огонь и все военные действия и отвел свои войска на линию прекращения огня 22 октября, и предупредило «о самых тяжелых последствиях», которые повлечет продолжение «агрессивных действий против Египта и Сирии».
Брежнев послал Никсону срочное послание: «Если Вы найдете невозможным действовать вместе с нами по этому вопросу, мы вынуждены будем столкнуться с необходимостью срочно рассмотреть вопрос о том, чтобы предпринять необходимые односторонние шаги».
24 октября в СССР была объявлена повышенная боеготовность семи дивизий воздушно-десантных войск. Некоторые западные аналитики считают, что часть этих войск могли послать, чтобы спасти окруженную египетскую 3-ю армию. Автор не уверен, что именно такими мотивами руководствовались советские лидеры, были ли просчитаны возможные ответные действия США. Скорее всего, это был просто сигнал США и Израилю, что СССР не может допустить разгрома Египта. Но американская реакция оказалась чрезмерной: была объявлена тревога в американских ядерных силах. Эта акция бросила в дрожь американских союзников. Американские источники утверждают, что акция была блефом, предпринятым Киссинджером без ведома Никсона, который одобрил ее постфактум. Имевшая все основания не ожидать такого поворота событий советская сторона приняла американское предложение направить гражданских наблюдателей.
Холодная война имела свои неписаные правила, которые определяли, как сосуществовать и избегать столкновения. Заглянув в бездну, обе державы остановились и сделали по шагу назад. Израильтяне прекратили военные действия, но не вернулись на позиции, которые они занимали 22 октября. И в советских парашютно-десантных дивизиях, и в американских ядерных силах состояние повышенной боевой готовности было 25 октября отменено. «Возможно, в ходе кризиса я немного погорячился», — сказал президент Никсон советскому послу Добрынину. В конце концов, зачем США была нужна проблематичная победа Израиля над Садатом, который уже убрал советские войска из Египта и тайно выразил готовность к сотрудничеству с США на антисоветской основе? Зачем СССР нужно было посылать войска для спасения режима, курс которого был сомнительным?
25 октября Советский Союз согласился с предложением непостоянных членов Совета Безопасности, чтобы войска ООН, направленные для наблюдения за прекращением огня, не включали войска пяти великих держав, но позволяли находиться при них наблюдателям из США и СССР.
Война 1973 года описана в мировой литературе — и советской, и арабской, и западной — достаточно подробно. Поэтому уделим больше места советским оценкам событий, ранее не публиковавшимся.
Автор. Есть мнение американских исследователей, будто советское руководство до весны 1973 года было против войны арабов с израильтянами, а потом в результате борьбы различных фракций в советском руководстве те, кто знал, что эта война подорвет разрядку, и стремился к подрыву разрядки, стали подталкивать к началу военных действий.
Е.Д. Пырлин. Это до предела упрощает проблему. Дело не в том, что кто-то хотел подорвать разрядку: до самого последнего времени наше руководство выступало против войны и было какое-то единство мнений.
Автор. Хотя учили египтян форсировать канал, поставляли им понтонные мосты.
Е.Д. Пырлин. На первой же беседе с Косыгиным после смерти Насера Садат говорил: «А где понтонные мосты?» Косыгин разбудил ныне покойного Василия Васильевича Кузнецова, который заснул на переговорах: «Где понтонные мосты?» «Поставили понтонные мосты», — ответил тот. «Проследите, чтобы их не украли, как тот радар», — сказал Косыгин. Но дело не в этом: готовиться к войне и начинать войну — разные вещи. Примерно в июне 1973 года в нашем руководстве поняли, что терпение у арабов лопнуло. Если мы будем и дальше призывать к сдержанности, это может выйти нам боком.
Автор. Хотя никто не знал, что боком уже вышло. Садат уже тогда начал договариваться с американцами.
Е.Д. Пырлин. Но в это не хотели верить. Поэтому решили примерно так: как хотите, ребята, ввязывайтесь в войну, смотрите сами, что у вас получится.
Автор. В их успех не верили?
Е.Д. Пырлин. Очень сомневались.
А вот интерпретация событий, которую дал тогдашний посол в Египте В.М. Виноградов.
Автор. Вы знали о готовящейся войне?
В.М. Виноградов. Я получил указание из Москвы сообщить президенту Садату, что в связи с напряженной ситуацией советское руководство приняло решение эвакуировать женщин и детей. Мы вывозили их ночью. Некоторых отправили теплоходом «Тарас Шевченко». Я не думаю, чтобы эти действия могли остаться незамеченными израильской разведкой. 6-го утром президент Садат пригласил меня к себе и сказал: «События развиваются напряженно. Израиль наглеет. Я хотел бы, чтобы вы находились все время рядом со мною. Всегда будьте там, где бы я мог с вами связаться по телефону». Едва я приехал в посольство, как Садат вызвал меня по городскому телефону: «Мы на восточном берегу Суэцкого канала». Затем со мной говорил военный министр.
Автор. Действительно ли Садат боялся наступать дальше, когда египтяне были на восточном берегу канала? Действительно ли ему достаточно было сделать жест — заявить, что это победа, и сказать американцам: «Давайте действуйте, развязывайте узел»?
В.М. Виноградов. Садат не ожидал, что египетские войска смогут форсировать канал за три часа, а не за трое суток, как планировалось. Потери при форсировании таких крупных водных преград должны были, по расчетам, составить много тысяч человек, до 30 % атакующих. Все оказалось гораздо проще и успешнее, с гораздо меньшими потерями. Армия оказалась подготовленной с помощью Советского Союза. Оружие было отличным. Египетская армия действительно совершила героический прыжок во имя благородных целей. Тут спору нет. Но некоторые считают, что все это было разыграно. Нельзя объяснить многих событий. Когда 2-я и 3-я армии высадились на восточном берегу канала, между ними оставались несомкнутые фланги. Почему? Азбука военных действий требует внимания к стыкам войск. Остался один израильский пост на восточном берегу, именно на том месте, где затем израильские танки переправились через Суэцкий канал в районе Горьких озер. Основные израильские силы были сосредоточены на севере против Сирии. Садат не пошевелил пальцем, чтобы провести дальнейшее наступление. Он дождался, пока Сирия была обессилена. Но после этого никто не мешал израильтянам двинуть войска на юг. Король Иордании Хусейн предлагал Садату и Асаду свою помощь. Асад согласился. Садат был против. Израильтяне сильно подорвали престиж американской техники. Египтяне воевали достаточно серьезно. Уничтожили целую бронетанковую бригаду.
Автор. Был ли сговор Садата с американцами и израильтянами?
В.М. Виноградов. Это — гипотеза, правильность которой может подтвердить только раскрытие секретных документов. Политические цели президента Садата — сотрудничество с американцами. Нужно было, чтобы американцы появились в какой-то благородной роли. Небольшое контролируемое поражение израильской армии и победа египетской армии обеспечили бы появление американцев в роли миротворцев. Когда после резолюции Совета Безопасности от 22 октября о прекращении огня продолжалось израильское наступление и израильтяне все больше и больше расширяли плацдарм на западном берегу, Садат звонил мне по телефону каждые два часа: «Американцы — обманщики. Они меня надули». В чем они обманщики? В Каире началась паника. Садат был в очень унизительном положении. Он обратился за помощью к Советскому Союзу и США, чтобы они прислали воинские контингенты — совместно или раздельно, если какая-то из держав откажется, — для того чтобы остановить наступление израильтян. Советское правительство предложило американцам послать воинские контингенты — и советский и американский, чтобы прекратить нарушение резолюции Совета Безопасности. Было сказано, что, если американцы откажутся, мы будем действовать сами. И вот тут-то израильтяне остановились, очевидно по сигналу из Вашингтона.
Автор. Это когда в СССР была объявлена тревога в воздушно-десантных войсках?
В.М. Виноградов. Я тогда об этом не знал.
Мнение В.М. Виноградова не особенно расходилось с оценками военных.
Автор. Было ли какое-то решение позволить арабам начать войну? Давало ли советское руководство арабам карт-бланш или это было без нашего позволения?
Работник ГРУ. Без нашего одобрения. Это я твердо могу сказать. Нам докладывали, что идет подготовка. Но мы не собирались ударять кулаком по столу. Мол, решайте сами — это ваше дело. Но мы не просчитали правильно итоги обеих войн. В 1967 году для нас неожиданным было поражение, а в 1973 году так же неожиданными были довольно успешные действия арабских армий на первом этапе. Предполагалось, что арабов быстро побьют. Мы заранее дистанцировались от них.
Автор. Почему?
Работник ГРУ. Впечатление 1967 года и несколько позорных неудач египтян во время «войны на истощение».
Автор. Мне рассказывали наши военные о реакции на потопление израильтянами советского судна в Латакии. Дело якобы обстояло так: когда Л.И. Брежневу доложили, он сказал: «Принять меры!» Какие меры — спросить не решались. Спустили команду по цепочке, в том числе командующему Средиземноморской эскадрой: «Принять меры!» Тот спустил ту же самую «команду» на боевые корабли. И какой-то командир эсминца, почесав в затылке, отдал приказ: «Орудия к бою!» Так же поступили и другие. Приняли ответственность на себя. Израильские летчики стали держаться подальше от советских военных кораблей и транспортных судов. Но если бы что-то случилось, те, которые приняли на себя решение, отвечали бы головой. Так было?
Работник ГРУ. Так могло быть. Это очень похоже на правду. Брежнев и его окружение просто боялись принимать решения, хотели, чтобы все делалось само собой.
В ответ на тот же вопрос Е.Д. Пырлин ответил: «Брежнев мог еще сказать: «Принять необходимые меры».
Автор. Считаете ли вы, что был сговор египтян с американцами?
Работник ГРУ. Был сговор. Разведка в одной из стран докладывала, что Киссинджер и Садат договорились о развязывании регулируемой небольшой операции.
Автор. Вы считаете, что Киссинджер договорился с Садатом о рамках ведения войны?
Работник ГРУ. Он дал понять, чего он ожидает. Единственное, что не могу пока точно сказать: кто из израильского руководства знал о такой договоренности, о таком варианте войны. У них была сложная расстановка сил в руководстве. Но вот факт: у израильтян были проведены трубопроводы, чтобы в случае начала военных действий залить весь Суэцкий канал нефтью и поджечь. Стена огня, не переправишься. И эта система не сработала.
Автор. Может быть, случайность или упредительный удар египтян? Я читал о действиях египетских коммандос.
Работник ГРУ. Слишком много случайностей. Израильтяне знали по крайней мере за сутки, что завтра — война. Скрыть приготовления к войне было невозможно.
Автор. Уже наши люди эвакуировались.
Работник ГРУ. Ну да, когда наши самолеты стали летать, теплоход подошел. Премьер-министр Израиля Голда Меир объявила мобилизацию. Но американцы сказали: «Ни в коем случае первыми не начинайте».
Автор. Вы считаете, что это не ошибка в оценке египетских и сирийских намерений, а просто распределение ролей?
Работник ГРУ. Я считаю, что было распределение ролей.
Автор. А смысл?
Работник ГРУ. Садат получал внутри Египта имидж победителя. Приглашал американцев для урегулирования, окончательно вытеснял русских. Американцы давали гарантии и Тель-Авиву, и Каиру. Вторая цель — свергнуть баасистское правительство в Дамаске. Ведь Садат сразу остановил наступление, когда израильтяне стали бить сирийцев. Но израильтяне не успели.
Автор. Я был там, в Дамаске, и видел, что успели подойти иракские бронетанковые части, а советские специалисты развернули новую систему ПВО. Сирийская отборная бронетанковая бригада, которой командовал брат Асада, так и не была брошена в бой — охраняла президента. Режим держался.
Работник ГРУ. А дальше война развивалась по своим законам. Израильтянам не нужно было перемирия, пока они не нанесут удара по египтянам.
Автор. Каково было отношение к войне советского руководства?
Работник ГРУ. Нам война была не нужна, ее боялись. Ситуация «ни мира, ни войны» нас устраивала. Мы не хотели сталкиваться с американцами. Но мы не могли, естественно, удержать арабов. Когда война началась, она вышла из-под контроля — и из-под нашего, и американского.
Автор. Советское руководство категорически было против уничтожения Израиля. М.В. Зимянин, главный редактор «Правды», а затем секретарь ЦК КПСС, сказал мне в 1973 году, когда я прилетел из Сирии: «Если бы была угроза существованию Израиля, то вместе с американскими «зелеными беретами» там оказались бы и наши парашютисты».
Работник ГРУ. Эта фраза точно отражала настроения нашего руководства.
Скольжение по наклонной плоскости
1973 год, казалось бы, означал успех советской политики на Ближнем Востоке. Арабо-израильская война кончилась вничью. В тех специфических условиях, которые сложились в регионе, для Израиля отсутствие победы означало поражение от арабских армий, снабженных советским оружием и обученных советскими инструкторами. Советский Союз продемонстрировал — в отличие от кризисов 1956 и 1967 годов — возросшие возможности проецировать свою военную мощь: сосредоточивать военно-морские силы в Восточном Средиземноморье, обеспечивать как морские коммуникации в Сирию и Египет, так и контрбаланс вероятному американскому вмешательству в конфликт. Одновременно стали зримыми возможности советской военно-транспортной авиации при организации воздушных мостов в Египет и Сирию. Наконец, были проявлены политическая воля и готовность идти на риск, чтобы не допустить поражения Египта и Сирии, в то время как США опять проявили себя произраильской и антиарабской силой. Нефтяное эмбарго больно ударило по западному миру, а возросшие цены на нефть создали кризисные явления в западной экономике, но принесли ощутимые прибыли СССР. (Впрочем, результаты повышения цен были в конечном счете благотворными для ускорения структурной перестройки западной экономики, уменьшения потребления энергии и сырья на единицу валового внутреннего продукта, но это другой вопрос.)
