Глава 13

Прошла унылая неделя вонючего серого дождя и дешевой выпивки. За мной пришли люди Эроно.

– Тебя хотят видеть, – проинформировал меня Станнард. – Будь добр, не заставляй княгиню ждать.

Мне не нравился Станнард. Слишком уж он много извел воска на усы и слишком многое мнил о себе. Доверенное лицо княгини, надо же. Любитель выпятить дряхлеющую грудь. Мне захотелось послать его подальше.

Но я поехал с ним. Забрался в карету, раздираемый тревогой. Может, княгиня даст мне работу? Мне отчаянно нужны деньги, чтобы заплатить Саравору. А может, она узнала, что я был в доме Глека в ночь пожара? Я прямо ощущал, как судьба играет в орлянку над моей головой.

На пути через город карета подпрыгивала, толкала и пихала меня. Я думал, меня повезут на мануфактуру, но мы направлялись в Уиллоуз. Я увидел через окно резиденцию Танза: везде занавешено, в доме ни огонька.

– Будь добр, приведи себя в порядок, – посоветовал Станнард. – От тебя смердит так, будто ты неделю просидел в самой гнусной таверне.

Пугающе точное замечание. Остаток пути мы проделали в дружелюбном молчании. Нет смысла тратить слова на хама-выскочку.

Дорога в Уиллоуз оказалась не лучше любой прочей, то есть я ощущал каждый ухаб и колдобину, а выпивка в моих кишках переливалась, словно вода в трюме.

По сравнению с валенградской резиденцией Эроно, особняк Танза – просто убогая халупа. Огромные белые колонны в классическом стиле выстроились вдоль фасада, шириной превышающего длину иных улиц. Статуи полуголых забытых божков в драматичных позах стояли над лабиринтами из подстриженных кустов и клумбами с поздними летними цветами. Я правильно догадался насчет полированных древних доспехов, стоящих на страже устланных красными коврами коридоров, и глазеющих в никуда портретов высочайших предков.

Любопытно, что князья в свое удовольствие воздвигают себе памятники, в то время как Венцер отчаянно выцарапывает отовсюду солдат, снаряжение и припасы.

– Ты уже знаешь правила, – предупредил Станнард, впуская меня. – Только заикнись не так, и я окажусь подле тебя с полудюжиной ребят. Понял?

Я не обратил на него внимания. Похоже, он принимал за власть и силу возможность рычать и грозить. Люди его калибра не понимают, что настоящая власть действует молча. Такие, как маршал Венцер, не орут на врагов, пытаясь их запугать, но спокойно объясняют ближайшие перспективы. Врагам остается либо сдаться, либо вдруг обнаружить себя сокрушенными и раздавленными, сведенными к нулю безжалостной эффективностью противника. И никакого хвастовства победой, глумления над побежденными. Настоящая сила показывает себя в полном пренебрежении теми, кто восстает против нее.

Княгиня восседала в кабинете под собственным огромным портретом. Картина маслом показывала Эроно в расцвете сил, с парой здоровых глаз, саблей через плечо и свитком в левой руке. Аллегория военной силы и учености, двух краеугольных камней княжеской власти. На заднем плане – изувеченная земля Морока. Живопись не слишком хорошо передала ощущение бесконечной глубины яростных накаленно-бронзовых расколов неба, их живость и ужас. Хотя кто сможет передать такое?

– Капитан, пожалуйста, садитесь, – предложила княгиня.

Я сел.

– Ваша милость, чем я могу служить вам?

– Моя кузина исчезла. Бесследно. Три дня назад она не вернулась домой. Слуги ожидали ее к ужину, она не явилась. Я глубоко озабочена тем, что могло случиться с нею.

Мое сердце сдавило ледяными тисками. Я изо всех сил старался казаться равнодушным и невозмутимым. Мать честная, всего неделю назад в доме Глека поджигатель выстрелил в нее из арбалета. А вдруг палач-стрелок решил закончить работу?

– Ваша милость, мне неизвестно, где она.

– Конечно, нет. Но у вас большой опыт охоты на людей. Люди, которым я плачу, старались отыскать ее. Станнард и его братья по оружию из старой бригады отлично исполняют приказы. Но с инициативой у них проблемы. Если вы сможете отыскать и спасти ее, будете прилично вознаграждены.

Княгиня откинулась на спинку кресла, уставилась на меня уцелевшим глазом – ярким, немигающим.

– А если кто-либо повредил ей, привезите обидчиков мне. Я уж постараюсь, чтобы они осознали глубину своей ошибки. Никому не позволено посягать на мой род.

