Спасательный круг
Служил Игорь недалеко: под Москвой, в Нахабино, а я в то время работал в Москве, мог в любой день сесть на электричку и приехать в воинскую часть. В армии, как и везде, где он оказывался, Игорь создал музыкальный ансамбль. Помню, когда я впервые увидел их репетицию, был крайне удивлен. Несмотря на то что технических средств в армейском клубе в то время было очень мало – слабая аппаратура, примитивные гитары и т. д., – ребята выделывали на сцене чудеса. Я увидел ансамбль, кардинальным образом отличавшийся от существовавших в то время ВИА. В основном ребята исполняли свои песни. Причем каждая песня представлялась как мини-спектакль, в котором было все органично: как необыкновенно оригинальные аранжировки, так и великолепное актерское мастерство.
С большим увлечением Игорь работал над композицией «С океаном наедине». В то время была создана нейтронная бомба, и перспектива ее применения ужасала его. Сюжет композиции довольно страшный: стоят пустые города, ничего живого на Земле не осталось. Игорь ведет диалог с мертвым океаном.
Плескаешься игриво:
вчера еще строптивый
и грозный океан.
И ты понять не можешь,
как мир предельно сложен,
как сложен, впрочем, сам…
Прожит день, наступает ночь,
на плечах твоих лежит туман…
Ты, увы, не можешь мне ничем
помочь,
наивный океан,
океан…
Исполосован ветром, ты думаешь,
наверно,
что вечен ты и горд,
и что в твоих глубинах
не рваться больше минам
в сплетеньях рыбьих когорт,
что в дельфиньих снах
будет жить весна,
вера в доброту человеческих глаз,
что весь мир в цветах
и что просто так
я не сплю сейчас.
Спи, спи, спи, спи…
и пусть тебе приходит в снах…
Спи, спи, спи, спи…
светлая и мирная весна.
Отоспи за меня,
мне не спать до зари,
и восходу пришедшего дня
свои сны подари…
В беспокойных, бессонных ночах
мне не высмотреть мирные сны —
каждый день,
каждый час и сейчас
я слышу, как страшно молчат
жертвы нейтронной
войны.
В бессонных, давящих кошмарах
я вижу пустые причалы,
я вижу пустые кварталы,
я вижу пустые вокзалы,
пустые театры и школы,
застывшие поезда,
уснувшие пароходы
и мертвые города…
Я вижу, как каждой весною
встают над планетой рассветы,
и как с изумрудной волною
играют усталые ветры.
Но в парках все тихо
и мертво,
дороги, как степи, пустынны,
в тревожном молчании
скорбном
заводы стоят исполины.
Плескаешься игриво,
вчера еще строптивый
и грозный океан,
да… ты понять не сможешь,
что мир предельно
сложен,
как сложен, впрочем, сам.
В аранжировке этого музыкального произведения Игорь впервые применил элементы симфонического рока. Композиция эта так и не увидела света, так как сыграть ее в то время в силу ряда обстоятельств было невозможно, а позднее она утратила свою актуальность.
Именно в армии Игорь многое начал постигать всерьез. Армия – модель государства. Игорь видел, в каком плачевном состоянии находится наша армия, и пришел к печальному выводу о состоянии государства в целом. Он мужал, начал вдумчивее относиться к вопросам истории, к нашему прошлому, а в итоге изменил взгляд и на текущие события.
Годы службы в армии ознаменованы для Игоря не только прозрением в каких-то глобальных, сущностных вопросах, но и постоянным самоанализом и стремлением к философскому осмыслению жизни:
«Плохое состояние человека определяется не теми условиями, в которые окунула его жизнь сегодня, а той разницей между условиями вчерашнего дня и сегодняшнего.
Быть может, сам человек этого и не подозревает, мучаясь в догадках и сомнениях, ища выход из создавшегося положения. Но разница действует на него помимо его воли, медленно и упорно захватывая все его существо в плен томления и безысходности.
Вот, к примеру, возьмем меня. Начальник клуба, сержант, легкая работа и прочее. Иные завидуют, даже многие завидуют, мысля вслух: «Вот человек устроился. Работа “не бей лежачего”, играй себе на гитаре, езди в Москву, читай, пиши…»
Если бы они знали, как они ошибаются.
Прошлая моя жизнь интересна, насыщенна, она могла бы быть еще интереснее, если бы не кое-какие обстоятельства.
В армейские годы
А сейчас я не считаю, что я живу. Другой бы на моем месте был, безусловно, счастлив и весел. Но я создан для другого», – читаем мы в одной из записей дневникового характера той поры…
Мне 23. Признаюсь честно,
что 22 я славно прожил.
Без тени
я был хорошим.
Собою очень увлеченный,
не мог предвидеть я напасти,
что мой удел ожесточенность
и, может быть, небезопасность.
Отслужив, Игорь возвратился в Щекино, а оттуда сразу же пришлось отправиться в Сочи на заработки. Устроился лидер-вокалистом в одном из самых престижных ресторанов гостиницы «Жемчужина». Однако долго продержаться там не смог, потому что для настоящего артиста работа в ресторане может быть только промежуточным этапом, ибо со временем он может потерять как уважение к самому себе, так и свой дар. Игорь прервал контракт и ушел из ресторана.
Работая в ресторане, он решил попытать счастья и принял участие в конкурсе «Сочи-82», выступая с песней Я. Френкеля «Журавли» в своей обработке. Песня понравилась решительно всем, даже дикторы, ведущие конкурс, от души расцеловали его. Но ведь не секрет, что призовые места на этом конкурсе, как и вообще у нас на всех конкурсах, были распределены заранее. Его «срезали», и он впервые понял, что все конкурсы – «липа». Игорь очень сильно переживал свою первую серьезную неудачу; сохранилось письмо к матери и полные горечи стихи, посвященные этому событию.
«Мама, а сколько сил было потрачено и денег на подготовку ансамбля. Как я мучился, переписывая по нескольку раз оркестровки, сколько сил положил на репетициях с полупрофессиональными музыкантами… и т. д., и т. п. Эх, эх… Одному только Богу известно… А мои стихи на конкурсе понравились всем. Сказали, что я талантливый парень. И еще – я там играл и на гитаре, и на рояле. А Френкеля на конкурсе не было. Жаль. Мне кажется, что ему бы очень понравились “Журавли”».
Да! Этот конкурс был насмешкой над искусством.
Да! Этот конкурс был большим скачком назад.
Да! Он плевал на все возвышенные чувства.
Да! Этот конкурс – суть бездарностей парад.
Но я на этот конкурс многое поставил.
К чертям забросил сон и женщин, и пиры.
Но данный конкурс проходил вне всяких правил,
И я, естественно, остался вне игры.
«Ну что ты, дорогой? С твоим ли пением, —
Мне говорили верные друзья, —
Участвовать в подобном представлении?
Его и конкурсом назвать, увы, нельзя.
Да и с твоим ли разрывающимся голосом
Петь дифирамбы «Партии родной»?
Ну а манера, борода, усы и волосы?
А поведение на сцене? Бог с тобой?!!
Да и к тому же там все куплено заранее,
И лживой лестью все зализано давно.
Поэтому, поверь, твое дерзание
Заведомо уже ОБРЕЧЕНО».
А судьи кто? А судьи кто? А СУДЬИ КТО?
Как некогда сказал один поэт —
«Сужденья черпают из забытых газет»
И всем им по сто с лишним лет.
Но я был несгибаемым в стремлении
Всем доказать, что честность и ТАЛАНТ
Нельзя согнуть, поставить на колени,
Что и в дерьме сверкает бриллиант.
И я доказывал, доказывал, ДОКАЗЫВАЛ!
Хрипя и плача, не боясь совсем порвать
Остатки связок, душу выворачивал,
И верил, что сумею доказать.
Я пёр, как бык. Я воевал с «авторитетами»,
Чтоб доказать и защитить искусство чтоб.
Но их сердца, увы, остались незадетыми,
И я себе расшиб, конечно, лоб.
Да, я на этот конкурс многое поставил.
Мне не нужны были дипломы и дары.
Но данный конкурс проходил без всяких правил,
И я, естественно, остался вне игры.
2/ХI/1982 г., Сочи
В то время в Сочи на лечении находился испанский певец Митчел, который, познакомившись с Игорем, отнесся к нему с какой-то особой симпатией, выделив среди всех музыкантов, и предложил работать вместе во время гастролей по России. Пока Митчел лечился, Игорь с музыкальным руководителем Валерием Селезневым подобрал инструментальную команду, и после выздоровления певца они сделали большой круг по стране. Затем Митчел уехал в Испанию, некоторые музыканты ушли из коллектива, на их место пришли другие, и возник новый ансамбль, который стал называться «Апрель».
