Глава 3
Дети пожирают свои революции. Россия не вмешивается
Коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве. Без уяснения этого вопроса не может быть и речи ни о каком сознательном участии в революции, не говоря уже о руководстве ею. <…> Для революции недостаточно того, чтобы низы не хотели жить как прежде. Для нее требуются еще, чтобы верхи не могли хозяйничать и управлять как прежде.
Владимир Ленин
Все революции кончаются реакциями. Это неотвратимо. Это закон. <…> И чем неистовее и яростнее бывали революции, тем сильнее были реакции. В чередовании революций и реакций есть какой-то магический круг.
Николай Бердяев
«Революции» с лицом «Фейсбука» или просто «фитна»?
17 декабря 2010 года Мухаммед Буазизи — 26-летний тунисец, безработный обладатель степени бакалавра — попытался торговать с тележки овощами и фруктами. Женщина-полицейский отняла у него товар и вдобавок оскорбила. Попытки пожаловаться властям кончились тем, что его вышвырнули из муниципалитета. Униженный, отчаявшийся, лишенный куска хлеба, молодой человек облил себя горючей жидкостью и поджег.
В страшных муках он скончался спустя немногим более двух недель. О его трагической судьбе разнесли сообщение независимые телеканалы и Интернет. Для мусульманина самоубийство — вообще большой грех, а такая страшная смерть взорвала тунисское общество. Тысячи, а затем десятки тысяч человек вышли на улицы, протестуя против бесчеловечного режима, угнетения, безработицы, коррупции, диктатуры президента Туниса Зина аль-Абидина бен Али и его клана.
Несмотря на принятые властями жесткие меры и даже убийство нескольких демонстрантов, полиция отступила перед массами восставших. Армия не вмешалась. Бен Али бежал (его отказалась принять Франция, и убежище предоставила Саудовская Аравия), страна погрузилась в хаос.
До этих событий Тунис считался раем для туристов, стабильным государством, которое даже за независимость боролось исключительно политическими средствами. Со времен первого президента Хабиба Бургибы страна стала официально светской, с высоким уровнем образования, достаточно многочисленным средним классом, гендерным равноправием (многоженство было официально запрещено, 20 % депутатов парламента — женщины). Шариат играл незначительную роль, вся интеллигенция знала французский язык, ей была близка европейская культура. В республике широко использовался Интернет. Были устойчивы связи с Европой и США. Экономика Туниса неплохо развивалась, нацеленная на сотрудничество с Евросоюзом. В Европе находились до миллиона тунисцев. В страну приезжали несколько миллионов туристов в год.
Но вместе с тем за двадцать три года авторитарного правления Бен Али правительству не удалось решить главную проблему — снизить высокий уровень безработицы, особенно среди молодых людей. Она особенно выросла из-за мирового финансово-экономического кризиса 2008–2009 годов, а также из-за ограничений на иммиграцию в странах Европы. Возникло противоречие между завышенными ожиданиями образованной молодежи и отсутствием возможностей для их реализации. Низы не хотели жить по-старому, верхи не могли по-старому управлять. Организаторами протестов стали образованные молодые люди, координировавшие действия с помощью Интернета, социальных сетей «Фейсбук» и «Твиттер».
Политический произвол и ограничение властями свободы СМИ способствовали распространению идей исламского фундаментализма среди не только беднейших слоев, но и части среднего класса. Авторитарно-полицейский режим подавлял оппозицию, запрещал деятельность исламистских партий. Это, в частности, вызывало симпатии к Бен Али со стороны США и Франции, но многие тунисцы видели в исламистах героев, жертв и врагов ненавистного строя.
Существенной причиной массового недовольства стала коррупция власти. Особую ненависть вызывала семья второй жены президента — клан Трабелси, который захватил самые лакомые куски в банковском секторе, сфере недвижимости, в торговле, туристическом бизнесе и в других отраслях.
Достаточно было искры, чтобы гнев общества выплеснулся на улицы. Самоубийство несчастного торговца фруктами стало такой искрой.
Начался период хаоса, безвластия и разгула криминала, что усугубляло экономический кризис. Демонстрации не утихали, население требовало немедленной передачи власти оппозиции до новых президентских выборов. Ситуацию усугублял наплыв десятков тысяч беженцев из Ливии, но об этом — особый разговор.
Успех в целом мирной революции в Тунисе вдохновил на такие же действия египтян. В арабском мире к 2011 году уже сложилось единое интернет— и медиапространство. События в одной стране немедленно становились известными «от океана до Залива» и подталкивали на похожие действия «интернет-молодежь» в других странах, хотя обстановка могла быть разной. 25 января начались массовые антиправительственные выступления в Египте, 27 января — в Йемене, 13 февраля — на Бахрейне, 15 февраля — в Ливии. На очереди была Сирия и другие страны.
В прошлом веке внутренние кризисы в ряде арабских стран разрешались с помощью военных переворотов, втайне готовившихся узкими группами офицеров. Во втором десятилетии ХХI века смена власти стала происходить на гребне волны массовых протестов, организованных с помощью информационных технологий и подпитываемых спутниковыми телеканалами.
На восстание поднялся Египет, самая населенная арабская страна — 85 млн жителей. С 25 января по 11 февраля 2011 года продолжались массовые народные волнения от Александрии до Асьюта и от Мансуры до Синайского полуострова. Численность их участников то сокращалась до ста тысяч человек, то вырастала до миллионов. Центром восстания, его средоточием, символом стала площадь Ат-Тахрир (в переводе — Освобождение) в центре Каира. Здесь шел непрекращающийся митинг, кипели дискуссии, читали стихи и пели песни, пять раз в день люди молились, давали интервью, позировали перед телекамерами важнейших мировых каналов. Здесь же были разбиты палатки, в которых жили люди, поклявшиеся не покидать эту площадь до победы, сюда подносили воду, пищу, медикаменты, одеяла. Среди митингующих ходили коптские (христианские) священники в темных одеждах и улемы-богословы из исламского университета Аль-Азхар в закрученных тюрбанах. Полиция после столкновений с демонстрантами (по всей стране погибло несколько сот человек) разбежалась. Вокруг площади стояли армейские танки и бронетранспортеры, которые не вмешивались в демонстрации. Общим требованием был уход президента Хосни Мубарака, который правил тридцать два года.
После восемнадцати дней массовых народных волнений президент Мубарак 11 февраля ушел в отставку, но остался в стране.
Власть в Египте взял Высший совет вооруженных сил во главе с министром обороны Хусейном Тантави, который распустил парламент, отменил старую конституцию, объявил о проведении новых выборов, назначил комиссию для выработки новой конституции и, соответственно, нового избирательного закона. Фактически рухнула прежняя партия власти — Национально-демократическая (НДП). Были арестованы Мубарак и его сыновья, несколько министров, замешанных в особо крупных актах коррупции.
Победа народного мирного восстания не ограничилась этими видимыми результатами. Может быть, психологический результат восстания был важнее его временных политических итогов. Люди преодолели страх, постоянный страх перед силой репрессивной машины государства, перед власть имущими, их охватило чувство ликования от завоеванной свободы. Восставшие считали, что после долгого периода авторитарного режима, унижений и бессилия они вновь обрели человеческое достоинство.
Перед мощью народных выступлений появился страх у власть имущих, в том числе у генералитета, страх перед силой народного гнева.
А что дальше? Что должно было определить политическую систему Египта, его экономическую структуру, путь развития египетского общества? Какие силы реально действовали в стране и что могло получиться из их взаимодействия или столкновения?
Главной силой в стране после революции осталась армия.
Становым хребтом военного режима в Египте всегда были привилегированное офицерство и генералитет. Они не только пользовались различными социальными благами — высокой зарплатой (на фоне массовой бедности населения), хорошими жилищными условиями, медицинским обслуживанием, клубами, спортивными сооружениями, — но со времен Садата могли заниматься бизнесом. Они руководили военной промышленностью, которая частично стала работать на внутренний рынок гражданской продукции. После выхода в отставку многие офицеры и генералы занимали важные посты в администрации, в правлениях частных компаний и банков. Большинство губернаторов египетских провинций были бывшие генералы.
В ходе народного восстания армия, которая пользовалась популярностью и уважением в стране, в том числе и среди масс населения, занимала нейтральную позицию. Она прошла по тонкому лезвию между преданностью режиму, его главе — Мубараку и сочувствием к народным волнениям. Армейское руководство понимало, что перемены и реформы в стране необходимы. Но как проводить реформы, сохраняя свои прежние привилегированные позиции и политическое влияние?
Армия поддерживала тесные связи с Вашингтоном, получая от США каждый год военную помощь в размере 1,3 млрд долларов, за годы правления Мубарака была перевооружена, в основном американцами; лишь часть оружия советского производства осталась в ее распоряжении. Один из первых декретов нового военного руководства гласил, что прежние международные договоры, в том числе мирный договор между Египтом и Израилем, останутся действующими.
