Глава 15

Я проснулся от рвущей боли в руке, невыносимого жара и ощущения того, что со мной учиняют скверное. Я заорал, схватился за руку и заскрежетал зубами. Плоть на руке вспучилась, боль проткнула тело. Кожа лопнула. Выбравшаяся наружу тварь никак не могла бы уместиться в моей руке. Ее гладкие черные перья лоснились от моей крови, хлынувшей на простыню. Я отчаянно старался не заорать снова.

Ворон распростер крылья, разинул клюв и заорал так, что затряслась кровать:

– ВЫТАЩИ ЕЕ!!!

Голос с вороньей хрипотцой – но ярость очевидно человеческая.

– ВЫТАЩИ ЕЕ!!! ВЫТАЩИ ЕЕ!!!

Я бы предпочел более членораздельное послание, но Воронья Лапа не удостоил меня подробностями. Ворон пару раз хлопнул крыльями, озадаченно огляделся: мол, куда это меня занесло? Я решил, что посланию уже конец, и вышиб тварь с кровати. Пару секунд спустя глаза ворона полыхнули огнем, из-под крыльев пошел дым, струей вырвался из клюва. Ворон осел на пол. Я схватился за руку и выругался сквозь стиснутые зубы. Гребаные птицы! Гребаные колдуны!

Я скатился с кровати. Рана на руке закроется сама, но кровь и жижа на простынях никуда, мать их, не денутся. Я обмотал руку тряпкой и напялил первую подвернувшуюся одежду. Нельзя терять время. Действуй решительно, двигайся быстро, соображай на ходу. Я глянул на оружие в шкафу. Тесак – хорошая, практичная вещь. Но я взял длинный меч. Он не столько оружие, сколько предупреждение. Человек не цепляет на себя длинный меч, если не хочет располовинить кого-нибудь. Воронья Лапа редко посылает на задания, не требующие разлучать людей с их жизненно важными частями.

Конечно, оно бы помогло, если бы Безымянный сообщил, куда идти и кого я должен вытаскивать. Впрочем, понятно кого, тут не ошибешься. Я побежал к ближайшему стойлу, нанял коня и упряжь за непомерно высокую цену. По пути я заглянул к Ненн и забарабанил кулаком в дверь. Ненн выглянула из окна, увидела мою экипировку и выскочила, вооруженная до зубов. Она ничего не спрашивала, – наверное, посмотрела на то, как я стискиваю зубы. Ненн уселась за моей спиной.

Сначала я направился к Линдрику. Там оказалось темно и пусто. И никаких следов насилия. Я попробовал и переднюю, и заднюю двери, поколотил немного по ним. Безрезультатно. Никого дома. Ненн нахмурилась. Но я ничего не стал объяснять. Потом мы отправились в Уиллоуз.

Там все как обычно. Охрана на мосту через канал помахала нам руками – мол, проезжайте. Слуги несли по улицам закрытые корзины, катили запечатанные бочонки. Мы скакали по улицам к огромному особняку Эроно. Конюх взял мою лошадь, затем нерешительно выговорил:

– Сэр, вы вряд ли найдете работу сегодня. У нас тут скверное дело.

Что за дело, у конюха я выяснять не стал. Я отыскал дворецкого, покрасневшего и донельзя запыхавшегося. Ему было очень неуютно в жестком накрахмаленном воротнике. Зря отыскал. Надо было идти прямо к Эроно.

– Мне нужно видеть княгиню! – потребовал я и окинул его фирменным мрачным взглядом, сулящим лютую погибель.

Дворецкий посмотрел на меня, на железо за поясом, затем настойчиво попросил меня разоружиться, а Ненн – подождать в приемной. Ненн согласилась, и дворецкий повел меня по коридорам.

– Сэр, вы поранили руку? – осведомился он.

– Ничего страшного, заживет, – отмахнулся я.

Тонкая тряпка промокла, кровавое пятно уже побурело. Вороньей Лапе наплевать, что он творит со своими избранниками. Руку будто жгло каленым железом. Но страшней боли была ярость в голосе Безымянного.

Княгиня сидела в огромном кабинете, чью стену целиком занимало огромное окно. Перед нею лежали толстые стопки бумаг. Окно глядело на запад, в сторону, противоположную Мороку. Конечно, если есть возможность, лучше видеть голубое небо. Княгиня выглядела старой. Кожа в морщинах, бледные губы плотно сжаты. Дворецкий провел меня внутрь и ушел. Вход был со стороны слепого глаза княгини, и она меня не замечала.

