Глава 14

Мы пили кофе на террасе. Над городом висело тусклое предутреннее небо. Восходила только одна луна, Эала. Ее золотистый свет казался слабым и пыльным. Конец лета выдался прохладным.

– Скоро будут расставлены все точки над «и», – задумчиво выговорила Эзабет.

– Моя леди, над чем? – осведомился я.

– Над всем этим, – ответила она, обведя рукой панораму крыш окутанного туманом города. – Век назад здесь были только пастбища и холмы. Разве что какая-нибудь крохотная деревенька. Эта война тянется слишком долго. Скоро она окончится.

– Вы говорите это с оптимизмом.

– Честно говоря, я в замешательстве, – пожав плечами, сказала Эзабет. – Я не хочу, чтобы выиграли Глубинные короли. Но я иногда думаю: а разве у нас жизнь лучше? Мы выжаты досуха. Мы должны непрестанно бросать все новых людей и оружие на крохотную, залитую кровью полоску земли. В этом году Риока отбрасывает слишком длинные тени. Земля не уродит. Будут голод и бунты.

– Но Валенград пока живет, – сказал я.

– Конечно. Ведь князья знают: или они посылают людей и припасы на границу, или теряют свои владения, титулы и богатства. Князья исполняют предписанное – но не на гран больше. Все остальное они хранят в закромах. Никакой благотворительности, о милосердии и сострадании к людям нет и речи. Иногда мне тяжело понять, за что же мы сражаемся.

– Да, временами и в самом деле сомневаешься, – согласился я. – Будто это вовсе и не твоя война. Пусть бы Короли и Безымянные сошлись где-нибудь посреди Морока да и покончили с этим. Когда думаешь о них, вся наша суета кажется бессмысленной. Однако я не хочу становиться драджем. Это уж точно.

– Есть секты, желающие сдаться Глубинным королям. Почему люди хотят превратиться в чудовищ? – спросила Эзабет.

– Ну, драджи не все выглядят как чудовища. Не все делаются серыми. Есть разные краски, есть драджи яркие и живые. Кое-кто ничем на вид не отличается от меня или вас. Драджи, которых вы видели на Двенадцатой станции, – стандартная солдатская порода: выносливые, с толстой шкурой, мало пьют. Короли будто сделали их специально для Морока. Но если пересечь его и глянуть на земли Старой Дхьяры, увидишь другое. Там есть и художники, и философы, и умелые мастера.

– Вы их видели?

– Я видел многое.

– Это и лишило вас жалости? Бедный Отто все еще лежит в постели. А его ученик не может прийти в себя.

– В Мороке жалость убивает людей. В Мороке быстро узнаешь, что мораль выдерживает песчаные бури, облака стрел и магию «малышей» ничуть не лучше плоти.

– Капитан, ваша душа окаменела.

– Да.

– Вы когда-нибудь хотели бы быть другим?

– Я хотел бы, чтобы все было по-другому, – ответил я.

На мгновение на меня нахлынула память о том лете, о нас, беспечных детях на речном берегу, смеющихся, сдувающих пух с одуванчиков. Я будто снова стал юным, словно тысячи жизни не вытекли чужой кровью из-под ногтей, словно Эзабет не была изменницей, и, скорее всего, сумасшедшей.

– …Хорошо, если бы здесь был мой брат, – наконец сказала она. – Он – наш семейный философ. Однако мне сейчас его математика пригодилась бы больше, чем его представления о морали. Но он где-то в Мороке.

– Он солдат?

– Нет, – ответила она и рассмеялась. – Хотя, наверное, служба могла бы ему понравиться.

Смех странно звучал сквозь маску.

– Пройти даже десяток шагов по Мороку требует немалого мужества. Он, должно быть, отважный человек.

– Просто он считает, что его дело стоит риска. Хотя, наверное, это и есть отвага.

– А как насчет вас? Ведь вы рискуете своим именем, честью и жизнью. Зачем?

Эзабет отвернулась, всматриваясь, и наконец указала на мануфактуру Эроно, едва видневшуюся за краем города.

– В городах-государствах сто тридцать три больших и малых мануфактур фоса. Они дают нам свет, тепло, очистители воды, коммуникаторы. Но мы забываем о том, что за каждой ниткой энергии – человек у ткацкого станка. «Таланты» работают ночь за ночью до тех пор, пока не ломаются их тела и рассудки. Затем кто-нибудь приставляет им пистолет к затылку и высылает семье то, что здесь считается компенсацией за потерю любимого человека. Я помогала Малдону, потому что хотела помочь «талантам». Я хотела удостовериться в том, что их жертва не напрасна.