Вторая главная сила, которая стала участвовать в формировании нового политического курса и структуры страны, — «Братья-мусульмане», наиболее сплоченная и массовая социально-политическая организация.
Она была создана еще в 1928 году, всегда опиралась на массы религиозно настроенного населения, для которого были чужды «игры эфенди», то есть прозападных правящих классов, лозунги «демократии», «либерализма», «свободных выборов» и т. д. Эта организация проповедовала возвращение к «истинно исламским ценностям», к следованию законам шариата. Она широко развернула сеть благотворительных учреждений — больниц, школ, приютов.
«Братья» находились в оппозиции к королевской власти. В конце 40-х годов прошлого века тогдашний премьер-министр страны пал жертвой их боевиков, а в ответ власти организовали убийство лидера «Братьев» — Хасана аль-Банны.
После короткого флирта с режимом Гамаля Абдель Насера представители «Братьев-мусульман» организовали неудачное покушение на популярного президента. Организация была запрещена, а ее активисты оказались в концлагерях вместе с коммунистами, проамериканскими либералами и другими оппозиционерами. Многие «Братья-мусульмане» были подвергнуты пыткам, некоторые казнены.
Организация была фактически реабилитирована после прихода к власти президента Анвара Садата в 1971 году. Но, страшась ее силы, и Садат, и сменивший его президент Мубарак держали «Братьев-мусульман» на полулегальном положении.
Руководство «Братьев» стало делать упор на легальную деятельность.
В качестве независимых депутатов или представителей некоторых оппозиционных партий «Братья-мусульмане» стали участвовать в парламентских выборах. На предпоследних (до революции) выборах 2005 года, даже в условиях ограничений, репрессий и фальсификаций, они завоевали 88 мандатов — почти 20 % парламентских мест. Но в ходе последних выборов в ноябре — декабре 2010 года из-за массовой фальсификации, арестов и давления властей «Братья» лишились представительства в парламенте.
Руководство «Братьев-мусульман» решило не участвовать в первые дни в волнениях, но оно позволило своей организации молодежи выйти на улицы вместе со всем народом. Мало того, именно молодые «Братья-мусульмане», как оказалось, действовали наиболее дисциплинированно.
Накануне восстания исламизация жизни в Египте становилась все более массовой и глубокой. Шариат стал основным источником египетского законодательства еще в 1982 году.
«Братья-мусульмане» участвовали в первых переговорах с представителями власти. В комитет юристов по созданию новой конституции был включен и правовед, представлявший эту организацию. Хотя внутри армии деятельность «Братьев-мусульман», как и любых других религиозных организаций, запрещена, среди рядовых и офицеров всегда было и остается немало их сторонников.
Сила, которая организовала восстание, — молодое поколение 20–30-летних достаточно образованных египтян, которые были настроены оппозиционно к режиму, проповедовали демократические принципы — свободные выборы, свободные СМИ, права человека, человеческое достоинство. Это люди отнюдь не из самых бедных семей. Они связывались друг с другом по Интернету. С помощью системы социальных сетей «Фейсбук», «Твиттер», «Ютьюб» они смогли поднять на восстание, организовать и сплотить сначала десятки, а потом сотни тысяч и миллионы людей. Они не были и не являются политической партией. Их политические взгляды разнообразны, порой противоречивы. Они не оформились как единая организация.
Молодые люди установили контакты друг с другом, с тунисскими компьютерщиками и выработали оказавшуюся успешной тактику народного восстания, включая технические детали.
К этим молодым людям примыкали довольно слабые оппозиционные партии, в том числе либерально-демократические, — «Кифая» (что означает «довольно, хватит»), «Аль-Гад» («Завтра»), «Молодежное движение 6 апреля» — группа, объединенная вокруг Мохаммеда эль-Барадея, нобелевского лауреата, бывшего главы МАГАТЭ (Международное агентство по атомной энергии), у которого проявились политические амбиции.
Оставшиеся в тени из-за гражданской войны в Ливии политические страсти в Египте не утихали и в последующие месяцы. Еще и еще раз менялся состав правительства. Многие требовали демонтажа всей структуры безопасности. Шли столкновения между противниками и сторонниками этих мер, были жертвы. В Каире были сожжены штаб-квартира тайной полиции, а еще ранее — здание ЦК бывшей правящей Национально-демократической партии. После того как на площади Ат-Тахрир в ходе антиправительственного восстания обнялись полумесяц и крест, вражда на улице вновь разделила коптов-христиан и мусульман. Произошли кровавые стычки, были сожжены церкви.
Власть в стране взял и пока что сохранял Высший совет вооруженных сил во главе с Тантави. Но лишь единицы знали, что накануне этого решения начальник египетского Генштаба Сами Энан несколько дней сидел в Вашингтоне, в Пентагоне, согласовывая с американцами план действий. Было решено пожертвовать Мубараком, но сохранить власть в руках военных, которые должны были начать реформы.
Народ не знал закулисной истории и ликовал.
Но революции имеют свою логику. Ее составная часть — наращивание требований.
Улица не просто кричала и митинговала. Она добивалась многого. Военный совет отступал шаг за шагом. Была распущена НДП и конфискованы ее фонды и ее имущество. Мубарака и его сыновей отдали под суд. Еще несколько десятков высших коррупционеров оказались за решеткой. Толпа требовала крови. Пока своих робеспьеров, троцких или свердловых не появилось. Но кто знал, что будет дальше… Были смещены все руководители государственных СМИ. Свободная печать воздействовала на политику и кадровые назначения.
Но, как и в любой революции, все было хаотично и противоречиво. Бастовали студенты, требуя повысить отметки, полученные ими на экзаменах. Бастовали ученики старших классов школ, требуя облегчить учебные программы. В социальных сетях молодые активисты распространяли призывы к соотечественникам соблюдать правила дорожного движения и не свинячить на улицах (вспомним: «Граждане! Будьте культурны! Не плюйте на пол, а плюйте в урны!»).
Поступали сообщения о том, что салафиты (крайние исламисты) разрушали надгробья и склепы над могилами святых, почитаемых суфиями, мусульманскими мистиками. Шли столкновения на кладбищах. Из Афганистана, Пакистана, из стран Западной Европы возвращались сотни членов «Аль-Джихад аль-Ислами» и других террористических мусульманских организаций. Они, мол, были борцами с прежним деспотичным режимом Мубарака. Все тревожнее были сообщения о ситуации в экономике. Люди ожидали немедленного улучшения своего положения, а оно ухудшалось. Доходы от туризма резко упали. Удар пришелся по служащим гостиниц, гидам, торговцам, шоферам такси. Золотовалютные резервы страны сократились на несколько миллиардов долларов. Из страны «убежали» многие миллиарды долларов частных вложений.
В Каире автор беседовал с теми, кто через Интернет, «Фейсбук», «Твиттер», «Ютьюб» стал организатором египетской революции. Не важны их имена, они их не скрывали, «пожалуйста, цитируйте нас», но их не знала наша публика. Брендом этой группы стал их приятель У. Гонем (о нем — ниже). Он был занят в день встречи. Раскованные, образованные ребята. Совершенно искренние. Патриоты. Революционеры. Один из них на площади Ат-Тахрир потерял глаз… Умные и, пусть простят они меня, наивные, увлеченные западными лозунгами и ценностями.
Постарался расположить их к себе. Раскрыл свою книгу «Египет и египтяне» и прочитал посвящение и заключение. Им понравилось. Сказал, что приехал учиться, а не учить, изучать обстановку, и потекла откровенная беседа с жаркими спорами.
— Когда вы решили, что настал час Х для революции?
— Мы не планировали революции. Мы не собирались устраивать революцию, хотя знали об успехе наших тунисских братьев. Мы призвали людей на демонстрацию против ненавистной полиции. Хотели испортить праздник полиции 25 января. Рассчитывали, что на демонстрации выйдут тысяч сорок, а вышло больше двухсот тысяч. Были жертвы. А дальше стало ясно: народ не хочет Мубарака. 28 января после пятничной молитвы на улицу вышел миллион протестующих и еще несколько миллионов по всей стране. Ненависть вырвалась наружу. А дальше — дело известное. Полиция после нескольких попыток расправиться с демонстрантами разбежалась, а армия была вместе с народом.
— Каковы ваши задачи?
— Демократия. Возвращение человеческого достоинства. Возвращение величия Египта. Свобода. Свободные выборы.
— Знаете ли вы, что все революции всегда приводили к экономическому упадку? Люди надеялись на немедленное улучшение ситуации, на немедленное улучшение своего личного положения. Но этого не будет.
Один из них сказал:
— Но ведь коррупционеры перевели за границу десятки миллиардов долларов. Мы их вернем.
— Простите, — возразил я, — из Африки за пятьдесят лет независимости был незаконно вывезен почти один триллион долларов. Вы знаете, сколько удалось вернуть за многие годы усилий? Один миллиард — одну тысячную часть награбленного.
Ребята погрустнели. Но потом один из них сказал:
— Но мы же нужны демократическому Западу. Запад нам по может.