– Ваша милость, – произнес я и поклонился.

Эроно обернулась, окинула меня взглядом, затем указала на стул. Княгиня казалась усталой и раздраженной.

– Полагаю, раз вы здесь, вы уже прослышали?

– Ваша милость, я предпочел бы услышать от вас, – осторожно выбирая слова, произнес я.

– Эзабет появилась сегодня утром в резиденции ее семьи. Только духам известно, где пряталась моя кузина. Ее взяли люди маршала, объявили опасной сумасшедшей и посадили в Мод.

Отчего-то я не удивился. Но внутри родилась холодная пустота. И безжалостная, очевидная правда: я помог посадить Эзабет туда. Я мог бы спрятать ее и запереть, а вместо того я подстрекал ее.

– Она пошла спокойно?

– О нет, – вздохнув, ответила Эроно. – Она была готова сжечь всех. Вокруг ее кровати стояли боевые емкости и портативные катушки. Одни духи знают, откуда она добыла столько запасов. Однако солдаты были готовы. Они профессионалы. С ними было достаточно магов. Они справились.

В моей голове суетилось и барахталось слишком много мыслей сразу. Я сглотнул, попытался сосредоточиться, выловить хотя бы одну.

– Э-э, – выговорил я и умолк, не найдя слов.

Эроно посмотрела на меня и сказала:

– Вы с такими трудами вывезли ее с Двенадцатой станции. Полагаю, обнаружить то, что она совершенно безумна, наверняка большое разочарование для вас.

– Да, ваша милость, – кивнув, согласился я.

Ну конечно, я очень разочарован. Что еще?

– Одним духам известно, где она пропадала последние дни. У меня тут часть ее бумаг. Кое-что из написанного, мягко говоря, не кажется здравым.

Княгиня устало улыбнулась.

– Я прочту вам кое-что. Если я не ошибаюсь, это называется «Ступени Нолла»: «Сердце черно, ледяное оно, только песне пробиться дано». Это детский стишок. Вы помните его?

Меня словно окатили холодной водой, вынули из жизни что-то большое. Ну, будто я узнал, что никто на самом деле не видел святых духов, хотя все напропалую уверяли, мол, они взаправду есть. Когда узнал, что все россказни про духов и веру – полная чушь.

Конечно, я знал стишок. Бессмысленная считалочка, какие напевают малышам. Меня ей научила мама. Дальше там говорилось: «Днем не умру, а ночью усну, только малыш достанет луну».

– Я знаю, – ответил я и закрыл ладонью лицо.

Да, чертова чушь. Но ведь Глек Малдон, хотя и сошел с ума, был тем не менее прав!

– Я надеялась, что она опомнится и остановится, не успеет зайти слишком далеко, – угрюмо сказала Эроно. – Я не потеряла надежду даже тогда, когда Эзабет перед всем Советом обозвала меня заговорщицей. Теперь, по крайней мере, она не сможет повредить себе.

– Что с ней случится теперь?

– Она останется в Мод. Возможно, и к лучшему.

Я прикусил губу. Этого нельзя позволить. Я видел Эзабет рассеянной, не замечающей меня, почти одержимой, лихорадочно черкающей по бумаге. Я усомнился. Но я видел леди Танза и спокойной, методичной, чудесной. Конечно, фортуна переменчива и заносит куда угодно. Но в Мод Эзабет уж точно занесло зря. Она ищет ответы – как и я.

– Ваша милость, вы, я полагаю, могли бы использовать ваше влияние, чтобы вытащить леди Танза оттуда? Возможно, лучше было бы отправить ее в спокойное место, где о ней позаботились бы тщательней, как пристало даме ее положения?

– Обстоятельства не позволяют мне, – ответила Эроно. – Эзабет была слишком активной. И громкой. Якобы она пыталась опубликовать пораженческий, изменнический текст. Если я сейчас вмешаюсь, это будет означать, что я встала на ее сторону. Вы можете представить, чем это обернется для меня, если обвинения окажутся справедливыми. Эзабет забрали в Мод. Судя по ее писанине, ей сделали милость. Содержа ее в сумасшедшем доме, я, по крайней мере, смогу защитить ее. По закону, безумцев нельзя судить.

– Ваша милость, вы верите в то, что она затевала измену?