Музыканты в «Апреле» работали в стиле джаз-рок. В то время была очень известная на Западе группа «Земля, ветер, огонь», выступавшая в этом стиле. Работать было очень сложно – сумасшедший ритм, сложное музыкальное сопровождение, но Игорь все это освоил. Более того, он работал лидер-вокалистом и бас-гитаристом одновременно. Он очень много работал над собой в то время, впрочем, как и всегда: в совершенстве освоил бас-гитару, научился профессионально делать аранжировки. Большую помощь в этом ему оказал Валерий Селезнев. Я тоже пришел работать в этот коллектив художником по свету. Я уже говорил, что ансамбль исполнял очень сложную музыку, ее играть и то непросто, а петь и играть одновременно?! Очень трудно было подобрать профессиональных музыкантов, которые могли бы справиться с такой задачей. Поэтому каждого вновь приходящего музыканта спрашивали, знает ли он ноты и может ли играть с листа. Обычно все отвечали:
– Да-да, конечно.
Как и всегда, все становилось ясным при первой же поездке на студию звукозаписи. Если человек не мог играть, с ним прощались. Иногда приходили музыканты из известных коллективов, с гонором, имеющие опыт выступления на телевидении (а в то время попасть на телевидение вообще было совершенно нереально). В ответ на вопрос о знании нотной грамоты они делали оскорбленное лицо, дескать, как это можно у меня такое спрашивать, но даже среди них встречались музыканты, не знающие нот. Работали мы до изнеможения, репетировали с десяти утра до двенадцати ночи – так оттачивался репертуар. Что-то новое делали, что-то усовершенствовали. То одни колонки ставили, то другие. Свой первый аппарат мы сделали собственными силами. Дело в том, что приобрести хороший аппарат в то время не было никакой возможности. Во-первых, нужны были большие деньги, а во-вторых, такой аппаратуры у нас в продаже в принципе не было. Концертные организации только частично могли обеспечить коллективы необходимой аппаратурой, купленной на государственные деньги. До смеха доходило. Самая мощная аппаратура была у народных коллективов, которые должны были выступать под гармошку и балалайку. А вот именно те коллективы, которые нуждались в хорошей акустической аппаратуре, ее и не имели. Приходилось как-то выходить из создавшегося положения. Музыканты делали «самопальную» аппаратуру. Мы тоже вынуждены были так поступить. Купили динамики, договорились с воинской частью, нам дали материал, ДСП, краску, и мы сами собрали аппарат, который потом частично перешел в нашу собственность. Все были постоянно заняты трудом, исканиями, все время усовершенствовали аппарат, придумывали новые световые эффекты. На репетиции ставились и решались самые разные вопросы, вносились предложения, как лучше что-то сделать. В общем, работать было интересно. Конечно, если сейчас сопоставить атрибуты, находящиеся на сцене, с нашими, то это будет выглядеть приблизительно так же, как если компьютер сравнить с каменным топором. Однако мы не унывали, наоборот, были полны энтузиазма, и наши концерты проходили довольно успешно, не всегда, конечно. Дело в том, что сложные музыкальные композиции, исполняемые нами, трудно воспринимались массовым слушателем, особенно если учесть, что мы гастролировали в Таджикистане, Узбекистане, Казахстане. Что же делать: хорошо, что хоть такие предложения были. Ведь мы тогда нищенствовали, рваными ходили. Порой приезжали на студию или на телевидение и… стыдно было. Игорь не снимал плаща. У него был американский плащ, ему Митчел подарил, длинный такой плащ, прикрывающий рваные джинсы. Его Игорь и летом не снимал, а если бы надумал снять, оголились бы коленки. Что делать, денег на покупку новой одежды не было. Зарплата была мизерная при совершенно жуткой отдаче.
В то время с Игорем произошел трагический случай. В очередную гастрольную поездку до Таджикистана мы должны были дать несколько концертов в Ленинабаде. Выступали мы в современном Дворце культуры из стекла и бетона, с большими сценическими возможностями. Однако на генеральной репетиции было обнаружено, что колонки дают фон, от которого мы никак не могли избавиться. Кто-то посоветовал заземлить акустическую аппаратуру на силовой ящик: там был какой-то винт, который местный электрик определил как точку заземления. Потом оказалось, что это была силовая фаза промышленного напряжения в 380 В. Но мы этого не знали, заземлили аппаратуру; фон действительно исчез, и мы благополучно отработали весь концерт. Игорь играл на бас-гитаре и пел. В финале концерта Игорь откланялся, пошел занавес, и вдруг он взмахнул руками от микрофона и начал падать. В первое мгновение никто не понял, что случилось. Я в тот вечер работал со светом и стоял за левой кулисой. Почему-то я сразу сообразил, что Игорь попал под напряжение. Мы вдвоем с гитаристом Абашидзе ринулись к щиту и молниеносно выдернули шнур, обеспечивающий питание аппаратуры. Если бы не сработала наша интуиция, Игорь наверняка погиб бы в тот вечер. Он лежал на полу, без сознания, посинел, изо рта пошла пена. Начались конвульсии, его вывернуло в какую-то невероятную позу. Зрелище было ужасное. Я сам чуть не упал в обморок. В руках у него оставалась бас-гитара, которую мы никак не могли оторвать. К ладони пригорели струны. По всей видимости, спасло то, что мы перенесли его на металлическую поверхность. Обычно на больших сценических площадках по всем кулисам идет рифленое железо, на которое ставится противопожарное оборудование. Я где-то слышал, что, если человек попал под напряжение, его надо либо закопать в землю, либо положить на большой металлический лист, что мы и сделали. Начали делать искусственное дыхание, и довольно быстро удалось привести его в сознание. «Скорую» не вызывали. В этой истории самое непонятное то, что эффект взаимодействия с электрическим полем проявился не сразу. Отработали весь концерт, и никто не попал под напряжение. Возможно, сыграло роль то обстоятельство, что перед концертом сцена после мытья была влажная, вода пролилась вниз в щели, а потом во время концерта начала испаряться, увлажняя воздух и создавая поле, хорошо проводящее электрический ток. Подобные случаи нередко бывают на концертах, иногда в таких ситуациях людей убивает насмерть. Игорь быстро оправился, но получил психическую травму и некоторое время после этой истории боялся брать микрофон в руки, просил обмотать изоляцией. Потом этот случай стерся из его памяти.
Через некоторое время наш коллектив стал постепенно распадаться. Кто бывал на гастролях, знает, что, к сожалению, длительные поездки, как правило, приводят к возникновению антагонизма, коллектив разбивается на коалиции. Люди просто надоедают друг другу. Изо дня в день играют одно и то же, поют одно и то же, видят одни и те же лица. Музыканты начали запивать. Игорю в конце концов все это надоело до смерти. Порой концерт спасали его три песни, исполняемые под рояль. Взаимное недовольство переросло в скандалы. Я не выдержал, ушел из группы. В скором времени произошел раскол, и «Апрель» прекратил свое существование.
Игорь перебрался в Ленинград, и начались его мытарства по группам. Коллектив, в который он поступил, сначала назывался «Лира», потом был переименован в «Калейдоскоп». Работали от Сыктывкарской филармонии. В то время Игорь уже начинал понемногу исполнять свои песни, хотя ему и запрещали это делать. Скандалы такого рода начались раньше, еще тогда, когда Игорь работал в Архангельской филармонии. Директор филармонии Слесарев вызывал его к себе в кабинет и говорил:
– По какому праву вы поете свои песни? Вы не входите ни в Союз композиторов, ни в Союз писателей. Где ваши регалии: дипломы лауреата конкурсов и т. д.? Я запрещаю вам исполнять ваши песни.
Игорь много раз делал заявки на участие в гала-концертах, но всегда получал отказ. Отчаявшись, он пришел к выводу, что самому никак не пробиться, а ведь ему так хотелось, чтобы зрители узнали его песни. В то время у него были уже задумки другого плана, постепенно он начал подбираться к политике…
Порой, когда получался сбой в творчестве, когда приходилось сталкиваться с непониманием (а это, к сожалению, бывало часто), Игорь впадал в депрессию (иногда он был подвержен этому состоянию) и кричал:
– Я осуществлю мечту своих детских лет, уйду работать таксистом!
– Правильно, и будешь петь за рулем: «А дорога серою лентою вьется»! Так весело тебе будет.