…Офис «Братьев» в одном из отдаленных районов Каира. Скромное, непритязательное жилище. Охраны почти не было или ее не было видно. Сновали посетители. Руководители в отутюженных европейских костюмах, с галстуками, бороды аккуратно подстрижены. Речь одного из руководителей «Братьев-мусульман» Саада Хусейни была спокойной и взвешенной. Мы говорили по-арабски, но тут же сидел готовый помочь дипломант московского Менделеевского института, кандидат химических наук, женатый на русской. Мой собеседник — бывший член парламента созыва 2006–2010 годов — был официальным представителем фракции «Братьев-мусульман» в том парламенте. В следующий парламент подручные Мубарака не пропустили «Братьев».
Беседа была дружеской и откровенной. «Братья» по решению нашего суда 90-х годов числились «преступной террористической организацией». Поэтому у нас с ними не было официальных контактов. Президент России Д.А. Медведев только что освободил меня от должности своего представителя по связям с лидерами африканских государств. Поэтому я как свободный ученый мог встречаться с кем угодно.
— Наконец-то вы пришли к нам, в нашу штаб-квартиру. Мы, «Братья», всегда хотели встречаться с русскими и вести открытый диалог, — говорил Саад Хусейни. — Это в интересах России, Египта и всего человечества. Мы помним, как вы помогали Египту и Палестине, мы помним, как вы помогали создавать наши вооруженные силы, строить высотную Асуанскую плотину, возводить заводы, готовить кадры. Мы этого не забудем. После распада СССР в мире образовалась пустота. Раньше был баланс сил в интересах человечества, а значит — и в интересах арабских стран. Сейчас баланс нарушен. Россия — великая держава, и она должна играть большую роль в мире, в том числе в нашем регионе.
— А какова ваша позиция в отношении конкретных событий?
— Напомню, что когда Грузия вела войну в Осетии, а министром обороны Грузии тогда был гражданин Израиля, мы поддерживали Российскую Федерацию, мы поддерживали Россию в войне против Грузии. Мы приветствуем диалог с русскими в любом формате, или на официальном уровне, или в рамках НПО в интересах двух стран. Но препятствия — с вашей стороны. Мы очень сожалеем, что в России все еще числимся в «черном списке» террористов и преступников. Наши постулаты следующие: упадок нравов в мусульманском мире предполагает неприятие и осуждение «других», вызывает волну экстремизма и терроризма. Мы понимаем, почему рождается насилие. Но мы против насилия, против терроризма, хотя мы за право сопротивляться агрессии и оккупации. Мы осудили теракты 11 сентября в США. Именно мы сдерживаем терроризм в мусульманском мире, поэтому некоторые террористы называют нас «неверными». Резюмирую свои слова: мы хотим больше связей с Россией, мы ждем снятия с нас обвинений в терроризме. Вы уже опаздываете, а кто опаздывает, тот теряет позиции.
— Играли ли «Братья» роль в революции?
— Наша молодежь участвовала в переписке по «Фейсбуку», и мы разрешили молодым «Братьям» участвовать в демонстрациях 25 января, причем не только в Каире, но и по всей стране, особенно в индустриальном центре Махалле-эль-Кубре. А 28 января мы решили, что все «Братья» должны участвовать в революции как часть народа, но не выдвигать особые требования. «Свобода! Справедливость! Демократия!», «Мубарака — в отставку!» — это были лозунги всех и в том числе наши лозунги. Вместе с тем мы выступали против насилия, даже против насилия в отношении полиции. Если бы не наше участие, не обошлось бы без еще больших жертв.
— Каковы ваши планы по созданию собственной партии?
— Некоторое время назад была создана партия «Васат» из числа молодых «Братьев». Теперь мы создаем массовую Партию свободы и справедливости, чтобы ее зарегистрировать. Может быть, мы создадим свой телевизионный канал и газету. Мы не против закона, запрещающего образование партий по религиозному принципу. У нас будет светская партия. Мы хотим усилить и активизировать политическую жизнь Египта, не претендуя на монополию власти. 20–30 % мест в парламенте для нас достаточно. Мы знаем, что Египет ждут очень трудные времена, поэтому, в частности, мы не хотим принимать на свои плечи всю ответственность. Экономическое положение ухудшается. Возможна так называемая «революция голодных». Нужно этому помешать путем активной борьбы с коррупцией. У многих есть наивные надежды — вернуть деньги, украденные коррупционерами, переведенные в западные банки, а потом раздать эти деньги. Все это нереально. Нужно создавать условия для гармоничного экономического развития. Мы надеемся, что выборы будут честными, и в парламенте мы сможем отстаивать свои принципы.
— Как вы относитесь к будущим отношениям с Израилем?
Мой собеседник попеременно употреблял термины — то «сионистское образование», то «Израиль».
— Мы уважаем мирные договоры, заключенные Египтом. Но с «сионистским образованием» — дело особое. Есть три варианта.
Первый — полностью отменить мирный договор. Второй вариант — оставить его в неизменном виде. Третий вариант, за который мы выступаем, — предложить народу обсудить содержание договора после выборов. Пусть говорят все. После этого провести референдум или голосование в парламенте. Мы будем выполнять волю большинства народа. Если народ решит изменить договор, будем вести переговоры.
Мы оба понимали, что мой собеседник озвучивал тезисы, предназначенные для передачи российскому руководству. Возможно, что в других обстоятельствах акценты были бы расставлены по-другому.
…Прошло примерно полгода, и мы снова встретились. Я прилетел тогда из Саудовской Аравии сразу после трагических событий у здания телевидения 9 октября 2011 года. В Эр-Рияде все казалось спокойным, а Каир кипел. Копты протестовали против разрушения церкви в районе Асуана. Произошли столкновения с военными. Было убито два с половиной десятка демонстрантов и примерно десять военнослужащих. Египет содрогнулся. Из груди большинства вырвался крик на экраны телевизоров, на страницы газет: «Не допустим раскола страны! Не допустим межконфессиональной розни!» В одной из газет — рисунок: плачущая мать-родина, а у ее колен умирают в крови два ее сына — мусульманин и христианин.
Мы встретились с Саадом Хусейни в городе-спутнике Шестое Октября, в полдвенадцатого ночи. Мой собеседник выглядел усталым, занятый почти круглые сутки на митингах и собраниях, но казался еще более уверенным, чем на прошлой встрече.
— Мы создали объединение «Демократический альянс» во главе с нашей Партией свободы и справедливости. В него входит почти сорок других партий и организаций. Победа на выборах обеспечена.
— А уступят ли военные власть?
— Дело военных — защищать родину и не вмешиваться в политику. Они должны вернуться в казармы. Мы не допустим, чтобы военные отменили или отложили выборы в парламент.
…Встреча с аналитиком и журналистом из другого лагеря — Имадом Гадом произошла в Центре стратегических исследований газеты «Аль-Ахрам». Со времен Мухаммеда Хасанейна Хейкала — друга президента Насера — «Аль-Ахрам» была крепостью египетских интеллектуалов, имеющих западное образование. Сам Гад, копт, демократ, либерал, был как бы неофициальным представителем «Блока Египет», который объединил либералов, светские партии, левых. К ним примыкали представители туристского бизнеса, опасавшиеся за свое будущее, умеренные исламисты, мистики ислама — суфии, противники салафитов, а также значительная часть «интернет-молодежи».
Наш собеседник был настроен решительно против «Братьев-мусульман», надеялся на успех «Блока Египет» на выборах. Но на прощание он с горечью сказал:
— Нужно еще лет пятьдесят, чтобы в Египте установилась на стоящая демократия.
«Да, прав он, — подумал я. — Но решать это самим египтянам. Они должны попробовать власть исламистов».
И была еще одна встреча — с лидером левой партии «Ат-Тагаммуа» Рифатом Саидом. Бывший коммунист, проведший полтора десятка лет в насеровских тюрьмах и концлагерях, где его били и пытали, когда-то рассчитывающий на поворот Египта влево в сотрудничестве с СССР, он остался блестящим аналитиком, но мрачноватым скептиком:
— Сейчас резко растет влияние салафитов, особенно среди неграмотного населения. Их щедро субсидируют Саудовская Аравия и другие монархии Залива. Идеологически они — родные братья. Чтобы не потерять электорат в их пользу, «Братья-мусульмане» вынуждены дрейфовать вправо. Ожидать успеха просвещенных интеллектуалов за пределами Каира и Александрии просто невозможно. Да и здесь они в меньшинстве. В Египте нет или почти нет демократических и светских традиций. Египет — не Турция. У нас даже армия пронизана происламистскими настроениями.
— Но армия обеспечивает безопасность.
— Да, безопасность нужна для нормального функционирования государства. А сейчас в условиях разрушения государственных структур такой безопасности нет, особенно за пределами Каира.
— Уйдет ли армия в казармы?
— Сомневаюсь. Кто же добровольно отдаст власть? Может быть, обстоятельства заставят.