Я ступал по очень тонкому льду. Вряд ли Эзабет выдала то, что я помогал ей. Мне самому никак нельзя даже намекать на то, что я могу быть ее союзником.

Эроно глянула на дверь, чтобы удостовериться, что она закрыта.

– Искренне признаюсь вам: хотя моя кузина, возможно, и потеряла рассудок, я очень надеялась на то, что она сумеет окончить свое исследование. Результаты могли бы быть очень любопытными.

Эроно пожала плечами:

– Но что сделано – то сделано. Совершены ошибки. Я приложу усилия к тому, чтобы об Эзабет хорошо заботились. Возможно, она сумеет продолжить исследование за безопасными стенами Мод. Вы только представьте, а вдруг она права?

Я уже не сомневался в том, что она права. Уверенность сидела во мне крепче, чем тошный ком в глотке. Недаром явился Воронья Лапа. Он заставил меня помочь ей на Двенадцатой, потому что Эзабет важна.

Все. Я стасовал карты и набрал в руку. Я готов играть. И пусть у противников карты куда сильней. Но я буду играть не в их игру.

Я попрощался и ушел.

– Столько суеты из-за мелкой ведьмы? – осведомилась Ненн, когда мы торопились назад, в город.

– Похоже, да.

– И что в ней особенного?

– Она кое-что выяснила. Важное. То, что кое-кому не нравится. Мать их всех к черту, мы должны вытащить нашу ведьму.

Наверное, Ненн очень скверно глянула на меня. Конечно, у меня на затылке нет глаз, но она слишком уж стиснула пальцы, держащиеся за мою рубаху. Ненн никогда не любила голубую кровь, не хотела и пальцем шевелить ради знатных шишек. Может, я и зря взял ее с собой. Однако мне нужна Ненн. Так что уж лучше ехать поосторожнее.

Мод – старое здание, старше большинства валенградских построек. Два этажа, толстые каменные стены. Над высокими двухстворчатыми дверями – имя основателя, давно умершего полковника. Мод не всегда был домом умалишенных, но Валенград остро нуждался в месте, куда можно прятать безумцев.

Медбратья и врачи Мод носили длинные зеленые халаты и коричневые передники, аккуратные перчатки и небольшие тканевые маски, словно безумие – заразная хворь. Возможно, оно и вправду заразно. Это уж точно объяснило бы мои кое-какие недавние дела. А Ненн заметила, что со всеми этими прикрытыми харями Эзабет будет чувствовать себя как своя, родная. Да, в точку.

Я показал толстой хозяйке письмо Эроно. Хозяйка удивилась, но впустила. Она меня знала. Мне уже приходилось бывать здесь.

– Когда здесь гостил Малдон, мы приготовили для него особые покои, – ковыляя рядом с нами, радостно поведала хозяйка. – Мы полностью заложили кирпичами окна. Мы, знаете, ожидали, что он долго пробудет с нами, а он мог позволить себе комфорт, так что мы согласились заплатить каменщикам. Мы держали Малдона в уютных темных комнатах, ожидая конца работ, а когда все уже было готово, Малдон взял и сбежал. Такая растрата!

Да, растрата. И не только денег.

У двери стояла охрана: заурядно выглядящие люди в черных униформах цитадели. Они не слишком обрадовались нам, но здесь распоряжалась хозяйка. Интересно, как долго они намерены торчать у двери? Вряд ли в Мод ставят постоянную охрану даже к особо знатным пациентам.

За дверью обнаружились покои гораздо комфортнее моей квартиры: толстые мохнатые ковры, чудесные гобелены с деяниями святых духов. Мебель добротная, но старая. Должно быть, ее продал по дешевке кто-то знатный, вдоволь хлебнувший приграничной жизни и решивший сбежать от нее подальше, на запад. Комнату освещали только масляные лампы. Горевшая в них ворвань мерзко воняла. Зато ее свет нельзя сплести. Только свет лун поддается плетению. Искусственный свет дает лишь тошноту. Толстуха-хозяйка замялась. Ей очень хотелось послушать наш разговор. Я попросил оставить нас наедине, и она нехотя удалилась.

Из боковой двери вышла Эзабет, поправляя маску, похоже, раздраженная неожиданным вторжением.

– Они меня взяли, – сердито и обиженно пожаловалась леди Танза. – Как вы посоветовали, я вернулась в свой дом, а на следующее утро проснулась с мечом у глотки.

