Глава двадцать пятая

Вместе с ними играл кто-то третий. Зоя слышала буйный перелив сладкозвучных нот, ворвавшихся в ее музыку стремительным звонким ручьем и слившихся с ней, то уходя в темные таинственные глубины, то вырываясь наверх, на свет дня. Фелан, игравший в такт Зое, смотрел только на собственные руки и поначалу ничего не замечал. Но вдруг он резко вскинул голову и взглянул на нее. Глаза его округлились, а пальцы внезапно замешкались, отстали, чуть сбились с такта, прежде чем вновь нагнать ее.

Зоя и сама начала ошибаться – то и дело лишь вздох вместо голоса. Несмотря на летнее солнце, по коже побежали мурашки. Казалось, стены амфитеатра выросли, вознеслись в невероятную высь. За стенами, за бесконечной спиралью уходящих в небо камней, мерцала равнина; ее зелень, золото и синь тянулись вдаль, сливались с небом над расплывчатыми туманными горизонтами. «Сон камней, – подумала Зоя. – Память камней…» Равнина казалась странно пустой: деревья, стоящие, как стражи, на вершинах холмов, там и сям возвышавшихся над травой, больше не укрывали тенью пестрые толпы слушателей. Да что там – сам Кайрай исчез, растворился в серебряной дымке, накрывшей оба берега Стирла!

Зоя пела, чувствуя, как из горла вместо песни все чаще и чаще вырывается безмолвный выдох. В холодной волне тумана, хлынувшей от реки, тело промерзло до самых костей.

– Не останавливайся, – весело сказал чей-то голос между куплетами.

Сначала она решила, что это Кельда. Фелан играл рядом с ней, да с таким трудом, словно его быстрые умелые пальцы вдруг стали тверды, как дерево. Теперь их обоих вел за собой неизвестный арфист – он задавал ритм, он выбирал песни, увлекавшие беспомощных Зою и Фелана за собой, точно стремительная река, удерживал их в блестящих тенетах своих струн.

Опустел и амфитеатр. Нет, не опустел – исчез! Их окружали прозрачные камни. Они стояли на пригорке где-то посреди равнины, где-то во времени или в воспоминаниях, и играли, повинуясь любому капризу странного арфиста. Нет, это был вовсе не Кельда – этого барда Зоя не видела никогда в жизни. Старый, угловатый, похожий на древний, видавший виды валун; один глаз бледно-голубой, другой сумрачно-синий; голос, как рокот гальки в волнах, набегающих на каменистый берег… Зоя повернула голову, чтобы разглядеть его яснее, и он улыбнулся ей.

И Зоя узнала эту улыбку – бесстрашную, дразнящую, понимающую улыбку кэльпи.

От потрясения у Фелана сбилось дыхание. Он изо всех сил старался совладать с собой и закончить песню. Зоя ждала и, как только арфист начал еще одну развеселую балладу, выхватила мелодию из его пальцев, замедлила ее бег и превратила в придворный танец без слов, чтобы дать отдохнуть голосам.

Разноцветные глаза арфиста сузились, но его пальцы, плясавшие по струнам, не возражали.

– Фелан, – негромко сказала Зоя, предоставив пальцам вести медленную, певучую мелодию без нее.

Фелан озирался вокруг с таким недоумением, что Зоя невольно задумалась: что же он видит? То же, что и она, или нечто свое? Наконец он хриплым голосом заговорил:

– Это же…

– Да.

– Но как мы…

– Не знаю.

– Должно быть, это ты… Мне бы… Мне бы ни за что не удалось…

– Но ты здесь, – твердо сказала она.

Фелан умолк. Лицо его побледнело, пальцы бросали ввысь ноты, словно золотые монеты.

– Ладно, но как мы… Как нам выбраться отсюда? Мой отец не нашел выхода.

Если бы в эту минуту Зоя пела, ее голос сорвался бы от изумления и испуга. Горло перехватило так, что она не могла вздохнуть. Оставалось одно – играть, пока бессловесные, застывшие мысли не оттают, не вытекут парой слов из разворошенной памяти.

– Он – это… – прошептала она, голос все еще изменял ей. – Он…

– Да.

– Он и есть Найрн?

– Да.

