«Над Кувейтом развеваются красные и зеленые флаги. Сотни тысяч палестинских иммигрантов получили гражданство только что провозглашенной Кувейтской Народной Демократической Республики и вышли на демонстрацию, приветствуя создание иракско-кувейтской конфедерации. В Москве толпа, протестуя против американской империалистической интервенции в зоне Персидского залива, в непосредственной близости от южных границ СССР, блокировала на много часов американское посольство. Советское правительство заявило, что не допустит блокады дружественного революционно-демократического Ирака, и направило эскадру в район Персидского залива. В Закавказском военном округе начались военные маневры. Вашингтон прибег к обычным пропагандистским ухищрениям, обвинив Москву в попытке «распространить господство коммунизма на зону Залива с помощью своего клиента — Ирака» и «удушить Запад, перекрыв поставки нефти из Залива». Паника охватила биржи Токио, Лондона, Нью-Йорка».

Примерно такое сообщение могло бы появиться в «Правде», если бы Ирак захватил Кувейт не в 1990-м, а в 1975, 1980 или 1985 году.

Ситуация к 1990 году изменилась коренным образом. И СССР, и США, и местные персонажи трагедии, произошедшей в зоне Залива, играли уже во многом новые роли. Но никто не был полностью свободен в своих действиях. На поведение каждого наложили отпечаток и понимание своих интересов в этом первом после окончания холодной войны крупном международном кризисе и недавние события, и более глубокие исторические воспоминания.

СССР отнюдь не был новичком в зоне Залива к моменту начала кувейтского кризиса. Но его новая роль в мире, новый характер взаимоотношений с США не позволили ему занять позицию «над схваткой», как это удалось в ирано-иракском конфликте.

Ирано-иракская война вспыхнула в сентябре 1980 года и продолжалась почти восемь лет. Возможно, какое-то отвлечение внимания Ирана от афганских событий было на руку СССР, но в целом конфликт негативно отозвался на его интересах. С Ираком СССР связывали Договор о дружбе, тесное военное и экономическое сотрудничество, с Ираном — взаимозависимость двух соседей. Два «антиимпериалистических» режима, вместо того чтобы бороться с «происками империализма и сионизма», вцепились друг другу в горло, жертвуя сотнями тысяч человеческих жизней и разрушая свои страны экономически. Конфликт усилил разброд в арабском мире. СССР в первые два года ограничил поставки оружия Ираку, но, когда война была перенесена на иракскую территорию, возобновил их.

В Вашингтоне отнюдь не возражали, чтобы Ирак, к которому там тоже не испытывали ни малейших симпатий, «преподал урок» Ирану. Это не помешало поставкам американского оружия Ирану в рамках договоренностей, получивших скандальную известность под названием «Ирангейт». Когда конфликт грозил перекинуться на страны Аравийского полуострова, США увеличили в Заливе и примыкающих к нему водах свои военно-морские силы, что вызвало обычную нервную реакцию в Москве. В заявлении ТАСС от 8 марта 1984 года Советский Союз осудил «беззаконие, творимое Соединенными Штатами», заявив о «непризнании произвольно установленных ими ограничений на свободу плавания в открытом море, полетов самолетов в воздушном пространстве над ним».

Но дальше риторики дело не пошло, и обе страны, даже не доверяя друг другу, шли в конфликте параллельными курсами, стремясь в конечном счете прекратить его.

Советский Союз с самого начала ирано-иракской войны призвал к немедленному прекращению боевых действий и урегулированию спорных проблем мирным способом, за столом переговоров, оценив этот конфликт как «трагический в своей бессмысленности», противоречащий коренным национальным интересам обеих стран. Эту линию Советский Союз проводил на протяжении всего кризиса. Такой курс вызывал трения то с Багдадом, то с Тегераном. Советский Союз поддержал все посреднические инициативы, направленные на урегулирование конфликта, которые предпринимались по линии ООН, Организации Исламская конференция, Движения неприсоединения, Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива и т. д. Неоднократно СССР сам напрямую обращался к воюющим странам с призывом прекратить боевые действия, отвести войска к международно признанным границам в соответствии с Алжирскими соглашениями 1975 года и приступить к переговорам для окончательного урегулирования всех имеющихся спорных проблем. СССР поддержал и другие предложения, направленные на постепенное прекращение огня, ограничение района боевых действий, прекращение взаимных бомбардировок гражданских объектов и нападений на торговые суда в Персидском заливе. Эти идеи были высказаны в ходе бесед в Москве президенту Ирака С. Хусейну (декабрь 1985 года), министру иностранных дел Ирака Т. Азизу (февраль 1987 года). Эту же позицию советское руководство подтвердило в ходе визитов в Москву в апреле 1985 года заместителя министра иностранных дел Ирана Х. Каземпур-Ардебили, в августе 1986 года заместителя министра иностранных дел Лариджани, в феврале 1987 года министра иностранных дел А.А. Велаяти. И СССР, и США сыграли значительную роль в разработке и принятии резолюций Совета Безопасности ООН по ирано-иракской войне, в том числе и последней, № 598, на основе которой война, наконец, в 1988 году была прекращена. Смена руководства в Москве в принципе не отразилась на подходе к ирано-иракской войне, но общий курс Михаила Горбачева на взаимопонимание с США и разрядку усилил советскую заинтересованность в урегулировании.

Благодаря взвешенным и осторожным действиям отношения СССР с Ираном улучшились, несмотря на помощь Ирана афганской оппозиции. После визита министра иностранных дел Ирана А.А. Велаяти в Москву появились сообщения, что советско-иранский газопровод вновь открыт, а советские технические специалисты вернулись на металлургический завод в Исфахане и на ряд других объектов. В Москве вновь открылась советско-иранская торговая палата. Визит в Тегеран в августе 1987 года первого заместителя министра иностранных дел Юлия Воронцова завершился соглашениями о «широкомасштабных проектах взаимовыгодного сотрудничества».

Этапом в деле нормализации советско-иранских отношений стал визит в СССР председателя Исламского совета, исполняющего обязанности верховного главнокомандующего вооруженными силами Ирана А.А. Хашеми-Рафсанджани в 1989 году. В нем советское руководство верно угадало будущего лидера Ирана и встречало его с максимальной помпой. В Кремле Горбачев и Хашеми-Рафсанджани подписали Декларацию о принципах отношений и дружественного сотрудничества между СССР и Исламской Республикой Иран. СССР и Иран заявили в декларации, что они «будут сотрудничать в целях избавления мира от войн, военной угрозы путем запрещения применения и посредством уничтожения самых губительных средств ведения войны, то есть ядерного, химического и других видов оружия массового уничтожения». Ее, пожалуй, можно считать торжеством той реальной политики, прагматизма, который брал верх в обеих странах. Степень сближения позиций показывает тот факт, что СССР согласился «сотрудничать с иранской стороной в деле укрепления ее обороноспособности», хотя детали военного соглашения не были раскрыты. Стороны наметили долгосрочную программу экономического сотрудничества на период до 2000 года.

Стоит отметить взгляд сторон на положение в зоне Персидского залива и Индийского океана: Персидский залив и Индийский океан должны превратиться в зону мира и спокойствия, свободную от всех видов оружия массового уничтожения, включая ядерное и химическое, и первым шагом в этом направлении должен быть полный вывод всех военных флотов иностранных государств. Безопасность и спокойствие в этом регионе будут обеспечивать прибрежные государства.

В свете кувейтского кризиса и войны в Персидском заливе 1990–1991 годов эти идеи могут выглядеть наивными. На деле они отражают самую суть долгосрочных интересов двух стран независимо от политической конъюнктуры.

Параллельные, непересекающиеся курсы СССР и США в ходе ирано-иракской войны все же не означали, что глубокое взаимное недоверие к намерениям друг друга в регионе ослабело. У СССР действительно были законные интересы в зоне Залива, заключавшиеся в том, чтобы оттуда не исходила какая-либо угроза его безопасности. СССР действительно был заинтересован в том, чтобы дела региона решали находящиеся здесь страны, хотя, как показала и ирано-иракская война, и затем агрессия Ирака против Кувейта, эти пожелания отдавали прекраснодушием. СССР был заинтересован в какой-то договоренности с США по поводу сокращения военной активности в бассейне Индийского океана и даже его демилитаризации для ослабления глобального соперничества. Но эти в общем-то справедливые и разумные предложения СССР воспринимались как требования, чтобы тот, у кого здесь были преобладающие позиции, а именно США, должен был их сокращать, а слабейший — СССР — для баланса — соответственно наращивать. Поэтому их встречали с таким же предубеждением, как и советские инициативы по Средиземноморью.

«Советский Союз… связывает с обсуждением этих вопросов «демилитаризацию» Индийского океана, — писал американский политолог Ш. Чубин. — Географическая асимметрия, которая дает преимущество в военном плане Советскому Союзу, должна быть компенсирована Западом. Любая же схема, узаконивающая «равенство» интересов Советского Союза и США в регионе, была бы формулой советского превосходства».

В политике США преобладало стремление сохранить статус-кво в регионе. Правда, история любого региона всегда есть цепь нарушений прежнего порядка и возникновения нового. Антишахская, антиамериканская исламская революция в Иране напомнила об этом в драматической форме. Но хотя были ясны местные, внутренние причины революции, все равно США повсюду в регионе видели «руку Москвы».