Я без труда выторговал немалую цену за свои услуги. Эроно швырялась деньгами, будто опилками. Но важнее денег была доверенность действовать от ее имени. А это добавляет кулаку изрядного веса. С такой бумагой в кармане я мог заставить целый полк станцевать стриптиз. Конечно, едва ли мне захочется этого, но все-таки. Я согласился связаться с нею, как только появятся хоть какие-то новости. Когда я покинул дворец, изломанное небо Морока испустило долгий вибрирующий вой, отдающийся чуть ли не в кишках.

Люди всегда думают, что их сложно отыскать. На самом деле человек – раб привычек. Основные наши потребности одинаковы: нам нужно есть, искать убежище, спать, пить, испражняться. Все наши дела загнаны в рамку нужд. Следует всего лишь выяснить то, что отличает искомого человека от его соплеменников, вскрыть слабости, выдающие скорейший путь к нему. Я не слишком хорошо знал Эзабет, но не сомневался: слабостей хватает.

Я не верил в то, что кто-то добрался до нее втайне от Эроно. Эзабет осторожная, предприимчивая, с могущественной магией. Эзабет не поддалась бы тихо и мирно, без взрывов, огня и шума. А об этом бы разнеслись слухи, которые даже простак вроде Станнарда без труда бы разведал. То есть либо Эзабет застали врасплох, либо – что более вероятно, – она исчезла по собственному почину.

У нее были враги, но она могла обратиться к кузине за помощью и защитой. Только князь Аденауэр и маршал Венцер могли потягаться с Эроно в Валенграде. А ветераны Синей бригады – крепкие ребята. С какой стати Эзабет исчезать? Деньги Эроно – это здорово, конечно. Но я уже расставил точки над «и» и стал бы искать Эзабет с оплатой или без.

Когда хочешь выследить, начинать следует с дома. Эзабет недолго жила в Валенграде, но тем не менее в усадьбе Танза есть слуги. Мы нанесли им визит.

Горбатая старуха с нервным тиком не слишком хотела впускать нас. Пришлось вовремя сунуть сапог в дверь. Я заставил старуху созвать остальных: садовника, повара и двух горничных. Все поглядывали на нас с неприязнью, разозленные вторжением, но протестовать никто не осмелился.

– Я могу сказать вам только то, что сказала людям княгини, – заявила горбунья. – Госпожа ушла рано поутру, как обычно, и не вернулась И больше тут рассказывать не о чем.

Станнард с камарильей наверняка пытались надавить, заставить разговориться. Но ветераны Синей бригады – солдафоны, не слишком обремененные мыслями. Станнарду не понять того, как мыслит Эзабет.

Не прошло и десяти минут, как я обнаружил закрытый ящик в ее комнате. Бумаги там оказались вполне ожидаемые: масса рукописей, аккуратные строчки ровным почерком, черные чернила. Ничего интересного: диаграммы лунных орбит, вычисления, теоретические выкладки. Но отыскались и письма, прошлогодние и более ранние. Никаких благоглупостей и вежливостей, лишь обращение по имени и все та же галиматья о фосе, но каждое письмо подписано инициалами «О. Л.». Мало, но зацепка ценная.

– Ненн, отыщи мне список всех спиннеров Валенграда и найди в нем типа с инициалами О. Л. Если не отыщешь никого, бери список «талантов». Вряд ли многие понимают всю эту заумь с фосом. Кажется, у Эзабет все-таки есть приятель.

Когда Ненн ушла, я взялся за очередную бумагу из стопки. Ага, памфлет, какие оставляют на дверях церквей и на перекрестках. Ничего необычного. И святоши, и проповедники, и торгаши пользуются ими для рекламы контор. Но это памфлет необычный. Называется «Рабы Машины». Ба, знакомые слова!

– «Таланты» вынуждают работать до тех пор, пока их рассудок не трескается, как стекло. Их жизни принесены в жертву стяжательству и алчности.

На памфлете стояла дата. Завтра.

Ох же ты, твою мать…

Я скомкал бумагу в кулаке. Эзабет не подобрала памфлет. Она сама написала его. Она хочет выбросить всякую осторожность с крепостной стены. Если памфлет выйдет на улицы, мне еще раз заплатят за то, чтобы отыскать Эзабет, но притащить ее не домой, а прямо на виселицу. А я уже по уши в дерьме и не могу этого позволить.

Вот это полноразмерная хрень. Наверное, я чуть ли не единственный человек в этом городе, верящий в то, что Эзабет еще не свихнулась от передозировки фоса. Я всего лишь считал ее слегка сдвинутой. Ее надо остановить.