Казалось бы, и актеры на ближневосточной сцене, и их роли были такими же, как в 1967 году, и они должны были разыгрывать действо по прежнему сценарию, но развитие событий пошло в другом направлении. В чем же дело? Конечно, не просто в личности Садата.
Советский Союз действительно стал ближневосточной державой и получил военно-политические позиции в Египте «по приглашению» потому, что его политика в 50–60-х годах соответствовала общему направлению политического процесса в регионе. Но само противостояние «арабы против Запада» стало приобретать другое содержание. Речь уже не шла о стремлении обретших политическую независимость государств максимально — и чрезмерно — отстраниться политически от прежних метрополий и всего Запада, олицетворяемого теперь его лидером и покровителем Израиля — США. Местные политические элиты, как им казалось, получили возможность самим определять свою судьбу внутри арабских стран. Развитие внутренней социально-политической ситуации шло не в том направлении, что в 50–60-х годах.
В этом смысле Египет опять был пионером, обозначая тенденцию развития в арабском мире. Садат лишь наложил на объективный процесс отпечаток своей личности. Его действиям способствовал режим сильной президентской власти, унаследованной от Насера.
Несмотря на решительное ограничение крупного помещичьего землевладения, деятельности иностранного капитала, значительной части крупной и средней местной буржуазии, в Египте проявились естественные для режима тенденции, так сказать, к обуржуазиванию верхушки государственного, административного и военного аппарата. Серьезных преград этому процессу, кроме личной позиции президента Насера, не существовало. Рядом с египетской бюрократией и внутри ее росла на подрядах, спекуляции, просто на воровстве и взяточничестве «паразитическая» буржуазия. В деревне окреп слой богатых фермеров. Они превратились в доминирующую силу за пределами крупных городов, и объективные интересы этого класса, не совпадавшие с курсом на углубление радикальных преобразований и реформ, давили на верхи даже в последние годы правления Насера. «Национальная» египетская буржуазия оказывала все большее сопротивление мерам, которые заставляли ее жертвовать личными и классовыми интересами во имя туманных общенациональных целей.
Египетский правящий класс — сложный конгломерат, состоящий из верхушки административного и военного аппарата, «паразитической» буржуазии и «национальной» буржуазии, опирающейся на фермеров, городских торговцев и ремесленников, стремился освободиться от пут, мешавших его развитию. Верхние слои египетского общества, напуганные радикальными преобразованиями, были готовы на сделку с кем угодно, лишь бы помешать их углублению. Они не хотели идти на уступки низам и стремились использовать государственный сектор в своих собственных, а не в общенациональных интересах. Появился еще один важный фактор ближневосточной жизни — финансовое и политическое могущество нефтяных монархий Аравии, которые поощряли капиталистические тенденции внутри египетского общества.
Можно сказать, что в Египте к началу 70-х годов созрели возможности для бескровной смены курса. Такова была тенденция, и речь идет именно о ней, а не о тех, кто ее конкретно олицетворял.
Для поднявшихся или поднимавшихся представителей новых сил — буржуазии, городской или сельской, родившейся демократическим путем снизу (фермеры, торговцы, предприниматели) или сверху (бюрократическая, спекулятивная, подрядная буржуазия), как и для интеллектуальной элиты с ее либерально-демократическими или религиозными традициями, было естественным держаться на расстоянии от чуждого им по идеологии, по политическим и социальным структурам Советского Союза и стремиться к сотрудничеству с Западом.
Элементы модели, скопированной с советского образца, оказались неэффективными для социально-экономического развития, а военное противостояние Израилю истощало ресурсы Египта. Когда открылась возможность избавиться и от войны (пусть дорогой ценой), и от прежнего социально-политического устройства, и от прежних полусоюзнических отношений с СССР, это было решительно и быстро сделано переродившейся египетской политической элитой.
Как сейчас представляется, поворот Садата от революционного авторитаризма к рыночной экономике, то есть к капитализму, через установление либерально-авторитарного режима был исторически оправдан. Но если бы на его месте был лидер более крупного калибра, например сам Насер, то он бы мог все это сделать и продолжая получать помощь от СССР, и больше получив от США.
Е.Д. Пырлин. Первые симптомы того, что Насер мог пойти по садатовскому пути, были.
Автор. Но был ли он как личность приемлем для американцев? Слишком много он нанес им политического, и не только политического, ущерба.
Е.Д. Пырлин. Египет важнее отношения к личности.
Против этой тенденции и как будто бы на интересы СССР работало сотрудничество США и Израиля — отождествление интересов Запада с «сионистскими замыслами». Но ведь было ясно, что «израильская экспансия», «сионизм», «палестинская проблема» давно стали политической риторикой, разменной монетой для большинства арабских руководителей. Клятвы верности палестинскому делу, освобождению Восточного Иерусалима с его мусульманскими святынями стали средством дополнительной националистической и религиозной легитимизации арабских политических элит, находившихся у власти. Антиизраильские заявления принципиально не затрагивали отношений большинства арабских правительств с главным покровителем Израиля — США. А раз так — они не играли существенной роли для СССР. Правда, исключение составляли до поры до времени страны, находившиеся в состоянии прямой конфронтации с Израилем, — Сирия и Египет, но, как показала политика Садата, опора на СССР тоже не была принципиально важной.
Конечно, не везде векторы политического процесса были направлены в одну сторону. В нескольких арабских странах развитие еще несколько лет шло влево (Южный Йемен, Алжир, Ливия, в какой-то степени Сирия), что позволяло режимам, существовавшим там, находить точки соприкосновения с СССР на прежней «антиимпериалистической» основе с широким набором антиизраильских высказываний.
Оговоримся, что неудача революционно-авторитарных режимов отнюдь не означала, что эта модель везде стала непривлекательной: в различных районах мира часы показывали разное историческое время. Поэтому эксперименты такого рода, вызванные противоречиями периферийного капитализма, продолжались или развивались. От Южного Йемена до Анголы, от Эфиопии до Мозамбика, от Конго до Афганистана многие элементы советской модели социально-политического устройства еще находили поклонников и в 80-х годах.
Но главное, что воздействовало на советскую политику на Ближнем и Среднем Востоке, — внутренняя обстановка в СССР и других социалистических странах. На пике военного могущества сама административно-командная система, созданная в Советском Союзе и навязанная десятку других стран, сталкивалась со все большими трудностями. Экстенсивное развитие за счет низко оплачиваемого труда многих десятков миллионов человек и богатейших природных ресурсов шестой части планеты выдохлось. Советский Союз и другие социалистические страны оказались не в состоянии вступить в новую эру. Сам характер общества и системы тормозил рост и инновации, качественное развитие. Нарастали кризисы — индустриальный, сельскохозяйственный, сырьевой, экологический, социальный, интеллектуальный, национальный, нравственный.
Единственное, что пока развивалось ценой бесчисленных жертв, перекоса всей социально-экономической структуры советского общества, — это производство орудий смерти, военной техники. И по этому критерию — то есть по способности многократно уничтожить все человечество — СССР был сверхдержавой.
Поражение США во Вьетнаме и достижение примерного военно-стратегического паритета между СССР и США, казалось бы, делало бессмысленным дальнейшее повышение ставок, давало возможность открыть эпоху разрядки. В Европе, как показывал Хельсинкский процесс, для нее были реальные перспективы. Но советское руководство не было готово к подлинной разрядке за пределами каких-то чисто военных договоренностей. Видимо, опыт и «оттепели» 1953–1956 годов, и Пражской весны 1968 года слишком хорошо напоминал, что ослабление авторитарного режима, почти любые щели в человеческих и деловых контактах с Западом немедленно становятся угрозой для системы, так как ставят под вопрос ее право на существование в глазах собственного населения и ее устойчивость. «Империалисты» просто должны «угрожать» социализму, чтобы он продолжал существовать. К разрядке не был готов и Запад. Правительства Запада достаточно последовательно проводили политику конфронтации, начиная с послания Г. Трумэна конгрессу США в марте 1947 года и кончая заявлениями Рейгана о советской «империи зла». Победа неоконсерваторов в ведущих странах Запада в конце 70-х — начале 80-х годов ужесточила их подход к отношениям с СССР.
Война 1973 года с полупобедой-полупоражением Израиля вновь настроила против СССР значительную часть влиятельной еврейской общины на Западе и способствовала срыву разрядки, хотя и не была, как представляется автору, решающим фактором этого процесса. Антисионистская кампания в СССР, одобренная сверху, была направлена против Израиля и влиятельных еврейских сил на Западе, но на деле приняла скрытый, и порой не очень скрытый, антисемитский оттенок. Это затруднило диалог и с евреями, и с либералами на Западе. А в самом советском обществе все более значительная часть евреев чувствовала себя отчужденной, и это было дополнительным элементом кризиса системы.
В «третьем мире» Москва и Вашингтон решительно не понимали друг друга и руководствовались разной логикой. Для США разрядка в Европе означала сохранение в «третьем мире» статус-кво. Но в Африке и кое-где в Азии Запад замешкался в 70-х годах с уходом, как Англия и Франция на Ближнем и Среднем Востоке в 50-х годах. В результате на смену колониальным властям в одних странах и феодальным монархиям — в других пришли революционно-авторитарные режимы, настроенные резко антизападно. Они стали получать военно-политическую и кое-какую экономическую поддержку СССР. Враждебная реакция на это США, конечно, была чрезмерной, но в любом случае конфронтация во всем мире усилилась. Для руководства СССР временные успехи новых друзей как бы подтверждали правоту прежних постулатов в советской политике и все больше отдаляли ее от действительности. Разве Вьетнам не показал, что в «третьем мире» США («империализм») могут отступить?
Отработанный пар прежних мессианских лозунгов принимался за свежий импульс распространения социалистических идей.
Инерция и ошибки Запада лили воду на мельницу иллюзий в Москве. И некоторые события в Азии, Африке и Латинской Америке, казалось, подтверждали правильность стратегии ослабления позиций Запада за счет периферии — «третьего мира».
Слишком долгое сопротивление ходу истории в португальской колониальной империи привело к радикализации руководства национально-освободительных движений, и они оказались восприимчивы к набору советских лозунгов и к копированию советских политических структур. В еще большей степени это оказалось действенным в Эфиопии, где императорский феодальный режим задержался с уходом с исторической арены, и его столкнули в пропасть засуха, голод и офицерство, все больше крутившее руль влево.
В Латинской Америке радовали кремлевских долгожителей молодые революционеры из Никарагуа, словно сошедшие с плакатных романов-идеологем вроде «Как закалялась сталь» Н. Островского. В Южном Йемене Национальный фронт всерьез преобразовывался в коммунистическую партию, хотя слово «коммунизм» там избегали употреблять.
Сигналы, приходившие из стран «социалистической ориентации», в Москве расшифровывать не хотели. И если раньше политические союзники СССР выступали как революционеры, партизаны, борцы и ценой небольших советских вложений наносили большой ущерб «проимпериалистическим» режимам, то теперь все обстояло иначе. С конца 70-х годов просоветские режимы вели войны против «контрреволюционеров», «бандформирований», «контрас», «реакционеров», «наймитов империализма» (Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Никарагуа, Камбоджа), что влетало СССР в копеечку.
Трагический шаг в отношениях с Афганистаном уже был запрограммирован. Но принимать желаемое за действительное — обычная практика высшей советской иерархии, и от кремлевских геронтократов вряд ли можно было ожидать чего-либо другого. За противодействие ходу исторического развития приходилось расплачиваться и политически, и морально, и материально, а в Афганистане — и жизнью советских граждан.
Чем больше углублялся кризис социалистической системы, чем яснее были неудачи тех режимов, которые восприняли некоторые элементы советской модели, тем громче в Москве звучали голоса защитников теории «социалистической ориентации», тем упрямее на практике и в начале 80-х годов продолжалось сотрудничество с «революционными демократами». Хотя международные реалии подталкивали советское руководство на расширение связей с умеренными (будь то Марокко или Турция), иметь дело с лидерами, не скупившимися на клятвы в приверженности дружбе с Советским Союзом и «социализму», было проще и приятнее.
Советское руководство, в отличие от американского, по-прежнему считало, что разрядка — это для Европы и, может быть, Дальнего Востока, а в «третьем мире» надо поддерживать «революционный процесс», то есть ослаблять и подрывать позиции «противника». Единство мира игнорировалось. При этом все больше утрачивалось чувство меры и возможностей.
Правда, необходимость взаимопонимания и сотрудничества чувствовалась обеими сторонами. Обе державы находили области прагматического взаимодействия, параллельных курсов или в ряде случаев стремились хотя бы не углублять своих противоречий. Так они действовали и в ирано-иракском конфликте, и на Африканском Роге. Но это были исключения.
Второстепенным, но достаточно важным фактором, определявшим политическое поведение СССР на Ближнем и Среднем Востоке, стал Китай. Разрыв союза с Китаем и превращение в тот период тесного сотрудничества во враждебные отношения были самым крупным дипломатическим поражением СССР с начала холодной войны.