Он, конечно, смеялся, в таксисты не уходил, хотя и были мысли уйти, оставить сцену. Уставал от непонимания, от вставляемых в колеса палок. Какое-то время не мог работать, лежал, смотрел в потолок и ничего не делал.
А ТЕПЕРЬ МЫ С ТОБОЙ ПРИТИХЛИ…
Мы зубами вгрызались в цепи,
Мы ногтями впивались в лед.
Прорывали стальные сети.
И взлетали, нас били влёт.
А теперь мы с тобой притихли
Истощили нервный запас,
К неудачам давно привыкли,
А удачи пугают нас.
Троп проторенных не искали,
Не ходили на компромисс,
Мало ели и плохо спали,
За фортуною не гнались.
А теперь мы с тобой притихли,
Истощили нервный запас,
К неудачам давно привыкли,
А удачи пугают нас.
Ну что ж нам делать с метаморфозой,
Приключившейся с нами вдруг.
Превратилась в скупую прозу
Наша бурная жизнь, мой друг.
И ответил мне друг: «Да брось ты,
Успокойся, не унывай.
Мы с тобой на перекрёстке
Просто сели не в свой трамвай».
Вообще в любой ситуации именно работа помогала ему выстоять. Недаром свое творчество он называл «спасательным кругом».
СПАСАТЕЛЬНЫЙ КРУГ
Штормит океан, накалившись от безумных страстей,
Гонит ветер тучи смутных вестей над головой, над головой.
Со дна поднялась и на гребне волн отправилась в путь
Океана потаенная суть плотной стеной, плотной стеной.
Спасательный круг, на тебя одна надежда, мой друг,
Ты держи меня, не дай утонуть, океан грозит бедою.
Спасательный круг, ты молитвами моими упруг
И, сжимая осторожно мне грудь, поднимаешь над волною.
Спасательный круг, я вдыхал в тебя труды многих лет,
Говорят, что я крамольный поэт, пусть говорят, Бог им судья.
Придут времена, и подует освежающий бриз,
И оценят наш сегодняшний риск Наши друзья, наши друзья.
Спасательный круг, а пока что потрудись, милый друг,
Ты держи меня, не дай утонуть, океан грозит бедою.
Спасательный круг, ты молитвами моими упруг
И, сжимая осторожно мне грудь, поднимаешь над волною.
Спасательный круг!!!
1989 г.
Потом состояние депрессии проходило, и он брался за работу с удвоенной силой, потому что чувствовал – упущено время.
Вообще это был очень тяжелый период в его жизни, прежде всего ощущением безнадежности. Талант Игоря бессовестно эксплуатировался. Доходило до того, что его песни (почти вся ранняя лирика) подписывались другим именем. Игорю сумели доказать, что если он будет одновременно автором и музыки, и стихов, то никогда не пробьет свои песни, потому что никто не поверит, что композитор может писать еще и стихи. Всегда был композитор и рядом – поэт-песенник, и все к этому привыкли, а чтобы композитор сам писал и стихи – такого быть не может, потому что не может быть никогда. И только в том случае, если Игорь будет автором текстов, а композитором – другой человек, его песни можно протолкнуть. И он легко поверил в эту ложь.
В Ленинграде Игорь познакомился с Людмилой Сенчиной, пригласившей его к себе в коллектив музыкальным руководителем. Игорь полностью переделал весь ее репертуар, переработал исполняемые песни, меняя аранжировку. Концерты афишировались так: «Людмила Сенчина и группа Игоря Талькова». Однако свои песни Игорь по-прежнему не мог исполнять, они лежали мертвым грузом, томили его.
Параллельно с Сенчиной Игорь работал у Стаса Намина аранжировщиком. Опять он – «темная лошадка», его никто не знает, а ведь у него к тому времени было множество своих песен, где он – автор и стихов, и музыки, и аранжировщик он же. Песни как будто в тюрьме сидели, выхода не было. Ведь Игорь был уже достаточно взрослым человеком, исполнителем с большим опытом, а проявить себя не мог.
Недолгое время Игорю довелось поработать в Музыкальном театре Маргариты Тереховой; но и там он не смог себя найти, ушел и оттуда.
В Москве Владимир Дубовицкий пригласил Игоря в группу «Электроклуб». Художественным руководителем группы был Давид Тухманов, а это уже достаточно серьезно. Тухманов – известный композитор, заслуженный деятель искусств. Игорь работал у него одновременно вокалистом и аранжировщиком, выступал как один, так и в дуэте с Ириной Аллегровой; однако, как и прежде, приходилось петь не свои песни и делать аранжировки опять же к песням чужим, то есть ничего не изменилось: Игорь – «темная лошадка».
Работая в «Электроклубе», Игорь с Ириной Аллегровой принял участие в конкурсе «Золотой камертон», проходившем в Концертном зале «Олимпийский». Наконец-то к нему пришел успех. Дуэт завоевал «Серебряный камертон», и они получили звание лауреатов. По тем временам это что-нибудь да значило.
Тухманов был очень плодовитым композитором, почти каждый день писал по песне. И вот однажды он принес «Чистые пруды». Песня в сыром виде никому не понравилась, один Игорь почувствовал ее хорошую перспективу и сказал, что попытается сделать аранжировку. Работая над «Чистыми прудами», он внес много своего, в частности, проигрыш аккордеона, который составил стержень песни (именно поэтому она и запала в душу слушателям). Вообще аранжировка может очень сильно изменить песню, иногда до такой степени, что узнать ее первоначальный вариант может только специалист, который слышит основу.
На концертах «Чистые пруды» в исполнении Талькова всегда сопровождались овациями. Игорь не мог предположить, что с этой песней может такое случиться. Вообще он всегда очень скромно относился к своей работе. Тухманов решил сделать из песни шлягер. Как это обычно делается? Путь только один – показать песню по телевидению. Именно телевидение дает мощную рекламу, знакомит с песней миллионы зрителей, является законодателем мод и формирует мировоззрение зрителей. Песню представили на конкурсе «Песня-87» в Останкино, и она стала лауреатом. Все знают, что на этих конкурсах собираются ведущие композиторы, поэты, представители культуры. Эффект от исполнения песни был потрясающий. К Игорю бросились с поздравлениями все, кто мог. В нем увидели истинно лирического певца: уже давно никто не пел с такой душой, с таким нервом. Вот тут-то с Игорем промахнулись. Из него хотели сделать лирического певца, именно для этого и показали миллионам зрителей, которые, кстати, очень полюбили его. Пошли повальные письма на телевидение в музыкальные редакции с просьбой включить в программы «Чистые пруды». Однако никто не мог предположить, что у Игоря уже накоплен багаж своих песен совсем другого содержания. «Чистые пруды» послужили как бы трамплином для его взлета. Он очень корректно отказался от всех предложений, сказав, что у него достаточно своих песен, еще не известных зрителям, поэтому он будет работать над своей программой. Состоялся серьезный, но довольно доброжелательный разговор с Тухмановым, и Игорь распрощался с «Электроклубом».
Началась самостоятельная работа. К тому времени появились кооперативы, которые стали организовывать концерты. Платили они от 20 до 50 рублей за вечер. Это считалось очень неплохо. Игорь начал выступать самостоятельно, сделал инструментальные фонограммы, иногда выступал под гитару, но пел всегда «вживую».
Постепенно начался процесс формирования группы. Еще во время работы в театре Тереховой Игорь познакомился со спившимся до основания рабочим, бывшим артистом, который к тому времени косил траву в Коломенском. И вот однажды этот «рабочий», случайно присутствуя на репетиции, попробовал сыграть партию саксофона и сделал это так виртуозно, что Игорь не смог остаться равнодушным к этому человеку. Он увидел в этом пьянчуге Божье зерно и решил попытаться выдернуть его из пьянства и деградации. Игорь пригласил его к себе в группу, и мы начали работать втроем. Через некоторое время к нам пришла костюмерша Марина Ежова (потом она сменила фамилию на Беркову). Пришел Юра Кузьменков из Смоленска. Он закончил музыкальное училище по классу трубы, но Игорь решил использовать его как пианиста, потому что он какое-то время работал клавишником. Начали с составления новой программы. Игорь менял песни, режиссуру, постоянно искал, дерзал. Затем в коллективе появился барабанщик, тоже из Смоленска, и бас-гитарист. Первым вопросом Игоря к вновь пришедшим музыкантам был:
– Вы ноты знаете, ребята?
– Да, да, конечно.
Игорь на сцене со своей группой
Однажды на гастролях Игорь решил срочно отрепетировать новую песню. Прибежал ко мне в номер вечером:
– У меня нет нотной бумаги, что делать?
– Ничего, сейчас нарисую и все.