Следы не всегда оставляют ногами. Я знал, куда идти и где искать.

Чернила на странице смазаны. Обычное дело для мелкотиражных памфлетчиков, торопящихся выплеснуть полуграмотные откровения безразличной публике. Я шел через город. Холодный ветер хлестал лицо. Я был комком нервов, и злоба расползалась вокруг, будто мускусная вонь. На памфлете гордо значилось имя печатника: Питер Дитвин. Просто чудо, что он согласился оставить свое имя на такой писанине. Эзабет назвала князей предателями, распродающими запас фоса, должный идти в Машину. Эзабет писала про горькую участь «талантов», про их муки. Эзабет обвинила Венцера в заговоре. Если памфлет окажется на улице, Питер Дитвин угодит в самые глубокие и мрачные камеры цитадели – если, конечно, его связь со смертным бытием выдержит переезд туда.

Типография лязгала и клацала, фос питал печатный пресс, двигал страницы с ровными рядками набора. Когда я вошел, меня никто не окликнул. Трое молодых парней сосредоточенно составляли набор, пара рабочих занималась прессом. Ожидая, пока парни закончат страницу, я взял свежеотпечатанный лист нового издания. Рецепт пирога из перченой баранины от матушки Эгги. Одни духи знают, какую прибыль можно извлечь из таких рецептов, когда всех овец погнали на Три Шесть для пропитания армии Венцера. Но издатели печатают все, за что им платят.

Однако всякой жадности есть предел, и Питер Дитвин скоро узнает его.

Наконец меня заметил мужчина с руками от кончиков пальцев до локтя черными от типографской краски. Он подошел ко мне. На его невзрачном худом лице обозначилась тревога.

– Сэр, чем могу помочь?

– Я ищу Питера Дитвина.

Похоже, ему не нравилась ни ширина моих плеч, ни тесак на боку, а когда Питер заметил шеврон «Черных крыльев» на моем плече, то побледнел как труп.

– Э-это я, – выговорил он. – Ч-чем могу быть полезен?

– Я – капитан Галхэрроу, по делу княгини Эроно. Не так давно к вам приходила женщина. Знатная, в перчатках и при маске. Леди Танза.

От упоминания о княгине парень задрожал, при имени Танза сжался. Он уже хорошо понял, что я не клиент. Страх на его лице грозил перерасти в панику. В общем, я пришел по адресу. Сейчас бедняга начнет оправдываться.

– Мне кажется, я не знаю никого с таким именем, – все же выдавил из себя он.

– Странно, – драматично вздохнув, изрек я. – Наверное, кто-то другой прошмыгнул в типографию и стал печатать вот это.

Я показал памфлет, на котором стояло имя печатника. Очевидно, Питер сразу узнал свое творение. В его глазах промелькнул дикий ужас. Питер понимал, что именно он напечатал и куда оно загонит его.

Парни у пресса встревожились, почуяв неладное.

– Не стоит устраивать сцену, – посоветовал я. – Вы не под арестом. И они тоже. Пока еще нет.

Питер отчаянно ухватился за намек на снисхождение и торопливо предложил:

– Давайте пройдем в мой кабинет!

Дверь закрылась, встала на пути встревоженных взглядов. Питер коснулся пальцами глаз, вздрогнул, тряхнул головой.

– Я хочу, чтобы ее милость знала: я ввязался в это дело не по своей воле. Я понимаю, насколько это неправильно, ну, в памфлете. Но как я могу отказать родственнице княгини? Сестре графа? Она заверила, что у нее высочайшее разрешение.

– И вы напечатали.

Питер кивнул, стиснув шапку в руках. Бедняга. Управляться с прессом – нелегкий труд. Хоть ему немного за сорок, выглядит отощавшим и замученным. Но в таком возрасте дрожать от страха, право же, неприлично.

– Ну, понимаете, она заплатила вперед. Это редко. Даже очень. Знаете, большинство клиентов, они хотят видеть конечный, э-э, продукт. Известное дело, чернила плывут, бумага мнется, текст не пропечатывается и всякое такое. А леди заплатила.

– Сколько напечатано копий? – негромко и спокойно осведомился я.

Когда хочешь расколоть человека, важно правильно оценить его. Угрозы и насилие действуют на запирающихся. С Питером же требовалась аккуратность. Он сам лез из кожи вон, чтобы все выложить. Пот проторил дорожки в пыли на его лице. Конечно, княгиня Эроно куда гуманней многих сильных мира сего, но даже она без колебаний отправила бы Питера на виселицу – в особенности если он говорит правду. Люди, способные сносить оскорбления, не становятся князьями. Питер леденел от ужаса, чувствуя, что с каждым словом все глубже закапывает себя в дерьмо. И, честно говоря, был прав.