Причины. Движущие силы. Следствия
Цунами революций и движений протеста в Северной Африке и на Ближнем и Среднем Востоке коренным образом изменило геополитические реалии не только этого региона, но воздействовало на международную обстановку в целом. Дело даже не в том, что волнениями были охвачены арабские страны также «к востоку от Суэца». От событий в северной части континента не могут быть иммунизированы как страны, лежащие к югу от Сахары, так и государства северного пояса Ближнего и Среднего Востока и даже Европы. Причина революций, их характер, движущие силы, внешнее воздействие, методы, результаты требуют серьезного и непредвзятого подхода именно для того, чтобы представить себе будущий виток исторического развития отнюдь не только на Ближнем и Среднем Востоке и не только в других развивающихся странах.
Революции и протестные движения в арабском мире воздействовали на мировые энергетические рынки, временно выросли цены на нефть. Правда, наиболее важное значение имела ситуация в Саудовской Аравии и Иране — этих самых крупных экспортеров углеводородов, — а там сохранялась стабильность. Но арабские волнения произошли как раз в момент завершения «сланцевой революции», когда добыча нефти и газа из сланцев и битуминозных песков в США и Канаде обрушила цены на углеводороды, а США стали независимы от их импорта с Ближнего Востока.
Выработка стратегии по отношению к революционным событиям в регионе стояла на повестке дня внешней политики России, США и других стран НАТО, а также Китая. Существенным образом могли измениться геостратегическое положение Израиля и процесс арабо-израильского урегулирования.
Передадим слово человеку, который долгие годы держал руку на пульсе отношений России с арабскими странами и Израилем — заместителю министра иностранных дел РФ Михаилу Леонидовичу Богданову.
Автор. Как вырабатывался наш подход к «арабской весне»?
М.Л. Богданов. Конечно, мы внимательно отслеживали то, что происходило в арабских странах. Что касается российского подхода, то однозначного ответа на этот вопрос нет, потому что ситуация была очень сложная. Наша официальная позиция заключалась в том, что мы не вмешиваемся во внутренние дела суверенных государств. Мы не давали оценок руководству и оппозиции, потому что исходили из того, что накапливались социально-экономические и политические проблемы, а многие руководители засиделись на своих постах, в креслах президентов. Происходило накопление взрывоопасного материала. Некоторые представители левых сил говорили, что надо лучше изучать труды Маркса и Ленина, где есть четкое определение революционной ситуации: когда «верхи» не могут, а «низы» не хотят, накапливается взрывоопасный материал, и в какой-то момент происходят революционные выступления, взрыв социальный, и он приводит к изменению социального строя. В данном случае социальный строй не изменился. Я имею в виду, что в основном эти события происходили в республиках. Некоторые говорили: вот видите — монархии удержались, а республики стали разваливаться. Хотя, если немножко отойти по времени назад, то и в Египте несколько десятилетий назад был монархический режим, и в Ливии, и в Ираке, а потом появились республики. Так что все это относительно, надо смотреть в ретроспективе и в перспективе.
Но хочу еще раз подчеркнуть, что наш официальный подход был такой: мы принципиально не вмешиваемся во внутренние дела. Мы все время говорили, что сами народы должны решать свою судьбу, а мы понимаем чаяния арабских народов на лучшее будущее, на большую демократию, на большие свободы. Во многих странах, конечно, «демократия» была относительная, а режимы опирались на спецслужбы и на силовые структуры. Наша позиция заключалась в том, что все это — дело самих народов, а мы не вмешиваемся.
Автор. У нас был какой-то диалог с арабами по поводу этих событий?
М.Л. Богданов. Мы все время предостерегали арабов, что очень опасно выпускать эти процессы за рамки конституционных механизмов. Мы всегда выступали за то, чтобы соблюдались действующие конституции, а народ давал бы оценку, ту или иную, правящим кругам через выборы. Когда собирается много людей на площади Ат-Тахрир, допустим, или где-то на улицах тунисских городов, или в Сирии, а нам говорят, что это — глас народа, появляются сомнения, потому что демонстрации на площадях отдельных городов — это еще не выражение чаяний всего народа. Мало того, мы всегда исходили из того и говорили об этом нашим арабским и западным партнерам, что вопрос в принципе должен стоять не о свержениях устоявшихся режимов. Главный вопрос, каким будет режим следующий. Он может быть хуже или лучше, поэтому нужно просчитывать ситуацию вперед.
Посмотрим, например, на революцию 1978 года в Иране. Там засиделся у власти шах, его режим сгнил, он вызывал критику и даже отторжение у очень многих общественно-политических сил. И либералы, и исламисты, и левые — все были недовольны режимом. Антишахские настроения объединили всех. А в процессе революционном сразу началась борьба за власть на основе абсолютно разных, диаметрально противоположных, исключающих друг друга социально-экономических программ. После бегства шаха началась настоящая революция, проба сил в новых условиях. И в Египте, и в Тунисе предыдущий режим ушел, и началась борьба за власть между исламистами, либералами, левыми, правыми. Особая роль принадлежит армии. Может ли она стабилизировать обстановку? Захочет ли она стабилизировать обстановку или отойдет в сторону? Это очень важный момент.
Автор. Конечно, была специфика от страны к стране. Но проблема-то шире.
М.Л. Богданов. Естественно. Если народ выходит на улицы, конечно, надо прислушиваться к настроениям в народе. На то она и оппозиция, чтобы власти получили сигнал: идет что-то не так, что-то надо исправить. Тогда возникает вопрос: а зачем конституция? Зачем проводить какие-то выборы и ждать четыре-пять лет, когда в любой момент демонстранты выходят на улицы и говорят: «Народ хочет падения режима!» Я не говорю о воздействии на «народ» своих и прочих «свободных» СМИ. Это по сути одна и та же формула «цветных революций».
Революции охватили страны региона не потому, что там была самая страшная бедность в мире. Глинобитные трущобы Каира утыканы телевизионными антеннами. В домах есть электричество и нередко вода, а дети почти все ходят в школу. Ситуация в Тунисе была еще лучше, а о Ливии и говорить не приходится. Даже в Йемене ситуация не была катастрофической.
Не потому, что они были голодными. В среднем даже египтянин получал калорий выше общепринятой нормы благодаря субсидированным ценам на лепешки, растительное масло, сахар, хотя, конечно, без европейской доли в диете мяса, овощей, фруктов, молока.
За последние двадцать — тридцать лет резко возросла средняя продолжительность жизни во всех арабских странах, что говорило о существенном улучшении положения масс и медицинского обслуживания.
Не потому, что здесь был экономический застой. Наоборот, средние темпы прироста ВВП в Египте в нашем веке — 5–7 % в год (около 4 % даже в кризисный 2009 год) — были выше среднемировых, хотя и ниже китайских или индийских. Достигнутый уровень — примерно 6 тыс. долларов на душу населения в год (по ППС) — выглядел неплохо.
Не потому, что в арабских странах были самые деспотичные и репрессивные режимы на земле. Были и есть режимы много хуже и страшнее. В Египте, Тунисе все же существовала оппозиционная пресса, была развита система адвокатуры. Хотя были и произвольные аресты, и пытки в тюрьмах и концлагерях.
(По общепринятым стандартам, ливийский режим был более репрессивный. Это — одна сторона дела. Но, с другой стороны, он уделял больше внимания решению социальных проблем.)
Не потому, что Египет, Тунис, Ливия, другие страны стали чемпионами по коррупции. В этих странах традиционно была чудовищная коррупция. Но в списке самых коррумпированных стран они находились где-то в середине. Хотя оговоримся, что общепризнанных критериев определения уровня коррупции не существует.
Несомненно, что социальную напряженность усилило всемирное повышение цен на продовольствие. Это было вызвано как плохими погодными условиями в некоторых государствах — основных производителях продовольствия, так и перераспределением части продовольственных культур на производство биотоплива, а также повышением спроса на высококачественное продовольствие в развивающихся гигантах — Китае и Индии.
Но, опять-таки, катастрофической ситуации не было.
И все же и разрыв между богатством и нищетой, и репрессивный характер автократических режимов, и безработица, и коррупция складывались в критическую массу, потенциально готовую к дестабилизации, если не к региональному взрыву. Почему же произошли революции и массовые волнения именно в 2011 году?
Очень существенная составляющая часть кризиса — демографическая. Ученые называют ее «молодежный бугор». В чем его суть? Двадцать — тридцать лет назад благодаря успехам медицины, некоторому улучшению социальных условий резко снизилась детская смертность. Но фертильность женщин — то есть количество рождений на каждую женщину — временно оставалась прежней. Снижение рождаемости происходило, но отставало от снижения смертности. И ко второму десятилетию XXI века в арабских странах до 40–50 % населения составляла молодежь в возрасте 15–30 лет, в том числе 20–29-летние, а это — наиболее пассионарные, нетерпеливые и решительные. Прирост населения почти «съедал» рост душевого дохода.