(Это большая и сложная тема. Разрыв был скорее закономерностью, а не результатом тех или иных выходок Хрущева и ошибок дипломатии. Двум медведям было тесно в «коммунистической избушке», да и у США никогда не было территориальных проблем с Китаем. Тайвань — особый разговор, но они договорились или просто поняли друг друга.)
Конфликты вплоть до вооруженных, на колоссальной по протяженности границе, раскол международного коммунистического движения, сближение Китая с США — все это создавало новые условия в мировой политике. На Ближнем и Среднем Востоке Китай в те годы не мог быть конкурентом Советского Союза ни в плане военном, ни в экономическом, ни в политическом. Однако Пекин почти всегда говорил «нет», если Москва говорила «да», и наоборот; ухаживал за палестинцами, всеми левыми и коммунистами в регионе, настраивая их против СССР. Это заставляло Москву «доказывать» свои «антиимпериализм» и «революционность», что усиливало догматически-мессианский настрой в политике и затрудняло прагматические шаги.
Однако главным и определяющим во всем «третьем мире» для СССР оставалось соперничество с США. Оно охватывало политическую, военную, экономическую области. Но именно в экономике СССР ничего серьезного не мог противопоставить Западу. Даже конкурентоспособность на уровне 60-х годов ушла в прошлое, и оторванному от экономических реалий советскому руководству все с большим трудом удавалось изыскивать средства для подведения хоть какой-то экономической базы под политику в «третьем мире», в том числе и на Ближнем и Среднем Востоке.
Отметим, что нет критериев для того, чтобы определить, выгодным или убыточным для СССР было экономическое сотрудничество со странами Ближнего и Среднего Востока. Дело не только в отрыве цен советских товаров от их действительной общественной стоимости. Дело и в отдаче средств, вложенных внутри СССР и за границей.
Советские расходы на строительство высотной Асуанской плотины были формально полностью покрыты египтянами. Весь долг выплачен. Является ли это выгодным экономическим вложением капитала для Советского Союза, учитывая, что СССР брал всего лишь 2,5 % годовых, а затраты на строительство плотины (по политическим соображениям, видимо) превышали первоначальные наметки? Не исключено, что это было сотрудничество себе в убыток. Но можно ли было заранее знать, что равные вложения в подобные же формы хозяйственной деятельности в Советском Союзе, например в Средней Азии или Закавказье, принесли бы такую же отдачу для Советского Союза, как высотная Асуанская плотина с ее электростанцией? Может быть, наоборот, они бы привели к усилению отравления и засоления почв, ускорили бы негативные экологические последствия, например усыхание Аральского моря.
С конца 60-х годов стал проявляться и усиливаться новый феномен в советской внешней политике — поворот от экономической помощи к военной. В хрущевский период экономическая помощь слегка превышала военную. Но уже к концу 60-х годов в результате увеличения поставок вооружений Северному Вьетнаму, Египту и Сирии военная помощь стала преобладающей: к началу 80-х годов она соотносилась с экономической как 3:1 или 4:1, если пользоваться подсчетами западных экспертов.
Во что обошлись военные поставки Советского Союза в страны Ближнего и Среднего Востока, также остается неясным. Нет даже несовершенной официальной статистики. Мы не знаем ни истинных сумм кредитов, ни стоимости оружия, ни того, что передавалось бесплатно, ни того, какие военные долги списывались. Мало того: любая попытка сопоставить цену на оружие с ее общественной стоимостью обречена на неудачу из-за совершенно нереалистичного соотношения цен, сложившихся в межотраслевых и внутриотраслевых поставках.
В военные отрасли советской экономики направлялось больше вложений и ресурсов, квалифицированной рабочей силы. Были выше качество материалов, надежнее сроки поставок, выше технология. Так как все это делалось за счет гражданской (прежде всего легкой) промышленности, за счет уровня жизни населения, то отвлечение капиталов и фондов от легкой промышленности и сельского хозяйства также нужно было бы учитывать при определении стоимости продукции тяжелой и военной промышленности.
Естественно, что любые цифры при этом выглядят сомнительными. Контроль за ними был полностью утерян. Поэтому оценить убыточность или прибыльность военных поставок ближневосточным странам для советской экономики очень трудно, хотя можно предположить, что торговля оружием была все-таки выгодной.
За редким исключением СССР поставлял не самые последние модели военной техники. На складах хранились большие запасы всех видов оружия на случай большой войны. Они морально устаревали и нуждались в регулярном сбросе. Но и новейшие образцы было выгодно продавать, так как их производство означало более полную загрузку оборонных предприятий. Наконец, решения о поставках вооружений выполнялись легче, в частности, потому, что в условиях нарастающего паралича советской системы управления военная промышленность действовала более эффективно, чем другие.
В коммерческих валютных ценах международного рынка могут быть сопоставлены похожие виды оружия, например танки советские и американские или МиГ-21 и «Мираж». В текущих конкурентных ценах, сравнимых с западными, это будет одна цифра. В рублях — абсолютно другая. Если учитывать способы и сроки выплаты — третья. Если принимать во внимание платежи местными товарами, которые неконкурентны на международных рынках, — четвертая.
Советский Союз обеспечивал в середине 80-х годов более сорока развивающихся стран оружием, но с середины 70-х годов более 90 % оружия направлялось в Ливию, Сирию, Вьетнам, на Кубу, в Алжир, Ирак, Индию, Эфиопию и два Йемена. Поставляя некоторым странам, например Сирии, Ираку, Ливии, усложненное оружие, которое могло поддерживаться в рабочем состоянии и использоваться только с помощью советских техников, СССР обеспечивал в них присутствие значительного числа своих военных специалистов.
От прорыва в западной торговле оружием в 1955 году, когда была заключена первая сделка с Египтом, до превращения в главного поставщика оружия в «третьем мире» — таков был путь, проделанный Советским Союзом за тридцать лет. Конечно, это давало кое-какое политическое влияние. Это означало также, что СССР мог поднимать на более высокую ступень региональные конфликты и не позволять им завершаться в пользу союзников США. Число затянувшихся конфликтов с ничейным результатом в 70–80-х годах росло. Впрочем, за ними отнюдь не всегда стояли интересы США или СССР, как продемонстрировали ирано-иракская война или конфликт, гораздо более мелкий, в Западной Сахаре.
Советское оружие шло главным образом тем, кто по внутренним соображениям выступал против США. Сейчас, пожалуй, невозможно определить, каким интересам СССР — политическим, государственным, идеологическим — отвечали поставки оружия в таких количествах Южному и Северному Йемену, Сомали, а затем Эфиопии, Сирии и, конечно, Ираку и Ливии.
Возможно, что советское военное командование просто заранее создавало склады оружия для своих войск, которые могли бы быть переброшены сюда в случае будущей большой войны. Видимо, горы американского оружия в Иране или Саудовской Аравии частично были предназначены для тех же целей. Но все это было из мыслей о немыслимом — о мировой войне.
Автор. Поведение и взгляды людей определяются, в частности, их опытом, особенно опытом, приобретенным в критических ситуациях. Было ли это характерно для наших военных в их отношении к Ближнему и Среднему Востоку?
Ю.Н. Черняков. На сто пятьдесят процентов. С южного направления, как бы то ни было, нам угрожали и американский флот в Средиземноморье, и английские базы, и американские базы. А военные должны были думать по-военному. Опыт Великой Отечественной войны, конечно, сидел в каждом. Например, в Гречко. Он командовал 18-й армией под Туапсе. Он был хорошим командующим. Мир переменился, военная стратегия приобрела глобальные масштабы, появилось ракетно-ядерное оружие, а в его голове сидел Туапсе. Психология военного той, да и не только той войны состояла в том, чтобы получить военное преимущество, палку потолще — а у палки два конца.
Милитаризация дружественных режимов — будь то на антиамериканской или антисоветской основе — означала милитаризацию политики, то есть превращала использование военной силы в возможный политический выбор, а тем самым подогревала конфликты. Об этом говорят все межгосударственные и гражданские войны, произошедшие в регионе. И вряд ли объективные наблюдатели возложат за них вину порознь на СССР и США. Но трагедия СССР, шедшего по пути экономического упадка, заключалась в том, что поставки оружия становились главным, иногда единственным средством его политики. У США же был широчайший набор других средств, начиная от поставок продовольствия и кончая прямой финансовой поддержкой, чего не мог позволить себе Советский Союз.
Те режимы, которые осуществляли безудержную милитаризацию, получая иностранное оружие, как правило, шли по пути укрепления авторитарной власти, в лучшем случае притормаживали трансформацию политических структур в сторону большей демократии, игнорировали необходимость создания нормальной функционирующей экономики, в худшем — осуществляли жестокие репрессии. Чрезмерные вливания оружия со стороны СССР и США в ряд стран региона превышали уровень законных интересов обороны, подрывали элементы гражданского правления, создавали перекосы в сторону военного комплекса. Создание крупных вооруженных сил, даже если они получали оружие фактически бесплатно, подрывало хрупкие и недостаточно развитые экономические структуры, отвлекало из гражданских отраслей самые квалифицированные кадры. Так было с Гамалем Абдель Насером и шахом Ирана, Сиадом Барре в Сомали и Менгисту Хайле Мариамом в Эфиопии. Политический цинизм и иррациональность конфронтации заключались в поддержке Советским Союзом любого режима, заявлявшего о своем «антиимпериализме», и соответствующей поддержке Соединенными Штатами режимов, декларировавших «антисоветизм» и «антикоммунизм».
Гонка вооружений на Ближнем и Среднем Востоке не привела ни к увеличению безопасности, ни к миру. Войн стало больше, они стали более кровопролитными, стабильность оказалась расшатанной, физическая безопасность людей уменьшилась.
(Впрочем, как показало сохранение гонки вооружений после окончания холодной войны, у милитаризации внешней и внутренней политики стран региона имелись и имеются глубокие корни.)
Многие лидеры стран Ближнего и Среднего Востока для укрепления своих внутренних позиций нуждались в образе внешнего врага и — предпочтительно — в военной победе над этим врагом. Имея преувеличенное представление о своей военной мощи, они рассчитывали на нее и нередко шли к катастрофе или в лучшем случае к военной неудаче. Пример такого использования американского оружия — поведение шахского Ирана. Но факты говорят о том, что революционно-авторитарные режимы, получавшие в основном советское оружие, действовали таким образом гораздо чаще.
Они обращались к военной силе, а их поражения усиливали их уязвимость. Гамаль Абдель Насер, сирийские лидеры сами позволили втянуть себя в кризис, который кончился их поражением в июне 1967 года, потому что они верили в свою военную мощь. Сирийский и египетский лидеры едва не проиграли в 1973 году. В Сомали Сиаду Барре придала смелости для его авантюры военная машина, гораздо большая, чем было необходимо для обороны, которую Советский Союз создал для него. Сиад начал войну против Эфиопии и проиграл ее. Считая, что военная мощь служит средством достижения политических целей, авторитарные лидеры оказывались в ловушке иллюзий политических преимуществ, которые якобы давала военная мощь.
Уменьшение возможности оказывать технико-экономическое содействие странам Ближнего и Среднего Востока, курс на милитаризацию политики, упование на неверные ориентиры в оценке общего направления социально-политического развития, неспособность эффективно участвовать в ближневосточном урегулировании — все это начиная с 70-х годов приводило к ослаблению советских позиций в регионе. Но кризис переживала не только советская политика на Ближнем и Среднем Востоке. Все больше разлаживалась сама советская политическая структура, в том числе в звеньях, связанных с принятием внешнеполитических решений. Мы вернемся к этому вопросу в специальной главе.
После арабо-израильской войны 1973 года шло быстрое вытеснение Советского Союза с активных позиций на Ближнем Востоке. Садатовский Египет из союзника и главной опорной базы СССР в регионе превращался в страну враждебную СССР и открытую для широчайшего сотрудничества с США. Советская дипломатия стала оттесняться от участия в процессе ближневосточного урегулирования, который в тот момент принял характер двусторонних («сепаратных») соглашений между Египтом и Израилем при посредничестве США.
21 декабря 1973 года на короткое время собралась Женевская конференция (впрочем, без участия сирийцев). Но США, Египет и Израиль вели игру напрямую и не нуждались в сдерживающем советском присутствии. Больше Женевская конференция не собиралась. Попытки СССР реанимировать ее ни к чему не приводили.
Уже 18 января 1974 года египетские представители при американском посредничестве вне рамок Женевской конференции подписали с израильтянами на 101-м километре шоссе Каир — Суэц соглашение о разъединении войск. Израильтяне отходили на 32 км от канала к перевалам Митла и Гидди, египтяне соглашались на существенное ограничение численности своих войск и вооружений на восточном берегу канала. Появлялась возможность открыть канал для судоходства. Советское руководство сквозь зубы дало положительную оценку этому соглашению.
Чувствуя, куда дует ветер на берегах Нила, Советский Союз расширял связи с Сирией, куда с марта по май 1974 года трижды летал А.А. Громыко, а Москву в апреле во главе партийно-правительственной делегации посетил Хафез Асад. Шло расширение военного, экономического, культурного сотрудничества с Сирией.
Это помогло Советскому Союзу сохранить лицо и 31 мая 1974 года присутствовать вместе с США в качестве сопредседателя Женевской конференции при подписании сирийско-израильского соглашения о разводе войск. Сирии была возвращена часть Голанских высот с Кунейтрой на условиях демилитаризации и размещения здесь войск ООН.