– Мы сделали две сотни, а потом я опомнился и отказался продолжать без письма из цитадели. Сэр, я знаю, я был не прав. Теперь все вижу ясно. Мне не следовало доверять женщине, не показывающей лица.

А ведь бедняга прав. Наконец-то он прозрел, в отличие от некоего капитана. Эх, черт его дери!

– Что случилась с отпечатанными? – спросил я.

– Уничтожены. Я швырнул их в огонь. Я не думал, что осталась хоть одна копия. А можно мне спросить… откуда она, а?

Мне показалось, что от страха бедный Питер способен кинуться на бумагу, пытаясь уничтожить доказательство рокового промаха. Потому я свернул памфлет и спрятал в карман от греха подальше.

– Вы отдаете себе отчет в том, что написано в памфлете? – спросил я.

– Да, сэр.

– Тогда расскажите мне.

– Сэр?

– Расскажите мне, что же именно вы напечатали.

Питер сжался, затрясся – но не осмелился ослушаться.

– Там говорилось, что фос с мануфактур, в общем, не идет в Машину Нолла. А князья угнетают «таланты» и тайно направляют фос на свои нужды. В памфлете их называли «продажными гиенами войны».

Он сглотнул.

– Конечно же, я не поверил! Я никогда не сомневался в Нолле, Ордене и князьях. Ведь я – добропорядочный подданный, я плачу налоги, я верный.

Я позволил ему выговориться про свою невинность и добропорядочность, не стал обвинять или оправдывать. Я пришел не за ним. Он допустил промах, но не был предателем. И к тому же, он помог Эзабет, что добавило ему в моем мнении.

– Она знает, что вы уничтожили копии?

– Да. Когда за ними явился мальчик-посыльный, я сообщил, что и не печатал их. К тому времени они уже сгорели. Столько испорченной отличной бумаги! И мне же пришлось за нее платить…

– Что за мальчик? – спросил я.

– Слуга, но не ее. На куртке – эмблема Ордена инженеров эфира. Капитан, пожалуйста, обратите внимание: у нее есть друзья в самом Ордене. Я и подумал, как странно, ведь памфлет против работы Ордена, но я ведь простой печатник…

Ага. Вот оно самое. Имени Питер не знал, но дальше все и так легче легкого. Я сказал несчастному печатнику, что с него штраф в две тысячи марок. Не слишком большая плата за то, чтобы избегнуть гнева Эроно. Бедолага кинулся за деньгами, будто счастливое дитя. Наверное же, дела шли неплохо, раз у него под руками в сундуке оказалась такая сумма. Взамен я позволил Питеру сжечь памфлет. Две тысячи марок за сожжение бумажки. Я сказал, что доставлю деньги княгине от его имени. Он поблагодарил. Конечно, он не знал, что эти деньги пойдут в уплату Саравору, но я оставил печатника Питера Дитвина в счастливом неведении.

Орден инженеров эфира – собрание ученых, инженеров-механиков и мастеров работы с металлом, на чьи плечи возложена почти священная обязанность поддерживать работу Машины. Хотя великое оружие задумал и построил Безымянный, он оставил повседневный уход и ремонт на попечение армии подчиненных. Орден имел немалый престиж, и лучшие из лучших Леннисградского университета боролись за честь облачиться в зеленые одежды инженеров эфира. Физики, спиннеры, математики, исследователи всех видов и родов искали ме́ста в Ордене, чтобы приобщиться к тайным писаниям, оставленным Ноллом вместе с инструкциями по работе с огромной Машиной.

В большинстве своем члены ордена были невыносимо высокомерными снобами.

За информацией я отправился в цитадель. Можно было обратиться к Эроно, но я пока не хотел сообщать ей о том, что затеяла ее родственница и с кем. Конечно, написанное в памфлете могло оказаться сплошным безумием, но мое нутро подсказывало: не все тут просто. А если не просто, то дело касается уже не одной Эзабет, но и «Черных крыльев». И все же трудно представить Эроно в роли алчной угнетательницы. У нее денег больше, чем шрамов. А их тоже преизрядно. Если мы и смотрим на мир по-разному, то прежде всего потому, что драджи вырвали ей глаз, а не из-за ее жадности. Эроно целиком очистилась от подозрений, когда вызнала и рассказала мне про «невесту». Однако, если вдуматься основательнее, что-то не клеилось. Граф Дигада был осторожным, верней, предельно осторожным, а княгиня раскрыла его секту в считанные дни. Чтобы настолько разрастись, «невеста» должна была жить здесь многие годы. Хотя, возможно, меня попросту злит то, что княгиня намного умнее и способнее меня в охоте за людьми и нелюдями. Но все же слишком уж оно просто. Во всяком случае, сколько бы мне ни платили, лучше пока поискать Эзабет самому.