Я вырвал из блокнота листы, взял карандаш, разлиновал нотные строчки:
– Хватит ли?
– Нужно по два листа на каждого музыканта.
Игорь работал всю ночь и, ни минуты не поспав, назначил репетицию на десять часов утра. Расставив перед музыкантами ноты, он начал считать и… кто в лес, кто по дрова. Юра Кузьменков на слух что-то шмякнул и то только потому, что раньше играл нечто похожее на репетициях у Игоря дома. А в то время весь творческий процесс происходил у Игоря на квартире, которая использовалась как база, – другого помещения не было. Не было даже пианино, в качестве исходного инструмента использовалась гитара. Игорь смастерил две колонки, взял в аренду какой-то синтезатор, так и работали в крошечной квартирке «на радость» всем соседям. Игорь рассердился:
– Не понимаю, в чем дело. Я же совершенно четко сказал, с какого места надо играть. Неужели непонятно?
Он подошел к каждому музыканту и отметил нужное место в нотах:
– Вот с этого места надо играть.
Дает счет и… опять никто не играет.
– Я не понял, вы что, нот не знаете?
Игорь вспылил, вся его ночная работа пошла насмарку. Он-то думал, что у него за спиной стоит инструментальный ансамбль профессионалов, а на деле…
– Все уволены. Я вас спрашивал, когда брал на работу, знаете ли вы ноты. Все утвердительно кивали головами. Слава Богу, что это выяснилось здесь, на репетиции, а если бы я приехал с вами на студию, и вы бы там продемонстрировали свои «знания», меня бы просто сочли за идиота. Дорабатывайте гастроли и можете расходиться по домам.
Еще при жизни Игоря существовали легенды, а может быть, и намеренно распускались слухи о том, что у Талькова скверный, неуживчивый характер, что он злой и вообще с ним невозможно работать. Иногда его спрашивали напрямую:
– Почему вы на сцене такой злой?
– Не могу же я без боли петь о поруганной России, об издевательстве над народом. Эти песни причиняют мне страдание, которое некоторыми зрителями, может быть, и воспринимается как злость. Если люди этого сами не чувствуют, то я не знаю, как им объяснить.
От себя могу добавить, что обвинения Игоря в злости в обычном понимании этого слова абсолютно не соответствуют истине.
Бывают люди, которые на первый взгляд кажутся добрыми, приветливыми, улыбчивыми, но это всего лишь маска, под которой скрывается запас невыраженной злобы. Эти люди вредны человеческому обществу, они несут идею мщения, злорадства, цинизма. А Игорь был искренним человеком, ему с трудом удавалось скрыть свои чувства, и порой он срывался. Конечно, вспылив, Игорь мог наговорить много обидных слов, но тут же и раскаивался, просил прощения, – все это происходило молниеносно. У нас с ним скандалы возникали, как взрыв, в этот момент мы такого могли наговорить друг другу, что потом страшно становилось, и страдал я уже не от того, что Игорь меня обидел, а от того, что, как мне казалось, я обидел его куда сильнее, чем он меня. То же самое чувствовал и Игорь. Он тут же звонил мне и говорил:
– Ну ладно. Ну что там. Оба дураки. Давай встретимся.
В общении с людьми Игорь был очень добрым человеком. Самым большим удовольствием в жизни для него было обрадовать людей, помочь им. Он всегда с радостью был готов отдать последний рубль и последнюю рубашку (в полном смысле слова) с единственной целью – выручить человека в трудной ситуации, успокоить его. Расплачиваясь со своими музыкантами после концерта, он страшно боялся обидеть их, расстроить: ведь они рассчитывали на обещанную сумму денег, а о себе можно подумать потом, это не главное. Игорь был очень внимателен к людям. Каждого человека готов был выслушать, особенно простых людей. Меня всегда поражало, как только у него хватало терпения вникать в их длинные сбивчивые рассказы. Он никогда и никому ни в чем не отказывал, кто бы к нему ни обращался: начинающий ли артист или просто человек, оказавшийся в беде. Если он видел в исполнителе хотя бы маленькую искорку таланта, старался поддержать его, выпускал на сцену на своих концертах. Помню, однажды перед концертом к нему подошли две девочки-школьницы и попросили разрешения танцевать в спектакле «Суд». Игорь заставил их немного подвигаться под музыку и разрешил – танцуйте. Такое мог сделать только он. Но надо было видеть, с каким упоением танцевали эти девочки весь вечер, всю душу вкладывая в свой танец, зрители смотрели на них с удовольствием; я уверен, что такого эффекта не смогли бы добиться никакие профессионалы.
Конечно, Игорь был неординарным, сложным, противоречивым человеком, человеком настроения. Но ни для кого не секрет, что именно таким характером обладают, как правило, все талантливые творческие люди. Работать с ним было непросто. Допустим, сегодня Игорь высказывает определенную точку зрения, ты делаешь выводы и приступаешь к работе, и вдруг на следующий день он утверждает по тому же поводу нечто, диаметрально противоположное. Действует это, как ушат холодной воды. А все дело в том, что для Игоря не существовало пустяковых проблем, ко всем задачам он относился одинаково серьезно и вдумчиво, не принимал поверхностных решений, поэтому любая мысль должна была пройти цикл внутренней обработки, ситуация обдумывалась со всех сторон, взвешивалась, и в конце концов принималось окончательное твердое решение.
Просто не надо было дергать его до поры до времени, чтобы он не выдавал промежуточных соображений.
Со временем в коллектив пришли профессиональные ребята: гитарист из «Любэ» – очень хороший, скромный парень. А вот саксофониста, которого Игорь, можно сказать, вернул к жизни, вытащив из пьянства, пришлось уволить: тот начал распространять сплетни, а Игорь этого терпеть не мог. Он всегда говорил:
– Если кого-нибудь что-то не устраивает, лучше говорите мне об этом в глаза, чтобы не было закулисной возни, про которую я все равно узнаю.
Игорь мечтал создать «чистый» коллектив, а я всегда видел тщетность его надежд.
– Игорь, у тебя никогда не будет «чистого» коллектива. Ты ведь всегда кого-то отличаешь своим вниманием. Этот человек, как правило, начинает строить из себя фаворита, у других при этом возникает зависть, что и приводит в конце концов к расколу коллектива. Так происходит, к сожалению, не только в музыкальных коллективах – это вообще болезнь любого человеческого общества.
Игорь со мной не соглашался:
– Я добьюсь, у меня будет коллектив, состоящий из единомышленников.
– А вот этого вообще никогда не будет, потому что та тема, которую ты проповедуешь на концертах, их не волнует, их интересуют только деньги и слава.
К сожалению, Игорь никак не мог этого понять и принимал в коллектив людей, невзирая на их взгляды. Я уже не говорю о директорах, которые постоянно обирали Игоря. Ведь он был весь в заботах, в делах и просто не в силах был замечать то, что творится вокруг него. Обо всех людях он изначально думал очень хорошо, идеализировал каждого своего нового знакомого, приходил от него в восторг, вообще готов был весь мир полюбить. У Игоря никогда не было настоящих друзей, а ведь он так катастрофически в них нуждался. Он взвалил на себя колоссальный труд, невероятную ответственность, по существу, он хотел открыть людям глаза на то, что происходит в стране. «Наш народ, забитый и затюканный, необходимо будить, будить во что бы то ни стало», – говорил он. У него был редчайший дар сопереживания. Судьба России его потрясла. Постигнув правду о причинах и истоках ее трагедии, он просто «не мог молчать», надеясь улучшить мир. Посмотрите в его глаза, когда он поет «Россию», и вы согласитесь со мной. В своей миссии Игорь был страшно одинок, поэтому каждого нового знакомого рад был назвать другом. Однако со временем понимал, что опять ошибся в человеке, ведь нельзя забывать, что Игорь искал друзей в мире эстрады, а его окружали люди, которых волновали совсем другие проблемы (что им было до его исканий и открытий), поэтому изначально он был обречен на одиночество.
Развал коллектива, увольнение людей – очень болезненный процесс. Прежде всего это колоссальная потеря времени и сил; необходимо набирать новых людей, репетировать с ними, воспитывать. Все это прекрасно понимал Игорь, поэтому предпочитал не замечать недостатки своих коллег. Он считал, что в каждом человеке есть что-то хорошее, надо только отнестись к нему по-доброму, и все хорошее в конце концов проявится и заиграет яркими красками. Он долго терпел, надеясь, что у человека проснется совесть, а люди, как правило, наглели Все больше и больше, начинали халтурить, и в конце концов терпение Игоря все-таки кончалось, наступал взрыв. Приходилось расставаться с человеком, что приводило к потере времени. А Игорь всегда страшно спешил.