В Москве не оставляли надежду на улучшение отношений с Каиром. В 1974 году дважды шла речь о возможном визите Леонида Брежнева в Египет. Это означало бы хорошую мину при плохой игре, фактическое благословение Советским Союзом нового курса Египта при сохранении остатков своих позиций и влияния. Но для брежневского руководства такая роль была неприемлемой. В Москве крепло убеждение в «предательстве» Садата, который действовал сначала мелкими уколами, а потом стал наносить все более серьезные удары по престижу и интересам Советского Союза.
Так, Садат обратился к США, а не к СССР с просьбой помочь расчистить от мин и завалов Суэцкий канал, и в конце февраля 1974 года здесь уже появились американские подразделения и техника. 31 мая Советский Союз, чтобы не остаться в стороне, направил свои корабли из Владивостока в Суэцкий залив для его разминирования. В операции участвовал советский вертолетоносный крейсер «Ленинград». Но когда состоялась церемония открытия Суэцкого канала, Садат пригласил на нее американские корабли, а не советские. В мае 1975 года Садат сократил доступ советских кораблей в египетские гавани, хотя они еще продолжали пользоваться ремонтными службами Александрии.
Подписание 1 сентября 1975 года в Женеве второго соглашения о разводе войск Советский Союз уже бойкотировал. Напряженность между двумя странами нарастала, и Советский Союз отложил подписание торгового договора на 1976 год. Замедлились или были прекращены советские военные поставки в Египет.
В египетских средствах массовой информации нарастала антисоветская, антикоммунистическая, антинасеровская кампания. Шло быстрое разрушение политических структур, созданных при Насере. Законодательно оформлялся инфитах — политика, способствующая либерально-буржуазному развитию. Садат сжигал мосты между Египтом и Советским Союзом в такой оскорбительной для СССР форме, чтобы их было невозможно восстановить. Видимо, таким образом он доказывал американцам, что назад ему пути нет и с его «революционным прошлым» покончено.
14 марта 1976 года в речи перед египетским парламентом Садат заявил, что он разрывает советско-египетский договор о дружбе и сотрудничестве. Послушный парламент при двух голосах против на следующий день проштамповал это решение. В течение месяца все советские военные службы должны были быть выведены из Александрии. Попытки наладить отношения во время встречи министра иностранных дел Египта Исмаила Фахми с Андреем Громыко в Софии в ноябре 1976 года и в беседе Фахми с Брежневым в июне 1977-го не дали результата. В ответ на призыв египтян восстановить поставки оружия Советский Союз предложил платить за него наличными, так как «особых отношений» между двумя странами больше не существовало.
А.С. Кулик. Я случайно оказался в Москве в марте 1976 года. Меня сразу же потащили к Андропову. Там было все руководство ПГУ. Состоялся большой разговор. Я высказал свою позицию — мол, ничего страшного. Когда заседание закончилось, Андропов вдруг подходит ко мне — ну вроде бы попрощаться — и так тихо мне говорит: «Александр Сергеевич, а все-таки, скажите, не может ли появиться в Египте какой-нибудь молодой подполковник, который сбросит Садата и будет проводить выгодную нам политику?» Я говорю: «Юрий Владимирович, таких данных у нас нет. Это во-первых. А во-вторых, я по ночам просыпаюсь иногда в холодном поту, когда мне приснится, что кто-то пришел из левых, сбросил Садата и взял власть». Он сделал большие глаза и смотрит, ждет объяснения. Я говорю: «54 миллиона египтян. (Это было в 76-м году.) Юрий Владимирович, 54 миллиона человек… ведь их же кормить надо, а у нас у самих-то не все в порядке». Он на меня ТАК посмотрел. Ну, я и решил, что на мне крест поставлен. Он попрощался. Остальные не слышали этой части разговора. Но что получилось? В 76-м году этот разговор состоялся, а в 81-м году Андропов меня делает начальником ближневосточного отдела здесь, в Москве. «Не арабист — ничего, справится». Против многие были, в том числе и Кирпиченко.
Автор. То есть запомнил он. И плюс был уже 81-й год. Андропов только что съел горький плод Афганистана.
А.С. Кулик. Да. Да.
Автор. А сколько вы на этом посту были?
А.С. Кулик. Пять лет. С 81-го по 86-й.
В 1976 году Египет стал получать первые американские военно-транспортные самолеты С-130, затем боевые самолеты, другое вооружение. В качестве платы за смену внешнеполитического курса Египту шла финансовая помощь из США, аравийских нефтяных государств, стран Западной Европы.
Когда обострилась обстановка на границе между Египтом и Ливией вплоть до вооруженного конфликта (14–21 июля 1977 года), вину за это египетская пропаганда возложила на СССР. Затем египтяне отозвали своих студентов и военнослужащих из Советского Союза и стран Восточной Европы. 26 октября 1977 года Садат объявил о приостановке выплаты военных долгов на десятилетний период. Отношения с Советским Союзом были практически заморожены.
Однако ситуация в самом Египте была тяжелой, попытки поднять цены на продовольствие вызвали взрыв народных бунтов в январе 1977 года. Садату срочно нужны были мир и улучшение экономической ситуации в стране.
Для советской дипломатии забрезжил проблеск надежды на возможное партнерство с США в определении ближневосточной политики, когда 1 октября 1977 года А.А. Громыко и Государственный секретарь США С. Вэнс подписали советско-американское Заявление по Ближнему Востоку. Оно предусматривало, в частности, созыв Женевской конференции в декабре того же года. Пытаясь договориться с СССР по ряду глобальных вопросов, администрация нового президента США Дж. Картера предусматривала возможное согласие по Ближнему Востоку, потому и заговорила о правах палестинцев. Однако нежелание израильского руководства предоставить СССР такую роль в сочетании с убеждением значительной части американского политического истеблишмента о необходимости вытеснить СССР с Ближнего Востока похоронили эту договоренность буквально через несколько дней после ее оглашения. Уже шли секретные переговоры между египетскими и израильскими представителями, которые подготовили путь к мирному договору между Египтом и Израилем под эгидой США.
9 ноября 1977 года в речи в парламенте президент Садат объявил о готовности поехать в Иерусалим для переговоров с израильскими руководителями. Визит, пропагандистски обставленный как беспрецедентное шоу, состоялся 19–21 ноября.
Было решено созвать конференцию в Каире в отеле «Мена-Хаус». Египет направил приглашения Сирии, Иордании, Ливану, Организации освобождения Палестины (ООП), так же как СССР, США, Израилю и Генеральному секретарю ООН. Прибыли только израильтяне и американцы. Вместе с ними египтяне начали мирный процесс, который привел к кэмп-дэвидским договоренностям.
17 сентября 1978 года в Кэмп-Дэвиде Израиль и Египет при участии США подписали соглашения «Рамки для мира на Ближнем Востоке» и «Рамки для заключения мирного договора между Египтом и Израилем». На их основе 26 марта 1979 года в Вашингтоне был заключен мирный договор между Египтом и Израилем, который вступил в силу 25 апреля 1979 года. В соответствии с договором Египет и Израиль установили дипломатические отношения; в апреле 1982 года завершился вывод израильских войск с Синайского полуострова, который затем был эффективно демилитаризован. На Синае появились боевые подразделения США. Конечно, это был мир, заключенный между более слабой стороной — Египтом и сильной — Израилем, мир, соответствовавший интересам Израиля и США. Прервав связи с СССР, Садат положил все яйца в американскую корзину. Но объективно Египту был нужен мир. Страна выходила из конфронтации с Израилем и получала обратно Синай.
Советскому Союзу осталась роль наблюдателя-критика, вынужденного делать ставку на достаточно разобщенных политических противников Египта — Ливию, Сирию, Алжир, Южный Йемен, Ирак, ООП.
Естественно, что в СССР кэмп-дэвидские соглашения назывались «сепаратной сделкой», «капитуляцией», «разрушением единства арабских рядов», «сговором за счет палестинцев», «действиями в интересах реакции и империализма». Вину за эту политику в Москве возлагали лично на Садата.
«Шаг за шагом все более отчетливо выявлялась линия Садата на то, чтобы внести изменения в египетско-советские отношения в направлении их свертывания, — писал А.А. Громыко в своих воспоминаниях. — Садат знал, что делает. Эти действия — не просчет и не ошибка. Они совершались по убеждению, являлись выражением его взглядов по существу».
Но если СССР не мог помешать мирному процессу между Египтом и Израилем, то у него пока оставалось немало рычагов, чтобы не допустить успеха американской игры в Сирии, Ливане, по палестинской проблеме.
Упущенные возможности
Действия Садата вызвали в арабском мире гнев и протесты и сплотили его против Египта. Особенно активно действовали Сирия, Ливия, Алжир, Южный Йемен и Ирак, а также ООП. В декабре 1977 года они создали так называемый Фронт стойкости и противодействия. Египет 5 декабря 1977 года порвал с этими странами дипломатические отношения.
Сразу же после подписания кэмп-дэвидских соглашений в сентябре 1978 года в Дамаске встретились лидеры Фронта стойкости и противодействия, которые не только объявили эти соглашения «незаконными», но и подчеркнули необходимость развивать и укреплять дружеские отношения с социалистическим содружеством во главе с СССР. В октябре 1978 года президент Сирии Хафез Асад, затем президент Алжира Хуари Бумедьен и, наконец, лидер ООП Ясир Арафат посетили Москву. Арабская встреча в верхах, состоявшаяся в ноябре 1978 года в Багдаде для противодействия кэмп-дэвидскому процессу, означала временное примирение между Сирией и Ираком, ООП и Иорданией, ООП и Ираком. Даже Саудовская Аравия присоединилась к общему хору осуждения. Египет подвергся бойкоту, его членство приостановили во всех общеарабских организациях. Штаб-квартира Лиги арабских государств была перенесена в Тунис. Все арабские страны, за исключением Судана, Омана и Сомали, порвали с Египтом дипломатические отношения. Вскоре после этой встречи Москву посетил президент Ирака Саддам Хусейн.
Казалось, кэмп-дэвидские соглашения, превращение Египта в американского союзника означали тяжелое политическое поражение для СССР. Но оно было временно смягчено общим осуждением кэмп-дэвидских соглашений практически во всем арабском мире, что существенно затрудняло политику США.
Особенно неблагоприятно для США и, казалось бы, в пользу СССР развивались события в северном ярусе Ближнего и Среднего Востока. В Афганистане 27 апреля 1978 года произошла революция, приведшая к власти местных просоветских марксистов. В Иране разваливался шахский режим.
Ни к одному из этих событий Советский Союз не имел прямого отношения. «Добрососедство» было не только лозунгом, но и реальной политикой. Когда Н.В. Подгорный, член политбюро ЦК КПСС и председатель президиума Верховного Совета СССР, еще в октябре 1971 года побывал по приглашению шаха Ирана на праздновании 2500-летия иранской монархии, он действовал в соответствии с установившейся практикой. Ни одного из лидеров «общенародного государства» не смущала ни безумная роскошь празднеств — сказочные, комфортабельные и… пуленепробиваемые шатры в Персеполисе, обеды, привозимые на самолетах из Парижа от «Максима», — ни, естественно, компания 20 королей, шейхов, императора, 5 королев, 20 принцев и принцесс, 16 президентов и т. п. — советское руководство делало жест доброй воли лично в адрес шаха Мохаммеда Реза Пехлеви.
Хотя шах заключил военное соглашение с США и насыщал страну американским оружием и советниками, хотя Иран был членом СЕНТО, хотя насквозь коррумпированный режим держался на репрессиях, убийствах и пытках политических противников и справа и слева, прагматизм оставался стержнем советской политики по отношению к Ирану.
Кое-чем шах расплачивался. Вдоль 2500 километров советско-иранской границы практически не было крупных соединений иранских войск, в страну не допустили американские военные базы, за исключением центров электронного шпионажа. Шли взаимные визиты, в том числе и на высоком уровне, и обмен посланиями; в 1972 году был подписан Договор о дружбе и добрососедстве; на компромиссной основе была демаркирована общая граница. Иран и СССР в 60–70-х годах заключили ряд взаимовыгодных торгово-экономических соглашений. Среди них — строительство газопровода к советской границе, Исфаханского металлургического комбината, машиностроительного завода в Араке и других объектов в обмен на поставки газа, товаров традиционного экспорта. СССР на коммерческой основе продавал даже кое-какую военную технику.
Все это не меняло и не могло изменить теснейшего военно-политического и экономического сотрудничества Ирана с США. В соответствии с «доктриной Никсона» (1971) Иран призван был играть роль главного регионального союзника, что совпадало с амбициями шаха. Тегеран, в сотрудничестве с Вашингтоном, помогал курдам в Ираке бороться против антиамериканского баасистского режима, чтобы затем предать их в 1975 году, договорившись с Багдадом, расправился с левоэкстремистским восстанием в оманской провинции Дофар, стремился превратиться в господствующую силу в Персидском заливе, поставлял нефть Израилю. Опираясь на неограниченные поставки американского оружия, Иран начал невиданную для страны его размера программу вооружений. Его военные расходы, питаемые учетверением, а затем и новым увеличением цен на нефть, подскочили с 1,4 млрд до 9,4 млрд долларов меньше чем за десятилетие.
Вместе с Израилем, Египтом, Саудовской Аравией Иран к середине — концу 70-х годов стал одним из столпов американского влияния в регионе. СССР был бессилен что-либо сделать.
Но ситуация изменилась сама.