Советские инициативы по безопасности в зоне Персидского залива и в бассейне Индийского океана хотя и несли заряд пропаганды, содержали рациональное зерно. Еще в 1977 году Советский Союз предложил США провести двусторонние переговоры по ограничению военной деятельности в бассейне Индийского океана. Однако после четвертого раунда переговоров американцы их прервали. Они ушли в тот момент, когда соглашение между СССР и США стало приобретать конкретные очертания, когда было достигнуто согласие по ряду вопросов, включая поэтапный подход к военной разрядке в Индоокеанском регионе.

Во время своего официального визита в Индию в декабре 1980 года Леонид Брежнев сформулировал перечень взаимных обязательств, которые могли бы принять США, другие западные державы, Китай, все государства, которые проявят к этому интерес, для достижения соглашения о всеобъемлющей безопасности в зоне Персидского залива. Особо отмечалось, что полноправными участниками подобной договоренности должны быть и сами государства Персидского залива, так как это «отвечает их кровным интересам».

Однако эти идеи были неприемлемы для США. Уже 11 декабря 1980 года представитель Госдепартамента, по существу, отверг советские предложения, аргументируя эту позицию тем, что «сложившаяся в Индийском океане обстановка не способствует продолжению советско-американских переговоров по Индийскому океану»… «Продолжающееся присутствие в Афганистане советских войск, — добавил он, — еще более отдаляет возможность возобновления этих переговоров». Отрицательной была реакция на советскую инициативу и со стороны КНР.

В 1982 году СССР предложил договориться о взаимном ограничении действий военно-морских флотов США и СССР, а также о том, чтобы подводные лодки-ракетоносцы обеих стран были выведены из тогдашних обширных районов боевого патрулирования, а их плавание было ограничено взаимосогласованными рубежами. Ответа не было.

СССР в то время не имел кредита доверия ни в США, ни в Западной Европе, ни в Китае, ни в странах региона. Последующие советские инициативы, в том числе предпринятые Горбачевым, повисли в воздухе.

Но как на Западе отметалась, за редчайшими исключениями, вполне естественная озабоченность СССР безопасностью с южного направления, точно так же произвольно и в конфронтационном духе толковалось отношение СССР к нефтяным проблемам региона.

В подготовленном в 1981 году докладе исследовательской группы конгресса США приводился перечень причин, могущих «спровоцировать» американское вмешательство в зоне Залива, и среди них — «вторжение или оккупация нефтедобывающих государств независимой местной страной, советским клиентом, самим Советским Союзом или комбинацией этих сил». Сюда же были отнесены и такие меры стран — производителей нефти, как попытки использовать ее в качестве политического оружия, резкое повышение цен на нефть, порождающее инфляционные процессы на Западе, наконец, сокращение добычи нефти.

Противодействие гипотетической советской угрозе нефти Персидского залива стало стержнем американской политики в регионе. Об этом писал летом 1980 года Р. Рейган еще в бытность свою кандидатом на пост президента США: «Если отвлечься от всей риторики, то главная забота Америки на Ближнем Востоке должна состоять в том, чтобы не допустить, чтобы этот район подпал под господство Советского Союза. Если бы Москва или даже ее радикальные союзники в данном регионе сумели установить там свое господство или поставить под контроль нефтяные ресурсы Запада (либо в районе самих нефтяных месторождений, либо в различных ключевых пунктах вдоль путей перевозки нефти), то экономика крупных промышленно развитых государств оказалась бы под угрозой, а способности НАТО и Японии противостоять советскому давлению был бы нанесен опасный ущерб. По сути дела, если какое-нибудь американское правительство допустило бы такое положение, при котором поставки нефти его союзникам оказались бы под вопросом, то это почти наверняка повлекло бы за собой нейтрализацию Западной Европы и Японии, окружение Китая, а в конечном счете и изоляцию самого американского правительства».

В конце 70-х — начале 80-х годов и аналитики ЦРУ, и крупные американские политологи стали высказывать предположение, что в СССР возникнет нехватка нефти, поэтому, не имея средств для ее импорта, СССР попытается распространить свое господство на зону Персидского залива. Так был сделан поворот на 180° от оценок ситуации в начале 60-х годов, когда речь шла об угрозе потока советской дешевой нефти на Запад.

Подход СССР и Запада к нефтяным проблемам был асимметричным. После Второй мировой войны нормальная жизнедеятельность всей экономики Запада — в одних странах больше, в других меньше — зависела от регулярных поставок нефти из бассейна Персидского залива и из Северной Африки. Советский Союз на протяжении всего XX века оставался чистым экспортером нефти. Рост советского экспорта нефти в конце 50–60-х годах был таков, что на Западе стали говорить об «опасности советского демпинга». Это было одним из аргументов для снижения нефтяными компаниями цен на нефть в начале 60-х годов, чтобы уменьшить отчисления нефтепроизводящим странам. Шок от этого решения вызвал образование Организации стран — экспортеров нефти (ОПЕК), ставшей на время эффективным картелем, определявшим цены на жидкое горючее, что привело к перераспределению доходов в пользу ее членов за счет нефтедобывающих компаний.

Вопрос о западных нефтяных концессиях был частью достаточно успешной «антиимпериалистической» риторики СССР и в высшей степени болезненно воспринимался на Западе. В конце концов, одной из целей свержения умеренного буржуазно-реформистского правительства Мосаддыка в Иране было сохранение западного контроля над иранской нефтью. Эгоистическая и недальновидная политика и нефтяных компаний, и западных правительств питала антизападные движения в этом регионе.

В советской пропаганде и литературе по Ближнему и Среднему Востоку сложилась устойчивая оценка нефтяных концессий как основы всего западного политического влияния. Конечно, эта мысль вписывалась в стереотипы холодной войны, увязывалась с «агрессивными блоками», военными переворотами, осуществляемыми в «интересах нефтяных магнатов», но в общем-то была правильной. Как и вся советская антизападная политика и риторика в 50–60-х годах, она в целом отвечала устремлениям и чаяниям народов региона.

Постепенное отступление западных компаний, отказ их от концессионной системы, выработка новых форм сотрудничества с нефтепроизводящими странами — все это демонстрировало справедливость требований производителей нефти и как бы подтверждало правильность позиции СССР, поддерживавшего эти требования.

Никогда ни западным лидерам, ни западной пропаганде не удавалось убедить народы и политических лидеров региона хотя бы в своем объективистском подходе к нефтяным проблемам. Начиная с переворота в Иране и кончая американской войной против Ирака, захватившего Кувейт, речь шла не о поставках нефти как таковых. Всем было известно, что производители нефти «могут с ней сделать все что угодно, только не выпить ее». Подразумевалось, что производители жидкого горючего столь же заинтересованы в продаже нефти, как Запад — в ее покупке. Речь шла об условиях поставки нефти, о ценах на нее. Но значение нефти превратило коммерцию в вопрос и региональной, и глобальной политики и стратегии, не раз приводило в действие механизм военно-политической вовлеченности США в дела региона, пока не привело к настоящей войне против Ирака.

Не исключено, что в период глобальной советско-американской конфронтации политическая логика действий СССР обусловливала цель максимально «навредить» США. Но можно привести несколько аргументов, которые, как представляется, говорят о том, что задачи захвата нефти Ближнего и Среднего Востока Советский Союз вообще не ставил. Во-первых, даже не очень компетентные политики понимали, что любой серьезный шаг в этом направлении будет расценен как угроза жизненно важным интересам США и Запада в целом и будет считаться актом войны с вытекающими отсюда последствиями. А задача избежать «горячего конфликта» с США определяла политику сменявшегося советского руководства и на глобальном, и на региональном уровне. Во-вторых, сам догматический детерминизм мышления советских лидеров восставал против возможности и реальности манипулирования сложившейся системой экономических связей, определяемых для Ближнего и Среднего Востока потоками нефти. Советский Союз просто не мог быть заменой Западу в регионе в качестве экономического партнера. Даже в малой степени он не мог ни поглотить нефть из региона, ни поставить сюда оборудование, товары, продовольствие. В-третьих, СССР все больше интегрировался в мировое хозяйство, зависел от импорта передовой технологии, продовольствия и частично товаров широкого потребления. Кроме того, торговля СССР со странами Ближнего и Среднего Востока росла. Стабильные доходы экспортеров нефти означали более или менее стабильные платежи за поставки оружия и промышленного оборудования. И в этом смысле СССР не был заинтересован ни в подрыве западной экономики, ни в нарушении экономических связей региона с Западом.

Что было на деле? Пожалуй, было, во-первых, политическое желание поддержать усилия стран — производителей нефти добиться больших прав распоряжаться собственными ресурсами и, соответственно, большего объема политической независимости. Поэтому СССР в пропаганде и политических акциях поддерживал и ликвидацию концессий, и национализацию имущества западных нефтяных компаний, и создание ОПЕК. Во-вторых, ОПЕК в духе существовавшей мифологии описывалась как «объективно антиимпериалистическая организация», успехи которой связаны с продвижением социализма во всем мире, и использование «нефтяного оружия» арабскими государствами приветствовалось. В-третьих, поддержка ОПЕК в ее стремлении поднять цены на нефть отвечала интересам Советского Союза — крупного экспортера нефти и газа, так как это означало существенное увеличение его доходов. Правда, как показало развитие событий, СССР при существовавшем тогда затратном экономическом механизме просто проел дополнительные десятки миллиардов долларов доходов, полученных после 1973 года. Он не сумел их эффективно использовать, а внутреннее потребление энергии граничило с транжирством в контрасте с мерами экономии, принятыми Западом.