– Куда ты так спешишь, Игорь?
– Я могу не успеть.
Он чувствовал перспективу своей близкой гибели и старался успеть как можно полнее высказаться. К тому же он хотел, чтобы его песни прозвучали вовремя, были бы актуальны и тем самым сильнее воздействовали на людей.
Игорь «горел» на сцене, ему всегда сопутствовал успех. Срывов не было. Даже в тех случаях, когда был «холодный» зал или отказывала аппаратура, он все равно «вытаскивал» концерт. Это надо пояснить особо. Самое большое влияние на качество исполняемой эстрадной музыки оказывает состояние аппаратуры. В консерватории, например, прекрасная акустика, все остальное зависит только от исполнителя. Другое дело эстрадные концерты: ведь они часто проходят в залах, не предназначенных для исполнения музыкальных произведений, – во Дворцах спорта, например. В таком зале при плохой аппаратуре далеко сидящий зритель вообще ничего не услышит. Чем дальше от сцены, тем хуже звучание, возникает шквал звуков, какофония. С такого концерта зритель уйдет с головной болью и отрицательными эмоциями. Поэтому Игорь очень болезненно относился к состоянию аппаратуры. Когда аппаратура бывала в неисправности, он брал акустическую гитару или садился за рояль и делал из концерта творческую встречу. Сначала зрители возмущались, шумели, но постепенно замолкали, начинали хлопать, аплодисменты переходили в овации, и в финале Игорь всегда выходил победителем. На таких концертах он рассказывал о своем пути на сцену, рассказывал очень интересно, потом показывал свои сырые неаранжированные песни и предлагал:
– Сейчас я покажу вам мою новую песню в совершенно сыром виде. Вам, наверное, будет интересно проследить, как она рождается. Сейчас она как новорожденный ребенок в пеленках, а вот теперь мы ее украсим аранжировкой.
Получалась интересная творческая встреча. Часто концерты затягивались на несколько часов: два, три часа проходит, публика ликует, а Игорь все поет и поет… Когда публика принимала тепло, он заводился и мог работать часами. Так было в Нижневартовске, где проходил фестиваль «Самотлорские ночи». Мы должны были работать во втором отделении (в первом выступал Театр моды Зайцева), и вот мы закончили программу, а нас не отпускают. Игорь «завелся», поет и поет… И так он пел до двух часов ночи. У нас в голове все перепуталось. В театр входили – солнце на небе, уходим – тоже. В то время был период белых ночей.
Игорь прекрасно владел словом, мог часами разговаривать со зрителями, которые не уставали его слушать. У него всегда был добрый контакт с аудиторией. Он не боялся вопросов, даже сам провоцировал их, как бы проверяя себя. Он считал, что в процессе общения со зрителями выясняется отношение к его творчеству, определяется то, что больше всего на текущий момент волнует людей. Ведь в своих песнях он остро реагировал на те события, свидетелем которых все мы являлись.
ПОЛУ-ГЛАСНОСТЬ
ПОЛУ-Гласность,
ПОЛУ-так:
ПОЛУ-ЯСНОСТЬ – ПОЛУ-мрак.
То ли ПОЛУ-ПЕРЕ-стройка,
ПОЛУ-то ли ПЕРЕ-крах.
ПОЛУ-кругом голова.
ПОЛУ-говорит Москва.
ПОЛУ что-то показало,
ПЕРЕ-ПОЛУ-указало.
То ли где-то ПОЛУ-враг
ПЕРЕ-всем нам,
То ли друг,
ПОЛУ-ПЕРЕ-как-то так,
Так как ПЕРЕ-ПОЛУ-вдруг.
Иногда сквозь ПОЛУ-стены
Долетает до меня:
«Ну а что все это в целом?»
В ЦЕЛОМ – ПОЛНАЯ…
19/X/1988
Бывали случаи, когда Игорь «спасал» скандальные концерты, как, например, концерт в ДК МЭЛЗ. Его туда пригласил Олег Грабовников, он тогда работал на молодежном канале радиостанции «Юность».
– В ДК МЭЛЗ обычная «тусовка», фестиваль или гала-концерт какой-то, надо выступить.
Приехали, а там происходило что-то из ряда вон выходящее. Вокруг бродили ребята очень странного вида: на головах зеленые, голубые, бледно-розовые гребешки, в железе, в шпорах, с серьгами, с подрисованными глазами, с татуировками, у некоторых даже на лбу. Все они ждали «Мистер Твистер» – очень модную в их кругах группу, исполняющую старый рок-н-ролл. Я вышел в зал, там – шум, гам, кто ноги на авансцену закинул, кто пиво пьет, кто курит. Милиция вообще ушла, им-то зачем ввязываться. Одна группа вышла на сцену – хлебом закидали, в другую конфетами запустили.
– Давайте «Мистер Твистер»!
Олег прибежал к Игорю:
– Нет, ребята, здесь такая тусовка безобразная собралась, уедем отсюда, не стоит выступать.
Но надо сказать, что Игорь был отважным артистом, если уж он приезжал, то обязательно выступал, не давал «обратного хода». Он спокойно вышел на сцену и начал петь. Зал продолжал шуметь, кто-то хлебным мякишем в него запустил.
– Ребята, потом будете бросаться. Обычно артиста уже после выступления закидывают тухлыми яйцами, хлебными мякишами или даже булыжниками. Вы сначала послушайте, что я вам спою, а потом уж решайте, что со мной делать.
В зале сидели в основном молодые ребята. На втором куплете песни они затихли, после первой песни, захлопали, после второй – закричали «Ура!», панки вообще сбесились, после третьей – стоя аплодировали, кричали:
– Игорек, еще, Игорек!
– Извините, ребята, но нет времени.
– Ну, мы еще обязательно встретимся, Игорек.
С Музыкальным театром Пугачевой Игорь ездил в Свердловск. Перед выступлением Алла Борисовна сказала Игорю:
– Выступишь передо мной: после меня ты, естественно, не будешь восприниматься зрителями.
А Игорю было совершенно все равно, после кого выступать, к тому времени он уже имел достаточный опыт выступлений на сцене. Пугачева явно недооценила его. Ну, кто такой Тальков? Милый мальчик, который спел «Чистые пруды». И вот Игорь выступил после Пугачевой и имел колоссальный успех. Прибежал батальон милиции с просьбой расписаться на фуражках. Но самое интересное, что через некоторое время в одной из московских газет появилась статья о том, как блестяще проходил этот концерт, какой грандиозный успех имели все артисты, а об Игоре Талькове вообще не упоминалось ни одного слова, как будто его там вообще не было. Естественно, Игорь был очень обижен.
В то время телевидение не особенно жаловало Талькова; правда, изредка он появлялся на телеэкране, но только как исполнитель лирических песен. Другого Талькова, исполнителя остросоциальных песен, зрители не знали. Вот и приходилось ездить с концертами по всей стране, чтобы познакомить с этими песнями как можно больше зрителей.
Люди уходили с концертов счастливые и даже просветленные. Игорь считал, что русский народ оглушен гигантской пропагандистской дубиной: у некоторых мозги вывернуты наизнанку так, что развернуть их в нормальное состояние теперь уже невозможно – это потерянная часть поколения, но остальным людям надо просто рассказать правду, и они прозреют. В начале концерта он делал краткий экскурс в историю, чтобы люди настроились на определенный лад и поняли, что происходит на сцене. Он вспоминал времена, когда Россия была мощной державой, вспоминал доблестные подвиги нашего героического народа, давая людям ощутить национальные корни, тем самым доказывая, что русские люди не новый вид человечества, не бездуховная нация, не Иван, не помнящий родства, а Великая нация, имеющая Великое прошлое, и зрители, присутствующие на его концертах, как бы вновь обретали утраченную «связь времен». Ведь наши идеологи на протяжении многих десятилетий старательно делали из страны пастбище, ставили пастухов с бичами в руках, которые выгоняли и загоняли людей в стойла. Конечно, такая деятельность Игоря не нравилась тем, кто хотел видеть в нашем народе стадо баранов или ослов, тем, кто был заинтересован в том, чтобы наш народ вообще ни о чем не думал, а только работал на «светлое будущее», которое вот-вот должно забрезжить, но, видимо, затянулась полярная ночь и рассвета не предвидится, да и солнце украли, – этакая химера вечно не наступающего рассвета, а Игорь ее разрушал. По существу, он делал то, чего не делал никто.