Прежде всего надо убедиться, что она жива и здорова. Затем следует убедить ее не заниматься саморазрушением. Если бы она выпустила памфлеты, ее не защитили бы ни родственники, ни знатность. Венцер расценил бы ее выходку как предательство, враждебную пропаганду, подрывающую мораль. С бедой на станции Три Шесть и войсками драджей солдатский дух стал ценнейшим ресурсом. Железный Козел не колебался бы ни секунды, подписывая приказ о казни.

Все-таки, Орден – сборище помпезных тщеславных клоунов. Чтобы отметить честь членства, имена вписывали роскошными завитушками в здоровенный гроссбух. Всего за четверть часа я отыскал типа с инициалами «О. Л.». Еще через десять минут просмотра регистрационных книг я отыскал адрес. На одиннадцатой минуте я уже выходил наружу.

Судя по дому Отто Линдрика, Орден немало платил своим шарлатанам. Дом не такой роскошный, как у Глека, но часть города куда лучше. Долой церемонии: я не стал звонить в колокольчик у низкой ограды, но просто перемахнул ее. Окна дома светились фос-светом.

Я грохнул кулаком в дверь. Раз, и два, и три. После пятого удара меж оконными занавесками мелькнуло лицо. Я грохнул еще раз – для пущего впечатления.

Мне открыло дверь несуразное прыщавое существо, покинувшее детство, но покуда еще никуда не прибывшее. Его щеки и лоб усеивали свирепые белоголовые прыщи. Судя по кровоподтекам, бедный недоросль ожесточенно давил их.

– Твой хозяин здесь?

– Нет, на работе, – ответил недоросль.

– Ты его сын или любовник? – осведомился я.

– Сэр, я его ученик.

– Надеюсь, он не будет против того, чтобы я выбил из тебя кое-какие сведения?

– Сэр, – промямлил он и, похоже, захотел прикрыть тяжелую дубовую дверь.

Но я уже слишком далеко ступил в проем, а четырнадцать лет дали недорослю только худобу и прыщи. Я пропихнулся внутрь и заметил толстяка, выглядывающего из-за другой двери. Толстяк кинулся наутек – стареющий, дряблый, рыхлый. Он не успел закрыть дверь на засов. Я отшвырнул бедолагу к стене. Толстяк замахал пухлыми руками, я ткнул кулаком в жирное брюхо.

Когда хозяин свалился на пол, ученик заорал, выхватил из камина кочергу, затем замер, посмотрел на мой тесак, снова на кочергу.

Железка с лязгом свалилась на пол.

Линдрик отчаянно пытался вдохнуть. Я вздернул его на ноги и пихнул в кресло. Ну, жирдяй. Точно яблоко. Я искренне презираю тех, кто бессмысленно портит данные им тела обжорством и ленью. Ну, с таким тюфяком дело пойдет легко.

– Эй, парень, садись-ка, или я тебя, мать твою, заставлю сесть, – посоветовал я недорослю.

Тот послушно сел.

Когда я стянул перчатки, Линдрик наконец смог вдохнуть. Перчатки у меня стандартные, военные, с железом на костяшках. Такими слишком уж легко покалечить. А я пока не хотел калечить толстяка.

– Ну что, чувствуешь себя виноватым? – осведомился я.

Отто выглядел напуганным до смерти. И был прав. Я ухватил его за голову, повернул, чтобы хорошенько рассмотреть лицо. Чисто выбритый, в очечках, на темени остатки темно-рыжей шевелюры.

– М-да, – изрек я. – Начнем со знакомства. Я капитан «Черных крыльев» Рихальт Галхэрроу. Я пришел сюда, чтобы выбивать из тебя все твое дерьмище, до тех пор пока ты не скажешь нужное. Итак, первый большой вопрос: где Эзабет Танза?

– Я не знаю, кто это, – ответил Отто Линдрик.

Я стукнул его кулаком. Легонько. Мне уже случалось ломать себе кисти в драке, и я не хотел рисковать. Линдрик, похоже, твердолобый. Но вялый. От удара он едва не скатился со стула.

– Оставьте его в покое! – закричал недоросль. – Я вызову олдермена!

– Давай вызывай. Я здесь с полномочиями от княгини, так что иди созывай всех гребаных олдерменов. Может, тогда мы все вместе пойдем в гости к Питеру Дитвину и его печатному станку.