– О-о, – беззвучно выдохнула Зоя. Звук скатился с языка, как гладкий, холодный речной камешек.

Внезапно арфист – из своенравия или шалости ради – свернул прочь с заданного ею пути. Призвав на помощь все силы, Зое удалось обуздать его и удержать в прежнем ритме. «Потерпит, – подумала она. – Ему нечего бояться. Нечего терять».

А может, есть? Зоя снова оглянулась на него, сидящего на камне, выступающем из травы, как старый зуб.

– Кто ты? – спросила она – может, словами, а может, без слов. – Ты – Кельда?

– Или Уэлькин? – невнятно подхватил Фелан.

Арфист только улыбнулся и взял ноту, что растопила сердце Зои, зажгла в нем огонь, а после вознесла к вершинам поэзии.

– О-о, – вновь потрясенно ахнула она, и он кивнул ей.

– Играй со мной, – сказал он голосом, подобным скрежету обломков мироздания.

– Хорошо, – ответила Зоя – а может, ее сердце. В тот миг она хотела лишь одного: вплести в эту силу, в это сокровище всю известную ей музыку, чтобы тут же раздать ее всему миру.

Фелан почувствовал эту перемену: танцующий ручеек вдруг превратился в такой глубокий, мощный, неодолимый поток, что он едва мог удержаться на поверхности. Положившись на собственные пальцы, он отдался музыке. Разум подсказывал, что он никогда в жизни не смог бы сделать того, что делает сейчас. Казалось, он держится на плаву, цепляясь за плывущий в потоке листик, вручил свою жизнь пролетающему мимо перышку, несся сквозь быстрые, бурные, пенящиеся воды музыки, исходящей от Зои, на тоненьком прутике. Казалось, он играет наугад, слепо бьет по струнам, извлекая музыку из эмали зубов, из вставших дыбом волос, из тех закоулков разума, о существовании которых даже не подозревал. Нет, его гнал вперед вовсе не страх разделить судьбу отца – об этом и вспомнить было некогда. Он ухватился за кромку подола Зои, вцепился ногтями в краешек ее тени, и уже не мог разжать хватку – мог только следовать за ней туда, куда вела она.

Поэтому, когда тот, кого он счел стоячим камнем на гребне холма неподалеку, окликнул его по имени, он лишь озадаченно взглянул на него, но не остановился. «Вещий Камень», – решил он, хотя голос был странно похож на голос отца.

– Фелан!

Пальцы пропустили ноту. Да, то был отец – это он звал его из-за стены Вьющейся башни! Иона кричал что-то еще, но его слова тонули в голосе Зои. Фелан склонил голову и сосредоточился. «Будь у отца полезный совет, – мрачно подумал он, – он прибег бы к нему сам многие сотни лет назад».

Иона словно прочел его мысли и двинулся к сыну, но, чтобы преодолеть этот путь, его крохотной, невообразимо далекой фигурке пришлось бы идти многие дни, годы, а может, и целые эпохи.

Тем временем странный арфист нашел в заключительных аккордах Зои новую песню и ринулся с нею вперед. Фелан едва не вывихнул пальцы, изо всех сил стараясь поспеть следом. С Зоей же произошло нечто непонятное. Фелан увидел, как ее голос вьется вокруг нее длинными разноцветными флагами, трепетавшими и медленно рассеивавшимися в дуновении ветра. Звуки ее арфы, точно крошечные сверкающие насекомые, расправляли блестящие золотом крылья и стайками улетали прочь. Беззвучно рассмеявшись, Фелан попробовал сотворить такое же волшебство своими пальцами. Нет, его ноты не породили ничего живого, и все же Зоя улыбнулась ему. Вся – пламенеющий шелк и волосы, вьющиеся по ветру, она скинула туфли и босиком встала среди высокой травы. «Как она может улыбаться? – изумился Фелан. – Как она может не испытывать страха, попав в эту губительную сеть поэзии и силы, когда впереди темнеет, ждет нас обоих, как огромная дверь в безвременье и горе, та же судьба, что постигла отца?»

Арфист повел мелодию в новое русло, и Зоя запела вместе с ним. Два голоса взвились над равниной, словно пение ветра: его – низкий, грубо отесанный, буйный, и ее – золотом и багрянцем взмывающий ввысь, к черным тучам, собиравшимся разразиться бурей. Ноты Фелана разлетались прочь, будто птицы, пока ураган не схватил их за пышные хвосты.

