Глава 29

Дождь лил как из гребаного ведра, прямо смывал с лестницы. Наверху ветер подхватил плащ, затрепал, задергал, волосы прилипли к лицу. Вдалеке ревела гроза. Бронзовое небо Морока отзывалось диким воем, расщелины полыхали белым огнем.

– Ты здесь всю ночь? – спросил я у бедолаги-часового, выскочившего из будки.

– Не по своей воле, – ответил тот, сплевывая дождем. – Приятель, если у тебя хоть капля здравого смысла в башке – вали отсюда.

В самом деле, зачем я приперся сюда? Дождь промочил насквозь мой плащ, дублет, рубашку, добрался до белья, леденил руки даже сквозь толстые кожаные перчатки. Я глядел в Морок, окутанный быстро густеющим сумраком, уперев руки в парапет, и моргал, чтобы стряхнуть воду с век. Сперва по лицу текла только вода, потом еще и слезы. Со мной такое редко. Слишком уж накопилось всякого дерьма внутри. Я не плакал с тех пор, как умерли мои дети. Не было повода. Хотя, может, я плакал вовсе не из-за них и жены, а только из-за себя. С тех пор внутри ссохлось, стало тверже мореного дуба, и я уверился, что мне на все и всех наплевать. Мне и в самом деле много лет удавалось изображать прожженного циника. Я суетился днем, разбивал головы и вколачивал понятия всякой дряни, напивался к ночи, в голове не оставалось ничего, кроме желания обвалиться на подушку, и чтобы мир не качался вокруг. Никаких тяжелых мыслей. Я опустился настолько, что наплевал и на достоинство, и на гордость, и на всякую надежду. Они стали чужды моей жизни – как и большинство людей вокруг. К чему думать о недостижимом?

Эзабет Танза разбила меня. Она не дала мне надежду, всего лишь разбудила детскую фантазию. Но она показала то, чего я хотел больше очередной бутылки. Я никогда всерьез не думал, что Эзабет может стать моей. К чему самообман? Но было так хорошо вдруг снова помечтать, потосковать о том, что могло бы быть. Оттого чувствуешь себя живым.

А теперь я не нужен ей. Все промелькнуло, сгинуло, и вот я стою, промокший насквозь, на темной стене Валенграда и выплакиваю десятилетие боли, отчаяния, отвращения и ненависти к себе в лютую бурю, которой по-настоящему наплевать. Пусть вернется черная глухая пустота внутри, снова завладеет местом, которое занимала Эзабет. Мне нужна дыра в сердце, чтобы снова ощутить себя цельным. А еще я, помимо воли, хотел причинить Эзабет боль. Пусть ей станет, как мне! И за эти мысли я ненавидел себя еще больше.

А мои слезы и отчаяние, словно магия, вдруг призвали ее.

Я не сразу узнал Эзабет в сером человечке, качающемся под ветром, пробирающемся вдоль стены. Полы плаща дико трепыхались за ней, будто пойманный демон.

– Капитан Галхэрроу! – крикнула она.

Я едва различил крик за ревом бури. Эзабет посмотрела мне в глаза. С ее маски стекал дождь.

– Какого черта ты здесь делаешь?! – заорал я, стараясь перекричать ураган.

– Твои люди сказали искать тебя здесь, потому что ты поднимаешься сюда каждый день с тех пор, как мы говорили там, на крыше. Я хотела повидать тебя.

– Я здесь, и ты повидала меня. Чего ты хочешь?

– Я хочу попросить.

Попросить. Меня. О духи, да я ведь люблю тебя. Черт, нет, это ты заставила меня полюбить тебя. Я тебя ненавижу. Попроси – откажу. Да ты у меня не допросишься и прошлогоднего снега. Но попроси – и я отдам тебе весь мир.

– Чего ты хочешь попросить?

Она холодно глядела на меня несколько секунд, затем потянулась искалеченной рукой, надвинула глубже капюшон.

– Твоего прощения.

По небу раскатился гром, вынуждая кричать еще громче.

– Я не сказала раньше из гордости. Я тебе обязана. Прости за то, что я сделала с тобой. Я не имела права.

– Я мог умереть из-за того, что ты пустила фос мне в глаза.

– Я знаю.

– Ты заставила меня плясать под твою дудку, как последнего дуралея.

– Я понимаю.

– В самом деле? И как же ты можешь понять? – крикнул я и отвернулся.

Похоже, дождь следил за моим настроением. Как ни удивительно, но он сделался тяжелее и жестче прежнего. В стену врубались капли размером с грецкий орех. Пара дежурных солдат взялись обходить бочки с порохом, проверяя, надежно ли они укрыты промасленным брезентом, не стоят ли в луже.

– Может, я и не понимаю, – согласилась Эзабет. – Но знаю, что ты сделал очень многое для нас. Ты помог, хотя и не должен был.

– Мне заплатили.

– Я не верю в то, что это единственная причина.

– Ну, рядом с тобой и сам не знаешь, во что верить.

Эзабет умолкла, и мы оба уставились в Морок. Магия иллюзии еще действовала, несмотря на то что Эзабет растратила почти всю силу в драке с людьми Эроно. Но хотя я и знал про обман, мне все равно хотелось быть рядом с Эзабет. В общем, такой я болван в квадрате.

– Ты – не он, – наконец выговорила она.

– Кто?

– Не тот, кем пытаешься быть: твердокаменный убийца, пьяница, безразличный к боли, солдафон, приятель головорезов и маньяков. Ты отчаянно пытаешься быть таким, но ты не такой.

– Ты так думаешь? И кто же я, черт возьми?

– Не знаю. Возможно, никто не знает. Ты злой, иногда жестокий. Для разных людей у тебя разный голос. Ты думаешь, что, когда разговариваешь как твои наемники, делаешься одним из них? Нет, не делаешься. Ты сильный и храбрый, за твоим цинизмом видно сочувствие. Если бы ты был плохим, мы бы пожалели о встрече с тобой и я бы вдвойне пожалела о том, что обманула тебя магией. Но я не жалею.

– Я думал, что ты пришла сюда просить прощения, – выговорил я, выплюнув дождевую воду изо рта.

Мать твою, ну до чего тупое место для сердечных разговоров!

– Я тоже думала. И думаю. Хотя, может, мне не так уж и жаль, как представлялось.

– Да, ты не упустишь случая озарить мою жизнь, – заметил я и отвернулся, глядя на сумрачный багрянец.

Полыхнула молния, озарив пустыню.

Они уже были здесь: тысячи солдат в плащах и капюшонах, черные тени на изломанной равнине в милях отсюда. Солдаты уверенно шли к нам. Дхьяранская империя явилась к нашим стенам, прямо под жерла Машины Нолла, в зону поражения.

М-да, разбитому сердцу придется потерпеть.

Я побежал к ближайшей сигнальной трещотке, сорвал заглушку и крутанул рукоять. Фос потек по сигнальной линии, пару секунд спустя протяжно и нудно завыли сирены, то слабея, то вновь набирая силу. На башнях и стенах вспыхнули фос-прожекторы, метнули пучки света в Морок. Я взглянул на шутовские колпаки Машины Нолла. Они оставались темными и недвижимыми. Как и ожидалось.

Стража выскочила из будок и кинулась к парапету. Раздались проклятия, ругательства, но и пара смешков. Несомненно, веселились те, кто ожидал эффектного выступления от Машины Нолла. Но те, кто складировал порох на стенах, наверное, лучше представляли обстановку.

– Это драджи? – спросила Эзабет.

– Черт возьми, а кто еще? – проворчал я.

Так начался наш конец.