Роль СССР в поставке нефти на Запад, хотя и весомая в отдельные периоды для отдельных стран, в целом оставалась маргинальной. Нефтяные запасы СССР не были столь велики или легкодоступны, чтобы залить Запад нефтью взамен Персидского залива. А добыча по мере освоения главных месторождений в Сибири становилась все более дорогостоящей. Вместе с ростом потребления нефти в СССР возникали все большие трудности с ее экспортом, хотя катастрофическое падение вывоза придет вместе с глубоким кризисом советской экономики в 1990–1992 годах, когда суммарный экспорт уменьшится примерно со 100 млн до 40 млн т в год, а затем и меньше.

Советский Союз, оставаясь чистым экспортером нефти и нефтепродуктов, стал и их частичным импортером. Иногда в обмен на поставки оружия или промышленного оборудования принималась нефть, которая затем реэкспортировалась в страны Восточной или Западной Европы или в развивающиеся страны.

Подписанное в январе 1966 года соглашение с Ираном о снабжении Советского Союза газом давало возможность огромной стране маневрировать своими ресурсами. Иранский газ поступал в Закавказье, а СССР за счет этих поставок увеличивал продажу своего газа в Западную Европу. Правда, дело оказалось ненадежным, и в 1979 году Закавказье село на голодный паек в связи с прекращением поставок из Ирана. Пришлось срочно подключать этот район СССР к единой системе газоснабжения.

СССР стал участвовать в разведке и освоении нефтяных месторождений в Сирии, Египте, Южном Йемене, Ираке. В Сирии была налажена добыча 1 млн т в год. Наибольший успех ожидал СССР в Ираке, где с его помощью освоили богатейшее месторождение Северная Румейла и открыли новые.

Но каковы бы ни были результаты усилий Советского Союза, его роль в нефтяных делах региона, где доминировал Запад, оставалась третьестепенной. Это накладывало отпечаток на уровень и характер отношений СССР со странами Аравийского полуострова.

За пределами Йемена Аравийский полуостров в 60–70-х годах оставался terra incognita для советского руководства. В его глазах это была сфера господства «американского империализма» (Саудовская Аравия), «английского империализма» (все остальное) и «нефтяных монополий». Там правили их союзники или марионетки — «феодальные режимы». Естественно, что их гипотетическое свержение и замена на «революционно-демократические», «антиимпериалистические», а значит, «дружественные СССР» вписывались и в мессианское видение мира, и в конфронтационный подход к политике в регионе. Поддержка Советским Союзом республиканцев против роялистов в Йемене после 1962 года, леворадикальных организаций, а затем и марксиствующего режима в Южном Йемене, партизанской борьбы в Омане, контакты с левыми оппозиционными движениями в Саудовской Аравии и княжествах Персидского залива — все это вызывало подозрительность и серьезные опасения у правящих семей в монархических государствах полуострова относительно советских намерений.

Недолгий роман Советского Союза с леворадикальными экстремистами из Омана усилил ощущение советской угрозы в монархических государствах Аравии.

Когда Великобритания задержалась с уходом из Омана, а султан Саид ибн Теймур стал препятствовать элементарнейшим реформам, которые соответствовали бы эпохе, в провинции Дофар развернулась вооруженная борьба против султанской власти и англичан. Ее возглавил Фронт освобождения Дофара, сложившийся в рамках леворадикального Движения арабских националистов. Он был переименован затем в Народный фронт освобождения оккупированной зоны Арабского (Персидского) залива, а после объединения в декабре 1971 года с родственными организациями собственно в Омане и двух превращений стал в 1974 году Народным фронтом освобождения Омана. Его военные и политические формирования в начале 70-х годов контролировали большую часть Дофара, опираясь на помощь, поступавшую из Южного Йемена или через Южный Йемен. Группа бойцов Фронта прошла подготовку в Китае, привезя оттуда оружие и цитатники Мао Цзэдуна, как убедился автор, дважды посетив партизанские районы Дофара в 1969 и 1971 годах. После установления в 1979 году контактов через советский Комитет солидарности стран Азии и Африки СССР стал готовить бойцов фронта, оказывать военную помощь и кое-какую продовольственную.

Особых надежд на победу повстанцев в Москве не питали: слишком важное стратегическое положение занимал Оман, контролировавший вход в Персидский залив, чтобы Запад мог согласиться на создание здесь революционно-авторитарного режима, дружественного СССР. Новый султан Кабус, выпускник британского привилегированного военного училища Сандхерст, пришедший к власти в 1970 году, начал реформы, укрепил армию и администрацию, но все же вынужден был пригласить шахские войска, которые в 1973–1976 годах раздавили дофарское восстание. Затем он стал включать в структуры власти бывших повстанцев и добился национального примирения. После поражения восстания СССР подтолкнул Южный Йемен к нормализации отношений с Оманом и не возражал против приема султаната в ООН.

Недоверие к СССР правящих монархических семей усугублялось их традиционным антикоммунизмом и неприятием официального атеизма советской идеологии.

Но мессианский компонент советской политики в Аравии отнюдь не подразумевал практических действий против монархических режимов, которые показали уже в 60-х годах высокую степень устойчивости. Даже поддержка, в том числе оружием, дофарских повстанцев осуществлялась на антианглийской («антиимпериалистической») основе и не подразумевала вмешательства во внутренние дела. Провозглашение независимости бывшими английскими владениями в Аравии в сочетании с военным разгромом Народного фронта освобождения Омана решительно настраивало Москву на прагматическое сотрудничество со всеми аравийскими государствами без исключения.

Примерной моделью возможных связей стали советско-кувейтские отношения. Затянув из-за притязаний Ирака с при знанием независимости Кувейта, провозглашенной в 1961 году, СССР установил с шейхством дипломатические отношения в 1963 году и способствовал принятию его в ООН. Далее вплоть до настоящего времени вряд ли можно отметить трения или противоречия между двумя государствами на двусторонней основе, хотя подходы к некоторым международным проблемам, например к афганской, были различными. Слабый и богатый Кувейт, окруженный сильными соседями, нуждался в друзьях. Его правители быстро убедились, что СССР не ведет в шейхстве «подрывной деятельности» и стремится к взаимовыгодным связям. В 60–80-х годах состоялись многочисленные взаимные визиты, были заключены соглашения об экономическом, культурном и другом сотрудничестве, в том числе военном, хотя и в ограниченных масштабах. Были найдены общие позиции и по поводу ирано-иракского конфликта, и по задачам укрепления суверенитета стран зоны Залива, и по ближневосточному урегулированию. Когда ирано-иракский конфликт стал угрожать кувейтскому судоходству, в 1987 году несколько кувейтских танкеров стали пользоваться защитой советского военного эскорта, что, впрочем, было слишком нервно воспринято в Вашингтоне. Кувейтский заем в размере 300 млн долларов, предоставленный Советскому Союзу в 1989 году, означал для шейхства не только некоторую диверсификацию своих финансовых вложений, но и переход к новым формам сотрудничества. Но в любом случае почти все интересы Кувейта были связаны с Западом. Развитие связей с СССР не шло в сравнение с устойчивым и колоссальным по объему сотрудничеством Кувейта с Западом и — что очень важно — не наносило ему ущерба.

Бахрейн, Катар и Объединенные Арабские Эмираты Советский Союз признал немедленно после провозглашения ими независимости в 1971 году. Однако установление дипломатических отношений затянулось из-за противодействия как Вашингтона и Лондона, так и Эр-Рияда. Сказывались и собственные опасения правителей княжеств, но они, пожалуй, не были определяющими. Даже советское вмешательство в Афганистане не играло решающей роли. «Иерусалим всегда будет для нас важнее Кабула», — заявил наследный принц Бахрейна шейх Хамада аль-Халифа. Примерно такое же заявление сделал президент ОАЭ Зейд бен Султан Нахайян.

Пример Кувейта, показывавший выгоды диверсификации внешних связей, необходимость иметь постоянные каналы для диалога и консультаций с СССР привели другие арабские княжества Залива к решению установить дипломатические отношения с Советским Союзом. В 1985 году была достигнута договоренность об обмене послами между СССР и ОАЭ, и в октябре 1986 года первый советский посол прибыл в Абу-Даби. В 1985 году СССР и Оман также решили обменяться послами. Сначала интересы СССР представлял советский посол в Иордании, затем в Маскате было открыто советское представительство. Наконец, произошел обмен послами с Катаром в 1989 году и с Бахрейном в 1991 году.

В Москве считали, что эта группа стран остается на западной орбите. Для Москвы не имело принципиального значения, была ли аравийская «шестерка» — Совет сотрудничества стран Арабского (Персидского) залива — военным союзом или чисто политическим консультативным механизмом. Поэтому после некоторых опасений СССР стал относиться к его деятельности в целом доброжелательно.