Шахский режим, осыпанный золотым дождем нефтедолларов, шел к своей гибели. Любые реформы или видимость реформ, проводимых хищной, насквозь прогнившей бюрократией, представителям которой принадлежала реальная власть, давали самоубийственные результаты. Паразитизм бюрократии был абсолютным и вопиющим. Иранский капитализм развивался, но принимал уродливые, болезненные формы. Разрыв между верхами и низами увеличивался, вызывая недовольство, отчаяние, протест. Ответом режима на глухое или открытое сопротивление были аресты, пытки, казни. Массы людей, выбитых из традиционных форм хозяйственной жизни, уклада, морали, не находили себе места в обществе, переживавшем псевдомодернизацию, и обращались к религии как к духовной опоре и политическому знамени. Руководителем оппозиции стало местное духовенство. «Ислам — это все», — говорил его лидер аятолла Хомейни, и миллионы вторили ему. «Не Западу, не Востоку, а исламу», — провозглашал он, и миллионы повторяли его слова. Аятолла призывал свергнуть шахскую тиранию, освободиться от засилья американцев, расторгнуть соглашения с США, разогнать тайную полицию САВАК. И либералы, и революционные демократы, и коммунисты сыграли свою роль в крушении «павлиньего трона», но безусловным гегемоном революции было исламское духовенство — в то время уникальный случай во всем «третьем мире».
Советская политика не сыграла никакой роли в успехе иранской исламской революции, победившей в феврале 1979 года. Администрация Картера переоценила прочность шахского режима, заигралась с защитой «прав человека» и оказала мощнейшее давление на шаха с тем, чтобы он не спустил на оппозицию своих цепных псов — САВАК, десять тысяч «бессмертных» и т. д. Кроме того, шах, больной раком, был психологически надломлен.
Советское правительство заявило 18 ноября 1975 года, что оно «против вмешательства извне во внутренние дела Ирана кого бы то ни было в любой форме и под каким бы то ни было предлогом». В Москве помнили о 6-й статье договора 1921 года и в случае появления американских войск в Иране могли бы начать действовать.
Еще в 1974–1975 годах, то есть за несколько лет до Апрельской революции в Афганистане и последовавших за ней событий, задолго до иранской революции, Соединенные Штаты начали подготовку к посылке в район Персидского залива десантных частей — будущих сил быстрого развертывания. Идея создания таких сил была официально закреплена в президентской директиве № 18, подписанной в августе 1977 года.
Пересматривая стратегию США на Ближнем и Среднем Востоке с учетом потери Ирана и революции в Афганистане, Вашингтон в 1979 году выдвинул «доктрину Картера», которая, в частности, гласила: «Любая попытка какой-либо силы извне добиться контроля над районом Персидского залива будет расценена как наступление на жизненно важные интересы США, и она будет отражена любыми средствами». В западной части Индийского океана США стали развертывать крупные военно-морские силы, создавали и расширяли базы, главной из которых была база на острове Диего-Гарсия. Там были оборудованы стоянки для кораблей, устроены склады оружия и снаряжения, реконструирована взлетно-посадочная полоса для использования стратегическими бомбардировщиками В-52, созданы другие военные объекты. Вашингтон добился от Омана, Сомали и Кении согласия использовать базы на их территории.
Американо-иранские отношения особенно ухудшились, когда в октябре 1979 года иранские студенты захватили американское посольство в Тегеране и вплоть до января 1981 года удерживали часть персонала в качестве заложников. Обычные ссылки Москвы на необходимость соблюдать принципы и нормы международного права, уважать дипломатический иммунитет не могли скрыть удовлетворения в Москве таким развитием событий.
Чувствуя свое политическое и военное бессилие, США и их союзники развернули пропагандистскую кампанию против СССР. Тогда по страницам западных газет стал бродить свирепый русский медведь, готовый захватить Иран, проглотить субтильную Западную Европу и запить злодейское пиршество ближневосточной нефтью. Вспомнили даже «завещание Петра Великого», якобы призывавшего Россию продвигаться к теплым морям. Оно было сфабриковано французским авантюристом д’Еоном и опубликовано по распоряжению Наполеона в 1812 году накануне его вторжения в Россию.
Казалось бы, перед Советским Союзом открывались новые возможности для решительного продвижения в регионе и возвращения своего влияния, несмотря на потерю позиций в Египте. Казалось, можно было начать новую политическую игру. Но у СССР уже не было ни сил, ни средств, ни политической воли. Американские потери не означали советских приобретений. Достаточно отметить отношение исламских лидеров Ирана к СССР, который был ими назван «вторым великим сатаной». Враждебность новых властей к коммунизму была не меньшей, чем к Западу. Они стали осуществлять репрессии, превосходящие по жестокости шахские, против левых внутри страны, оказывать реальную помощь афганской вооруженной оппозиции, временно разорвали экономические связи с СССР.
С началом ирано-иракской войны в 1980 году отношения с СССР слегка улучшились (был приостановлен экспорт советского оружия в Ирак), чтобы снова обостриться после того, как в 1982 году война была перенесена на иракскую территорию и СССР возобновил поставки оружия Багдаду. Были и антисоветские демонстрации в Тегеране, и антисоветские кампании в иранской печати, особенно в связи с репрессиями против Народной партии Ирана (Туде), и высылка советских дипломатов, и нападения на советские суда в Персидском заливе. Но требования реальной политики, взаимная заинтересованность в нормальных отношениях подталкивали двух соседей друг к другу, к поискам платформы для сосуществования и сотрудничества.
Совершенно не соответствовал прежней политике в «третьем мире» советский подход к Афганистану. Справедливости ради отметим, что Апрельская революция в этой стране свалилась Москве как снег на голову, и долгое время советское руководство отказывалось от военного вмешательства. Роковая цепь событий привела к этой ошибке, которая обернулась тяжелым политическим поражением. СССР столкнулся с резко отрицательной реакцией американской администрации: президент Картер наложил частичное эмбарго на экспорт зерна в СССР, еще более ограничил экспорт передовой технологии в СССР, отозвал из сената Договор ОСВ-2, запретил участие американских спортсменов в Олимпийских играх в Москве. В 1983 году при администрации Р. Рейгана американские силы быстрого развертывания получили военно-штабную надстройку в виде Центрального командования.
Советские отношения с Турцией знали и подъемы и падения, хотя резких зигзагов не было, несмотря на смену партий у власти или даже военные перевороты.
Отказ Вашингтона поддержать позицию Турции по Кипру в 1964 году воздействовал на мышление и поведение турецкого политического руководства. Оно приветствовало взвешенную позицию СССР в этом вопросе, хотя близкие отношения советского правительства с президентом Кипра архиепископом Макариосом вызывали в Анкаре раздражение. Турецкое правительство не собиралось изменять свой курс на сотрудничество с Западом, в частности с США, но допускало определенное потепление во взаимоотношениях с северным соседом. Более самостоятельная внешняя политика отвечала турецким традициям и политическим амбициям Анкары, и расширение советско-турецких отношений укладывалось в рамки этого более независимого курса.
В сентябре 1967 года в Советском Союзе побывал с официальным визитом премьер-министр Турции Сулейман Демирель. Было достигнуто взаимопонимание по экономическим, пограничным и некоторым политическим проблемам. По словам Демиреля, его визит покончил с последними остатками враждебности в советско-турецких отношениях. «Советский взгляд на Кипр достаточно близок к нашему», — заявил он.
Основой отношений между советской и турецкой сторонами было соблюдение режимов проливов, которое де-факто отвечало интересам обеих сторон. Конечно, в век межконтинентальных ракет и ядерного паритета проливы отчасти потеряли свое стратегическое значение. Однако в моменты кризисов, например в 1967 и 1973 годах, через Босфор и Дарданеллы проходили десятки советских военных кораблей.
Турки были недовольны появлением советских военных кораблей в Средиземноморье, но они ничего не могли с этим поделать и благоразумно решили, что пусть лучше советские корабли будут в Средиземном море, чем в Черном. Появление советских вертолетоносцев, которые в советской терминологии назывались большими противолодочными кораблями, создавало определенные проблемы. Однако был найден компромисс: когда советская сторона уведомляла турецкую о проходе через проливы кораблей этого типа, турецкая сторона их пропускала, но затем заявляла протест. На этом дело и завершалось.
Экономические отношения развивались и были выгодны Турции. Шло строительство при советском технико-экономическом содействии Искендерунского металлургического комбината, алюминиевого комбината в Сейдишехире и других предприятий. Что касается СССР, то, как неоднократно отмечалось автором, при тех ценовых пропорциях, которые существовали в СССР, определить, что являлось выгодным, а что убыточным во внешнеторговых связях, зачастую невозможно.
События в Чехословакии и советское вмешательство во внутренние дела этой страны в 1968 году, вновь поставившие под вопрос советские намерения во внешней политике, возбудили подозрения Турции. Было неясно, совпадают ли советские и турецкие определения термина «невмешательство». В любом случае ввод советских войск в Чехословакию укрепил узы, связывающие Турцию с НАТО.
Однако продолжались взаимные визиты на высоком уровне, которые не только подкрепляли экономические отношения, но были формой интенсивного политического диалога. Н.В. Подгорный посетил Турцию в апреле 1972-го, А.Н. Косыгин — в декабре 1975 года.
Близкие отношения с Западом не снимали противоречий с Грецией. Турция в 1974 году ввела войска на Кипр после попытки переворота, организованного греческой военной хунтой, и заняла две пятых территории острова. Эти события довели почти до состояния войны отношения между Турцией и Грецией и расшатали юго-восточный фланг НАТО до такой степени, что использование Соединенными Штатами их военных баз в Турции было заморожено. Естественно, что без нейтралитета Советского Союза турецкое правительство не смогло бы осуществить кипрскую операцию. Советско-турецкие отношения поднялись на ступеньку выше.
В июне 1978 года премьер-министр Турции Б. Эджевит посетил с официальным визитом СССР, подписав политический документ. Каждая из сторон соглашалась воздерживаться от использования угрозы силы и не позволять использовать свою территорию в качестве базы против соседа. Одновременно были подписаны соглашения о разграничении континентального шельфа между СССР и Турцией в Черном море.
Но советское военное вмешательство в Афганистане вновь пробудило в турках старые опасения по поводу намерений северного соседа. Это происходило в условиях, когда раздираемая активизацией правого и левого экстремизма Турция вползала в гражданскую войну. Военный переворот 1980 года приостановил действие демократических институтов и гражданских прав, и лишь через несколько лет страна смогла вернуться к демократии, контролируемой сверху. Американские базы в Турции были вновь открыты в начале 80-х годов.
Стоит отметить, что, хотя в 60–80-х годах в турецкой печати использовались клише «коммунистическая подрывная деятельность» и «рука Москвы», для турецких лидеров — и военных и гражданских — было ясно, что СССР действительно воздерживался от вмешательства в события в их стране. Дальше выражения симпатий, и то очень ограниченных, левым силам и традиционного сотрудничества со слабой, действующей в основном в эмиграции Коммунистической партией Турции, дело не шло.
Определенная политическая напряженность не помешала прагматичным туркам подписать 26 декабря 1984 года долгосрочную программу развития экономического, торгового и научно-технического сотрудничества между СССР и Турцией.
Не только в Турции, но и в мусульманском мире в целом результаты советского вмешательства в Афганистане были разрушительными. Прежний образ великой державы, которая выступает за укрепление политической и экономической независимости стран Ближнего и Среднего Востока, не вмешиваясь в их внутренние дела, был разрушен и сменился — не без участия западной пропаганды — образом «коммунистического агрессора», империи, которая «рвется к теплым морям», чтобы поставить Персидский залив под свой контроль. Только Южный Йемен и Эфиопия в осторожной форме высказались в поддержку советских действий. Алжир, Сирия, Северный Йемен, Ливия воздержались от осуждения. Все остальные (включая Ирак) заняли антисоветские позиции, хотя активную поддержку афганской вооруженной оппозиции стали оказывать прежде всего Пакистан, Иран и Саудовская Аравия. С осуждением советских действий регулярно выступала организация Исламская конференция.
Правда, единый антисоветский фронт мусульманских стран не сложился. Этому немало способствовала израильская политика, отвлекавшая внимание от Афганистана. Репрессии на оккупированных территориях, аннексия Восточного Иерусалима и Голанских высот, соглашения 1981 и 1983 годов между Израилем и США, израильское вторжение в Ливан в 1982 году — все это использовалось советской пропагандой, хотя уже не приносило существенных политических дивидендов.
Не вызывает сомнения, что советские действия в Афганистане помогли США резко укрепиться в регионе, преодолевая последствия и иранской революции, и негативной реакции арабов на Кэмп-Дэвид.
Ирано-иракская война, вспыхнувшая в сентябре 1980 года, на долгие годы вывела из активных действий в регионе два антиамериканских режима. Она расколола арабский мир, в котором Сирия и Ливия заняли проиранскую позицию, а Иордания, Саудовская Аравия, затем и Египет — проиракскую. Антисадатовский фронт был подорван, и возвращение Египта в «арабский концерт» облегчилось.
На вспышки напряженности на Ближнем Востоке в 1981 году — сирийско-израильский конфликт по поводу сирийских ракет ПВО в Ливане, израильскую бомбежку атомного реактора в Ираке, израильский налет на Бейрут — советское руководство реагировало в обычной манере, то есть беззубыми заявлениями и декларациями. Разоблачались «империалистические происки», раздавались призывы к мирному решению конфликтов, провозглашалась «солидарность со справедливой борьбой арабских народов».