– То, что делают с «талантами», не нравится никому, – согласился я. – Но разве есть выбор?

Эзабет покачала головой.

– У меня была подруга в университете. Ее звали Тесса. Простолюдинка, но поразительно умная и талантливая. Она выиграла стипендию на обучение. И потом у нее случилась вспышка. Выплеск магии прямо в аудитории. Чепуха. Тесса всего лишь подпалила себе бровь. А на следующий день за ней пришли и, как того требовал закон, увезли ее на мануфактуру.

Эзабет охватила себя руками, поежилась.

– Тесса продержалась всего четыре года. Хоронить было почти нечего. Она превратилась в иссохший скелет. Она не узнавала родителей. Свет забрал у нее даже их.

У меня не очень с умением утешать и сочувствовать. Я просто кивнул.

– Я не настолько наивна, чтобы не понимать значение работы «талантов», – сказала Эзабет. – Многие отдали свои жизни за то, чтобы стояла граница. Но нельзя разбрасываться жизнями для того, чтобы набить карманы богатеев!

Поддерживаемый пятнисто-угреватым учеником, явился Отто Линдрик. Он не выказал особой радости, обнаружив меня в своем доме. Я его за то не виню.

Эзабет объяснила, как они познакомились с Линдриком. Он перевелся в город из провинциальной мануфактуры после смерти прежнего бухгалтера Ордена. Обстоятельства гибели были подозрительными. А когда Линдрика сделали ответственным за поставку катушек с провинциальных мануфактур к ядру Машины, он обнаружил расхождение в снабжении фосом. Линдрик открыл их Малдону, выдающемуся спиннеру, эксперту по фосу, известному своей нелюбовью к правящей верхушке. Отто доверял Малдону. Линдрик не представлял то, что откроет Малдон, и что открытие сделает с его рассудком.

– Вы не сказали княгине Эроно, где леди Танза, – с удивлением констатировал Линдрик.

– Это да. Я просто отправился домой и как следует поразмыслил. Деньги нужны, это да, но судьба и дела Эзабет нужнее и важнее. Я не привык бить в спину, в особенности спящих и беспомощных, – процедил я. – Если я подумаю, что вы работаете на врага, я приду к вам в открытую.

Эх, хорошо сказано и к месту. Хотя вранье, конечно. Я бил в спину беспомощных и спящих не раз и не два.

– Кто-то могущественный послал поджигателей в дом Малдона. – Продолжил я. – И потому я не могу доверять никому. Мы пойдем медленно и уверенно. Мы исключим возможности одну за другой, а не понесемся сломя голову навстречу пушкам.

– Орден отказался собраться для того, чтобы снова слушать Эзабет, – сообщил Линдрик.

– Маршал Венцер тоже отказался давать мне аудиенцию, – добавила Эзабет. – Даже кузина, хотя и уверяет, что разделяет мои опасения, не помогает ничем. Раз они отказываются слушать, я пойду напролом. Если мне не оставят другого выбора, я обнародую свои результаты.

– Я понимаю ваше нетерпение, – выдержав паузу, произнес я. – У вас и в самом деле может быть что-то сногсшибательное. А может, все и не так, и вы ошиблись с вычислениями. Не мне судить. Но если вы опубликуете, как думаете, что ваши слова сделают с людьми?

– Люди должны знать, – сурово отрезала Эзабет.

Да уж, гибкость, как у лома.

– Ни хрена люди не должны знать, – сообщил я ей. – Даже если это правда, хоть я и, мать его, надеюсь, что все это лажа. Нельзя такое говорить обычным людям. У них нет мозгов воспринять такое.

– Вы совсем не уважаете своих соотечественников? – холодно осведомился Линдрик.

Я уловил иронию и намек на то, что я вчера учинил с бухгалтером Ордена.

– Люди – овцы, – поведал ему я. – Они делают то, что им скажут. Они верят в то, во что хотят верить, или в то, что больше всего пугает их. Если им не нравится очевидное, они отвергают либо игнорируют его. Я не виню людей за это. Оно естественно. Я не могу сказать им, что они глупцы. Они не понимают, что они – овцы. Откуда ж им понять? Овцам не дано уразуметь, насколько пастух умнее их.