С тех пор как в 1937 году дипломатические отношения между СССР и Саудовской Аравией были фактически прекращены, а посол К.А. Хакимов отозван в Москву и расстрелян, официальных каналов связи между двумя государствами не было. Их не мог заменить ритуальный обмен поздравительными телеграммами по случаю национальных праздников и встречи в ООН (формально дипотношения не были прерваны). Начиная с 50-х годов советские дипломаты зондировали почву на предмет обмена посольствами, но безуспешно.

Антикоммунистический настрой в правящей семье Саудидов, опасения, что любой советский представитель будет кадровым сотрудником КГБ, который приедет в королевство с целью подрыва его устоев, убеждение, что СССР — это враг и без дипломатических отношений с ним жить спокойнее, чем при наличии посольств, — все это определяло нежелание Эр-Рияда идти навстречу Москве.

Установление леворадикальных режимов в Южном Йемене и Эфиопии, ввод советских войск в Афганистан, появление то иранской, то иракской угрозы заставляли саудовскую семью ориентироваться на Вашингтон как на единственного надежного внешнего гаранта своего выживания. А Вашингтон предпочитал в то время держать СССР подальше от Саудовской Аравии.

Общее усиление консервативных тенденций в арабском мире и неудача «революционно-демократических», антизападных экспериментов заставляли советское руководство искать взаимопонимания с консервативными режимами, в том числе и с Саудовской Аравией. СССР поддержал разработанный в Фесе в сентябре 1982 года на Общеарабском совещании в верхах план ближневосточного урегулирования, основу которого составили предложения короля Фахда. Саудовская семья все больше была заинтересована в диалоге с СССР по региональным проблемам, прежде всего по ирано-иракскому конфликту, опасаясь его расширения. Как отмечалось, министр иностранных дел Сауд аль-Фейсал в декабре 1982 года посетил Москву в составе Комитета семи, сформированного в соответствии с решением Общеарабского совещания в верхах в Фесе в сентябре 1982 года, и был тепло принят на высшем уровне, в том числе Андроповым. Были начаты консультации между представителями двух стран на постоянной основе в ООН. В августе — сентябре 1985 года в СССР с неофициальным визитом находился старший сын короля Фахда принц Фейсал, а в январе 1987 года — министр нефти Саудовской Аравии Х. Назир.

В январе 1988 года саудовский министр иностранных дел эмир Сауд аль-Фейсал посетил Советский Союз с посланием от короля Фахда в качестве главы Совета сотрудничества стран Арабского (Персидского) залива. В 1988 году первый заместитель министра иностранных дел СССР и посол в Афганистане Юлий Воронцов проводил в Эр-Рияде консультации по урегулированию афганской проблемы.

Но, видимо, советско-саудовские отношения еще многие годы находились бы в полузамороженном состоянии, если бы не кувейтский кризис, разразившийся в августе 1990 года.

Кризис и война в Персидском заливе стали испытанием на прочность новой складывающейся системы международных отношений, одним из важнейших компонентов которой должно было стать советско-американское сотрудничество, но они также показали и пределы, и ограничения этого сотрудничества.

Иракской агрессии против Кувейта не ожидали ни в Москве, ни в Вашингтоне. Хотя Ирак создал самую мощную по ближневосточным масштабам военную машину, было невозможно предположить аннексию Кувейта, означавшую вызов и США, и всему мировому сообществу. Только что фактически в патовой ситуации кончилась ирано-иракская война, которая в какой-то момент привела режим Саддама Хусейна на грань гибели. Международный климат как будто бы менялся в сторону сотрудничества, ненасильственных методов решения международных споров. Правда, в Вашингтоне гораздо больше, чем в Москве, учитывали авантюризм некоторых арабских лидеров. Но и там не представляли уровня дремучего непонимания Саддамом Хусейном международных реалий.

На встрече министра иностранных дел СССР Эдуарда Шеварднадзе и госсекретаря США Джеймса Бейкера в аэропорту Внуково под Москвой 3 августа 1990 года были сформулированы принципы, которых обе страны придерживались все месяцы кризиса.

Стороны продемонстрировали, что советско-американское взаимодействие — не пустой звук, когда дело касается внезапно возникшей критической ситуации. Они выступили единым фронтом против иракской агрессии в Кувейте. Каждая держава — причем в совместном заявлении — ввела в действие свое наиболее эффективное на том этапе оружие. США заморозили у себя банковские активы Ирака, а также Кувейта. Советский Союз, откликнувшись на просьбу американцев, заморозил свои поставки вооружений Ираку. Примерно четыре пятых вооружений Ирака было советского производства. Позднее те же меры приняли два других крупных поставщика— Франция и КНР. Этот шаг Москвы имел не только практическое, но и политическое значение. СССР становился на сторону жертвы агрессии, хотя от эпохи глобальной конфронтации у Советского Союза оставался с Ираком Договор о дружбе и сотрудничестве. Бейкер высоко оценил советский шаг, сказав, что Москве нелегко было его предпринять, учитывая его отношения с Багдадом.

«СССР и США как члены Совета Безопасности ООН считают важным, что Совет незамедлительно и решительно осудил грубое, незаконное вторжение вооруженных сил Ирака в Кувейт, — говорилось в совместном заявлении. — США и СССР считают, что сейчас принципиально важно, чтобы резолюция Совета Безопасности была полностью и немедленно осуществлена… СССР и США подтверждают свой призыв к Ираку осуществить безусловный вывод войск из Кувейта. Суверенитет, национальная независимость, законная власть и территориальная целостность кувейтского государства должны быть полностью восстановлены и обеспечены».

Когда США стали осуществлять невиданную по темпам и масштабам переброску вооруженных сил в зону Персидского залива и готовиться к военным действиям против Ирака, оказалось, что сотрудничество даже с ослабевшим Советским Союзом просто необходимо. Без него не был бы выработан консенсус мирового сообщества против иракской агрессии. Без этого сотрудничества не были бы приняты 12 резолюций Совета Безопасности ООН, создавших международно-правовую основу для мер по пресечению агрессии. Но самое главное не в этом. Только новая система взаимоотношений позволила США, не опасаясь угрозы со стороны СССР, оголить в военном отношении свои позиции в Западной Европе, а частично — и на Дальнем Востоке, и в ходе боевых действий расправляться с Ираком, не ожидая, что ему будет оказана какая-либо помощь извне, как в свое время Вьетнаму. Но и руководство СССР в целом не восприняло появление мощной военной группировки США в бассейне Персидского залива как какую-либо угрозу с юга, хотя советскими военными руководителями определенные опасения с самого начала высказывались.

Голос советских военных можно было услышать со страниц «Красной звезды»: «Судя по масштабам… операции «Дизерт шилд», Вашингтон замышляет свое военное присутствие в зоне Персидского залива всерьез и надолго. <…> Складывается определенное впечатление, что Вашингтон в конечном итоге озабочен не столько военными мерами по обеспечению «защиты» Саудовской Аравии, сколько своими долгосрочными военными планами в этом регионе. Не здесь ли проходит грань между тем, что отвечает интересам мирового сообщества, и стратегическими интересами самих Соединенных Штатов и некоторых их союзников, похоже стремящихся существенно изменить соотношение сил на Ближнем Востоке и в Персидском заливе? Так ли уж необходимо сосредоточивать и концентрировать в этом регионе столь огромное количество войск и оружия?»

Та же тема прозвучала в газете и позднее: «Что касается… замечания, что Вашингтон претендует на роль мирового жандарма, то представляется, что оно не лишено оснований. Конечно, США — сильная держава. Тем не менее это не значит, что она вправе, проявляя высокомерие и силу, диктовать свою волю другим. А такое стремление ощутимо… Кое у кого в Америке так и чешутся руки пустить в ход силу. Агрессивные действия Ирака дают им подходящий повод».

Когда война началась, некоторые советские генералы высказали опасение по поводу того, что в регионе появилось значительное число американских ядерных боеголовок. Некоторые генералы питали надежду, что война против Ирака станет «новым Вьетнамом».

Но в целом прежние стереотипы и правила холодной войны, всемирной конфронтации переставали действовать. Это было главным, принципиально новым в международной обстановке.

Этапной в политике двух держав в ходе кризиса была встреча их президентов в Хельсинки 9 сентября. Официальные заявления не содержали ничего нового, но сама встреча была преисполнена политического символизма. Президент Горбачев поддержал все акции США в связи с кризисом, развязав им руки в военном плане, подтвердил общие политические позиции о недопустимости агрессии, совместную линию в ООН.

В то же время разногласия между Москвой и Вашингтоном и в смысле конечных целей, выходящих за задачу освобождения Кувейта, и в смысле тактики и методов решения кризиса были достаточно важны. Они определялись разным геостратегическим положением двух держав, разной историей и характером связей со странами региона, разным внутренним положением.

Эти разногласия были достаточно четко определены в официальной советской печати в первые же недели кризиса. Отмечалось, что «симметричного» подхода к кризису не было.

Только в рамках ООН, только под эгидой ООН — таков был советский подход и к экономическим санкциям, и к идее создания многонациональных сил с целью обуздания Ирака. Он не нашел одобрения у Вашингтона. Американская администрация использовала возможности Совета Безопасности для введения санкций, а в отношении остального настаивала на свободе рук, не связанной мандатом ООН. Войска стали перебрасываться в зону конфликта с согласия Саудовской Аравии. Наличие там же, по соседству, воинских подразделений Египта, Сирии и Марокко реализовало идею многонационального отпора, но в форме, не стесняющей Вашингтон.