ГОСПОДА ДЕМОКРАТЫ
Господа демократы минувшего века,
Нам бы очень хотелось вас всех воскресить,
Чтобы вы поглядели на наши успехи,
Ну а мы вас сумели отблагодарить.
Мы бы каждый, кто чем, выражал благодарность:
Молотилкой – колхозник, рабочий – ключом,
Враг народа – киркою, протезом – афганец,
Ну а я б кой-кому засветил кирпичом…
Припев:
Вот так! Вот так! Живут Америка с Европой,
Вот так! Вот так! Ну а у нас все через…
Господа демократы минувшего века,
И чего вы бесились, престолу грозя,
Ведь природа – не дура и Бог – не калека,
Ну а вы его в шею – ну так же нельзя!
Может, вам и хотелось наладить все сразу,
Только спешка нужна при охоте на блох,
А природа не может творить по приказу
И, совсем уж понятно, не может и Бог…
Припев.
Господа демократы, вы знали примеры,
Когда ваши коллеги учинили террор:
Истребили цвет нации мечом Робеспьера,
И Париж по сей день отмывает позор.
Правдолюбец Радищев после той мясорубки
«Путешествие из Петербурга в Москву»
Чуть с досады не слопал, повредился рассудком
И, ругая масонов, погрузился в тоску…
Припев.
Господа демократы, поспешите воскреснуть,
Выходите на суд одураченных масс:
Пусть ответят за все Чернышевский и Герцен,
И мечтатель Белинский, и мудрец Карл Маркс;
Пусть ответят и те, что пришли вслед за вами
Вышибать из народа и радость, и грусть,
И свободных славян обратили рабами,
И в тюрьму превратили Великую Русь!..
Припев.
В 1989 году мы были на гастролях в Киеве. Город встретил нас очень гостеприимно. На центральных улицах висели огромные рекламные щиты, на которых двухметровыми буквами было написано: «Игорь Тальков. “Чистые пруды”». Город ждал любимого лирического певца. Концерт проходил в самом престижном республиканском концертном зале – дворце «Украина». В правительственной ложе – местная власть. Я работал на центральном осветительном пульте. Началось первое отделение концерта, в котором Игорь исполнял блок политических песен. Постепенно в наэлектризованном зале стало нарастать возбуждение. После исполнения первых песен дали свет на правительственную ложу, представители местной власти покинули зал. Каждая новая песня встречалась овациями. Назревал скандал. В антракте ко мне, на центральный пульт, прибежали девушки, работающие на световых пушках.
– Вы брат Талькова? – И… бросились меня целовать: – Боже мой, какую же свежую струю он внес в наше застоявшееся болото здесь, на Украине!
После концерта к нам подошли представители Министерства культуры Украины, представители КГБ и т. д.
– Нам нужны литы на ваши песни. Кто вам разрешил их исполнять?
Однако сделать с нами ничего не смогли. Дело в том, что все тексты песен у нас были залитованы в Министерстве культуры СССР. Как-то мы выступали там с большим успехом, и после концерта нам, не глядя, поставили литы (круглая печать Министерства культуры СССР и подпись одного из главных чиновников) на все тексты песен. Представители киевской власти были поражены, не знали, что и думать: они не могли догадаться, кто же стоит за Игорем, может быть, Горбачев или Медведев? Я спросил:
– Ну что, какие-нибудь вопросы еще есть?
– Да нет, ребята, видимо, время теперь такое, дерзайте! – И по плечу меня похлопали, а я тогда подумал: «Да, а года два назад вы бы нас упекли туда, куда Макар телят не гонял».
Я всегда чувствовал за Игоря радость и страх одновременно. Радость за его несомненный успех и страх за то, что он в конце концов не выдержит такой нагрузки и наступит серьезный нервный срыв, да и просто боялся, что не дадут ему долго петь.
«Сцена! Я продирался к тебе сквозь дремучие джунгли закона…»
Кумир публики
Со сцены Игорь мог слышать только аплодисменты, софиты слепили глаза, поэтому он не мог видеть реакции зрителей, их глаз, не видел, как люди поднимаются с места, когда чувства переполняют их. Я сидел в стороне у пульта управления и имел возможность наблюдать за залом. Мне посчастливилось видеть, с какой любовью, благоговением зрители принимают выступления Игоря. Порой даже слезы наворачивались на глаза. Меня переполняло чувство радости, гордости за брата, а это – действительно огромное счастье.
Чувство радости испытывал и Игорь на сцене: наконец-то он мог говорить все то, что накопилось у него на душе, все то, что давно хотел сказать, и испытывал от всего этого истинное счастье.
СЦЕНА
Сцена,
Я продирался к тебе сквозь дремучие джунгли закона,
Что на службе у тех, кто не верит ни в черта,
ни в Бога.
Завязались в узлы мои связки,
Стиснут лоб медицинской повязкой,
А в душе затаилась на долгие годы тоска.
Сцена,
А дорогу к тебе преграждала нечистая сила
И того, кто ей душу запродал, – превозносила.
Раздавая чины и награды
Тем бездарным, пронырливым гадам,
Настоящих и неподкупных сводила в могилу.
Сцена,
Я дошел до тебя. Вот стою и пою наконец-то
И уверен, что занял по праву свободное место.
Ну, а происки слуг преисподни
Не страшны нам с тобою сегодня —
Наше время пришло!
Да поможет нам Сила Господня!
В Астрахани (1989 г.) устроители концертов не рассчитывали на успех, более того, они побаивались, что не будет полной заполняемости арендованного зала (это был кинотеатр на 1300 мест). Они только начинали дело и опасались, что с первых же шагов дискредитируют себя среди городского руководства и потом им не будут давать в аренду залы и акустическую аппаратуру. Их вполне можно было понять. Тальков тогда еще не был известен широкому кругу зрителей. Его знали как исполнителя «Чистых прудов». Но получилось так, что в первый же день был полный аншлаг, а потом, по-видимому, зрители первого концерта поделились впечатлениями со своими знакомыми. Народ повалил толпами, все билеты были мгновенно распроданы. Зал бывал переполнен, в проходах ставились стулья, табуретки, люди сидели на подмостках. Такого успеха, конечно, не ожидали. Устроители сокрушались: ведь можно было провести гораздо больше концертов, тогда денег и они, и мы больше бы заработали. Правда, в те времена артистам не так платили, как сейчас. Но тогда-то нам казалось, что мы заработали огромные деньги, хотя ставки, по которым платили артистам в филармониях и во всех концертных организациях, были мизерные.
Организаторы концертов решили провести с нами экскурсию по городу. Помню, первое, что нас поразило, это городские трущобы в центре Астрахани – городская свалка, на которой жили люди. Это были не бомжи, которые есть в любом городе, а обычные люди, старики. Они не захотели выезжать из своих домов, предназначенных под снос, мечтали дожить свои последние дни в тех домах, где жили их предки. Власти начали с ними борьбу: отключили от домов электричество, воду, канализацию, но люди не уезжали, и тогда, чтобы все-таки выжить их, к домам, которые так упорно отстаивались, стали свозить городской мусор. Это было ужасное зрелище, потрясшее Игоря.
Чтобы исправить настроение, нас повезли в местный реставрируемый монастырь. И вот там, проходя мимо храма, мы услышали нецензурную брань рабочих, восстанавливающих центральный фасад. Сразу же вспомнился один из эпизодов фильма А. Тарковского «Андрей Рублев» – разговор каменотесов, возводящих храм. Вспомнилось, с каким благоговением и любовью они поглаживали камни, которые составят будущий храм, вкладывая в каждый из них тепло своей души и как бы передавая это тепло тем людям, которые придут в храм, чтобы предаться молитве.
После концерта Игорь ушел отдыхать к себе в номер, в тот вечер он не собирался работать. А на следующий день, часов в 9 утра, прибежал ко мне с гитарой:
– У тебя чай есть? Давай быстрее выпьем чаю, и я спою тебе свою новую песню.
– Когда же ты ее написал?
– Да вот сегодня ночью нашло на меня что-то, я и написал.
Попили чаю, и Игорь исполнил мне «Россию», тогда еще в совершенно сыром варианте. Песня меня потрясла. Но когда прошел первый шок, я встревожился, так как увидел в ней до предела смелые мысли, а это могло очень повредить Игорю и даже вообще «закрыть» его как артиста. Нельзя забывать, что в то время еще не были развенчаны наши вожди и кумиры, был в силе старый государственный аппарат. Только-только начали появляться первые публикации довольно смелого характера, но правда о Ленине еще умалчивалась, скрывалась. В частности, меня смутили такие слова в песне: «кровавый царь – великий гений».