– Вы говорите как Безымянный, – произнесла Эзабет ледяным голосом.

– Хм, ну да. Мне довелось провести время с парочкой. С ними рано или поздно понимаешь: кем и чем бы они ни были, они – намного больше нас с вами. Неизмеримо больше. Мы думаем днями и месяцами, они – столетиями. Безымянные играют в очень долгие игры. Возможно, это из-за их бессмертия. А может, так уж они устроены.

– Вы настолько доверяете им? Вы в них уверены? – спросила Эзабет.

– Я уверен в них ровно настолько, насколько мне нужно.

Повисло тяжелое молчание.

– А может, настало время поверить в другое? – спросила она. – Безымянные подвели нас. Бросили в час нужды. Я не верю в явление Вороньей Лапы. Он мог увидеть беду с Машиной и отправиться искать новых союзников за океан. Может, и Леди Волн отправится вместе с ним, и оба примутся воевать, набрав новых пешек. Да, как вы и сказали, они думают веками, а не месяцами. Какая разница для Безымянных, выживем мы или умрем?

Леди Танза злится. И, что самое печальное, имеет повод. Как-то оно уж слишком похоже на правду, причем крайне неприятную.

– Тогда нам полный конец, – заметил я. – Но к чему раздувать панику и зарабатывать себе виселицу?

– К тому, что истина важна людям! Она – больше и важнее, чем я!

– В этом мире масса того, что больше вас, – сострил я.

Но Эзабет не рассмеялась. Линдрик тоже. А вот Ненн рассмеялась бы. Жаль, что ее здесь нет.

– Что нужно, чтобы убедить совет в вашей правоте? – спросил я.

Эзабет задумалась, потерла обрубки пальцев.

– …доступ к ядру Машины, – задумчиво выговорила она.

– Туда никто не может проникнуть. Даже Воронья Лапа, – заметил я.

– Откуда вам знать? – спросила Эзабет.

Я знал, потому что Воронья Лапа сам сказал мне несколько лет назад. Но об этом я не стал распространяться, лишь пожал плечами. Эзабет глянула на мою руку, склонила голову, словно прислушиваясь, затем сощурилась.

– А, так вы принадлежите ему!

Я попытался отодвинуться, но в мою руку вцепились восемь маленьких крепких пальцев. Их прикосновение сковало меня куда прочней, чем злобный ледяной взгляд леди Танза. Я позволил ей перевернуть мою руку, прочертить кончиками пальцев татуировку с вороном. Мне будто снова стало шестнадцать, и я увидел ту Эзабет, в легком летнем платье, всю из льняного кружева и ветра. Тогда она гладила мою руку, щекотала, а я с наслаждением терпел. Мы лежали в траве рука об руку и глядели в небо. Мы отчаянно хотели соприкоснуться, ощутить друг друга, а поблизости сидела и вышивала угрюмая дуэнья. Жестокая забава: свести детей, чтобы посмотреть, заинтересуются ли они друг другом, а потом не позволять им поддаться ни единому естественному желанию.

Воспоминание отрезвило меня, и я отдернул руку. Тот подававший надежды мальчик давно пропал. Он умер и погребен под горой вонючих трупов и такого зла, от которого почернело бы даже небо Морока.

– Я никому не принадлежу! – огрызнулся я.

Но не убедил Эзабет.

– Ядро лежит под цитаделью. Даже Воронья Лапа не знает, как сломать замок. Там куча панелей, их нужно задействовать в определенной последовательности. Ошибешься – сгоришь. Никто не пройдет внутрь без Нолла. Вам следовало бы знать это.

– Конечно, я знаю. Но без Малдона я в тупике, – сказала она. – Мне нужно узнать то, что знал он. Если Орден не ответит мне, я должна сама пройти к ядру и проверить. Я не говорю, что могу исправить сделанное Безымянным, но я попробую. У меня больше шансов, чем у любого другого во всем Союзе.

– Орден никогда не разрешит вам, – указал я.

– Конечно, нет! – воскликнула Эзабет и грохнула кулаком по столу. – Болваны мешают мне на каждом шагу! Однако плевать мне на их разрешения!

Ее маска сдвинулась – Эзабет усмехнулась.

– Я пройду внутрь. Или они откроют мне дверь, или я проломлю себе новую!