– Фелан! – раздался из буйства стихий крик Ионы.

Отца было не различить в слепящих лучах солнца, прорывавшихся сквозь клубившийся над равниной туман. Казалось, он подошел ближе, или голос его зазвучал сильнее. Что отец в силах сделать такого, что еще глубже не увлекло бы их всех в неисчерпаемый котел времени? Этого Фелан не мог и вообразить. Хотелось лишь одного – чтоб Иона прекратил кричать. От этого неуместного звука, словно от голоса, внезапно ворвавшегося в сон, пальцы подвели, пропустили ноту, а за ней и другую, и третью, пока Зоя не подхватила беспомощно барахтавшегося Фелана и не поставила на ноги. Здесь, на краю пропасти, он и замер – едва дыша, силясь удержать на месте само время, неумолимо несущееся мимо.

А Иона закричал снова. Он был уже совсем близко, и слово, выпущенное им на волю над равниной, было вовсе не именем Фелана.

Оно громко треснуло на фоне музыки, как сломанный дубовый сук, и этот треск заставил старого арфиста умолкнуть на полуслове.

Эта недолгая заминка так поразила Фелана, что и его пальцы замерли на струнах. Одной лишь Зое, оставшейся в одиночестве, помеха оказалась нипочем. Она лишь мельком взглянула на Иону, внезапно возникшего на вершине холма рядом с Феланом и вынувшего арфу из его рук.

– Что ты делаешь! – вскрикнул Фелан, выбитый из равновесия. Казалось, родной отец, обманувшись, толкнул его в пропасть вместо того, чтобы оттащить от обрыва. – Ты даже свистеть не умеешь! От одного твоего взгляда струны лопаются!

Но Иона даже не взглянул на него. Арфист улыбнулся обоим все той же загадочной улыбкой и снова запел, и пальцы Ионы ударили по струнам, подхватив мелодию. Фелан таращился на него, дрожа, обливаясь потом, вырванный из объятий арфы, из объятий бурлящего, губительного потока музыки, оставшийся стоять с пустыми руками на берегу. Музыка кипела в его голове, но больше не находила выхода.

Тем временем музыка Ионы сливалась с мелодией Зои, будто серебро с золотом, солнечный свет с небом. С его арфы летели крохотные пташки, а с ее – бабочки; их голоса вились рядом, нежные, сильные – твердые, точно кость, и древние, точно камень. Вместе они завораживали, околдовывали. Фелан замер с разинутым ртом, чувствуя, как все несыгранное и неспетое с каждым вздохом льется наружу из самого сердца, из глубины души.

Он даже не заметил, когда перестал играть старый арфист. Незадолго до этого призрачные камни вокруг поплыли прочь, подобно тучам, расходящимся после грозы. Сидя на земле, Фелан безмолвно смотрел, как он снимает арфу с плеча и тянется за чехлом. Тут он увидел на арфе множество рун, тайные письмена, сплошь покрывавшие резонатор и раму.

– Кто ты? – прошептал он, наконец-то обретя дар речи. – Ты – Кельда?

– Иногда. А иногда – Уэлькин. А иногда… – он пожал плечами. – Неважно. Я прихожу туда, где слышу музыку.

– Но как… Каково твое настоящее имя?

Арфист сощурился, сверкнув на Фелана светло-голубым глазом.

– Спроси отца. Он знает.

Фелан пристально взглянул на отца. Тот все еще играл, да так, словно из-под его пальцев рвались все ноты, не сыгранные за тысячу лет.

– Что ты с ним сделал? До этого дня он не мог сыграть даже на травяном стебельке или выстучать ритм парой ложек.

– Я? Я ничего не делал. Это все ты.

Он спрятал арфу в чехол, затянул старые кожаные ремешки, нежно потрепал потертую кожу, и чехол вместе с арфой исчез. Фелан изумленно уставился туда, где он только что был, но тут же поднял взгляд вслед взмаху руки арфиста.