С Египтом отношения шли по нисходящей. Еще в декабре 1977 года Садат закрыл советский культурный центр в Каире, советские консульства в Александрии, Порт-Саиде и Асуане. В Египте оставались лишь советские специалисты на объектах экономического сотрудничества, продолжались торговые отношения.
К осени 1981-го советско-египетские отношения достигли самой низкой точки с 1952 года. Садат заявил, что направляет помощь афганской вооруженной оппозиции. Он согласился на развертывание на Синае американских вооруженных подразделений как часть общего соглашения о выводе израильских войск, предоставил базу в Рас-Банасе на Красном море для американских сил быстрого развертывания. С 1980 года начались совместные американо-египетские военные маневры.
Но внутри Египта положение Садата уже стало критическим, и он стал метаться, нанося удары по левым, правым, буржуазным либералам, коптам, исламским фундаменталистам. Последовали обычные обвинения СССР в «подрывных действиях», и в сентябре 1981 года ряд советских дипломатов, включая посла, а также несколько сот остававшихся в Египте советских специалистов были высланы.
6 октября на параде по случаю начала октябрьской войны 1973 года Садат был убит исламскими боевиками. Удаление даже таким методом с политической арены одиозной для советского руководства фигуры было с облегчением воспринято в Москве.
«Он обладал какой-то удивительной способностью заниматься фальсификацией фактов, — писал А.А. Громыко. — Примечательно, что ни политики, ни журналисты, ни историки, как правило, не любили ссылаться на Садата и цитировать его, дабы не оказаться в неловком положении.
Всю жизнь Садат страдал манией величия, а в годы его президентства она приняла, можно сказать, патологические формы, определяющие его поведение и как политика, и как человека. Он не побоялся даже оказаться в смешном положении, когда попытался сопоставить значение своей личности с величием знаменитых египетских пирамид».
Когда Садата хоронили, улицы Каира были безлюдны. За гробом следовали лишь лица из его ближайшего окружения, три бывших президента США, тогдашний премьер-министр Израиля Бегин, несколько иностранных делегаций. На похоронах не было крупных арабских лидеров или политических деятелей. Народ безмолвствовал.
Вашингтон нервно реагировал на убийство Садата: 6-й флот в Средиземноморье и силы быстрого развертывания в США были приведены в повышенную боевую готовность.
События в Египте вызвали много тревожных вопросов в Вашингтоне и других западных столицах. Не будет ли в Египте иранского варианта? Сохранятся ли кэмп-дэвидские договоренности? Не повернет ли Египет вновь к союзу с Москвой?
На эти вопросы вскоре были даны успокоительные ответы. Социально-экономическая и политическая ориентация страны на США и в целом на Запад оставалась неизменной. Ни внутренняя расстановка социально-политических сил, ни экономическая, финансовая, продовольственная зависимость от США не позволяли Египту сменить ориентацию.
Новый президент Египта Хосни Мубарак наложил несомненный отпечаток своей личности и на внутреннюю, и на внешнюю политику. Он возродил в первые годы своего правления элементы египетской демократии, установив диалог и со светской, и с умеренной религиозной оппозицией. Он начал и успешно завершил через несколько лет процесс нормализации отношений с арабским миром. Шло сначала медленное, а потом убыстряющееся улучшение отношений с Советским Союзом. Однако в Москве и в тот момент, и позднее не ставили нереалистическую задачу оторвать Египет от США.
В 70-х годах, когда советско-египетские отношения быстро шли к почти полному разрыву, Сирия стала приобретать особое место в советской политике в регионе. По внутренним соображениям и в соответствии со своими общеарабскими амбициями сирийское руководство было резко настроено против ближневосточного урегулирования, и для президента Асада был неприемлем в тот момент путь, по которому во внешней политике пошел Садат.
Сирия стала одним из организаторов антисадатовского, антиамериканского Фронта стойкости и противодействия, что укладывалось в рамки советской политики в регионе. 8 октября 1980 года был заключен Договор о дружбе и сотрудничестве, формализовавший советско-сирийские отношения. Это обеспечило президенту Асаду дополнительную надежду на то, что Израиль не пойдет на военный разгром режима, ограничиваясь отдельными ударами и действиями в Ливане.
Дипломат. В 60-х годах мы смотрели на Сирию с известной долей романтизма, как сейчас говорят — идеологизированно. Но надо нам отдать должное: мы сумели поддерживать ровные отношения с сирийскими режимами — начиная с буржуазного, который возник сразу после провозглашения независимости, через Шукри Куатли, через левацких экстремистов к умеренному асадовскому баасистскому режиму. На всех этих этапах мы все-таки сумели соблюдать какую-то преемственность.
Автор. Но у меня ощущение, что с середины 70-х годов мы увлеклись. Мы слишком всерьез восприняли ставку на Сирию как на своего союзника, слишком много им давали оружия.
Дипломат. Не думаю, что была серьезная ставка на Сирию после кэмп-дэвидских соглашений. Мы не думали, что Сирия может заменить Египет. Но по инерции мы делали ставку на силу, на вооружение Сирии, хотя убеждения, что отношения с Сирией могут изменить баланс сил на Ближнем Востоке, у нас никогда не было.
Автор. Можно ли проследить колебания советской политики по отношению к Сирии?
Дипломат. Сирийцы всегда были для нас желанными, но трудными партнерами. Ведь для нас главным с 1973 года была международная конференция по Ближнему Востоку. Но тогда, в 1973 году, сирийский стол оставался пустым. Они приняли решение не посылать делегацию в Женеву. Это был один из факторов срыва конференции, но нам не удалось сирийцев уломать.
Автор. Были ли у них свои резоны?
Дипломат. Они не доверяли своим египетским партнерам. Они считали, что Египту проще решить свой вопрос с Синаем, ничем не рискуя. Они боялись остаться потом один на один с Израилем. Видимо, с их точки зрения, они сделали правильный расчет, надеясь получить больше, не участвуя в конференции. Ведь через два-три месяца они заключили соглашение о разъединении сил с Израилем на сирийском фронте, то есть обезопасили себя в военном плане. В политических шагах они решили не торопиться.
Автор. А в Ливане?
Дипломат. Вот здесь как раз явно прослеживается линия на получение компенсации в Ливане за Голанские высоты.
Сирийская позиция по отношению к Израилю после 1973 года представлялась достаточно гибкой и сбалансированной, хотя Дамаск время от времени говорил об «освобождении Иерусалима» и порой о «создании Великой Сирии». Реальная недостижимость этих целей позволяла «временно», на уровне реальной политики, достаточно широко маневрировать и достигать взаимопонимания с Израилем или идти с ним параллельным курсом. Фактически в Ливане было достигнуто разграничение на зоны влияния. Впрочем, были и прямые военные столкновения, как в 1982 году.
В июне 1982 года израильский премьер-министр Менахем Бегин, подталкиваемый своим министром обороны «ястребом» Ариэлем Шароном, решился на вторжение в Ливан. Прикрытием для израильских действий был и фолклендский кризис и короткая война между Великобританией и Аргентиной. Целью израильского вторжения было разрушить полугосударственные структуры и военные позиции Организации освобождения Палестины в Ливане, помочь произраильским силам из партии фалангистов в христианской части Ливана захватить власть в Бейруте. В качестве объектов нападения были намечены и сирийские части противовоздушной обороны в долине Бекаа. Израильтяне добились быстрого отката сил ООП в Бейрут, а израильские ВВС нанесли ряд сильных ударов по сирийцам. По израильским данным, было сбито около 90 сирийских самолетов в первые несколько дней военных действий, ракетные комплексы уничтожены. Очевидно, что израильтянам была поставлена современнейшая военная техника с соответствующей электронной начинкой, что позволило им добиться на тот момент решающего военного превосходства.
Реакция Советского Союза на израильскую интервенцию в Ливане в июне — сентябре 1982 года и израильские удары по сирийским ВВС и подразделениям ПВО в долине Бекаа была в высшей степени сдержанной. Дело ограничилось заявлениями и протестами, резким осуждением Израиля и США и активностью в ООН. Леонид Брежнев доживал последние месяцы, среди кремлевских геронтократов шла борьба за власть, и им было не до Ливана, не до палестинцев, не до Сирии. К отчаянию палестинцев, со стороны Москвы не было сделано даже символического жеста, чтобы затруднить действия Израиля. Репутация СССР в арабском мире пострадала политически. Был нанесен и серьезный удар по престижу советской военной техники. Впрочем, арабский мир оказался в тот момент настолько разрозненным, что никаких действий в поддержку Сирии, палестинцев и Ливана предпринято не было.
«Многие официальные лица в США сделали… вывод, что нетвердое и стареющее руководство Брежнева испытывает кризис по поводу того, что делать и делать ли что-либо вообще, — писал Э. Рубинштейн. — Они, однако, не могли оценить того, что у Кремля были ясная перспектива и приоритеты».
Конечно, ни ясной перспективы, ни понимания приоритетов среди кремлевских лидеров не было. Была политическая инерция — не допускать чрезмерного ослабления Сирии, которое вызвало бы или смену режима, или меры против СССР, что означало бы резкое ослабление советских позиций в Сирии и усиление американских. И реакция была тоже обычной, тоже инерционной: поднять уровень военного противостояния, поставив такое вооружение, которое уменьшило бы израильское военное превосходство.
В Сирию уже осенью, когда во главе СССР встал Юрий Андропов, были поставлены усложненные ракетные комплексы «земля — воздух» (САМ-5) с соответствующим радарным обеспечением и направлено два полка ПВО, несколько тысяч советских военнослужащих, по западным источникам, 5–6 тыс., чтобы обеспечить функционирование системы ПВО и подготовку сирийской армии. Израиль опять потерял полное господство в воздухе.
Это был второй после Египта случай направления нескольких тысяч советских военнослужащих для обеспечения обороны дружественной страны, которой угрожал Израиль. СССР вновь продемонстрировал, что не допустит резкого смещения военного баланса. Через два года появились сообщения, что значительная часть советского персонала ПВО эвакуирована из Сирии.
Что касается Ливана, то палестинские боевые подразделения после многонедельной осады Бейрута были выведены из страны под наблюдением многонациональных сил, костяк которых составили американцы. Последовала израильская оккупация Западного Бейрута, массовые убийства палестинцев в лагерях Сабра и Шатила ливанскими правыми экстремистами при попустительстве израильских оккупационных сил. Казалось, что СССР потерпел дипломатическое поражение.
Однако маятник военно-политической борьбы в Ливане качался то в ту, то в другую сторону. Там продолжалась гражданская война с быстрой сменой союзников, постоянно чувствовались тяжелая рука Сирии и израильское военное давление. Часть палестинских военных формирований постепенно просочилась обратно в Ливан. Советская позиция сводилась к декларациям о необходимости установить мир в стране, соблюдать ее территориальную целостность.
Если характеризовать подход СССР к ливанским делам, начиная с 1975 года, его можно свести к формуле «отсутствие политики — это тоже политика». СССР не вмешивался в ливанскую гражданскую войну, хотя его симпатии были на стороне левых, мусульман и палестинцев. Он не мог позволить себе поссориться с Сирией, хотя ее действия в Ливане не вызывали одобрения в Москве, не решался открыто противодействовать Израилю, хотя выплескивал на него обширный запас отрицательных пропагандистских эпитетов. СССР выступал за мирное урегулирование конфликта, за независимость, суверенитет, территориальную целостность Ливана, за вывод с юга страны израильских войск.
Забегая вперед, отметим, что такой же курс продолжался и при Михаиле Горбачеве. Это позволило найти общий язык с США, что и выразилось в советско-американском заявлении по Ливану от 23 сентября 1989 года. «Советский Союз и Соединенные Штаты Америки подтверждают свое убеждение в том, что проблемы этой страны не имеют военного решения. Единственным разумным путем к национальному согласию является конструктивный диалог между ливанцами, которые сами должны достичь прочных договоренностей относительно мирного устройства в Ливане на основе баланса интересов… Обе стороны вновь подтверждают свою твердую позицию в пользу сохранения суверенитета, территориальной целостности и независимости ливанского государства. СССР и США осуждают любые акции захвата заложников и требуют их освобождения, где бы и кем бы они ни удерживались».
Беседа с А.С. Куликом.
Автор. Возможно, последняя фраза отражала и собственный опыт СССР в Ливане, где в 1985 году палестинцы захватили советских заложников. Один из них был убит.
А.С. Кулик. Неофициально я обстоятельно работал с Хафезом Асадом. Причем он сыграл очень серьезную роль в освобождении наших заложников в 85-м году в Ливане. Я в этой истории принимал непосредственное участие, хотя по положению, которое я в это время занимал в Москве, должен был заниматься большой политикой. Но я сам предложил Крючкову, чтобы я поехал в Ливан и Сирию.
Хафез Асад принял меня 27 октября. Я ему сказал, что такая-то у нас информация, там-то они находятся. И говорю: «Товарищ президент (там переводчик был, переводил), учитывая нашу старую дружбу между странами, поспособствуйте». А мы знали, что он не хотел в это дело вмешиваться. Потому что в это время он начинал переговоры с американцами по поводу урегулирования обстановки в Ливане. Но на следующий день палестинцы наших ребят отпустили. Асад направил ультиматум всем палестинцам, включая и Арафата: если советские заложники не будут освобождены, мы начинаем полномасштабные операции против вас всех. Это, конечно, палестинцев очень серьезно напугало, и они освободили наших.