– Игорь, здесь явно просматривается Ленин. Давай-ка изменим текст, пусть лучше эти слова прозвучат вот так: «великий вождь – кровавый гений». В этом случае все будут считать, что речь идет о Сталине, ведь именно Сталин у нас проходил как «вождь всех времен и народов».
– Нет, тогда теряется смысл, а я хочу, чтобы люди поняли, что речь идет именно о Ленине.
– Игорь, я совершенно уверен, что «России» тебе не простят. Твоя песня совершенно не похожа на все песни о России, которые пелись до сих пор, песни, пропитанные ложным духом советского патриотизма. Это песня истинно русского человека, у которого действительно душа болит за Родину, за поруганную честь России. Всего три куплета, а в них все: великое прошлое нашей Родины и ее жалкое настоящее, и боль, и сострадание. Добавить больше нечего. Этой песней ты подписал себе смертный приговор.
Он подумал и ответил:
– Отступать дальше некуда, а свернуть с пути – значит предать свое дело.
РОССИЯ
Листая старую тетрадь
Расстрелянного генерала,
Я тщетно силился понять,
Как ты смогла себя отдать
На растерзание вандалам.
Из мрачной глубины веков
Ты поднималась исполином,
Твой Петербург мирил врагов
Высокой доблестью полков
В век золотой Екатерины.
Россия…
Священной музыкой времен
Над златоглавою Москвою
Струился колокольный звон,
Но, даже самый тихий, он
Кому-то не давал покоя.
А золотые купола
Кому-то черный глаз слепили:
Ты раздражала силы зла
И, видно, так их доняла,
Что ослепить тебя решили.
Россия…
Разверзлись с треском небеса,
И с визгом ринулись оттуда,
Срубая головы церквям
И славя красного царя,
Новоявленные иуды.
Тебя связали кумачом.
И опустили на колени,
Сверкнул топор над палачом,
А приговор тебе прочел
Кровавый царь – великий… гений.
Россия…
Листая старую тетрадь
Расстрелянного генерала,
Я тщетно силился понять,
Как ты смогла себя отдать
На растерзание вандалам.
О, генеральская тетрадь,
Забитой правды возрожденье,
Как тяжело тебя читать
Обманутому поколенью.
Россия!!!
Первоначальный вариант «России» мы в страшной спешке записали на студии Дунаевского. Дело в том, что на следующий день мы должны были выезжать в Ленинград, нас с «Россией» пригласили на телевидение для участия в передаче «Поп-антенна» и обещали, что приложат все усилия, чтобы песня пошла в эфир. Наряду с «Россией» мы решили отснять песню «Кремлевская стена» (первый ее вариант назывался «Кирпичики»). Нам срочно нужно было сделать фонограмму этих двух песен. Другой студии мы тогда не нашли, пришлось записывать у Дунаевского. Помню, мы всю ночь писали, и хотя фонограмму нам все-таки испортили, деваться было некуда. Так появился первоначальный вариант «России». Конечно, Игорь был очень недоволен записью и оставил ее только потому, что времени не было. Потом мы записали в Москве другой вариант «России», но Игорь опять остался недоволен; он вообще никогда не был доволен на сто процентов тем, что делает. Все время переделывал свои песни, менял аранжировки, иногда менял текст; получалось так, что песни все время были в работе. Слова, которые ему казались на сегодняшний день неактуальными, он заменял более злободневными. При этом песня, не теряя основы, все время омолаживалась, не старела.
Просмотрев несколько передач «До и после полуночи», которые нам тогда понравились, мы решили выйти на организаторов этой передачи и предложить им «Россию». С трудом верилось в то, что песня может выйти в эфир по первому каналу телевидения, но верить хотелось. В Останкине быстро отсняли песню, всю ночь монтировали клип и действительно, как и обещали, дали ее в программе «До и после полуночи».
Эффект от исполнения этой песни был похож на взрыв бомбы. Людей «Россия» потрясла; сразу же после передачи на телевидение стали звонить зрители, некоторые просто рыдали в трубку. После исполнения этой песни Игорь приобрел колоссальный успех, его начали разрывать на гастроли. Люди поняли, что наконец-то появился русский певец, которому дорого все то, что называется Родиной.
Со своими концертами Игорь исколесил всю страну. Какие только города и организации не приглашали его. Особо следует рассказать о концерте в КГБ. Многие друзья и, естественно, семья не советовали Игорю принимать это приглашение. Однако я уже говорил, что он был отважный артист, никогда ни перед чем не отступал. Решил и на этот раз испытать и себя, и судьбу. Приехали во Дворец культуры КГБ, который находился внутри здания на Лубянке. Очень тяжелое, гнетущее впечатление оставили все помещения, примыкающие к концертному залу. В артистическую гримерную нас вели по узкой винтовой лестнице с перилами до потолка, так что, если, допустим, впереди или сзади идут конвоиры, убежать невозможно, спрыгнуть некуда. Вошли в жуткую комнату без окон; такое впечатление, что находишься не в гримерной, а в равелинах Петропавловской крепости. Мебель сохранилась еще с тех мрачных времен: диваны с высокими спинками, обтянутые черной кожей.
Игорь вышел на сцену, поздоровался и совершенно откровенно заявил:
– Я пришел показать те песни, за которые меня пугают вами.
И спел «Россию». После исполнения песни в зале несколько минут стояла гробовая тишина, стены бериевского Дворца культуры такого еще не слышали, люди не могли понять: во сне они это слышат или в реальной жизни находятся; потом раздалось несколько хлопков и обрушился шквал аплодисментов. В этот вечер Игорь исполнил еще несколько песен, тоже сопровождавшихся овациями. При прощании ему сказали:
– Игорь Владимирович, мы очень рады, что вы нашли время и посетили нас. До свидания, всего вам доброго.
Игорь очень вежливо им ответил:
– Да нет, ребята, лучше «прощайте» и тоже всего вам доброго.
Вышли во двор, а там жуткая картина: с одной стороны вдоль здания Дворца культуры телекамеры стоят, а с другой – тюрьма за колючей проволокой. Нам объяснили, что под землей есть подземный переход, соединяющий Дворец с тюрьмой. Людей, арестованных на конференциях, прямо из зала провожали по этому подземному переходу в тюрьму.
Интересуясь историей России начала века, Игорь не мог пройти мимо трагической судьбы командарма Миронова. Предварительно прочитав всю доступную ему литературу, посвященную этому выдающемуся человеку, он написал балладу «Бывший подъесаул».
Люди не всегда вдумываются в смысл этой песни, а ведь Игорь нарисовал картину, как православный человек сатанинским ураганом революции был ввергнут в страшный грех против своего народа. В прошлом Миронов – отважная легендарная личность, герой казачества, самоотверженный человек. Военные стратеги того времени – офицеры с большим опытом, служившие царю, были нужны на определенных этапах: разбить Врангеля, отстоять псевдосоветскую власть, а затем должны были быть уничтожены. Пользуясь огромной популярностью у народа, они могли повернуть штыки в обратную сторону. Вот этого и боялась новая власть. И, конечно, все они были приговорены изначально, только время их убийства не было известно. Так был уничтожен Миронов. Он не был расстрелян. Это было убийство выстрелом в спину.
Игорь написал «Подъесаула» тоже совершенно неожиданно. Я уже говорил, что он практически не отдыхал, всегда отговаривался тем, что ему надо успеть сделать то, что, по его мнению, он постоянно не успевал. Я убеждал его:
– Если ты будешь себя так изводить: бессонные ночи, огромные траты энергии, изнурительная подготовительная работа и выступления на концертах с колоссальной потерей сил, тебя надолго не хватит. Ты не успеешь сделать того, что наметил. Упадешь, с тобой случится удар на сцене, потому что просто не хватит физических сил.
Не все знают о том, что, когда артист работает на зал, он затрачивает колоссальную энергию. Иногда люди не понимают, почему артист после выступления выглядит как выжатый лимон. Все дело в том, что даже в тех случаях, когда он мало двигается по сцене, то есть не затрачивает много физических сил, его внутренняя энергия всецело отдается зрителям, а если он истинный артист, то иначе и быть не может. Вот именно это происходило и с Игорем.