«Быстрый рост [удельного веса] молодежи может подорвать существующие политические коалиции, порождая нестабильность, — отмечает американский исследователь Дж. Голдстоун. — Большие когорты молодежи зачастую привлекают новые идеи или гетеродоксальные религии, бросающие вызов старым формам власти. К тому же, поскольку большинство молодых людей имеют меньше обязательств в плане семьи и карьеры, они относительно легко мобилизуются для участия в социальных или политических конфликтах. Молодежь играла важнейшую роль в политическом насилии на протяжении всей письменной истории, и наличие «молодежного бугра» (необычно высокой пропорции молодежи… в общем взрослом населении) исторически коррелировало с временами политических кризисов. Большинство крупных революций… — [включая и] большинство революций XX века в развивающихся странах — произошли там, где наблюдались особо значительные молодежные бугры».
Отметим, что в Латинской Америке наиболее отчетливый «молодежный бугор» приходился на 70–80-е годы прошлого века, что и совпадало с пиком социально-политических волнений. В большинстве арабских стран «молодежный бугор» спадет через пять — семь лет. Критически опасная масса протестов в сочетании с другими обстоятельствами пришлась именно на 2009–2012 годы.
Быстрый рост общей численности молодежи требовал кардинально увеличивать количество новых рабочих мест, что представляет собой очень сложную задачу. Всплеск же молодежной безработицы имел особо мощный дестабилизирующий эффект, создавая армию потенциальных участников для политических, в том числе революционных потрясений.
Масса активной молодежи, в отличие от прежней эпохи, как правило, образованные или полуобразованные люди. Уровень образования падал, а численность выпускников вузов росла. У них велики социальные амбиции, но мало амуниции. Телеканалы на арабском языке «Аль-Джазира», «Аль-Арабийя», исповедовавшие западные ценности в арабской оболочке, действовавшие по западным стандартам, давали свое видение мира. А работы-то не хватало. А зарплаты были низкими, если вообще были. А денег на калым и женитьбу не хватало. Молодежь психологически была готова к протестному взрыву почти во всех арабских странах.
Авторы книги «Революции и нестабильность на Ближнем Востоке» пишут: «Фактор относительно высокого образовательного уровня ударной силы арабских революций (некоторое исключение здесь составляет, пожалуй, лишь Йемен) явился в целом важным обстоятельством, наложившим отпечаток на события «арабской весны». Около половины египетских безработных относились к возрастной группе 20–24 года, многие с высшим образованием. События, может быть, поэтому были и относительно бескровными. В Египте погибло несколько сот человек».
Само достаточно быстрое развитие экономики в тех или иных странах тогда, как и теперь, не гарантирует стабильности, потому что сопровождается ломкой прежних социальных устоев, переливанием рабочих из одного сектора деятельности в другой, столкновением традиционного или неотрадиционного мышления и поведения с новыми ценностями, которые приходят в основном с Запада. Растущий средний класс и национальная буржуазия недовольны засильем традиционной коррумпированной бюрократии. Простые проценты прироста ВВП отнюдь не означают создание или укрепление социальной стабильности. Экономике, чтобы выдержать конкуренцию современных секторов, требуется развитие новейших технологий, где более высокий уровень квалификации и меньшее количество рабочих рук. Исчерпывается экстенсивный потенциал экономического развития, и он не успевает замениться на интенсивный наукоемкий потенциал.
Мало того, из деревни, где традиционно высока рождаемость, избыточное население, прежде всего молодежь, выдавливается в города. Рост производительности труда в сельском хозяйстве дает дополнительный стимул для выталкивания «излишнего» населения. Напряженность создается именно в крупных городах, где увеличивается безработица, количество недовольных, создается пояс трущоб.
Как правило, политические режимы в своей эволюции запаздывают с изменениями социальных и экономических структур.
Специфика от страны к стране
Если взять арабские страны, охваченные революциями и волнениями, мы обнаружим в каждой из них свои специфические черты.
Наиболее «спокойно» развивалась обстановка в Тунисе. За несколько месяцев политическая напряженность несколько снизилась. Руководство Всеобщего союза трудящихся Туниса было удовлетворено принятием решений о приостановке действия ряда положений конституции и проведении выборов в Национальное учредительное собрание (высший орган законодательной власти). Вернувшись из эмиграции, исламисты резко активизировались.
Силы внутренней безопасности при поддержке подразделений национальных вооруженных сил стали задерживать бежавших из мест заключения преступников и изымать у населения оружие и боеприпасы.
Из революции и последовавшей за ней нестабильности максимум успеха на первом этапе извлекли исламисты. У них была широкая социальная база. Они и победили на выборах 23 октября 2011 года, прошедших в свободной обстановке. Их партия «Ан-Нахда» в союзе с двумя партиями сформировала правительство. Но они не смогли решить социальные проблемы. Росли цены на продовольствие. Безработица не уменьшилась. Десятки тысяч людей хотели бы бежать в Европу, которая закрывала свои границы. Экстремисты стали прибегать к террору.
Экономических и социальных проблем исламисты не решили, но зато начали вводить элементы шариата в правовую систему, форсировать исламизацию общественной жизни, ущемляя гражданские свободы.
Возникли конфликты между исламистами и светскими деятелями внутри самого исламистского движения и внутри светских сил. Партия «Ан-Нахда» мудро решила отказаться от полноты власти, сохранив надежды на будущие успехи. В январе 2014 года было сформировано правительство министров-профессионалов в результате вынужденного диалога и компромисса между исламистами и светской оппозицией, а затем создана коалиция.
О Египте нужно говорить особо. Разрыв между богатством и нищетой существовал в Египте пять тысяч лет. Но современные египтяне знали, КАК люди становились сверхбогатыми: благодаря приватизации наиболее лакомых кусков государственной собственности, получению почти бесплатных земель для будущего развития, привилегированным займам государственных банков, доступу к государственным заказам, появлению совместных предприятий с иностранными корпорациями.
Около 40 % населения жили на 1–2 доллара в день, питались лепешкой с бобами, а «элита» строила для себя виллы с полями для гольфа, со всеми услугами и службами, которые имеют привилегированные классы на Западе, воздвигала дворцы на побережьях Нила, Красного и Средиземного морей. Каждый год на трудовой рынок Египта выбрасывалось 700 тыс. новых рабочих. Большая часть из них работу не получала.
Экономическое положение масс менялось к лучшему, но очень медленно либо стагнировало.
На все накладывалась коррупция сверху донизу. Взятки на высшем уровне исчислялись миллионами и десятками миллионов египетских фунтов. Предприниматели и чиновники делали колоссальные деньги «из воздуха» с помощью финансовых операций. Таким образом «распиливались» огромные государственные средства и делились между «жирными котами» и чиновниками.
Любой протест подавлялся. Более тридцати лет сохранялся режим чрезвычайного положения.
Произведенные аресты и пытки через социальные сети, с помощью информационных технологий становились известными обществу. Грубая фальсификация выборов вызывала отвращение к власти.
Немногочисленные зародышевые либеральные организации не переросли в массовые партии. Но их след в сознании образованной молодежи остался.
С учетом всех этих компонентов очень важен стал психологический настрой наиболее активной, молодой, образованной части населения.
Дело в том, КАК воспринимали египтяне свое положение. Существующий порядок вещей стал невыносимым, хотя десятилетия и столетия главной мудростью египтянина была максима: «Терпение — добро!» Терпи унижения, терпи безработицу, терпи скандальный разрыв между богатыми и бедными, терпи несправедливость и произвол судей, чиновников, полицейских. Терпи невозможность реализовать свои таланты. Не протестуй. Да воздастся тебе в другом мире за твою добродетель и терпение в этом мире.
А охват образованием расширялся, а спутниковые каналы показывали достойную, красивую, свободную жизнь. А Интернет и мобильные телефоны стали доступны миллионам. А люди знали и видели, что «небелые», «неевропейцы» — японцы, корейцы, а затем и китайцы — поднимались все выше, жили все лучше. А арабская нефть и арабский газ куда-то утекали.
Как же так? Мы же — древнейшая цивилизация на земле! Мы — умм ад-дунья — то есть мать мира! У нас же лучшая в мире религия — ислам. На нашем, на арабском, языке ниспослан великим Аллахом на землю Коран!
И внутри, в сердце, в мозгу нарастал крик «Хватит!», который до времени не выплескивался наружу.
Выплеснулось. Люди вышли на улицы и площади. Жертвы от рук полиции раскалили ненависть к режиму. Крик в адрес президента Мубарака «Уходи!!!» стал всеобщим.
Революция свершилась. Или как бы свершилась?
М.Л. Богданов. Линия нашей политики была очень осторожная. Мы не хотели никого обидеть. Более того, так работал не только МИД. Информация, анализ стекались из разных источников, по разным линиям. В том числе мы учитывали оценки наших партнеров — и западных, и арабских. Тем более что со стороны оппозиции были абсолютно разные общественно-политические силы.