Недоросль заткнулся.

Я спрашивал, Линдрик лгал. Говорил, что не знает Эзабет, Дитвина и печатный пресс. Утверждал, что невиновен. По его лицу потекла кровь от ссадин выше и ниже глаз, один из которых начал опухать. Я выбил Линдрику зубы, раскровянил ухо. Слабая, неуверенная часть моего рассудка начала тихо шептать насчет глупой ошибки и самоуверенности. А может, я и вправду напортачил, а Линдрик не врет? Я отогнал сомнения. В пыточной камере им не место. Нужно верить в то, что истина где-то рядом.

Я схватил Отто за глотку. Его глаза жутко выпучились, когда я выдернул этот жирный подтекающий пузырь со стула.

– Твое время кончается, – прорычал я и надавил. – Если ты не скажешь, что сделал с ней, то я отдам тебя людям Эроно. А для них то, что я делаю с тобой, – любовный массаж.

Я сдавил чуть сильнее.

– У них раскаленное железо. Дыба. Ножи. Так что пожалей себя и расскажи, что знаешь.

– Он все расскажет, – внезапно выпалил недоросль. – Не бейте его!

Я шлепнул Отто на стул.

– Парень, ты готов рассказать мне? – осведомился я.

Линдрик затряс головой, но недоросль уже созрел. И выдал бы все с потрохами – но тут открылась дверь и явилась Эзабет Танза собственной персоной.

Мягко говоря, я остолбенел.

– Капитан Галхэрроу? – удивленно выговорила она.

Затем она увидела, в каком состоянии Линдрик, вскрикнула и бросилась к нему.

– Что случилось? Кто сделал с тобой такое?

Ситуация быстро стала крайне неловкой. Недоросль, которого, как оказалось, зовут Дестран, тут же выложил все. Эзабет не обрадовалась. Совсем. Обрабатывая пухнущее лицо Линдрика, она то и дело свирепо поглядывала на меня.

– Я уже начала думать, что ваша репутация головореза – клевета. Но, увы, мой оптимизм был столь наивен! Капитан, вы так глубоко пали! В вас не осталось ничего от того человека, кем вы могли стать!

Я скривился. Это удар ниже пояса. Хотя бедняге Отто сейчас гораздо больнее.

– Немногие оправдывают надежды юности, – процедил я.

Затем я предложил переговорить с глазу на глаз. Но Эзабет не захотела оставить Линдрика, упорно протирала ему лицо мокрой тряпкой. Попутно Эзабет не раз и не два посоветовала мне убираться.

– Хорошо, я скажу просто и прямо, – наконец пообещал я. – Немедленно идите к княгине Эроно. Она отнюдь не радуется тому, что исчезла ее родственница.

– Скажите ей, что я в порядке. У меня много работы.

– Какой же? Может, предавать границу и разносить изменнические слухи?

Эзабет гордо вздернула подбородок, что было заметно и через маску.

– Нет! Говорить людям правду!

– У вас никаких доказательств. Одни теории, – сказал я. – Всего лишь отвлеченные идеи и стрелки на бумаге. Они не спасут от виселицы. Я потакал вам в деле с домом Малдона. Но всему есть предел. Самое малое, вы загоните себя в тюрьму. А скорей всего, вас просто убьют.

Эзабет и Отто понимающе переглянулись.

– Это уже может быть совершенно не важным, – сказала она.

– Капитан, что вам известно о Машине?

В гостиной было холодно. Недоросль принес кофе. Я не притронулся к нему. Я стоял, глядя на Эзабет.

– Я знаю то же, что и все. Машина – оружие. Если драджи заходят в поле обстрела, кто-нибудь дергает за рычаг. Проекторы поворачиваются. Драджи горят. Все радуются.

– Вы знаете хоть немного о том, как работает Машина? – спросила Эзабет.

– Ей нужен фос, это известно всем. Машина огромна. Орден инженеров эфира ухаживает за ее наземными частями: проекторами, проводниками энергии, милями кабелей между станциями. Но ядро Машины под цитаделью. Там никто не бывал с тех пор, как Нолл запечатал его. Орден держит там охрану, по сути, чисто церемониальную. Нолл защитил сердцевину своими чарами, непроницаемыми для нас.

– Как работает ядро Машины, не знает даже Орден, – сказала Эзабет. – По крайней мере раньше никто не знал. До тех пор пока Глек Малдон не отыскал это.