Великобритания и Франция направили войска в Саудовскую Аравию скорее как члены НАТО, чем ООН, хотя формально никакой натовский механизм не был задействован. В еще большей степени выглядела американо-натовской операцией военно-морская блокада Ирака. «В американской политике сочетаются как принципиальный момент неприятия агрессии, так и сильный, региональный (а также глобальный) практический интерес, — писали «Известия». — Вашингтон думает не только и не столько о принципе наказуемости агрессии, сколько о сохранении и укреплении своего влияния на Ближнем Востоке… Высаживая войска в пустыне и накапливая рядом военно-морскую армаду, Вашингтон поддерживает Саудовскую Аравию — своего «друга» и союзника — против давнего своего неприятеля — Ирака, Москва, наоборот, выступает против своего «друга» в пользу проамериканской монархии, санкционируя действия американцев».

Жертвуя отношениями еще с одной диктатурой, Советский Союз снова подтвердил приверженность новому курсу в международных делах. Стратегическая выгода от сотрудничества с США (как политическая, так и практическая) должна была перекрыть убытки от потери дружбы с Саддамом Хусейном. Если бы Москва поддержала в какой-то форме обреченный иракский режим или даже осталась нейтральной, могло рухнуть непрочное здание новых отношений с Западом.

Что же до Вашингтона, то там с самого начала заявили, что право определять, что такое интересы мира и стабильности, американская администрация оставляет за собой.

Вашингтон шел к военному решению конфликта, хотя, если бы до 15 января 1991 года Саддам Хусейн отступил, оно было бы политически невозможно. СССР до конца пытался добиться политического решения.

Для США приоритеты были сведены к формуле «нефть и освобождение Кувейта». Ясно, что принцип недопустимости агрессии и наказания агрессора стал действенной силой потому, что были затронуты нефтяные интересы США и Запада в целом. Гипотетическая ситуация захвата одной африканской страны другой не привела бы в действие подобную военную мощь. (Даже помощь США Чаду против Ливии предназначалась в первую очередь для «наказания» Каддафи.) Но объединенный нефтяной потенциал Ирака и Кувейта, почти равный саудовскому, возможное расширение агрессии на Восточную, нефтяную, провинцию Саудовской Аравии создавали опасность установления контроля непредсказуемой и враждебной Западу силы над значительной частью ближневосточной нефти. То, что эта сила была не просоветской, а самостоятельной, не меняло самого факта опасности.

Во время подготовки к войне и особенно в ходе войны стали вырисовываться дополнительные приоритеты США, лежащие, так сказать, между нефтью и освобождением Кувейта, а именно разрушение военной машины Ирака, в том числе его зачаточного потенциала оружия массового уничтожения, и обеспечение какого-то последующего военного присутствия США в регионе в масштабах больших, чем до начала кризиса. Задача уничтожения военной машины Ирака особенно явной стала в ходе войны, когда Саддам Хусейн попытался расширить ее рамки, нанеся ракетные удары по Израилю. Вознаграждением за политическую выдержку израильского руководства стал полный военный разгром Ирака — самого мощного и опасного противника Израиля в арабском мире — руками США и их союзников по коалиции.

Было ясно, на чьей стороне сила, кто практически мог остановить и покарать агрессора. Советский Союз прощался на Ближнем Востоке с политикой сверхдержавы, и этот процесс происходил болезненно. Многосторонний внутренний кризис в СССР ограничивал его возможности, но не снимал специфических задач и интересов.

Для советского руководства задача добиться освобождения Кувейта мирным, политическим путем стояла, пожалуй, во главе угла. Требовалось практическое доказательство действенности нового подхода к международным отношениям, так называемого нового политического мышления. Естественно, что слабеющий Советский Союз был больше, чем США, заинтересован во внедрении в международную практику этой философии. Отрицание ее сначала Ираком, а затем в какой-то степени и США, которые вышли за рамки мандата ООН, наносило ущерб и интересам страны, и престижу советского президента.

В СССР с пониманием относились к нефтяным интересам Запада в регионе даже во времена холодной войны. Но Москве было все равно, какую часть ближневосточной нефти контролирует Ирак. СССР как экспортер нефти был заинтересован в росте цен на нее, хотя фактор нефтяных цен не мог существенно влиять на советскую позицию.

Политическое урегулирование кризиса позволило бы СССР немедленно возобновить приостановленное на время эмбарго экономическое сотрудничество с Ираком, который был едва ли не самым выгодным партнером СССР в «третьем мире». Кризис также прервал развивающееся сотрудничество с Кувейтом.

Отношение к потенциальному разгрому военной машины Ирака в Москве было двойственным. Ирак пока не угрожал никому из друзей СССР и самому СССР, хотя наращивание им ракетного потенциала и химического и бактериологического оружия дестабилизировало обстановку в регионе и вызывало в Москве беспокойство. Военное поражение Ирака, в котором в Москве не сомневались, означало бы очередной удар по престижу советского оружия; ликвидация военной мощи этой страны явно усилила бы Иран и создала бы непредсказуемую ситуацию.

Наконец, на советскую позицию воздействовали и серьезные внутренние факторы, особенно настроения почти 70-миллионного мусульманского населения. Советское руководство не могло не учитывать отрицательной реакции значительной части советских мусульман на военные действия США и их союзников против мусульманской страны — Ирака.

Сопоставление советской и американской позиций в кризисе показывает, что они не были противоречивыми или взаимоисключающими, но — различными. Это и определило различное поведение и даже разногласия между Москвой и Вашингтоном в ходе кризиса. Разница состояла в том, что одна держава бросила на чашу весов весь свой военный, политический и экономический вес, а другая — все-таки попыталась быть если не «над схваткой», то, во всяком случае, в стороне от схватки и могла позволить себе и морализировать, и призывать к благоразумию в условиях, когда военный механизм другой державы был уже запущен.

Из всех резолюций ООН, за которые США и СССР голосовали вместе (кроме первой, принципиально осудившей агрессию), больше всего споров и в СССР, и в «третьем мире» вызвала последняя, двенадцатая резолюция (№ 678), санкционировавшая применение силы против агрессора и легализовавшая войну США и их союзников против Ирака. Многие задавали и задают вопрос, не противоречило ли советское голосование за эту резолюцию искреннему стремлению СССР к политическому урегулированию. Объяснения выдвигаются следующие.

«29 ноября Совет Безопасности ООН, приняв резолюцию № 678, сделал последнее предупреждение Ираку о недопустимости дальнейшего игнорирования воли международного сообщества, — говорилось в Заявлении МИД СССР. — Вместе с тем резолюция по своему духу и букве дает реальный шанс для предотвращения самого худшего варианта развития событий — военного взрыва. Решение Совета Безопасности определяет временное пространство, в рамках которого возможен и необходим поиск политической, мирной развязки конфликта. И надо сделать так, чтобы этот шанс не был упущен, чтобы переломить ситуацию в сторону невоенного выбора. В Советском Союзе убеждены, что слово сейчас за Ираком. Только от иракского руководства зависит, быть или не быть миру в Персидском заливе. Оно должно трезво оценить твердый и решительный настрой мирового сообщества в пользу восстановления международной законности и безопасности в этом районе, проявить здравый смысл и благоразумие. В Багдаде должны осознать, что дальнейшие проволочки с выполнением резолюций СБ ООН недопустимы, поскольку несут серьезную угрозу прежде всего самому Ираку, его народу».

«Цель принятия резолюции [№ 678] в сочетании с «паузой доброй воли» до 15 января 1991 года означала как раз стремление к политическому урегулированию, — говорил Э. Шеварднадзе в беседе с автором. — Это был как бы сигнал Саддаму Хусейну: мировое сообщество против тебя, война неизбежна, если ты не уйдешь из Кувейта. Резолюция о применении силы — не шаг к войне, а, наоборот, последняя возможность предотвратить ее».

Но Советский Союз мог бы и воздержаться при голосовании, как Китай. Однако его сотрудничество с США зашло настолько далеко, что этот акт не был бы понят в Вашингтоне и серьезно осложнил бы советско-американские отношения на всех других главных для СССР направлениях мировой политики.

Но не только это. В СССР шла внутренняя борьба, выплеснувшаяся в критику, адресованную лично Э. Шеварднадзе, по вопросу, насколько далеко могла зайти советская поддержка американских военных действий. Если бы резолюция не была принята, то была бы осуществлена чисто американская (и союзническая), а не ооновская акция, и СССР вынужден был бы от нее отмежеваться, во всяком случае пропагандистски. Такая позиция шла бы вразрез с главными советскими надеждами на американском и европейском направлениях.

Но, санкционировав применение силы Соединенными Штатами и их союзниками, свое участие в военной акции СССР решительно исключал. В этом смысле было особенно показательно сообщение министра иностранных дел Э. Шеварднадзе, распространенное 12 декабря среди депутатов Верховного Совета СССР:

«Ни одно наше действие на международной арене, ни одна наша дипломатическая акция не подразумевала и при самой необузданной фантазии не может подразумевать какого-либо участия советских боевых, вспомогательных или каких-либо других войск или формирований в каких-либо военных действиях в районе Персидского залива. Спекуляции на этот счет не имели под собой никаких оснований.

У нас не было и нет планов в какой-либо форме вовлекаться в возможный военный конфликт там.