Автор. Мы имели контакты с властями?
М.Л. Богданов. Постоянные. Мало того. Накануне ухода Мубарака в Каир прилетела межведомственная делегация во главе с А.В. Салтановым. Он тогда был спецпредставителем президента по Ближнему Востоку (как вы тогда — по Африке) и заместителем министра иностранных дел. С ним четыре генерала из четырех разных ведомств. Целью было — понять обстановку и перспективу, кто будет у власти. На 9 февраля я договорился о визите к президенту. Но он принял только А.В. Салтанова и сказал, что намерен оставаться у власти. Потом, тут же во дворце, мы вдвоем с А.В. Салтановым беседовали с Омаром Сулейманом, бывшим главой Службы общей разведки, которого Мубарак накануне сделал вице-президентом и с министром иностранных дел А. Абуль-Гейтом. О. Сулейман говорил: «Нужно сохранить контроль над страной. У власти могут быть или армия, или «Братья-мусульмане». За спиной Ат-Тахрира стоят именно «Братья». А другие… Я вел с ними переговоры по заданию президента. Приходят человек тридцать: и студенты, и «Братья-мусульмане», и левые, и какие-то либералы и все сразу говорят на разных политических языках. Какая-то какофония. Не могу понять, что они хотят. Сталкивающиеся требования, спорят при мне. В конечном итоге они сошлись только на одном: Мубараку уйти в отставку».
Автор. То есть 9 февраля окончательного решения не было?
М.Л. Богданов. Видимо, нет. Российская делегация улетела в Дамаск. Все казалось подвешенным. Ведь незадолго до этого я по поручению С.В. Лаврова для передачи его призыва не допустить бесконтрольного развития событий и насилия встречался с М. эль-Барадей, в том числе чтобы услышать его личную оценку ситуации. Приехал на его достаточно скромную виллу по Александрийской дороге. Приехал на машине без флага — мол, частный визит. Думал: встречу «вождя революции», увижу «мини-Смольный», охрану, снующих курьеров, заседание штаба. Он был один. Пили чай-кофе. Беседовали минут сорок. Ничего конкретного. Лишь примерно каждые десять — пятнадцать минут звонил телефон, он выходил в соседнюю комнату и говорил по-английски: «Да, Магги… [американский посол Маргарет Скоби]. У меня русский посол». Что-то объяснял. Видимо, получал рекомендации, как с нами строить разговор.
Так вот: наша делегация улетела 9 февраля, а 11 февраля было заявлено об отставке Мубарака и передаче власти Высшему совету вооруженных сил. Президент ушел в отставку по-доброму, никуда не бежал, в отличие от тунисского Бен Али. Остался в Египте. Его арестовали. Хотя ему предлагали политическое убежище те же саудовцы и эмиратовцы.
Взявший власть Высший совет вооруженных сил Египта объявил о проведении парламентских выборов.
Независимо от результатов выборов армейское руководство стремилось оставить за собой функции гаранта устойчивости управления страной и не планировало проведения коренных изменений в вопросах государственного устройства. Но брать на себя всю ответственность было рискованно в условиях нарастающих экономических проблем, роста преступности, требований западных стран провести реформы и демократизацию. Опасность экономического хаоса, ухудшения безопасности, социальных волнений и конфессиональных междоусобиц была вполне реальной.
Давление снизу нарастало: народ хотел быстрее получить хоть какие-то материальные дивиденды от революции, в то время как и финансовые средства, и лимиты для новых популистских мер были исчерпаны.
Реальные доходы населения уменьшались. Хрупкую социальную стабильность поддерживали субсидии на лепешки, растительное масло, сахар.
Революция вернула людям человеческое достоинство и свободу. А как с социальными достижениями? Их пока не было, и они не предвиделись.
В условиях нарастающего хаоса, экономических трудностей, завышенных ожиданий, когда толпа почувствовала свою силу, реформы не приводили к желаемым целям. В обществе чувствовалась тоска по сильной руке, по сильному лидеру для стабилизации обстановки.
Но пока общенационального лидера не было, исламисты усиливали свое влияние.
На выборах в парламент в ноябре 2011 — начале января 2012 года Партия свободы и справедливости («Братья-мусульмане») и ее союзники получили 47 % (почти половину голосов), партия салафитов «Ан-Нур» с союзниками неожиданно вышла на второе место с 24 %, «Новый Вафд» получила 9 %, «Блок Египет» — едва набрал 7 %. Представителей «интернет-молодежи» в Национальном собрании фактически не было.
Таковы были реалии. Военным удалось добиться того, что в июне 2013 года Конституционный суд объявил результаты нелегитимными, и парламент так и не собрался.
Но на выборах президента в июне 2012 года победил представитель «Братьев-мусульман» Мухаммед Мурси. Возможно, главной причиной было протестное голосование против его соперника — Ахмеда Мухаммеда Шафика, бывшего премьер-министра в годы правления Мубарака. Может быть, «Братья» предпочли бы остаться в легальной оппозиции, переложив невыполнимую задачу преодолеть социально-экономические неурядицы на других. Но кто же отказывается от сладости власти, если она сама упала в рот?
«Братья» не имели опыта управления государством и делали один промах за другим. Они стали навязывать нормы шариата в бескомпромиссной форме, сменили руководителей всех официальных СМИ, которые только-только почувствовали себя свободными, в провинциях назначили своих губернаторов, в том числе бывших членов террористических организаций.
Сложилась опасная ситуация завышенных ожиданий, когда уровень жизни отставал от надежд значительной части населения. Именно после революции 25 января ожидания жителей стремительно возрастали, а уровень их удовлетворения стремительно падал.
«Пути демократии и революции в арабских странах рано или поздно должны были разойтись, и они разошлись».
Получив власть, «Братья-мусульмане» не смогли решить социально-экономические проблемы и укрепить и расширить свою социальную базу внутри Египта. На международной арене они стали получать поддержку Соединенных Штатов, но быстро превратили аравийские монархии (кроме Катара) в своих противников, так как там их осмелевшие ячейки стали поговаривать о возможности смены режимов в результате «демократических» процедур. Чтобы избавиться от «Братьев» во власти, гражданская и военная элиты покончили с былыми разногласиями и сплоченно стали поощрять народные антиправительственные выступления, которые подпитывали несбывшиеся революционные надежды на манну небесную в социально-экономической жизни.
Нараставшие волнения позволили военным провести государственный переворот, «выполняя волю народа». М. Мурси был отстранен от власти 3 июля 2013 года и арестован. Протесты «Братьев» против переворота были подавлены с немалой кровью, их лидеры оказались за решеткой.
Оппозиция оказалась расколотой по многим линиям. «Братья-мусульмане» были в оппозиции, а партия «Ан-Нур», то есть салафиты, поддерживали правительство. Расколотыми оказались и светские силы, в том числе левые и либеральные. Большинство их них оказались столь напуганными годом правления «Братьев-мусульман», что предпочли поддерживать военный режим.
Волна арабских революций докатилась до Ливии и переросла в гражданскую войну между оппозицией и сторонниками режима полковника Муаммара Каддафи, сопровождаемую иностранным военным вмешательством и информационной войной против лидера Джамахирии.
Важно отметить, что среди причин волнений не называют стремление «получить кусок хлеба с маслом». В Ливии не было нищеты, правительство строило кварталы дешевого и вполне приличного жилья, были доступны образование и медицинское обслуживание, пособия по безработице. Пустынную огромную страну с населением 6,5 млн человек покрыли прекрасные дороги. Используя источники подземных вод, построили целую искусственную реку. Имея самые крупные в Африке запасы нефти, Ливия была третьим по размерам производителем на континенте, а ВВП составлял около 12 тыс. долларов на душу (примерно как в России).
В результате быстрого демографического роста молодое поколение Ливии составляло 40–50 % населения. Почти все они жили в городах. По данным официальной ливийской статистики, уровень безработицы среди граждан Ливии в 2009 году составил 20,7 %, то есть оказался формально самым высоким среди всех стран региона. Молодежь получила образование, но с работой были проблемы. Рос накал неудовлетворенных желаний, чаяний, надежд, амбиций. Рабочих мест хватало, но они были непрестижны и низко оплачиваемы. Их занимали иммигранты — около миллиона — полутора миллионов человек из разных стран, в основном египтяне. Они не бунтовали — они приехали на заработки — и не находили общего языка с недовольной ливийской молодежью.
Молодежь — точнее, ее значительная часть — не верила в лозунги режима, была возмущена растущей коррупцией, оскорблена полицейским произволом, информационной закрытостью страны. Поведение Каддафи, его форма правления их не устраивали.
Каддафи и его режим стали объектом яростной информационной войны, были демонизированы каналами «Аль-Джазира» и «Аль-Арабия», а также другими электронными СМИ и Запада, и арабских стран.