Она вытащила большой лист смятой пожелтевшей бумаги и расстелила его на столе. Лист покрывали тысячи пересекающихся тонких синих линий. На их пересечениях были аккуратно и плотно выписаны цифры и уравнения. Рисунок напоминал самоцвет с тысячью граней. По краям – изящные строчки незнакомых крохотных букв. В углу диаграмма обведена красными чернилами, такими яркими и свежими на выцветшем чертеже. Края обожжены. Эту бумагу я подхватил со стола, когда мы убегали из горящего дома Глека.

– Это должно что-то значить для меня? – осведомился я.

– Это оригинальная схема ядра Машины работы самого Нолла.

Ничего себе заявка! Ну да, оно выглядит древним. А кое-кто из Безымянных любит марать бумагу. Леди Волн опубликовала целую гору восхваляющих сонетов и поэм в свою честь. Мне довелось читать военный трактат Холода. Однако он мало что смыслил в военном деле. В конце концов после донельзя грубого промаха его окружили и прикончили. Он слишком мало понимал людей, чтобы судить об их стратегиях.

Если Эзабет права, этой схеме нет цены. Князья зарезали бы собственных бабушек ради нее. И даже ради ее крохотного куска.

– Черт возьми, как он сумел наложить лапу на такое? – изумился я.

– Я б очень хотела его расспросить. Знаешь, что за язык? – спросила Эзабет, указывая на непонятные символы вдоль краев. – Это тет. На нем не разговаривают уже десять веков. Его находят только на статуях в северных горах и на музейных экспонатах. Я не могу его прочесть, но понимаю числа и схему. Здесь изображена матрица Песнобега. Пересечения представляют зеркала и призмы. Рефракторы. Линии – пути распространения фоса. Сначала он расфокусируется и потом опять соберется воедино, интерферируя с собой, усиливаясь, увеличиваясь. Энергия сотни батарей превращается в энергию тысячи.

– Может, я здесь и не самый образованный человек, но я все-таки окончил университет, – заметил я. – Разве закон сохранения не запрещает подобные трюки?

– Да. Он справедлив для большинства матриц данного типа. Но матрица Песнобега не совсем обычная. Ты знаешь, кем он был?

Я полез в память. Что-то мне рассказывали на лекциях по истории. Мне не приходилось так напрягать мозги последние пару лет. Чертова яйцеголовая леди Танза.

– Он был Безымянным. Глубинные короли убили его еще до того, как Нолл обрушил на них Машину. Победа над Песнобегом позволила Глубинным королям напасть на границу, – ответил я с искренней, но не вполне заслуженной радостью.

– Правильно. А еще Песнобег – отец всякого нашего понимания фоса. А заодно и большей части современной математики и физики. Когда тебе много сотен лет, есть время как следует заниматься наукой. Песнобег оставил нам парадокс, так и не решенный до сих пор. При разряде фоса всегда следует энергетическая отдача. Помнишь, что случилось с незадачливым коммандером Джерриком на Двенадцатой станции? Мне нужно было сфокусировать отдачу фоса, а Джеррик оказался самой подходящей, стабильной и дешевой мишенью. Точно так же фос-канистры спиннеров детонируют отдачу фоса наружу при высокой мощности потребленного света. Отдача фос-сети уходит в тепло, в общественные печи и тому подобное.

– Ага, понимаю, – поддакнул я.

– С количеством фоса отдача растет экспоненциально. К примеру, когда расходуется две сотни катушек, отдача равна приблизительно двум сотням. С четырьмя сотнями отдача втрое больше. С шестью сотнями – в двенадцать раз.

– Но как тогда Машина управляется с отдачей? Машина ведь потребляет просто гору фоса!

– Вот тут самая красота. Парадокс Песнобега дает возможность использовать отдачу, чтобы поднять мощность. Этот эффект нарушает все известные – и сформулированные Песнобегом же – законы физики. Нолл использовал парадокс для создания Машины. Он выковал оружие, позволяющее простому человеку высвободить божественную мощь нажатием рычага.

В моей юности не хватило времени для продвинутой степени по математике. Но Отто кивал так, будто целиком понимал и одобрял. Наверное же, эта парочка знает лучше.

– И в чем проблема? – спросил я.

Отто перестал кивать и, открыв рот, уставился в пол. Пришел Дестран и долил в нетронутые чашки кофе. Эзабет горделиво задрала подбородок.

– Я перепроверила уравнения матрицы Песнобега. Я писала их целых два дня. Имейте в виду, они намного сложнее всего, с чем мне приходилось иметь дело раньше. Но я справилась и вычислила, что для матрицы размера Машины эффективная работа требует в точности семьсот двенадцать тысяч стандартных катушек фоса в год. Видите теперь? Это же в точности столько, сколько по инструкции Ордена должно скармливать Машине. При таких масштабах случайное совпадение немыслимо. То есть у нас именно схема ядра Машины.