…Я отвожу как наивные (не допускаю, что они носят злонамеренный характер) обвинения тех, кто хотел бы представить дело так, что Министерство иностранных дел и лично министр ведут дело к войне на Ближнем Востоке. Такой мысли у нас не появлялось ни на один миг. Это мы исключали полностью.

Но я считаю своим долгом сказать Верховному Совету, что как министр иностранных дел я могу и буду в будущем в иных возможных ситуациях рекомендовать парламенту страны давать «добро» на применение силы там и тогда, когда этого потребуют жизненно важные интересы Советского Союза. Решать, естественно, будут Верховный Совет и президент СССР.

Да, я действительно говорил в своих интервью, и говорил вполне осознанно, что могут быть случаи, возникать чрезвычайные ситуации, когда исполнительная власть действительно без совета с Верховным Советом — она просто не будет иметь для этого времени — вынуждена будет применить крайние меры. Так мы будем действовать в том случае, если под угрозой окажутся жизнь и безопасность советских граждан. Когда потребуются быстрые действия, чтобы спасти их».

Позиция советской дипломатии, занятая в связи с кризисом в Заливе, повлияла на критику Шеварднадзе его политическими противниками. Давление на него, видимо, становилось невыносимым, и 20 декабря 1990 года он подал в отставку. Сменивший его на посту министра А. Бессмертных в целом продолжал ту же политику сотрудничества с США в кризисе.

Но и санкционируя применение силы против Ирака, советское руководство до конца пыталось найти политическое решение. При этом использовалось то, что осталось от эпохи «особых отношений» с частью арабского мира, в том числе с Ираком, — остатки какого-то взаимного «кредита доверия», каналы личных связей. В этом смысле характерны миссии в Багдад специального представителя президента СССР Е. Примакова. К ним и в СССР, и в США относились по-разному. Намек на то, что Саддам Хусейн неверно воспринимал приезд Примакова как сигнал на возможные уступки США, на возможный компромисс, содержал в интервью Э. Шеварднадзе «Московским новостям».

Еще четче он высказывался в беседе с автором этих строк:

«Единственно правильным по отношению к действиям Саддама Хусейна было говорить с ним честно, открыто и жестко. Он должен был уйти из Кувейта без экивоков, без компромиссов. Поэтому, как мне представляется, в этом свете миссии Примакова были ненужными. Они вселяли иллюзии, что можно что-то выторговать — кусочек земли, финансовые льготы, внести раскол в противостоящую коалицию, выиграть время. После известной резолюции Совета Безопасности № 678 мы встречались с иракским министром иностранных дел Тариком Азизом. Я объяснял, что Ирак будет разгромлен в течение двух-трех дней в случае начала наземной войны, народ вам этого не простит. Нужно уходить из Кувейта. Полчаса он беседовал с Горбачевым. Тот говорил еще жестче: «Немедленно уходите из Кувейта». Саддам остался невменяемым».

Возможно, в оценке миссий Е.М. Примакова сказывались расхождения взглядов «прозападного политика» и «российского государственника». Не исключено и личное соперничество двух политиков.

Как мера по вызволению советских людей из Ирака миссии Е. Примакова сыграли положительную роль. Мало того, моральные обязательства СССР по отношению к арабам, к бывшим друзьям и союзникам требовали миротворческих усилий. Советское руководство играло эту партию до конца, хотя многие арабы предпочли бы, чтобы СССР вернулся к состоянию конфронтации с США и хотя бы не допустил сухопутной войны.

Но если ответственность за неудачу советских политических инициатив по предотвращению бомбежек полностью лежит на грубейших просчетах Саддама Хусейна, то срыв попытки предотвратить сухопутную войну — целиком результат точных и выверенных расчетов президента Буша. Главе американской администрации нужна была чисто военная победа, полный разгром Ирака, в котором никто не сомневался, личный триумф над Саддамом Хусейном, личный успех в США, выполнение обязательств, данных Израилю. Поэтому попытки СССР найти политическое решение в последние дни перед началом сухопутных операций встречались вежливо, но с плохо скрытым раздражением. Договоренность, достигнутая в последний момент президентом Михаилом Горбачевым с Саддамом Хусейном о выводе иракских войск из Кувейта, была отвергнута США, которые выдвинули в ответ невыполнимый для Ирака ультиматум. Сухопутная война была неизбежной. Разочарованный Горбачев спустя несколько дней даже употребил слово «хрупкость», характеризуя советско-американские отношения.

«Едва из зоны Персидского залива подули ветры горячей войны, как ожили призраки войны холодной, — писала газета «Правда». — Снова стали расширяться трещины недоверия, подозрительности и отчуждения».

Для характеристики настроений в США, скажем, в отношении мирных шагов СССР советская печать ссылалась на одну из статей английской газеты «Санди телеграф», которая писала о «раздражающих псевдопосреднических усилиях» Кремля, о «злонамеренном вмешательстве русских, создавшем угрозу раскола поддержки [США] в ООН». Советская мирная инициатива, констатировала газета, вызвала поток враждебных комментариев в средствах массовой информации и у членов конгресса, беспрецедентных по масштабам с тех пор, как Горбачев пришел к власти.

Не осталась в долгу и советская пресса. В адрес Вашингтона послышались обвинения в имперских замашках, взрыве милитаристских настроений, в стремлении преодолеть «вьетнамский синдром».

В отличие от некоторых импульсивных высказываний органов массовой информации хладнокровие и благоразумие не изменили дипломатам. Совет Безопасности ООН продолжал действовать сообща и после прекращения огня принял очередную резолюцию, выражающую единую позицию в отношении агрессора.

Чрезмерную недипломатичность американской прессы попытался смягчить Государственный секретарь США Дж. Бейкер. Он заявил в интервью телекомпании Эн-би-си: «Я считаю, что во всем том, что произошло в Персидском заливе после 2 августа, Советский Союз продолжает играть чрезвычайно важную политическую роль. Я не думаю, что мы смогли бы сделать все то, что мы сделали, и в тех же временных рамках, если бы Советский Союз не стоял с нами плечом к плечу все эти месяцы».

«И то, что постоянно оставалась связующая нить переговоров с Багдадом, возможно, предотвратило самое худшее — использование Ираком химического и других видов оружия массового поражения, помогло сохранить благоразумие, — писала «Правда». — Наш пассив — хроническое запаздывание мирных инициатив в ходе кризиса. Впрочем, порой кажется, что американцы искусственно создавали положение «вне игры», форсируя военные решения, ставя нас перед свершившимся фактом».

Госсекретарь США Дж. Бейкер в ночь на 17 января информировал министра иностранных дел СССР А. Бессмертных о начале военных действий лишь за час до первых бомбежек Ирака. Набиравший обороты маховик войны уже невозможно было остановить даже при самых благих намерениях. История повторилась, когда советско-иракский план вывода войск оккупантов из Кувейта, представленный Совету Безопасности ООН, был опрокинут началом наземной операции многонациональных сил.

Отношение к арабо-израильскому конфликту в ходе кризиса и войны было источником определенных трений между Москвой и Вашингтоном. Советские предложения искать подходы к урегулированию арабо-израильского конфликта, чтобы облегчить решение ирако-кувейтского, рассматривались в Вашингтоне как недопустимая «увязка», с которой не мог согласиться Израиль. В Москве резонно возражали, что было бы полезно выбить «палестинскую карту» из пропагандистской колоды Саддама Хусейна. Но позиция Израиля для американской администрации, как обычно, была важнее. В этом смысле характерна судьба заявления Бейкера — Бессмертных от 28 января 1991 года.

В совместном документе СССР и США объявили, что прекращение вооруженных действий в Персидском заливе было бы возможно, если бы Ирак дал недвусмысленное обязательство уйти из Кувейта, подкрепленное немедленными конкретными шагами. Отмечалось, что особое значение будет иметь устранение причин нестабильности и источников конфликтов, в том числе арабо-израильского, что это невозможно без полномасштабного мирного процесса, способствующего справедливому миру, безопасности и подлинному примирению между Израилем, арабскими государствами и палестинцами. Высказывалось убеждение, что преодоление кризиса в Персидском заливе значительно облегчит и позволит активизировать совместные усилия СССР и США, предпринимаемые в контакте с другими сторонами в регионе, с целью способствовать миру между арабами и Израилем и региональной стабильности.

Министерство иностранных дел Великобритании приветствовало советско-американское заявление по Персидскому заливу. Представитель Форин Офиса отметил на пресс-конференции, что оно отражает точку зрения и британского правительства. Франция присоединилась к положениям этого заявления.

Но в Тель-Авиве расценили «увязку» урегулирования ближневосточного конфликта с прекращением войны в Заливе как намек на необходимость созвать международную конференцию, противником которой выступало израильское правительство. В свою очередь, в Вашингтоне очень чувствительно относились к настроениям Израиля, стремясь удержать израильтян от «удара возмездия» по Багдаду в ответ на иракские ракетные налеты. Его результатом мог стать развал антииракской коалиции. Поэтому, столкнувшись с недовольством Израиля, представители Белого дома и Госдепартамента, по сути, только тем и занимались, что… принижали значение этого документа.

В выражениях, похожих на дезавуирование собственного госсекретаря, президент Буш старательно подчеркивал, что объявленная им политика в районе Залива остается неизменной.