– Он был заточен в этой башне с тех пор, как попытался убить меня своей музыкой. Тогда он обрушил только верхушку той старой сторожевой башни. А на этот раз он нашел лучший способ разделаться со мной. Он вывернул душу и сердце наизнанку, чтобы спасти тебя от той участи, что постигла его самого. Нет, – добавил он, стоило Фелану открыть рот, – тебе она ни в коей мере не угрожала. Но он-то об этом не знал! И ради тебя обрушил стены башни своей игрой.

Казалось, Фелану становится тесно в собственной коже.

– Кто ты? – снова спросил он голосом истончившимся, неосязаемым, как дым.

Арфист улыбнулся.

– Всего лишь древний камень, – сказал он, и с этими словами стал им – видавшим виды валуном, вросшим в землю на макушке холма, дремлющим под полуденным солнцем, покрытым пятнами лишайника да едва различимыми узорами, что некогда могли быть словами.

Немного погодя Фелан придвинулся ближе и привалился к нему спиной, слушая Зою и отца. А еще немного погодя услышал пророчество камня:

– Ей быть следующим бардом этой земли. Ей своей песней склонять к закату луну и пробуждать солнце, и не останется среди бардов ни одного, кто в силах устоять перед ее волшебством.

А еще немного погодя его нашла Беатрис.

Принцесса взошла на пригорок с сандалиями в руках, растрепанная ветром. Поднявшись на ноги, Фелан с изумлением увидел ее неуверенность и даже некоторый испуг. Шагнув ей навстречу, он заметил слезы, высыхающие на ее лице, а, обняв ее, снова почувствовал крепкие, нежные объятия музыки в ее сердце.

– Я тебя не видел, – сказал он.

– А я не видела никого, кроме тебя. И так испугалась! Как никогда в жизни. Все остальные куда-то пропали, а из истории твоего отца я поняла, куда занесло вас с Зоей. Кельда надул вас, и…

Фелан покачал головой, но тут же остановился и криво улыбнулся.

– Да, пожалуй, так и есть.

– Я хотела войти в башню вслед за твоим отцом, но до сих пор никак не могла найти дорогу. Что с ними случилось?

– На этот раз отец обрушил ту башню, которую следовало.

Принцесса подняла голову и взглянула через его плечо. Над ухом прошелестел ее вздох.

– Так это Иона! А я все это время думала, что с Зоей играет Кельда. Ничего было не видно. Только сейчас в глазах прояснилось. Никогда раньше не слышала, чтобы твой отец играл.

– Я тоже. Он наконец вспомнил, как это делается.

Принцесса вновь шевельнулась, и Фелан почувствовал на губах ее волосы.

– А где Кельда?

Подумав, Фелан решил, что проще всего ответить прямо.

– Он превратился в Уэлькина и снова научил отца играть. А потом превратился обратно вот в это.

Фелан кивнул на выступавший из земли валун и почувствовал, как Беатрис затрепетала от изумления. Она медленно выпустила его из объятий и уронила сандалии в траву. Фелан криво усмехнулся: казалось, принцесса забыла обо всем, кроме камня, покрытого хитрой вязью почти стершихся от времени строк.

Опустившись рядом с камнем на колени, она потрогала его, погладила, провела кончиками растопыренных пальцев по древним письменам и в конце концов улыбнулась дрожащими от восторга губами сквозь слезы, упавшие на залитый солнечным светом валун.

– Самые первые слова, – прошептала она. – Самое древнее волшебство… Ой, Фелан, посмотри сюда. – Он присел рядом с ней и поцеловал ее соленые губы, жалея, что это не он лежит под ее нежными, ищущими пальцами, и гадая, чувствует ли их старый бард в том сне, где сейчас обитает. – Это же круг со спиралью!

– Что?

– Вот это!

Беатрис взяла его руку и провела его пальцем по кругу, а затем – вдоль спирали, сходящейся к его центру. Взглянув на него, она рассмеялась сквозь слезы.

– Тот самый символ с каменной двери в гробницу, которую мы откопали. Больше я не видела его нигде. Может, это и есть его имя?

– Он – призрак?

– Ну, может быть, эта гробница – вовсе не гробница. Или, может быть, гробница все еще ждет его – ведь он пока что далек от смерти.