– Ну, должна же она как-то работать. А в чем проблема? – сказал я.

– В этом, – ответила Эзабет и ткнула пальцем в пересечение пяти линий, обведенное свежими красными чернилами. – Малдон нашел это пересечение. Я удалила его из вычислительной схемы и снова просчитала матрицу. Если отказывает этот узел, рушится вся цепь. Свет не будет переотражаться. Понимаешь?

Я не понимал, но пожал плечами.

– Тогда поверь мне на слово. Без этой части вычисления идут по-другому. Тогда они дают, что матрица может принять всего лишь сто двенадцать тысяч катушек.

– Что составляет в точности количество фоса, поставляемое Машине в последние шесть лет. Надо думать, Малдон проверил все без исключения узлы на матрице, чтобы обнаружить этот, – добавил Отто.

Затем он запустил пальцы в рот, пошатал недовыбитый мною зуб и скривился.

– Капитан, вы понимаете, что это значит? – тихо спросила Эзабет.

Они позволили мне переварить это в тишине. Так. То, что подразумевают эти двое, идет далеко за границы жадности и угнетения. Если они правы, то Глек Малдон открыл истинное состояние Машины. А она умирает.

– Это чьих-то рук дело? – спросил я. – Саботаж?

– Маловероятно, – твердо ответил Отто. – Мы же говорим о ядре Машины. Ее создали Безымянные, а Нолл оградил единственный вход самой своей чудовищной магией. А не заглянув внутрь, не определишь, что портить.

– Все же порча не исключена, – возразил я. – Ведь Орден дает Машине только то, что она может переварить. А кто управляет потоком фоса в ядро?

Мысль о том, что предатель мог пробраться в сердце Машины, была как жидкое холодное железо в жилах, тяжелое и черное.

– Я не уверен, что знаю, – прикусив губу, ответил Отто. – Орден бдительно охраняет свои секреты. В его внутренний совет входят три главных инженера, главный библиотекарь, князь Аденауэр и княгиня Эроно, а еще маршал Венцер и два главных лунариста. Кто-то из них и контролирует поток. То есть хотя бы один из совета знает о проблеме.

– Но действовать они не хотят, – указала Эзабет. – Они не хотят даже слушать.

– А что выдаст Машина на ста двенадцати тысячах катушек? – спросил я. – Если прямо сейчас нажать на рычаг, с нынешней запасенной энергией, чего ожидать от Машины?

– А вот это самое худшее, – ответила Эзабет. – В увечную матрицу можно закачать фос, но при спуске она поведет себя не по расчетам. Представьте повозку, несущуюся под гору. А теперь представьте, что исчезло одно колесо. Повозка не покатится медленнее. В лучшем случае она быстро остановится. А в худшем она потеряет управление, закувыркается, выкинет все содержимое. Если активировать Машину на неполной мощности, она может попросту не включиться. А может высвободить всю мощность на Валенград. Если отдача придется на город, ста двадцати тысяч катушек хватит с лихвой, чтобы дотла выжечь его. Но, конечно, я всего лишь предполагаю. Я никогда не видела выброса света в таких масштабах. Никто не видел. Чем больше соберешь света, тем необычнее он себя ведет.

– То есть включение Машины может убить всех нас?

– Да.

Я подхватил чашку с кофе, мелкими глотками опорожнил ее и потянулся за добавкой. Конечно, в совете вряд ли отыщется предатель. Но вдруг? Тогда мы все летим прямиком в драконью пасть.

– Кто еще знает об этом? – спросил я.

– Пока никто, кроме нас, – ответила Эзабет. – Я должна еще раз встать перед Орденом. Он должен помочь мне проникнуть в ядро Машины и все проверить. Капитан Галхэрроу, помогите мне. Используйте свое влияние для того, чтобы доставить меня к ядру Машины.

Я молча сидел, глядя на ворона, вытатуированного на моей руке. Сейчас чертовски подходящее время для того, чтобы вылезти наружу. А у меня к Вороньей Лапе много вопросов. На самом ли деле мы трупы или это только мне кажется? Машина была нашей единственной защитой от Глубинных королей и их бесчисленных рабов.

– Как бы ты мог помочь нам сейчас, – подумал я. – В Морок зашла сотня тысяч драджей, а наше единственное настоящее оружие на последнем издыхании. Тащись сюда, мать твою! Это же твоя война. И мы ее проигрываем.