Даже представитель Госдепартамента М. Татуайлер на пресс-конференции высказывалась таким образом: «Честно говоря, все были удивлены этим заявлением». Другие сотрудники администрации сокрушались, что заявление содержит «неудачные слова», которые не были заранее одобрены «наверху» и, возможно, неумышленно «обещают больше, чем хотелось бы».

Эпизод действительно характерен. Дело не в том, что позиции СССР и США по ближневосточному урегулированию могли стать близкими или даже совпадать. Формулировки совместного коммюнике были достаточно обтекаемы и выражали в самой общей форме лишь благие намерения. Но в Израиле в тот момент отвергалась не только сама мысль об участии СССР в ближневосточном урегулировании, но и возможность того, чтобы и Вашингтон говорил другим голосом, кроме голоса Тель-Авива.

Однако если искать другие пружины поведения СССР в ходе кризиса, то окажется, что учитывались не только принципы внешней политики, реальные интересы СССР на Ближнем и Среднем Востоке, но и личный престиж президента Горбачева, мало того, пожалуй, впервые в советской истории им учитывалось общественное мнение, и его реальный раскол, и усугубляющийся социально-политический и экономический кризис. Защита жизни и безопасности советских граждан в Кувейте и Ираке стала одной из важнейших забот советского руководства. Была создана специальная кризисная группа во главе с заместителем Председателя Совета Министров СССР И.С. Белоусовым. В МИДе существовал «телефон доверия» для связи с общественностью. В советском руководстве не было иллюзий насчет подлинного статуса советских граждан в Ираке и Кувейте. В своем большинстве они также превращались в своеобразных заложников, что диктовало и сдержанный тон по отношению к Саддаму Хусейну. Дела не менял тот факт, что довольно много советских граждан сами не хотели уезжать из Ирака: для них, как обычно, загранкомандировка была шансом поправить свое материальное положение, и они рассчитывали, что «авось пронесет» и военные действия не начнутся.

Осторожная советская дипломатия, включая миссии советских представителей в Багдад, дала плоды. Все 882 советских гражданина, находившиеся в Кувейте к началу кризиса, были эвакуированы до 25 августа 1990 года. А из 7791 человека, находившегося в Ираке до 2 августа 1990 года, в СССР возвратились 7673. К 15 января в Ираке осталось 118 советских граждан. Их число впоследствии сократилось.

Но если по отношению к судьбе заложников в советском обществе мнения совпадали, то в целом кризис в Заливе, война против Ирака вызвали поляризацию настроений. Можно спорить, углубил ли кризис раскол в советском обществе, или же он просто обнажил уже существующие разногласия. Но факт заключается в том, что никогда прежде, во всяком случае в открытую, не проявлялась такая поляризация мнений по вопросу внешней политики.

Конечно, для большинства граждан измученной, больной страны судьба и Кувейта, и Ирака, и режима Саддама Хусейна были чужими. Но оказалось, что немало советских граждан высоко оценивают Саддама Хусейна и почти столько же поддерживают действия против него. И в мусульманских районах, и в самой России были добровольцы, готовые поехать на помощь иракскому диктатору. В почте откликов, например читателей «Известий», на события в Персидском заливе преобладали письма людей, крайне скептически оценивающих и «доперестроечную» политику СССР в отношении Ирака, и поведение правительства в ходе кризиса. Причем характерно, что его критиковали как те, кто считал, что СССР сделал неправильный выбор, отвернувшись от «дружественного арабского государства», так и горячие головы, звавшие немедленно присоединиться к американцам, высадившим свои войска в песках Аравийского полуострова.

Американцы преднамеренно втягивают СССР в «кампанию против нашего союзника — Ирака», — считали одни. «Так мы потеряем все дружественные страны, останемся один на один с базами США вокруг нас. Это не к добру. Правильно люди задают вопрос: не ослабляем ли мы себя, играя в поддавки с США?» — предупреждал москвич А. Губенко.

Тезис об «игре в поддавки» выглядел серьезно. Тем более что на заседании Комитета по международным делам Верховного Совета СССР в конце августа представитель Министерства обороны также высказал мысль, что безопасности Советского Союза угрожают планы усилить свое военное присутствие в Персидском заливе.

Ряд читателей полагал, что СССР, наряду с другими постоянными членами Совета Безопасности, демонстрирует «двойные стандарты» в подходе к захвату Кувейта. «Я осуждаю агрессию Ирака против Кувейта. Но я также осуждаю длительную агрессию Израиля против народа Палестины», — писал москвич И. Старостин.

Нередко звучал голос и советских атлантистов, призывавших направить советские войска в зону Залива для поддержки американских. Но им возражали. Вот что писали читатели в «Правду»:

«Слежу за событиями в Персидском заливе. Почти единодушно все государства под диктовку США (и наша страна в том числе) ополчились против действий президента Хусейна. Почему же не было (и до сих пор нет) такого единодушия, когда Израиль оккупировал Палестину и вел войну с Сирией и Египтом?» — писал А. Антонов из Ярославля.

«Уважаемая редакция! Хочу выразить несогласие с позицией «Правды» в вопросе о действиях Ирака и освещении их в печати. Ирак — дружественная нам страна, и об этом не мешало бы помнить», — написал С. Ахмедов из Душанбе.

Вряд ли кто-либо в СССР был всерьез готов осуществить намерение поехать добровольцем в Ирак. Но само намерение символизировало настроение значительных слоев населения. Сказывались и стереотипы антиамериканской пропаганды, оставшиеся в сознании многих, и более глубокие симпатии к мусульманской стране — Ираку, по которой наносит удары великая «христианская» держава — США. В этом, втором смысле настроения советских мусульман мало чем отличались от распространенных настроений во всем «третьем мире». Но как во всем исламском мире «мусульманский фактор» оказался в тот момент преувеличенным, так и в СССР он не стал в связи с событиями в Заливе сколько-нибудь серьезной силой.

Разногласия в советском обществе в связи с кризисом проявились и по другому срезу. Консервативные силы, представленные как в партии, так и в вооруженных силах, фактически отвергали курс на сотрудничество с США в этом региональном кризисе. (Оговоримся, что автор к эпитету «консервативный» не прикладывает ни положительного, ни отрицательного оттенка.) По публикациям в «Красной звезде» достаточно ясно прослеживаются симпатии к Ираку, сомнения в успехе американских вооруженных сил, хотя эти сомнения были просто некомпетентны. Консерваторы были недовольны тем, что советское политическое руководство развязало руки США для действий в зоне Персидского залива. Эгоистическая политика США, превращение Ирака в испытательный полигон, выход за рамки мандата ООН подыгрывали консерваторам. Вот что писала «Правда»: «Вальпургиева ночь смерти и разрушений продолжается в зоне Персидского залива уже месяц. Ядовитые выбросы войны отравляют не только воды Залива, но и всю международную обстановку. Один из опасных аспектов этой войны — превращение региона в невиданный доселе испытательный полигон военной техники… Нетрудно представить себе, какой взлет творческой активности переживают сейчас генералы, конструкторы вооружений, руководители компаний, их выпускающих. В последние годы под влиянием позитивных перемен, происходивших в мире, ВПК был вынужден свертывать свою деятельность. Сейчас он снова «на коне». И не только в смысле общего самочувствия, но и в плане конкретного бизнеса. Успешное использование ракет «Пэтриот» вдохнуло новую жизнь в начавшую было хиреть программу «звездных войн».

Эти настроения осенью — зимой 1990–1991 годов способствовали контрнаступлению консервативных сил, которые ставили задачу подготовить почву для возможного переворота в Москве. В первой половине 1991 года ситуация была патовой: никакая из противостоящих группировок не могла взять верх. Но в консервативных кругах стало хорошим тоном подогревать антиамериканские настроения. «Сотрудничество СССР с США в противодействии иракской агрессии показалось кое-кому из наших людей изменой принципам, — писала «Правда». — Привычнее им была бы наша поддержка Ирака в «антиимпериалистической борьбе»… На всем протяжении кризиса Советский Союз делал упор на разрешение его политическими средствами. США взяли курс на силовое решение. У американцев сработал инстинкт боксера: добивай противника, побывавшего в нокдауне. В результате — лишние жертвы, разрушения, страдания людей. <…> Хватит ли у политического руководства США реализма, чтобы не поддаться искушению неоглобализма? Если судить по последним заявлениям руководителей американской администрации, они сохраняют довольно здравый взгляд на положение вещей!» Затем «Правда» сослалась на высказывания президента Буша в ходе его пресс-конференции, на которой он выразил надежду на сотрудничество с СССР на Ближнем Востоке.

Внутренний фактор и учитывало прежде всего советское руководство, когда стремилось не допустить развязывания военных действий в зоне Залива, а затем пыталось предотвратить сухопутную войну. Но оно понимало: были еще и международные реалии. Американская победа, а в ней в советском руководстве никто не сомневался, могла привести (и привела) к «высокомерию силы». США после победы могли все меньше считаться с СССР, и «что стоит услуга, которая уже оказана?».

Но логика «однополярного мира» в Москве отвергалась. В советском руководстве считали, что кризис в Заливе продемонстрировал и возможности, и пределы сотрудничества СССР и США в критических ситуациях. Он показал, что прежние идеологизированные линии деления мира на «Восток» и «Запад» стираются и их заменяет новое деление на «Север», включающий и «Восток», и «Запад», и на «Юг». На смену двухполюсному миру шел не однополюсный, а многополюсный.