– Пардон, – изрек я.

Я мог бы сказать, что предупреждал ее, но какой толк? И выглядела она совсем не такой подавленной и угнетенной, как следовало, судя по обстоятельствам. На ней было элегантное кирпично-оранжевое платье до колен, отороченное черным, высокие сапоги.

– Я помню вас, – посмотрев на Ненн, сказала Эзабет. – Вы были на Двенадцатой станции. Вы сражались вместе с капитаном. Я благодарна вам за помощь.

Ненн лишь пожала плечами. Грубо с ее стороны. Конечно, если кого-то объявляют безумной, трудно относиться к ней, будто к графине. Но, судя по выражению лица Ненн, та намеренно была грубее обычного.

– Мне нужно вытащить вас отсюда. Приказ сверху, – сообщил я.

– От маршала Венцера? – спросила Эзабет.

– Выше, – ответил я и погладил руку.

Она еще болела, несмотря на то что кожа сделалась гладкой и целой. Я никогда не понимал работу магии. Рука не исцелилась – она стала как раньше. Будто раны и не бывало.

– И выше, и ниже одновременно, – пробормотала Эзабет.

Я кивнул.

– Оба вы свихнутые, – резюмировала Ненн и плюхнулась в кресло.

Моя Ненн не любит, когда говорят про непонятное. Она, конечно, многого не понимает, но привыкла к тому, что все непонятности – от меня.

Эзабет сощурилась, криво усмехнулась.

– Видите? Если и он на моей стороне, значит, я права.

– Вряд ли он на чьей-нибудь стороне, кроме своей собственной, – сказал я. – Вас надо вытаскивать. Как мы это можем сделать?

– Не бойтесь, я скоро выйду наружу. Моя кузина разъярится. Я ожидала, что она немедленно освободит меня. Она не станет долго терпеть оскорбление своему роду. Вы же знаете мою кузину.

А, так вот почему она такая беззаботная. А если подумать про бездействие Эроно, про то, как она удивительно легко согласилась поместить Эзабет в богадельню…

– Я б на вашем месте не ожидал помощи с той стороны. Эроно выгодно держать вас взаперти. Ваши идеи опасны. Для владелицы мануфактур и советника Ордена ваши дела и слова – сущий яд. Эроно больше нельзя считать нашим союзником.

– Нашим? – немедленно переспросила Эзабет.

Клянусь, я различил лукавую кошачью усмешку под платком.

– Нашим? – свирепо глядя, повторила Ненн.

Судя по тому, как она скривилась, это была попытка наморщить нос. Верней, деревянный протез на его месте.

– Да неважно, – отмахнулся я, вздохнул и сказал. – Мне нужно, чтобы вы покинули это место. Я могу вытащить вас – если хотите.

Я положил руку на рукоять меча. Древний, всем понятный жест. Знак готовности красить стены алым. Эзабет посмотрела мне в глаза и решительно заявила:

– И не думайте! Никакого убийства невинных. Предположим, вы зарубите охрану у двери и пробьетесь через здешний персонал. И что дальше? Я не смогу представить свою работу ни маршалу, ни верхушке Ордена. Вообще никому. Я стану опасной преступницей, беглянкой. Меня следует освободить легально. Я работаю кое над чем и уже близка к завершению. А они хотят похоронить мое исследование.

Она яростно уставилась на стену:

– Они хоронят меня!

Я снова подумал о нелепом детском стишке, про который сказала Эроно. «Сердце черно, ледяное оно». Хоть бы я был уверен в том, что поступаю правильно. Однако сказано – значит, надо делать. Приказ Вороньей Лапы. Даже если Эзабет не хочет, даже если я стану преступником – я пробью путь и вытащу ее. Если б Воронья Лапа приказал мне отрубить свои же руки, я бы попробовал. Ему нельзя не подчиниться.

– Разве ты не знатная шишка? – кисло осведомилась Ненн.

– Брат леди Танза – граф Танза, – сообщил я.

– Пусть он тебя и освободит, – пожав плечами, заметила Ненн.

Мне кажется, она искренне считала, что знатным позволено все что угодно. Но в ее словах все же было зерно истины.

– Мод все-таки не тюрьма, – заметил я. – Пусть они говорят, что вы сошли с ума, но если брат настоит взять вас под свою опеку, никто не сможет возражать. Свободу гулять по городу вы не получите, но сможете вырваться отсюда.