Когда Тунис и Египет показали успешные примеры свержения прежних правителей, часть молодежи, объединенная информационными технологиями, вышла на улицы. Знамя восстания подхватили организации исламистов, различные группировки недовольных светскими устремлениями Каддафи. Они захватывали склады оружия. За границей уже действовали ячейки, ставшие ядром вооруженных групп.
К восстанию готовились заранее. Важно отметить, что на первом этапе наибольший успех у восставших был в восточной части страны — Киренаике — оплоте суфийского ордена сенуситов, оппозиционного власти. Ведь свергнутый сорок два года назад ливийский король был главой этого ордена. У восставших появились прежние королевские флаги.
В Бенгази был создан аморфный Переходный национальный совет (ПНС).
Раздавались призывы создать в Киренаике режим халифата.
В Ливии вспыхнула гражданская война.
Каддафи ответил мобилизацией своих сторонников — из армии, полиции, верных племен, наемников, отрядов «своих» ополченцев. Появились первые убитые, затем восставшие захватили оружие на разгромленных полицейских участках и военных базах, вооружились. В столкновениях стали гибнуть десятки и сотни людей.
США и страны НАТО рассчитывали на возможность повторения египетского или тунисского вариантов и в Ливии. На характер оппозиции, то есть на крайних исламистов, просто закрывали глаза, усыпленные их «демократической» риторикой. Но оказалось, что позиции существующего режима были прочнее, чем в Египте и Тунисе. Поэтому, когда встал вопрос о возможной военной победе сил Каддафи над оппозицией в разгоравшейся гражданской войне, США и страны НАТО приняли решение оказать оппозиции вооруженную поддержку авиационными и ракетными ударами. Это было сделано на основе резолюции № 1973 Совета Безопасности ООН от 17 марта 2011 года, которая, впрочем, «исключала иностранные оккупационные силы в любой форме в какой-либо части ливийской территории». Толкуя расширительно эту резолюцию Совбеза, вооруженные силы НАТО более семи месяцев с помощью авиационных (около 10 тыс. бомбежек!) и ракетных ударов расчищали путь к военной победе повстанцев. Действия авиации НАТО координировали спецподразделения, направленные из Великобритании и Франции.
Участвовать в войне против сил Каддафи согласились ОАЭ и Катар, направив туда несколько своих самолетов. Поддержать ПНС в Бенгази согласились Саудовская Аравия и Египет.
«Охота» на Каддафи завершилась через семь месяцев его убийством. Он был ранен в результате авиаудара НАТО в своем последнем оплоте — городе Сирте и захвачен в плен. 29 октября 2011 года его буквально растерзали под наведенными видеокамерами.
Оппозиционеры, в рядах которых преобладали крайние исламисты, захватили огромные склады оружия.
ПНС стал международно признанным правительством Ливии. Но многие задавали вопрос: а не создан ли с помощью НАТО политический монстр, с которым его западные спонсоры просто не справятся?
Переходный национальный совет под аплодисменты западных спонсоров заявил об «установлении власти закона», «строительстве демократического государства», «политическом плюрализме». Но в реальности у него не было ни сил, ни желания это осуществить. Страна не имела институтов гражданского общества и реально действующих государственных структур. Создать это десятком декретов было невозможно, да и декреты просто вводили жесткие нормы шариата.
Власть Каддафи базировалась на кооптации племен во власть, и взаимоотношения между племенами в значительной степени определяли будущее страны. Был сложный баланс веса племен во власти, в экономических доходах, в распределении стипендий на учебу и т. д. Ливийские лидеры приходили во власть отнюдь не в результате выборов. Племенные связи играли и будут играть важнейшую роль в условиях, когда не было и нет других институтов.
Страна распалась на враждующие племена и кланы, исламистские и этнические группировки, просто вооруженные банды. Государство перестало существовать.
Если рассматривать вероятность распространения революционных перемен на другие арабские страны, то в первую очередь речь пойдет о Сирии, Алжире и Йемене.
18 марта 2011 года огонь распространился на Сирию и с тех пор не мог быть потушен. Но к Сирии мы вернемся отдельно.
Социальные волнения перекинулись на Алжир. Люди требовали работы, улучшения условий труда и более высокой зарплаты. Была некоторая опасность превращения социального протеста в политический. Элементы демократии существовали и существуют в Алжире. Но ведь в свое время, всего лишь двадцать с небольшим лет назад, когда страна стояла перед реальной угрозой захвата власти исламистами через урны для голосования, произошел военный переворот. В Алжире в 90-х годах прошлого века и в первых годах нынешнего фактически шли военные действия между правительственными войсками и исламистами. За десять— пятнадцать лет ползучей гражданской войны в Алжире, по некоторым данным, были убиты 150–200 тыс. человек. С тех пор в стране действовал режим чрезвычайного положения.
В отличие, например, от Сирии алжирский режим имел больше резервов, в первую очередь финансовых. Президенту Бутефлике удалось придать военной власти фасад демократичности. Армия в Алжире осталась почти монолитной и по-прежнему являлась гарантом стабильности. Светская оппозиция была разобщена.
Алжирские власти быстро отреагировали на вспышки массовых волнений, приняв комплекс социальных и политических мер, призванных сбить протестную волну, вызванную «эффектом домино» из Туниса и Египта. Был отменен действовавший с 1992 года закон о чрезвычайном положении. Расширен доступ к независимым средствам массовой информации. Выполнялись программы по повышению уровня жизни населения, ликвидации безработицы среди молодежи, предотвращению роста цен на продукты первой необходимости.
Одновременно был повышен статус национальных вооруженных сил. На них были возложены задачи по координации действий всех силовых структур в интересах стабилизации обстановки и борьбы с терроризмом.
Все эти меры в сочетании с тяжелыми воспоминаниями о многолетней гражданской войне в 90-х годах препятствовали созданию критической массы недовольства, способной смести режим, как это было в Тунисе и Египте.
Но в долгосрочном плане нельзя было недооценивать опасность негативного влияния на Алжир ситуации в Ливии и укрепления там позиций крайних исламистов.
Специфическая обстановка сложилась в Йемене, где тридцать три года существовал авторитарный режим президента Али Абдаллы Салеха. Это одна из самых бедных и отсталых арабских стран, с мертвящей бюрократией и всеобщей коррупцией. Власть одновременно должна была противодействовать полупартизанским операциям мусульманских экстремистов на севере страны и сепаратистам на юге. Особую роль играли противоречия между племенами и между умеренными шиитскими группировками (зейдитами) и суннитами. В конце концов окончательный исход событий определяли крупные конфедерации йеменских племен, хотя «сомализацию» страны нельзя было исключать. Оппозиция отражала борьбу за власть между различными кланами, прикрываемую словами о «демократии», «правах человека».
О вмешательстве НАТО в Йемене речи не шло — в стране почти не было нефти. США и страны Запада передали ответственность за будущее Йемена членам Совета сотрудничества государств Персидского залива во главе с Саудовской Аравией. Россия ограничивалась призывами к мирному политическому решению йеменских проблем и осуществляла эвакуацию своих (и не только своих) граждан из охваченной войной страны.
Когда 23 ноября 2011 года в Эр-Рияде договорились о как бы прекращении йеменского кризиса, президент страны Али Абдалла Салех, правивший тридцать три года, отказался от своего поста. По соглашению с оппозицией Салех передал власть своему вице-президенту Мансуру Хади в обмен на иммунитет от любых судебных преследований и обещал провести новые выборы в марте 2012 года. В стране появился новый «как бы президент», который остался заместителем в правящей партии «ушедшего» президента. Салех был выходцем из зейдитского (то есть шиитского) племени санхан в составе племенной конфедерации хашид. Страна была расколота. У южан, недовольных своим местом в объединенном Йемене, были сильные сепаратистские настроения. Хади был выходцем с юга. Север страны был разделен по племенному признаку. Накапливался конфликт между кланом президента Салеха и кланом Аль-Ахмаров, которые стояли во главе некоторых «правительственных» вооруженных сил и как бы руководили племенной конфедерацией хашид. Каждая из группировок начала использовать демократическую риторику, столь любезную западным СМИ.
Дальнейшие годы видели продолжение политической борьбы между двумя кланами, хотя менялись союзники и менялись лозунги. Ни одна из проблем, вызвавших восстание 2011 года в Йемене, не была решена.
В этом раскладе наиболее дисциплинированными и дееспособными оказались вооруженные силы шиитов-хуситов, получившие название по имени своего лидера Хусейна Бадр ад-Дина аль-Хуси, убитого в 2004 году. В сентябре 2014 — феврале 2015 года они смогли установить контроль практически над всем Северным и частью Южного Йемена. Хуситы объединились со сторонниками бывшего президента Салеха (хотя ранее он вел против них шесть войн) и нанесли поражение клану Аль-Ахмаров.
Усиление хуситов вызвало неприятие Саудовской Аравии и других государств Залива, которые начали бомбежки их позиций. Ситуацию осложнила активность организации Аль-Каида на Аравийском полуострове, которая возникла в 2009 году. Она завоевывала сторонников в южной части страны.