Конечно, распад биполярного мира отнюдь не был симметричным. Сохранился блок НАТО, хотя развалился Варшавский договор. Из кризиса в Заливе США вышли, несомненно, военными победителями в качестве лидера коалиции, насчитывавшей 29 государств. Они просто отмахивались от миротворческих усилий Советского Союза.

Позиции СССР на Ближнем и Среднем Востоке после кризиса уже не были такими, как до него. Давние идеологические союзники типа Сирии должны были искать новых покровителей в лице США. Но плодом советского деидеологизированного подхода было восстановление дипломатических отношений с Саудовской Аравией.

Когда война окончилась, казалось, что у Москвы и Вашингтона развязались руки для сотрудничества на следующих этапах установления системы безопасности на Ближнем и Среднем Востоке. Было ясно, что первую скрипку в их дуэте будет играть Вашингтон.

Постоянные демонстративные консультации руководителя американской дипломатии со своим советским коллегой, как и обязательство США не оставлять в регионе своих войск на постоянной основе, были базой советского доброжелательного отношения к американской позиции. СССР вел легкую пикировку с американцами и арабами по вопросам американских военных складов в Аравии, совместных маневров, военно-морского присутствия. Но было ясно, что, с точки зрения советского руководства, это отнюдь не означало возвращения к даллесовской пактомании и окружению СССР американскими военными базами, не затрагивало серьезно советскую безопасность.

МИД СССР передал 15 марта 1991 года Дж. Бейкеру «Соображения Советского Союза об основах посткризисного устройства в зоне Персидского залива». Они охватывали вопросы от основ безопасности в регионе до ограничений на торговлю оружием. В создании системы безопасности в зоне Залива ключевая роль отводилась расположенным здесь государствам. Речь, однако, не должна была идти о формировании замкнутых блоковых группировок. Намечались шаги по ограничению гонки вооружений, поддержанию баланса сил на все более низких уровнях.

СССР высказался за меры, призванные не допустить распространения ядерного, химического и других видов оружия массового уничтожения в регионе, за создание на Ближнем и Среднем Востоке зоны, свободной от этих видов оружия.

В очередной раз прозвучало предложение о сбалансированном сокращении поставок оружия в регион. В первую очередь речь шла о наступательных видах вооружений, особенно ракет и ракетной технологии.

По мнению советского руководства, иностранное военное присутствие не должно было превышать тех уровней, которые существовали до 1 августа 1990 года. Если на какой-то период оказалась бы необходимой военная поддержка извне, то свою роль могли бы сыграть силы ООН по поддержанию мира, или наблюдатели ООН, или те и другие вместе с контингентами мусульманских и других стран.

Во внешней поддержке посткризисного урегулирования в районе Персидского залива важные функции должны были принадлежать ООН.

СССР опять предложил создать — в случае возникновения угрозы судоходству в зоне Персидского залива — военно-морские силы под флагом ООН, обсудить вопрос о задействовании Военно-штабного комитета ООН в кризисных ситуациях. В документе содержалась идея «инкорпорировать создаваемую в зоне Персидского залива систему безопасности в более широкие региональные структуры». Вряд ли в документе были какие-либо предложения, которые бы противоречили интересам и планам США в радикально изменившейся международной обстановке. Вопрос состоял в том, в какой степени Вашингтон был заинтересован в привлечении СССР к ближневосточным делам.

Уже через несколько недель стало ясно, что роль Москвы на Ближнем и Среднем Востоке стремительно уменьшается — сказывалась лавинообразная дезинтеграция Советского Союза и его углубляющийся социально-экономический кризис. Советская дипломатия вынуждена была все больше действовать в русле американских инициатив, бросая остатки своего авторитета на их поддержку. Именно такую роль играл А. Бессмертных в ходе встречи с Дж. Бейкером в Кисловодске 26 апреля и во время своих визитов в мае 1991 года в Иорданию, Сирию, Израиль (впервые в истории), Египет (где он опять беседовал с Дж. Бейкером), Саудовскую Аравию. Усилия американской дипломатии и готовность Москвы к сотрудничеству позволили президентам СССР и США подписать в Москве 31 июля декларацию с призывом созвать в октябре мирную конференцию по Ближнему и Среднему Востоку.

Поездка специального представителя президента СССР Е. Примакова в Египет, Саудовскую Аравию, Кувейт, ОАЭ, Иран, Турцию в сентябре того же года после августовских событий в Москве ставила основной целью развитие двустороннего политического и экономического сотрудничества, в частности получение займов, но усилиям американской дипломатии никак не противоречила. Наконец, новый министр иностранных дел Б. Панкин посетил в октябре Израиль, где встретился с Дж. Бейкером, подписал с министром иностранных дел Израиля Д. Леви декларацию о восстановлении отношений между двумя странами. Этот вопрос созрел и перезрел, и его решение не вызвало сенсации. Б. Панкин посетил также Сирию, Иорданию, Египет.

После интенсивных контактов с арабскими странами и Израилем, продолжавшихся в течение марта — октября 1991 года, Вашингтону и Москве удалось добиться согласия всех непосредственно вовлеченных в конфликт сторон на созыв мирной конференции под сопредседательством СССР и США. Был достигнут компромисс между первоначальной позицией Израиля, отвергавшего идею конференции и настаивавшего на прямых переговорах с арабами, и требованиями арабов об урегулировании конфликта только путем созыва международной конференции под эгидой ООН и с участием всех постоянных членов Совета Безопасности. Было условлено, что конференция не будет навязывать решения и не будет обладать правом вето в отношении договоренностей, достигаемых в ходе двусторонних переговоров.

19 октября 1991 года от имени президентов СССР и США участникам конфликта было направлено приглашение прибыть на конференцию в Мадрид, открывавшуюся 30 октября. В приглашении было зафиксировано, что переговоры между Израилем и арабами будут вестись на основе резолюций Совета Безопасности № 242 и № 338, в которых содержится главный принцип урегулирования — недопустимость приобретения территорий с помощью силы. Израильское правительство, хотя и согласилось с условиями, содержащимися в приглашении, отказалось признавать вытекающую из них формулу «территории в обмен на мир». И. Шамир настаивал на формуле «мир в обмен на мир».

Мирная конференция состоялась в Мадриде 30–31 октября 1991 года под председательством Дж. Буша и М. Горбачева. В ней приняли участие все прямо вовлеченные в конфликт стороны — Израиль, Сирия, Иордания, Ливан, палестинцы (в составе иордано-палестинской делегации), а также Египет, уже имеющий мирный договор с Израилем. Помимо этого, присутствовали представители Совета сотрудничества государств Арабского (Персидского) залива и Союза арабского Магриба, а также европейских сообществ. Роль ООН ввиду возражений Израиля ограничивалась присутствием представителя ее Генерального секретаря.

Главная задача М. Горбачева в Мадриде состояла не в том, чтобы примирить арабов и израильтян, а в том, чтобы в качестве сопредседателя открывшейся конференции выглядеть в последний раз равным Дж. Бушу. Это была невыполнимая задача. «Для Горбачева это, видимо, последнее танго, — писала газета «Известия». — Дальше пойдут иные танцы. Мы уже не партнеры, как были недавно, и не соперники, как было долго. Если называть вещи своими именами, США стали нашим покровителем… Мы перестали выполнять функции «сверхдержавы», перестали пыжиться и становиться на цыпочки, стали уменьшать свое присутствие на мировой арене… Мы поглощены своими внутренними проблемами».

А вот что писал корреспондент Эй-би-си Дж. Лори: «Президент Горбачев является неполноценным политическим деятелем, который все больше отодвигается на второй план. У себя на родине он — президент обанкротившегося и развалившегося государства… Влияние Советского Союза на Ближнем Востоке резко упало. Все расходы по проведению конференции взяли на себя Соединенные Штаты. (По другим данным, расходы на оплату гостиниц в Мадриде взяла на себя Испания как страна-хозяин. — А.В.). В определенной мере предоставленный Горбачеву в Мадриде статус — награда со стороны президента Дж. Буша за советскую поддержку США во время конфликта с Ираком полтора года назад».

После окончательного распада СССР и создания Содружества Независимых Государств российская дипломатия приняла эстафету от советской в процессе ближневосточного урегулирования. Явно под нажимом США российское руководство согласилось на проведение в Москве 28–29 января 1992 года организационной встречи по подготовке многосторонних переговоров по Ближнему Востоку. В ее работе приняли участие представители более 30 государств, включая сопредседателей — Россию и США, большинство государств Ближнего Востока, Европейское сообщество, Китай, Турцию, Японию, некоторые государства СНГ. Московскую встречу бойкотировали Сирия и Ливан, которые в качестве условия своего участия выдвигали достижение существенного прогресса на двусторонних переговорах. Палестинцы прибыли в Москву, но не явились на пленарные заседания, так как требовали расширения своего представительства за счет диаспоры и Восточного Иерусалима, против чего категорически возражал Израиль. Во время конференции в Москве Борис Ельцин, президент России, исчез из поля зрения политиков, средств массовой информации и собственных коллег по президентскому аппарату и правительству. Он оказался в Новороссийске, занятый, по утверждениям печати, делами СНГ. Российскому руководству было явно не до ближневосточных дел.