– Да, – согласилась Эзабет. – Но он сейчас в Мороке. Пару месяцев назад он отправился туда, чтобы помочь Малдону с вычислениями, а потом поехал изучать кратер Холода.

Повисла напряженная тишина. Ненн уставилась на меня. Я потупился. Ненн не унималась. В конце концов я таки заглянул ей в глаза.

– Капитан, не надо, – кратко и сурово посоветовала она.

Сам не знаю почему, но я ухмыльнулся. Мимо воли. Наверное, чтобы поддразнить Ненн. Мы с ней всегда так.

– А может, надо? – спросил я.

– Ты свихнулся, как и она.

– Возможно. И нам все-таки надо.

Я посмотрел на Эзабет. Оно лучше, что по приказу Вороньей Лапы. Иначе бы я взялся и сам. Эта провонявшая ворванью нора – не место для моей леди. Вообще для любой леди.

Я одернул себя. Мать твою, как заносит.

– И куда ж нам надо? – спросила Ненн.

– Я знаю кратер Холода. Я был там раньше. Если Тнота хорошо сориентируется по лунам, мы управимся за неделю, туда и обратно. Конечно, если поедем быстро и нас не грохнут по пути туда. И по пути обратно. Что думаешь?

– Петух ты, – изрекла Ненн.

– Как насчет недели?

Она задумалась. Пять лет назад мы провели дрянное лето в потасовках вокруг кратера.

– Дерьмо. Но сделать можно, – заключила она.

Так и решили. Никто и никогда не хочет добровольно тащиться в Морок, но иногда судьба плюет на тебя, и ты летишь вслед за плевком.

– А другая твоя проблема? – сердито осведомилась Ненн. – Ну, та, когда ты или отдаешь душу, или тебе отрежут яйца? Капитан, не надо так, будто у тебя все гладко и по шерсти. У тебя нет времени шляться по Мороку.

– Иногда нужно просто задвинуть проблемы подальше.

– А они не задвинутся! Особенно такие, как должок Саравору. Немаленький такой должок. Да, Тнота рассказал мне. Ты с ним разберись, а не лети в Морок, потому что…

Она осеклась. Видно, одернула себя в последний момент, удержалась и не стала выдавать красочного и емкого описания Эзабет. Да уж, яснее ясного, как моя подруга относится к потенциально свихнувшейся леди Танза.

– Саравор, – со вкусом выговорила Эзабет, будто катала на языке каплю старого вина. – Я его знаю. Мне его, хм, рекомендовали однажды. Давно. Я слышала много плохого о нем. Вы ему должны?

Сам я бы не признался. Загнал бы глубоко в нутро и держал там и не выдал Эзабет то, какую я сделку заключил с пестрым куском поганейшего зла. Вообще-то я не верю в добро и зло. Но последнее и вправду существует отдельно от людей, и Саравор – его чистейший образчик. Таких, как он, я больше не встречал. И то, что я с ним вообще повелся, отнюдь мне не комплимент.

– Капитан заплатил, чтобы спасти мою жизнь, – сообщила Ненн, гордо выпрямилась и задрала рубаху, показав бледно-бурую кляксу на животе. – Он меня вытащил, а сам залез по уши в долги и вылезти не может. Ему нужно завтра заплатить двадцать тысяч марок, а не то Саравор, мать его, опечалится. А если он опечалится, весело не будет никому.

– Ненн, хватит, – буркнул я, раздосадованный и тупо сконфуженный. – Что и кому я должен – мое дело, а не чье-нибудь. Я уже собрал пятнадцать тысяч. Я надеялся, что оно не дойдет до такого, но я могу заложить свои доспехи и наскрести нужное. Уж пять тысяч я за них выручу. Они старые, но стоят, самое малое, десять. Ну, надеюсь.

– Пять тысяч? – произнесла Эзабет, встала, пошла к дальней стене и вернулась с пером и бумагой. – Я дам деньги – платеж вперед за возвращение моего брата. Он оставил мне фамильную печать. Вот чек на банк «Остков и сыновья». Они выплатят.

– Это который с каменными шарами на входе и всяким красивеньким? Ей-богу, они нам очень обрадуются, – изрекла Ненн.

Честно говоря, они не обрадовались. Совсем. Они чуть кипятком не писали, увидев чек. Но все-таки выдали. И я остался на плаву.

Еще живым и целым.