Он очень любил бывать на природе, но просто не хватало времени выбраться: гастроли, студии, съемки, интервью – это съедало все время без остатка. Иногда по дороге в какой-нибудь город на концерт он вдруг останавливался, выходил из машины, задумчиво шел по полю, брал в руки и любовно разглаживал колоски, травинки, подходил к заброшенной деревне, поросшей травой в человеческий рост; вокруг – запах цветов, пчелы жужжат, тишина… Тут разрушенный колодец, там остаток сруба торчит и, самое удивительное, на дереве скворечник остался. Игорь подойдет к избе, дотронется до рассохшегося бревна и стоит молча, а глаза становятся все грустнее и грустнее. Я не спрашиваю, но чувствую, что он там, в русской многолюдной здоровой деревне. Видит молодых ребят, идущих на покос, стадо на опушке леса, поле, колосящееся тучными хлебами, босоногого ребенка, бегущего за поросенком, слышит фырканье лошади, женский голос, поющий песню. Он там, в полной жизни русской деревне, в уверенной в своей мощи России, и в то же время сейчас он особенно остро чувствует величину нашей потери и страдает от этого, как страдали Есенин, Клюев, Шукшин, Рубцов.
В его прищуре открывалась мне
Печаль по бесконечному раздолью,
По безнадежно брошенной земле,
Ну словом, все, что мы зовем любовью.
С. Куняев о Рубцове
Порой мне всё-таки удавалось убедить его отдохнуть. Однажды я вытащил его на дачу к Мише Скубилину в Купавну. Приехали мы, а там такие прекрасные места: озеро большое, около дома три сосны растут огромные. Когда Игорю удавалось вырваться на природу, он радовался как ребенок. В житейских вопросах он был вообще ребенком, чем и пользовались негодяи. Он был очень потешный в качестве рыбака или грибника. Пошли на рыбалку, и вот он забросил крючок с наживкой, поплавок тут же оторвался, крючок за что-то зацепился, но его не рыба, а сам процесс рыбной ловли интересовал. Интересно, как клюнет поплавок, а рыба или лягушка какая-нибудь там – ему было все равно. Забросил еще раз и опять остался с одним удилищем, леска почему-то снова улетела вместе с поплавком метров за двадцать. Вообще была не рыбалка, а «концерт»; вдоволь насмеявшись вместе с местными рыбаками, мы, естественно, без рыбы отправились восвояси.
Пришли мы с рыбалки, сели за стол в саду, под сосны, красота вокруг, погода чудесная. Из дома вышел Игорь с гитарой, а гитара всегда была при нем как неотъемлемая часть его самого, и объявил:
– Сегодня ночью я написал песню, которую сейчас спою.
И спел «Бывшего подъесаула».
Бывший подъесаул
Уходил воевать,
На проклятье отца
И молчание брата
Он ответил: «Так надо,
Но вам не понять», —
Тихо обнял жену
И добавил: «Так надо!»
Он вскочил на коня,
Проскакал полверсты,
Но как вкопанный встал
У речного затона,
И река приняла
Ордена и кресты,
И накрыла волна
Золотые погоны.
Ветер сильно подул,
Вздыбил водную гладь,
Зашумела листва,
Встрепенулась природа,
И услышал казак:
«Ты идешь воевать
За народную власть
Со своим же народом!»
Он встряхнул головой
И молитву прочел
И коню до костей
Шпоры врезал с досады,
Конь шарахнулся так,
Как от ладана черт,
От затона, где в ил
Оседали награды.
И носило его
По родной стороне,
Где леса и поля
Превратились в плацдармы…
Бывший подъесаул
Преуспел в той войне
И закончил ее
На посту командарма.
Природа мудра!
И Всевышнего глаз
Видит каждый наш шаг
На тернистой дороге.
Наступает момент,
Когда каждый из нас
У последней черты
Вспоминает о Боге!
Вспомнил и командарм
О проклятье отца
И как Божий наказ
У реки не послушал,
Когда щелкнул затвор…
Девять граммов свинца
Отпустили на суд
Его грешную душу.
А затон все хранит
В глубине ордена,
И вросли в берега
Золотые погоны
На года, на века,
На все времена
Непорушенной памятью
Тихого Дона.
На года, на века,
На все времена
Непорушенной памятью
Тихого Дона.
Игорь проводил исторические поиски, подбирал соответствующую литературу, чтобы точно знать то, о чем собирается спеть. Все это, естественно, без отрыва от всех прочих дел. Как только Игорь оказывался дома, в руках у него тут же появлялась либо историческая книга, либо репринтное издание, либо отснятое что-то на ксероксе, значит, перепечатка с запрещенной у нас книги, изданной на Западе, либо архивный исторический материал. Обязательно хоть два часа в день да выкраивал он для этой работы; что-то подчеркивал карандашом, выписывал, чтобы потом проставить акценты в своей работе и использовать либо на концерте, либо при написании песни. То есть он постоянно накапливал информацию, а сам процесс написания песни происходил молниеносно, вроде бы совершенно неожиданно, под влиянием какого-нибудь внешнего импульса.
«Бывший подъесаул
Уходил воевать…»
Когда появлялись замыслы (а работал он и в метро, и в машине), он останавливался и молниеносно записывал, чтобы не забыть и не упустить какой-то важной мысли, не потерять ее. Ночью тетрадь всегда лежала у него или под подушкой, или на тумбочке у кровати. Так, внезапно, ночью была написана «Россия»:
– Я сразу выхватил из-под подушки общую тетрадь и стал записывать. Причем сразу услышал музыку, а на музыку легли слова.
Как все истинные композиторы, Игорь видел музыку в образах, так же, как поэты видят свои стихи.
Остросоциальная программа Игоря, с которой он работал на концертах в 1988–1990 годах, включала в себя такие песни, как: «Кремлевская стена», «Господа-демократы», «Стоп! Думаю себе», «Россия», «Бывший подъесаул» и др. В их числе была и песня «Люди с забинтованными лбами», написанная давно, но не потерявшая своей актуальности. Она была посвящена всем талантливым творческим людям, отчаявшимся пробить стену, преграждающую путь к творческому самовыражению:
Мои друзья скупы на слово стали,
В глазах тоски неизгладимый след,
И ходят с забинтованными лбами
В расцвете лет, в расцвете лет.
Мои друзья не пишут, не читают,
И до общественных проблем им дела нет,
И ходят с забинтованными лбами
В расцвете лет, в расцвете лет.
Мои друзья забросили гитары,
Им все равно: что полночь, что рассвет,
И ходят с забинтованными лбами
В расцвете лет, в расцвете лет.
Мои друзья билеты заказали
Билеты заказали на Тот свет
И доживают с забинтованными лбами
В расцвете лет, в расцвете лет.
Мои друзья щедры теперь на слово,
Да вот бинтов не думают снимать:
Слух прокатился, будто скоро снова
Придется лбы забинтовать.
Но восприятие программы, целиком состоящей из остросоциальных песен, было довольно сложно для зрителя, и поэтому Игорь в своей новой программе первое отделение посвятил политическим песням, а во втором – шел блок песен лирических. Надо сказать, что и лирика Игоря несла глубокий философский смысл.
ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ
Память уже не жалит.
Мысли не бьют по рукам,
Я тебя провожаю
К другим берегам.
Ты – перелетная птица,
Счастье ищешь в пути,
Приходишь, чтобы проститься.
И снова уйти.
Лети.
Летний дождь, летний дождь
Начался сегодня рано.
Летний дождь, летний дождь
Моей души омоет рану.
Мы погрустим с ним вдвоем
У слепого окна.
Летний дождь, летний дождь
Шепчет мне легко и просто,
Что придешь, ты придешь,
Ты придешь, но будет поздно.
Несвоевременность – вечная драма,
Где есть ОН и ОНА.
Ты перестанешь мне сниться
Скоро совсем, а потом
Новой мечтой загорится
Остывший мой дом.
Что от любви любви не ищут,
Ты с годами поймешь,
Ну а сейчас ты не слышишь
И тебя не вернешь.
Летний дождь, летний дождь
Начался сегодня рано.
Летний дождь, летний дождь
Моей души омоет рану.
Мы погрустим с ним вдвоем
У слепого окна.
Летний дождь, летний дождь
Шепчет мне легко и просто,
Что придешь, ты придешь,
Ты придешь, но будет поздно.
Несвоевременность – вечная драма,
Где есть ОН и ОНА.
2/VII/1990
Он никогда не писал о том, чего не пережил, никогда не писал по приказу. Если чувство взволновало его, это отражалось в его песнях. Именно поэтому его песни так проникали в душу, так сопереживались людьми: ведь каждый из них вспоминал о своих чувствах, о некогда утраченном счастье. Игоря часто спрашивали, почему песни о любви у него всегда грустные? На что он отвечал:
– По-моему, веселых песен о любви быть не может. Настоящая любовь – это идеал, а путь поиска этого идеала сопряжен с тяжелыми душевными страданиями и трагическими разочарованиями. Вот так!
Назад: Уроки жизни
Дальше: Рыжий
