Яглин въехал в Париж вечером того же дня. Теперь он чувствовал себя значительно крепче, что, по всей вероятности, можно было объяснить некоторым подъёмом нервной энергии.

И действительно, въезда в Париж он ждал с нетерпением. Что-то внутри него говорило, что здесь он скорее, чем где-либо в другом месте Франции, узнает что-нибудь об Элеоноре, если не найдёт её самой.

Не менее его на Париж возлагали надежды и Прокофьич с Баптистом.

— Париз ведь — то же, что Москва, — сказал первый. — Здесь скорее узнаешь, что в каждом углу царства здешнего делается.

А Баптист к этому добавил:

— Уж я все норы и дыры в Париже обыщу, а что-нибудь да узнаю.

Поэтому Яглин, чтобы дать себе некоторую свободу действий, решил со следующего же дня приступить к исполнению своих обязанностей. Когда он явился к Потёмкину, то посланник был этим очень доволен.

— Ну, это зело добро! — сказал он. — Теперь у нас два толмача будет. Да ты и все дела знаешь.

И он Яглина тотчас же засадил за разборку и проверку посольских бумаг.

Яглин сидел целый день, не разгибая спины, и это немного отвлекло его мысли от Элеоноры. Но когда поздно ночью он ушёл к себе, то прежние думы опять овладели им, и он только на рассвете уснул тяжёлым сном.

На другой день рано утром Баптист исчез из дома и вернулся лишь поздно ночью. Яглин ничего не сказал ему, а только вопросительно взглянул на него. В ответ тот лишь пожал плечами.

В этот же день рано утром в посольство прибыли королевский метрдотель и повара, чтобы готовить для русских.

Любивший вкусно поесть, Прокофьич всё время торчал на кухне и только мешал готовившим поварам. Его даже приходилось гнать оттуда, и он с горя, пожалуй, опять напился бы, если бы Потёмкин отпустил его со двора. Но так как в посольстве работы было много, то Прокофьич всё время был с посланниками.

Баптист же и следующие два дня пропадал безрезультатно. Лишь на четвёртый день его лицо изобразило как будто что-то особенное.

— Напал на след? — спросил его Яглин.

— Как будто бы напал, — ответил тот. — Хотя, наверное, трудно что-нибудь определённое сказать.

Яглин стал было расспрашивать, но Баптист, боявшийся возбуждать в молодом человеке напрасные надежды, никаких подробностей ему не рассказал.

Но на следующий день он опять пропал и домой вернулся лишь на другой день утром.

— Есть следы, — лаконично сказал он. — Есть здесь один кабачок под вывеской «Голубой олень». Посещают его только солдаты да матросы с их подругами. Вчера вечером я сидел там за кружкой вина и смотрел кругом. Народа было немного. Вдруг вижу — входит один рыжий солдат, пьяный, и с женщиной. Я сразу узнал его: это — Жан, по прозвищу Рыжий, который служил со мною в одном полку и был сержантом у Гастона де Вигоня!

Яглин несколько минут ничего не мог сказать и затем с трудом, едва владея собою, почти прохрипел:

— Дальше!..

— Рыжий сел с женщиной и потребовал себе вина, — продолжал Баптист. — Я решил подойти к нему сразу и заговорить, надеясь, что из разговора с ним могу что-нибудь узнать. Я так и сделал. Подойдя к его столу, я громко сказал, протягивая ему руку:

— Здравствуй, Жан!

Он от неожиданности вздрогнул и с удивлением взглянул на меня.

— Что же ты, разве не узнаешь своих прежних товарищей? — продолжал я.

— А! — воскликнул он, узнав меня. — Баптист! Как ты здесь очутился?

— Искать счастья приехал. Надоело там, в Байоне, границу сторожить. Хочу отсюда во Фландрию пробраться. А вы с капитаном зачем сюда приехали? — задал я ему неожиданный вопрос, надеясь, что, быть может, он проговорится.

— А мы думаем отсюда в Америку ехать, — не подумав, ответил Жан и, тут же сообразив, что проболтался, сразу же рассердился: — С каким капитаном? Про какого капитана ты говоришь? — сердито закричал он.

— Да про нашего капитана говорю… Про Гастона де Вигоня. Да чего ты так рассердился? — как будто удивлённо спрашиваю я.

— Ничуть не рассердился, — сконфуженно ответил он. — Это тебе только так показалось. А приехал я сюда один. Капитан же наш остался в Байоне. Ты знаешь, что он от своего полка отлучиться не может.

Чтобы развязать ему язык, я предложил ему выпить; он не отказался. Мы потребовали вина и сели втроём пить. Сделал я это затем, что надеялся на то, что, быть может, захмелевший Рыжий ещё что-нибудь проболтает про капитана… и, быть может, про других.

Мы стали пить. Я то и дело подливал ему в кружку вина. Разговаривали про прежнее, про войну, про Байону и другие вещи. Несколько раз я наводил разговор на капитана, но Рыжий ловко сводил разговор на другие предметы. Тогда я как бы вскользь упомянул про доктора Вирениуса и его дочь и спросил, не знает ли он, как они поживают в Байоне.

— Я вовсе не знаю тех, про кого ты говоришь, — как бы небрежно ответил он, но я по его глазам видел, что он говорит неправду и знает гораздо больше, чем хочет показать.

Тогда я решил просто выследить Жана. Для этого я притворился пьяным, стал говорить заплетающимся языком и, наконец, притворился уснувшим. Рыжий сделал несколько попыток разбудить меня, когда же увидел, что я крепко уснул, сказал своей подруге: «Уйдём, Марго, пока он спит!» — и они вышли вон.

Тогда я вскочил на ноги и через несколько времени вышел на улицу. Обоих их я увидел в вечернем сумраке в конце улицы. Не теряя их из виду, я шагал за ними на порядочном расстоянии. Они долго кружили по улицам и наконец дошли до самого края города. Там они остановились у одного невзрачного маленького домика и постучались. Выглянула чья-то голова, и голос, показавшийся мне знакомым, спросил:

— Рыжий, это ты?

— Я. Отпирай скорее. Капитан дома?

— Нет, он ушёл. А что?

— Да встречу я сегодня одну имел. Предупредить капитана надо. В «Голубом олене» я столкнулся с Баптистом. Он меня узнал, и мы разговаривали с ним.

— Ах, чёрт его возьми совсем! Капитану эта новость не совсем-то понравится. Эко горе, что его нет!.. Скорее бы сказать ему надо было!

Они вошли в дом, а я, подождав несколько времени, подошёл поближе к домику и тщательно осмотрел его, чтобы не ошибиться в следующий раз. Вот и всё, что я узнал сегодня, — закончил свой рассказ Баптист.

Яглин ничего не отвечал и сидел в раздумье. Для него теперь было ясно: Гастон здесь, а с ним, вероятно, и Элеонора. Но так ли это или нет, — сначала надобно разузнать повернее.

— Баптист, — сказал он, — надобно нам сегодня же пробраться в этот дом; чем скорее сделаем это, тем лучше, а то они могут принять свои меры или даже совсем исчезнут из города.

— Романушка, — раздался в это время в дверях голос Прокофьича. — А тебя там посланник зовёт. Каких-то грамот не доищется он.

Яглин подавил в себе готовившееся у него сорваться проклятие и пошёл наверх к Потёмкину. Последний задержал его долго. В довершение всего, когда искомая грамота была найдена, пришёл слуга и доложил, что прибыл королевский представитель Берлиз. Посланник встал и пошёл встречать его.

Яглин, видя это, с отчаянием подумал, что задуманная на сегодня вылазка не удастся.