Отношения с Хафезом Асадом сложились… Да, особенно в 90-х годах. Сирийцы проводили выгодную нам политику. Поэтому я считал, что мы должны делать все, чтобы поддерживать Хафеза Асада. К сожалению, в 2000 году он умер….
Советско-иракские отношения временно стали более стабильными после баасистского переворота 1968 года, о чем формально свидетельствовал Договор о дружбе и сотрудничестве, заключенный 9 апреля 1972 года. В 1975 году Ирак подписал специальное соглашение с Советом экономической взаимопомощи — организацией, призванной создать «общий рынок» СССР и ряда других социалистических стран. Резкое увеличение цен на нефть после 1973 года позволило Ираку выбирать экономических партнеров на Западе и в Японии, уровень технологии которых был выше советского. СССР устраивала внешняя терпимость иракских баасистов к компартии в начале 70-х годов, а экономические выгоды от продажи оружия и строительства ряда промышленных и других хозяйственных объектов были слишком очевидными. Обычная антиимпериалистическая риторика багдадских властей давала политический стимул для расширения сотрудничества.
«Практически мы способствовали закреплению баасистского режима в Ираке в 70-х годах, — считает работник МИДа. — Мы поддержали их и политически, и экономически. Мы же поддержали и их соглашение с курдами, и недолговечный национальный фронт с компартией, хотя многие у нас предсказывали, чем все это может кончиться. Мы помогли им освоить нефтяные промыслы Северной Румейлы по соглашениям еще 1967 и 1969 годов. А потом, когда режим стал показывать зубы и коммунистам, и курдам, тут уже играли роль чисто монетарные соображения. Ирак стал важнейшим источником наших валютных поступлений. Нам просто некуда было деваться, нам нужно было зарабатывать деньги. Достаточно цинично. У нас было безвыходное положение — если бы мы не поставляли Ираку оружие, это сделали бы другие».
В Москве с недовольством воспринимали острейшие разногласия между Багдадом и Дамаском. А.Н. Косыгин пытался лично их урегулировать, но безуспешно. Казни иракских коммунистов в 1978 году добавили горечи в советско-иракские отношения, но отказаться от сотрудничества с Багдадом в Москве не могли и не хотели. Деятельность Багдада, направленная против кэмп-дэвидских соглашений и попыток установить Рах Americana на Ближнем Востоке, хотя и носила экстремистский характер, вызывала в Москве одобрение и оправдывала стремление не возвращаться к длинному списку взаимных претензий. Отношения между СССР и Ираком улучшились, чтобы вновь резко охладиться после того, как в сентябре 1980 года Ирак начал войну против Ирана.
Естественно, что СССР был заинтересован в решении курдской проблемы. Когда в марте 1970 года было заключено соглашение, предоставлявшее курдам автономию, его в Москве приветствовали.
«Я никогда не поеду в Багдад. У меня нет к ним совсем доверия, — говорил автору лидер иракских курдов мулла Мустафа Барзани по-русски, с сильным акцентом, в своей ставке в Равандузе недалеко от границы с Ираном 17 июля 1970 года. — Мне кажется, что баасисты спрятали шпиона мне под чалму. Никаких свободных выборов баасисты не сделают. Позовут свои кагэбэ, эмвэдэ, своих агентов — напишут, что хотят».
После крушения Курдской республики в Иране в 1946 году ее лидер Мустафа Барзани, глава Демократической партии Курдистана и символ курдского национализма, чьи силы базировались в основном в иракском Курдистане, нашел убежище в Советском Союзе вместе с несколькими сотнями своих последователей. В июле 1958 года новый диктатор Ирака Абдель Керим Касем позволил бежавшим курдам вернуться. Но уже к лету 1961 года начались вооруженные столкновения между курдами и иракскими войсками.
В феврале 1963 года Касем был свергнут. Режим Абдель Саляма Арефа продолжал военные действия против курдов. Соглашение по курдской автономии, подписанное сменившим его новым баасистским режимом в 1971 году, не собирались выполнять ни Багдад, ни курды.
Советский Союз не раз оказывался в сложном положении, когда надо было определять позицию по отношению к внутригосударственным этноконфессиональным конфликтам. Из них курдская проблема была одной из самых болезненных. Советское правительство не могло поддерживать курдское национальное движение, не вызывая мгновенной резко отрицательной реакции Анкары, Тегерана или Багдада.
Поэтому СССР вынужден был сидеть между двух стульев и закрывать глаза на репрессии против курдов. Сидеть между двух стульев было неудобно, но зачастую более комфортабельного места не было. При обострении отношений с соответствующими правительствами курдская карта разыгрывалась вновь.
В 1972 году в Курдистане снова начались военные действия. Курдам активно помогали иранцы и, видимо, США и Израиль. Советское оружие, в том числе самолеты, предназначенные для «борьбы с империализмом и сионизмом», использовалось иракской армией в курдских горах. Наконец, 11 марта 1974 года Багдад объявил о предоставлении Курдистану автономии, но и это не привело к миру.
В это время Иран предъявил требование, чтобы граница между двумя странами пролегала по тальвегу Шатт-эль-Араба, а не по иранскому берегу. Советский Союз благоразумно молчал, так как его граница в то время на тысячи километров пролегала по китайскому берегу Амура, а не тальвегу, что и было одной из формальных причин советско-китайского кризиса и даже ограниченных военных действий. Для Ирана главным было добиться признания границы на Шатт-эль-Арабе, и курды в очередной раз стали разменной монетой в политической игре. При посредничестве Хуари Бумедьена 5 марта 1975 года стороны договорились в Алжире о компромиссе, и Иран предал курдов в обмен на новую границу. Сотни курдов бежали в Иран или через Иран на Запад. Мустафа Барзанн кончил свою жизнь в США. Автор встречался с курдскими эмигрантами из Ирака, у которых были русские жены — советские гражданки. Они пытались выехать в СССР, но советские официальные власти, по их словам, чинили им препятствия и советовали: «В Ираке объявлена амнистия, вы можете вернуться туда». Но курды, очевидно, разделяли абсолютное недоверие Мустафы Барзани к режиму Саддама Хусейна и были правы.
Полублагожелательное отношение СССР к курдским требованиям не выплескивалось в публичную критику Багдада. Даже когда после прекращения военных действий с Ираном режим Саддама Хусейна начал физическое уничтожение курдов, в том числе с применением ядовитых газов, Москва молчала.
Хотя центр напряженности военных конфликтов в начале 80-х годов переместился в зону Персидского залива, где шла ирано-иракская война, попытки сдвинуть с места арабо-израильский конфликт продолжались — впрочем, не столько всерьез, сколько для демонстрации политических позиций. Но условия для урегулирования отнюдь еще не созрели, как показали неудачи и плана Рейгана, и плана Брежнева.
1 сентября 1982 года президент Рейган предложил свой план ближневосточного урегулирования. Он призвал остановить строительство израильских поселений на Западном берегу, не признавать израильского суверенитета над Западным берегом, изменить израильские границы по сравнению с линиями перемирия, существовавшими до 1967 года. Предусматривалось, что Иерусалим будет единым. Президент Рейган призвал к прямым арабо-израильским переговорам. Подтвердив, что США против создания палестинского государства на Западном берегу, Рейган предложил создать полностью автономную палестинскую единицу, связанную с Иорданией. На этот план советская пропаганда обрушила обычный арсенал критики. Это казалось тем более удобным, что вслед за планом Рейгана был опубликован принятый на Арабском совещании в верхах в Фесе арабский план урегулирования, близкий по содержанию к советскому. Перехватив некоторые его новые элементы, МИД СССР подготовил свои предложения, которые были изложены в речи Леонида Брежнева на встрече с президентом Южного Йемена Али Насером Мухаммедом 15 сентября 1982 года. Советский Союз предложил осуществить вывод израильских войск со всех оккупированных территорий, включая часть Ливана, к линиям перемирия 1967 года, создать палестинское государство на Западном берегу и в Газе, признать право всех государств региона на безопасное независимое существование, прекратить состояние войны между Израилем и арабскими государствами. Перекликаясь с арабскими предложениями, план предусматривал право для палестинских беженцев вернуться к своим очагам или получить компенсацию за оставленную собственность, возвращение Восточного Иерусалима арабам и его включение в арабское государство, свободу доступа верующих к святым местам трех религий во всем Иерусалиме. Предусматривались гарантии окончательного урегулирования со стороны Совета Безопасности ООН. Брежнев призвал осуществить урегулирование на международной конференции, в которой участвовали бы все заинтересованные стороны, включая ООП — «единственного законного представителя арабского народа Палестины».
Период, когда во главе СССР находились Юрий Андропов и Константин Черненко (с ноября 1982 по март 1985 года), не был отмечен сколько-нибудь серьезными советскими шагами на Ближнем и Среднем Востоке. Оба лидера были больны, и не было существенно важным, кто стоял во главе страны — крупный и самостоятельный политический деятель Андропов или безвольная кукла в руках собственных помощников Черненко. Ни у того ни у другого не доходили руки до Ближнего и Среднего Востока. Обещающее начало — встреча Андропова в декабре 1982 года с делегацией, сформированной в Фесе во главе с королем Хусейном и при участии министра иностранных дел Саудовской Аравии Сауда аль-Фейсала, — не имело серьезных последствий. Поставки Сирии ракет САМ-5 и СС-21 явно были запланированы заранее. И, видимо, Андропов просто не возражал против их отправки вместе с советским персоналом. Учитывая конфронтацию с США, Советский Союз пошел на укрепление отношений с Сирией и Ливией, хотя действия обеих стран не раз ставили Москву в затруднительное положение. Продолжались примирительные жесты в адрес Египта и «консервативных» арабских режимов.
В военные действия в Ливане включились американцы, которые стали обстреливать и бомбить позиции друзов, а затем и сирийцев, что вызвало обеспокоенность в Москве. Но в результате акции мусульманского боевика-«камикадзе» 24 октября 1983 года был произведен взрыв в штаб-квартире американских морских пехотинцев в Бейруте, оставивший 240 убитых. США несколько недель спустя благоразумно вывели свои войска из Ливана. Оставшийся без американской поддержки президент Амин Жмайель, который 17 мая 1983 года подписал мирное соглашение с Израилем, обратился за помощью к сирийцам, заплатив за это 5 марта 1984 года денонсацией соглашения. Москва, где скончавшегося Андропова в феврале сменил Черненко, реагировала лишь обычными пропагандистскими выпадами против США и Израиля.
Отзвук тех настроений попал в воспоминания А.А. Громыко:
«Весь мир назвал эти действия [американцев в Ливане] международным разбоем. Здесь не может быть места фарисейским ссылкам на какую-то опасность со стороны Ливана для стратегического союзника США — Израиля, поскольку сам Израиль развязал агрессию против Ливана и оккупировал часть его территории. Все значительно проще: в Ливане к агрессору меньшего калибра присоединился агрессор крупный…
Эта бесславная страница в истории США не будет забыта ни ливанским народом, ни миром в целом. Так же как не будет забыта и преступная агрессия США против Ливии в апреле 1986 года. Все, что делалось в этой связи Вашингтоном по линии дипломатического ведомства, ставилось на службу указанной политике».
Естественно, что при таком отношении к США никакого сближения позиций, взаимопонимания быть не могло. Но и воспользоваться неудачами США Советский Союз опять-таки был не в состоянии. На события в Ливане, Иране, на ирано-иракском фронте, в Персидском заливе Москва откликалась лишь вполне предсказуемыми заявлениями и статьями. Рутинные встречи с некоторыми арабскими лидерами продолжались. Подписанное в Аммане в феврале 1985 года соглашение Арафат — Хусейн о совместных действиях в деле ближневосточного урегулирования, направленное на поиски выхода из ближневосточного тупика, как и последующая «инициатива Мубарака», вызвало ожидаемую негативную реакцию в Москве, поскольку оно приветствовалось в Вашингтоне.
Советская политика на Ближнем и Среднем Востоке была в тупике.
Человеческое измерение
Если принять в качестве постулата, что любая политика — это не только отношения между государствами и правительствами, но и между людьми во плоти и крови, то человеческое измерение советской политики на Ближнем и Среднем Востоке оказывается необходимым объектом изучения. Исследователь не может пройти мимо того, как воспринимали СССР с «той» стороны и элита, и «человек с улицы».
Советские руководители обычно красили представителей политических элит «прогрессивных», «революционно-демократических» режимов в цвета идеализма и мессианских ожиданий. Но лидеры этих режимов в гораздо большей степени опирались на прагматичные расчеты. Исключения были: например, южнойеменские неомарксисты, увлеченные советским примером. Но чаще западное воспитание, знакомство с образом жизни на Западе делало политических союзников СССР из числа левых, даже коммунистов, психологическими поклонниками Запада. Лишь подъем фундаменталистского движения и включение в структуры власти в некоторых странах ярых исламистов приводили к отторжению западных ценностей не только в политическом, но и в духовном, культурном, бытовом, иногда личном плане. Но это не означало появления условий для сближения с советским образом жизни.