Озадаченный, Фелан вспомнил выкрикнутое Ионой слово, заставившее старого барда в изумлении пропустить ноту. «Услышать свое имя впервые за невесть сколько тысяч лет… Как тут не удивиться», – подумал он. Тронутый тем, что Беатрис сумела так ясно различить вырезанные в камне слова, и все миры, заключенные в них, он потянулся к руке принцессы, нежно отвел ее пальцы от истертого камня и поднес к губам.

Музыка за спиной замедлилась, начала распадаться на неоконченные фразы, рассыпаться на отдельные ноты. И вдруг Иона рассмеялся – свободно и удивленно. Подобного смеха Фелан не слышал от него никогда.

Тут загрохотал, заревел амфитеатр; волны звука, одна за другой, катились со всех сторон, сталкивались над сценой и тяжким эхом катились назад, навстречу новому гулу. Все четверо вновь стояли на сцене, на подмостках – музыканты, окаменевшие при виде внезапно возникшего вокруг мира, и принцесса, недоуменно оглядывавшаяся в поисках пропавшего камня, пригорка, иного тайного мира и древнего слова под пальцами.

Очнувшись первой, Зоя издали улыбнулась Кеннелу. Тот, как и все остальные, вскочил на ноги и хлопал так неистово, что ладони могли бы отвалиться.

Затем она повернулась к Ионе и долго, с недоверием разглядывала его, прежде чем заговорить.

– Найрн?

Он молча поднял на нее взгляд, и на миг Фелану почудилось, что в глазах отца мелькнул, точно тень, след бесконечного пути длиною в тысячу лет.

– Тогда я был молод и глуп, – сказал он после долгого молчания.

Зоя вздрогнула.

– Значит, мы все…

– Возможно, – чуть мягче ответил он. – Но ты узнала Кельду раньше, чем я. Уэлькин… Все волшебство и поэзия, все древние голоса этой земли ожили, обзавелись парой ног, чтобы бродить по свету, арфой, да парой рук, чтобы играть на ней. Ее, истинную музыку нашей земли, ты и слышала.

Зоя впилась в него взглядом.

– И ее вы сегодня играли, – прошептала она.

Иона улыбнулся.

– Я слышу ее каждый раз, слушая тебя. Ты рождена с ней. А в моей всегда кроются какие-то потаенные мотивы, – он притянул Фелана к себе. – Я думал, что спасаю сына, но этот плут снова надул меня: оказалось, я спас сам себя.

– Сюда направляется отец, – негромко пробормотала принцесса, взглянув вниз через край сцены. – И Кеннел. И мать. И дядюшка – наверное, желает знать, куда девался Кельда. И тетушка. У кого есть охота объясняться с ними?

– Только не у меня, – твердо ответила Зоя.

– И не у меня, – выдохнул Фелан.

– Остаюсь я, – с сухой иронией подытожил Иона. – Но лучше бы не прямо сейчас…

– Школьная кухня, – устало предложила Зоя. – Утром я поставила тушиться рагу, а сейчас мне кажется, что никогда в жизни я не была так голодна. К тому же, скоро она станет единственным тихим и безлюдным местом на весь город. Идемте со мной, и я всех накормлю. Фелан, что тебя так рассмешило?

– Неисчерпаемый котел, – ответил он, обняв Зою и поцеловав ее в мокрый от пота висок. – Последняя недостающая деталь. Я все думал, когда же ты доберешься до нее.

– Я вас отвезу, – не замедлила предложить принцесса, вопросительно взглянув на Иону.

Секунду помедлив, Иона кивнул.

– Только ненадолго. Чуть позже надо будет пойти, отыскать луну и выпить с ней кружечку лунного света.

– Но ты вернешься домой? – резко спросил Фелан.

Иона улыбнулся – горько и счастливо.

– На этот раз – да, – пообещал он. – И буду возвращаться в каждый вечер из тех, что мне еще остались… – он крепче сжал рукой плечо сына. – Рано еще скорбеть по мне, мальчик мой! Я просто вернулся в царство живых. Может быть, я никогда к нему не привыкну, и каким же чудесным будет его разнообразие! Ах, да, – добавил он, снимая с плеча забытую арфу и вручая ее Фелану.

Но Фелан покачал головой и снова накинул ремень на плечо отца.

– Оставь ее себе, – хрипло сказал он и криво улыбнулся своему невыносимому отцу. – И выпей с луной за мой успех. Ты наконец-то помог мне завершить итоговую работу!