Мансур Хади лишился власти в январе 2015 года, бежал из страны, но затем смог закрепиться в Адене при помощи саудовских и эмиратских вооруженных сил и попытался начать наступление на север. В стране шла полномасштабная гражданская война, в которую вмешались вооруженные силы Саудовской Аравии и ряда стран Залива.
К августу 2015 года коалиция Хади и государств Залива добилась некоторых успехов, их войска подошли к Таизу. В 2016 году гражданская война при участии вооруженных сил Саудовской Аравии и ОАЭ продолжалась в стране, разделенной примерно по прежней границе между Северным и Южным Йеменом.
Королевские режимы в Марокко и Иордании имели свою специфику. Там правили довольно молодые, хорошо образованные монархи, которые заранее начали сверху проводить кое-какие реформы, расширять представительство масс, вести диалог с мусульманской оппозицией. Обе династии считаются прямыми потомками пророка Мухаммеда и пользуются почитанием среди верующих. Правда, бедность населения, нехватка ресурсов, не позволяющие удовлетворить запросы масс, усиливают социальную напряженность, хотя не вызывают (пока?) антикоролевских движений. Естественно, что здесь оставалось множество неизвестных.
Марокко является конституционной монархией с избираемым парламентом. В ноябре 2011 года в относительно свободной обстановке прошли выборы в новый парламент, на которых победу одержали исламисты.
Можно полагать, что монархические устои в этих двух странах менее уязвимы, они могут сохраниться, пройдя существенную трансформацию.
Что касается аравийских монархий (не считая Бахрейна), то тенденция серьезного противодействия снизу верховной власти в этих странах пока не прослеживалась. Эту пятерку условно можно разделить на две части по характеру политического режима. В Саудовской Аравии установилась, по сути дела, традиционная монархия, с принципами правления, заложенными еще основателем Королевства Абдель Азизом (Ибн Саудом), а позднее королем Фейсалом. В Кувейте, ОАЭ, Катаре, Омане правящие семейства управляли авторитарно, но более мягкими, патерналистскими методами.
Вопрос заключается и в том, был ли в самих аравийских государствах достаточный потенциал для революционных перемен. На этапе «арабской весны», пока не превратившейся в «арабскую осень», видимо, нет. Трансформационные процессы в этой части арабского мира пока могли протекать эволюционно. В Саудовской Аравии — медленно, в других монархиях, возможно, быстрее. Коренное население в своем большинстве не настроено антимонархически. Его либеральная (по местным меркам) часть выступает за ограничение власти короля и введение монархического строя в конституционное русло.
Искусственный перенос анализа социально-политической ситуации Египта или Туниса на такие специфические страны, как аравийские монархии, мог бы просто исказить картину.
В крошечном островном королевстве Бахрейн с миллионом населения по примеру тунисцев и египтян началось массовое народное движение против королевского режима. На Бахрейне находятся база и штаб-квартира 5-го военно-морского флота США, постоянно дислоцированы несколько тысяч американских военных. Режим представлен суннитской правящей династией, в то время как население на 70 % — шииты. Сунниты занимают высшие посты в администрации, ведущие позиции в экономике. Поэтому религиозные протесты сочетались с протестами социальными. Уровень жизни на Бахрейне был высок, даже среди шиитов. Но нежелание шиитов быть людьми второго сорта подталкивало их на восстание. Королевский режим сохранил контроль над армией и полицией, но делал одну уступку за другой. Естественно, что шиитскую оппозицию подогревала иранская пропаганда.
Чувствуя шаткость своей ситуации, правительство Бахрейна пригласило в страну войска из Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов. Около двух тысяч военнослужащих из этих стран 14 марта 2011 года заняли позиции для защиты государственных зданий и объектов инфраструктуры. Восстание было подавлено малой кровью.
Арабо-иранские и суннитско-шиитские противоречия оставались существенным компонентом общей кризисной ситуации и в зоне Залива, и в целом на Ближнем и Среднем Востоке, принимая во внимание уход вооруженных сил США из Ирака и Афганистана.
Установление политического доминирования шиитов в Ираке и массовые антиправительственные выступления шиитов на Бахрейне вызвали огромную озабоченность в странах Персидского залива. В политических заявлениях и в СМИ делался упор на активную поддержку Ираном бахрейнских шиитов. Конкретных данных о вмешательстве Ирана в дела Бахрейна пока не было, хотя риторика Тегерана отличалась жесткостью и воинственностью.
Аравийские режимы, чувствуя усиление и активизацию шиитов и в какой-то степени ослабление позиции суннитов, призывали Запад усилить давление на Иран. Достаточную активность проявляла Саудовская Аравия, учитывая, что часть населения в этой стране, особенно в Восточной (нефтяной) провинции, — шииты (по некоторым данным, около 10–15 % всего населения Королевства).
Официальная пропаганда Ирана пыталась изобразить арабские революции как продолжение иранской революции 1979 года. Тегеран в начале второго десятилетия активизировал старые свои связи и сотрудничество с «Хезболлой» в Ливане и движением ХАМАС в секторе Газа, но особенно с сирийскими баасистами.
Революция в Египте изменила расклад в суннитско-шиитских отношениях в целом регионе. Главная суннитская страна региона — Египет после революции поставила задачу нормализовать отношения с Ираном, во всяком случае — избежать конфронтации. Прорабатывался вопрос о восстановлении дипломатических отношений.
Ясно, что США активно поддерживали и поддерживают протестное движение в Иране с помощью спецслужб, денег, информационных технологий. Им бросил вызов режим, который усилился и окреп после того, как США одной рукой разгромили и уничтожили власть Саддама Хусейна в Ираке — противника Ирана, а другой — власть талибов в Афганистане, тоже противников Ирана.
В Иране существовало недовольство «властью мулл». Движущие силы протестов похожи на те, которые были в Египте, — городской образованный или полуобразованный средний класс. Но власть имущие в Иране оказались гораздо более мощными и сплоченными, готовыми применить силу против бунтующих.
Соглашение по иранской ядерной программе в 2015 году ослабило противостояние Ирана со странами Запада, но не сняло растущую суннитско-шиитскую напряженность.
Среди сторонников революции по египетскому пути в Саудовской Аравии могут быть какие-то представители городского среднего класса. Но и им надо выбирать между сравнительным материальным благополучием и потенциально опасными последствиями бунта. В Королевстве действует разбросанная по всей гигантской территории королевская семья, точнее — клан из нескольких тысяч человек. За штурвалами военных самолетов сидят в основном члены королевской семьи, они — в аппарате всех ведомств, в армии, полиции, во главе многих провинций. В Саудовской Аравии религиозный истеблишмент имеет глубочайшие корни. Призывы к восстановлению основ ислама в Саудовской Аравии прозвучали бы просто смешно, потому что в стране нет другого права, кроме шариата. Власть опирается не только на сильные полицейские структуры, но и на национальную гвардию, которая формируется из верных династии племен «голубой крови». Что касается рабочих — семи-восьми миллионов иммигрантов из Пакистана, Бангладеш, Индии, Филиппин и некоторых арабских стран, — то они приехали сюда не для того, чтобы остаться и получить саудовские права, а для того, чтобы заработать денег и уехать.
В стране скопились огромные финансовые ресурсы. Они направлялись на диверсификацию экономики, создание новых рабочих мест, на социальные цели, на укрепление вооруженных сил.
У правительства был достаточно широкий выбор средств для того, чтобы ослабить любую оппозицию. Оно могло прибегать к репрессиям, пропаганде, племенным связям, к патронажу. В 2011 году престарелый (87 лет) король Абдалла перед возвращением в страну после лечения объявил о социальной программе в 37 млрд долларов на помощь бедным, отсрочку кредитов, на строительство жилья. Были расширены кое-какие права женщин. Но отметим, что любые шаги к какой-либо «демократизации» в Саудовской Аравии раньше давали преимущества крайним антизападным исламистам, поэтому просто призыв к «свободным» выборам — опасный лозунг даже для скрытых либералов.
Только в Восточной провинции, где есть достаточно многочисленное шиитское население, мог бы вспыхнуть массовый протест. Но религиозные лидеры там очень осторожны. Они боялись обвинений в том, что играют роль «пятой колонны» Ирана. Конечно, пожилые авторитеты могли потерять контроль над улицей.
У большинства саудовцев пока что вряд ли было желание увидеть в стране революцию. Правда, они хотели реформ и меньше коррупции.
Правители были заняты и вопросом престолонаследия, и плохим здоровьем очень пожилых членов королевской семьи.
После кончины короля Абдаллы в январе 2015 года трон занял его сводный брат Сальман ибн Абдель Азиз. Он решительно поменял традицию престолонаследия, назначив в апреле того же года наследным принцем Мухаммеда ибн Найифа (56 лет), занявшего пост министра внутренних дел, а заместителем наследника, а затем прямым наследником — своего 30-летнего сына Мухаммеда ибн Сальмана, который возглавил министерство обороны и экономический блок правительства.