И все же прагматизм и авторитарные амбиции лидеров ряда арабских стран создавали психологическую основу для сотрудничества с СССР. Опыт общения с советским руководством в целом выглядел положительным. СССР действительно не вмешивался во внутриполитическую борьбу, в целом оставался верным своим обязательствам, хорошо реагировал на декларативную часть отношений — на заявления об «антиимпериализме», «солидарности революционных сил» и т. п. — и, несмотря на риск, приходил на помощь, когда возникала угроза существованию режимов со стороны местных, а порой и не только местных противников. СССР в тяжелых обстоятельствах четырежды протянул руку помощи Египту — в 1956, 1967, 1970 и 1973 годах, четырежды — Сирии: в 1957, 1967, 1973 и 1982–1983 годах. При этом наличие или отсутствие соответствующих договоров не было определяющим в поведении советского руководства. СССР стал на сторону Эфиопии, когда Сомали, связанная с СССР договором, вторглась в эфиопскую провинцию Огаден. СССР временно приостановил поставку оружия Ираку, когда тот начал войну с Ираном. Но Сирии или Египту оказывалась серьезная помощь и при отсутствии соответствующих договоров.
Хотя представители местных революционно-авторитарных политических элит понимали, что само их выживание в какой-то степени зависело от сотрудничества с СССР, в личном плане они нередко сталкивались.
Ю.Н. Черняков. Были коллизии в наших взаимоотношениях с арабами. Мы не понимали их, а они — нас. Разный был менталитет. Наши арабские друзья в своем большинстве считали, что мы, Советский Союз, чего-то очень хотим от них, от арабов, поэтому самое главное — не продешевить. Это означало, что очень часто мы с арабами говорили на разных языках. Я думаю, что это происходит и сейчас. Меньше, но происходит.
Но проницательные арабские политические деятели более взвешенно оценивали Советский Союз, чем это представляется в Москве.
«Когда устанавливается доверие, советские руководители готовы слушать и даже уважать мнения, отличающиеся от их собственных, — писал бывший министр иностранных дел Египта Исмаил Фахми. — Они достаточно информированы, но у них на удивление малый опыт взаимоотношений с иностранными системами, культурами и традициями. Не говоря уже о понимании важности религии в некоторых странах. Русский медведь не так страшен, как его изображают, и у него много ограничений, которые должен понимать каждый, кто поддерживает с ним отношения.
Первое ограничение вытекает из непоколебимой памяти об ужасах Второй мировой войны. Абсолютное большинство русских, с которыми я говорил, указывали мне, что Советский Союз потерял 25 миллионов в этой войне. В результате советские лидеры не были готовы принимать решительные шаги, которые бы вели к войне и другим колоссальным потерям человеческих жизней. И меньше всего они были готовы предпринимать шаги, ведущие к ядерной конфронтации с США. Высший приоритет для советских политиков заключается в улучшении отношений с Соединенными Штатами и в том, чтобы найти согласие с ними по важнейшим международным проблемам. Нам, на Ближнем Востоке, поэтому не следует думать, что Советский Союз будет отдавать высший приоритет нашим проблемам и будет бряцать оружием против Соединенных Штатов за нас.
Второе ограничение заключается в том, что у Советского Союза — не такие большие ресурсы по сравнению с США… Третье ограничение — это характер советской системы. Процесс принятия решений медленный, и вряд ли можно ожидать быстрого изменения политики, идущего наравне с быстрым изменением международной обстановки».
Когда интересы советского руководства и местных лидеров переставали совпадать, «брак по расчету» нередко завершался разводом, с битьем посуды и даже уличными демонстрациями. Так было, скажем, в Египте и Сомали.
Но любопытно, что если в странах северного пояса — Турции, Иране, Афганистане — антисоветизм, наложенный на старые опасения перед экспансией Российской империи, мог стать лозунгом для определенной политической мобилизации масс, то антисоветизма снизу в арабских странах, на уровне массового сознания, почти не было. Он не выходил за рамки недовольств «недостаточной» советской помощью. Антисоветские взрывы бывали. Но, как правило, они были срежиссированы сверху (как в садатовском Египте), а не шли снизу и быстро выдыхались.
Масштабы, глубина, разнообразие связей арабов, турок, иранцев с СССР были несопоставимы с тем, что складывалось во взаимоотношениях с Западом. Там речь шла о десятках и сотнях тысяч деловых, личных контактов, поездках для отдыха, учебы, развлечений. Шло движение людей и капиталов в двух направлениях. Советский Союз не мог создавать таких связей ни по объему, ни по качеству.
Русские, советские в арабских странах, Иране, Турции оставляли конечно же противоречивый след. С одной стороны, практически нигде они не вели себя как «белые сахибы» и проявляли достаточно демократизма в общении. С другой — они жили исключительно замкнуто — по ряду причин. Специалисты или офицеры приезжали сюда по контрактам. Для многих это был единственный шанс в жизни приобрести автомашину, кое-какую бытовую технику и аппаратуру, товары ширпотреба. Поэтому они в ряде случаев неприлично экономили, покупая, скажем, дешевые продукты там, куда их местные коллеги соответствующего социального статуса, не говоря уже о западных специалистах, никогда не пойдут. Такой образ жизни не располагал к общению с местными жителями и не вызывал уважения. Питьевым спиртом, купленным в аптеке и разведенным в кока-коле, можно было угостить своего приятеля — советского специалиста, но не коллегу — араба, турка или иранца. Для большинства советских граждан существовал языковой и культурный барьер в общении. Наконец, что до недавнего времени было не менее существенным: офицеры безопасности и партийные функционеры строго контролировали и в лучшем случае не поощряли «несанкционированных» контактов за пределами работы. Поэтому общительные переводчики и некоторые специалисты, знающие языки, попадали под подозрение — или официальное («что-то они предпочитают связи с местными жителями нашим кинофильмам, вечерам или собраниям»), или бытовое («слишком широко живут, принимают гостей, откуда деньги?»). В результате чем большая колония советских людей находилась в какой-либо стране, тем хуже было к ним отношение «человека с улицы».
В.М. Виноградов. Я предлагал нашему руководству сократить число советских специалистов в Египте еще до решения Садата, до 1972 года. Уже были трудности. Наши товарищи очень часто слабы по части психологического подхода. Ведь египетская армия была воспитана англичанами, со своими порядками, традициями, особенно среди офицеров. Наши офицерские нравы во многом отличались от того, что существовало в английской армии. Многие наши советники выглядели неуклюже в светском общении, хотя, может быть, они были прекрасные специалисты. Они не умели устанавливать человеческие контакты. Много раз я старался создать условия, чтобы наши офицеры подружились с египетскими офицерами. Они делали одно большое дело — строили армию, готовили ее. Пытались организовать контакты во внеслужебное время. Не получалось. Организуется, скажем, египтянами большой вечер: в одном углу стоят египетские офицеры, в другом — советские. Наши не знали ни арабского, ни английского языка. Атмосфера в целом в наших коллективах была такая, что не рекомендовалось устанавливать личных контактов. Это не могло не приводить к тому, что в египетской армии ходили разного рода слухи о советских военных.
О сложностях во взаимоотношениях с советскими военными писал видный египетский журналист и политический деятель М.Х. Хейкал: «Иногда казалось, что русские заигрывают с солдатами и холодны с офицерами, потому что это была «классовая армия».
Со временем, особенно когда многочисленные советские специалисты и их жены уезжали, прежние бытовые трения забывались. Даже торговцы, в целом относившиеся к советским людям недоброжелательно, в основном из-за того, что они по мелочам и неприлично торговались, вспоминали о них с теплотой: советские покупали товары ширпотреба, на которые западный турист или специалист даже не смотрел. И свойство человеческой памяти сохранять только хорошее, и реальный вклад в экономику стран, с которыми СССР сотрудничал, были все-таки больше позитивными, чем негативными. Но друзей, сохранившихся личных связей почти не оставалось. Исключение составляли отдельные представители тончайшей прослойки дипломатов, журналистов, ученых.
Подготовка кадров в СССР стала единственным серьезным мостом связей на человеческом уровне между СССР и странами региона. В 1961 году в Москве Никита Хрущев создал Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы. Конечно, ожидалось, что молодежь из стран «третьего мира», прошедшая через советские вузы, со временем займет важные или руководящие позиции у себя на родине, будет оказывать существенное воздействие на политику и сделает ее более просоветски ориентированной. Однако если выпускники западных университетов нередко возвращались в свои страны с левыми убеждениями, то многие из тех, кто познакомился с «советским образом жизни», становились антикоммунистами. У выпускников советских вузов появлялись проблемы дома с признанием их дипломов, а если эти вопросы были урегулированы, то все равно их советские дипломы и степени часто ценились ниже западных. Многие из них были под подозрением как потенциально «завербованные» советскими спецслужбами.
Все же эффект от учебы в СССР был в целом благотворным для двусторонних отношений. Выпускники советских вузов, как правило, сохраняли хорошие воспоминания о стране, где они провели лучшие, студенческие годы жизни, и теплые чувства к народу, среди которого они жили, хотя и не к коммунистическому режиму.
Естественно, что студентов из Турции, Ирана, Афганистана было меньше, хотя после апрельского переворота 1978 года в Кабуле в СССР были направлены десятки тысяч афганцев.
Почти четвертая часть арабских студентов возвращались с советскими женами, как правило русскими. По неофициальным подсчетам, в арабских странах к концу ХХ века около ста тысяч человек жили в семьях, где хотя бы один — русский.
Однако десятки тысяч женщин, вышедших замуж за граждан других стран, считались отрезанным ломтем. Советские чиновники именовали их с презрительным оттенком «совгражданками». Их грубо отпихивали от советских колоний, от посольств, не пускали детей от смешанных браков в советские школы за рубежом.
«Мы не могли ничего сделать, — говорит Е.Д. Пырлин, — это наша беда, а не вина. Тот строй, который у нас был, не позволил осуществлять нормальные человеческие связи».
А.Ф. Смирнов (журналист-арабист). Развитию связей с арабским миром у нас крайне препятствовала закрытость советского общества. Десятки тысяч арабских граждан получили образование в Советском Союзе. Тысячи политэмигрантов и других выходцев из арабских стран обосновались (правда, с большим трудом) в Советском Союзе. Но взаимопроникновение русской и арабской культур, участие арабов в тех или иных наших делах крайне незначительны. В то же время в США, например, правой рукой президента Буша был ливанец Сунуну, послом США в Марокко до недавнего времени был также выходец из Ливана. Выходцы из арабских стран — врачи, бизнесмены, политические деятели, дипломаты — играют большую роль в США. Многие из них не забыли арабский язык. В нашем АПН, чтобы побеседовать с арабским журналистом, которого я знаю тридцать лет и который оказал нашей стране услуг не меньше, чем некоторые наши сограждане, я должен заполнить несколько бланков, принять его в специально защищенном и изолированном помещении, сделать запись беседы и т. д. Роль арабских граждан в наших органах информации, работающих на Ближний Восток, чисто техническая — переводчики, стилисты. В крупнейших американских и британских университетах совместно работают арабские и западные востоковеды, на равных готовят и публикуют научные труды. Я же до сих пор не видел ни одной серьезной книжки, если не считать словарей, написанной совместно советским специалистом и его арабским коллегой.
Автор. Наши внутренние проблемы сказывались вовне.
А.Ф. Смирнов. Еще как. Подбор кадров для командировок бывал сомнительный. На наших стройках и совместных объектах в арабских странах работало слишком много «блатных», в том числе средних и малых начальников, не знающих непосредственно своего дела и не заинтересованных в изучении новых технологий, арабского или даже европейских языков. В военных же контрактах царил полнейший произвол.
Прежде, в хрущевские времена, многие советские специалисты отличались подлинным интернационализмом и энтузиазмом в работе. Но дух стяжательства был нередким.
Автор. Наши люди нередко вынуждены были неприлично экономить.
А.Ф. Смирнов. Ну не дипломаты же! У них были частые загранкомандировки. Но конечно, наша практика обрекала за границей советского специалиста, независимо от его квалификации, зачастую на полунищенское и бесправное существование на глазах у десятков арабов, хорошо обо всем осведомленных.
Автор. Но если отвлечься от быта, то, может быть, картина предстанет другой.
А.Ф. Смирнов. И да и нет. Наши военные специалисты нередко проливали кровь и погибали в ряде стран, например в Египте. Это останется в памяти египтян. Убивали или брали в плен советских гражданских специалистов и в странах, где разгорелись гражданские войны, нередко вызванные догматической, тоталитарной политикой дружественных Москве режимов. Но наша гуманитарная помощь нередко отсутствовала там, где приходила помощь Запада.
Автор. Ну а общий итог?
А.Ф. Смирнов. И все-таки я бы ни в коем случае не стал перечеркивать все то положительное, что сделано, — от Асуана до профтехучилища в Йемене. Мы же в 50-х годах начинали с нуля. Сейчас есть большой задел.
Оглядываясь на период, охваченный настоящей главой, обнаруживаешь, что в ней нашлось очень мало места для описания взаимоотношений Советского Союза и местных компартий. Означало ли это исчезновение идеологического компонента во внешней политике Советского Союза? Отнюдь нет. Хотя относительный вес прагматизма и мифологии изменился, мышление и поведение советского руководства были по-прежнему пронизаны мессианскими идеями, искажающими внешнеполитические приоритеты и конкретные действия. Груз инерции и пропагандистских установок давил на принятие политических решений.
А.С. Кулик. Большинство коммунистических партий, с которыми мне приходилось работать, создавались с нашей помощью, а не потому что это отвечало той реальной обстановке, которая складывалась в арабских странах. Тот факт, что мы поддерживали так называемые левые движения, социалистические, коммунистические, это оказывало зачастую негативное влияние на выработку нашей ближневосточной политики.
