Полли
Июль – октябрь 1941
– Слишком далеко – ты быстро выдохнешься и не сможешь вернуться.
– Ничего подобного! – Она сердито уставилась на Саймона – тот просто повторял за Тедди, как попугай. – Но если вы хотите поехать одни…
– Дело не в этом, – поспешно перебил Тедди: по неписаному семейному правилу не брать с собой на прогулку членов семьи считалось неприличным. – Просто ты не сможешь проехать сорок миль.
– Камбер вовсе не в двадцати милях!
– Почти. И у нас велики с тремя передачами.
– Ладно, я поняла – вы просто не хотите брать меня с собой.
– И меня, – вмешался Невилл, – а это вообще свинство!
– Знаешь что? – сказал он, когда мальчики отъехали с чувством неловкости. – Вот погоди – они состарятся и будут умолять меня прокатить их на моей гоночной машине, а я им – фигу! Или на моем аэроплане – наверное, заведу себе для дальних путешествий. Я им скажу, что они слишком старые для развлечений – глупые старые пердуны!
– Нехорошо так говорить.
– А они такие и есть! Ну, скоро будут. Глупые парни – пердуны, а глупые девчонки – шлюхи, мне в школе один рассказал.
Он наблюдал за выражением ее лица, надеясь шокировать. Он сильно вытянулся за последний год: края шорт уже не доходили до костлявых коленок, но волосы все еще топорщились дыбом из-за двойной макушки, а из воротника торчала цыплячья шейка. Весь он был какой-то нескладный: зубы слишком крупные для маленького рта, ступни в грязных сандалиях несоразмерно большие, уши торчат, тонкое, загорелое тельце с выступающими ребрами выглядит хрупким и никак не вяжется с огромным кожаным ремнем и притороченным к нему ножиком. Ко всему прочему, он с ног до головы был покрыт мальчишескими «отличительными знаками»: царапины, порезы, волдыри, заусеницы, даже ожог на правой руке от экспериментов с лупой. Выражение лица имел, как правило, вызывающее и одновременно встревоженное. Интересно, каково это – быть им? Впрочем, она никогда не узнает.
– Я собираюсь прокатиться до Бодиама. Не хочешь со мной?
По его лицу было видно, что солидное размышление доставляет ему удовольствие.
– Что ж, я не против, – сказал он наконец, подражая известному комику из радиопередачи.
Добрый жест обернулся против нее. По дороге у нее заболел живот, как всегда в первый день месячных, и все остальное время – пикник, гуляние по замку, не пускать его плавать во рву, сманить с высоченного дуба – обесцветилось постоянным страхом, что вот-вот начнется кровотечение, а подложить нечего. Он увидит и, чего доброго, испугается. Она едва выдержала обратную дорогу; на полпути сказала ему, что устала, и пусть он едет один, но он не послушался: уезжал вперед и снова возвращался к ней.
– Хорошо, что ты не поехала в Камбер, – весело сказал он, – а то бы тебе пришлось заночевать в поле или в церкви.
Чуть позже он решил ее подбодрить.
– Ты же не виновата, что ты – девчонка. Они всегда легко устают – наверное, это из-за длинных волос.
Вернувшись домой, она попросила его убрать ее велик, и он с готовностью согласился.
Она проковыляла наверх, приняла ванну и рухнула на постель. Болела голова, болел живот, тошнило: даже читать не хотелось. Зато он получил удовольствие, значит, оно того стоило. Она решила, что теперь раз в неделю будет делать что-нибудь приятное для каждого члена семьи, и даже составила список.
Некоторые, вроде Брига (читать ему вслух из «Вестника лесоторговли» – убийственная скука), придумались сразу; другие же – например, мать и мисс Миллимент – оказались сложнее. В конце концов она решила связать мисс Миллимент кардиган – гигантский проект, займет несколько месяцев. С другой стороны, зато будет шикарный рождественский подарок – таких она еще не дарила. Маме идея понравилась, и она пообещала найти подходящий узор.
– Только он должен быть мужской, так что не забудь сделать петли для пуговиц с левой стороны, – предупредила она. – Ты уверена, что справишься, не бросишь на середине? Иначе только зря переведешь кучу шерсти.
Она пообещала, что справится, и они с Клэри пошли в Уотлингтон выбирать шерсть, однако в лавке у миссис Крамп оказалась только детская пряжа, хаки и темно-синий.
– В наше время на другие товары спроса нет, – пояснила владелица.
В итоге тетя Вилли любезно согласилась купить пряжу в Лондоне – после бурной дискуссии на тему подходящего цвета. Каждый предлагаемый вариант казался худшим выбором: винный не подойдет к желтоватой коже, бутылочно-зеленый придаст волосам оттенок водорослей, серый слишком скучен, в красном она будет похожа на автобус, и так далее. Наконец после долгих споров выбрали сиреневый. Поскольку вязать надо было втайне, когда ее нет рядом, дело продвигалось не очень быстро.
С матерью все обстояло гораздо сложнее.
– Единственное, чего она на самом деле хочет, – чтобы папа вернулся из Лондона, а тут я ничего не могу поделать, – пожаловалась она Клэри.
Однажды она зашла к матери в спальню – та вытаскивала шпильки из волос.
– Мне надо помыть голову. Ты не могла бы мне помочь? Так долго приходится стоять над тазом, что у меня голова кружится.
После этого она взялась мыть маме голову раз в неделю, по пятницам, перед приездом папы на выходные, и даже придумала отличный способ: теперь мама сидела спиной к раковине, наклонив голову назад, и ее совсем не тошнило.
Другое дело – папа. В последнее время они редко виделись, и она замечала, как он сильно устает: лицо серое от переутомления, на лбу почти всегда пульсирует жилка. В доме было ужасно много народа, и поскольку теперь она ужинала со взрослыми, он больше не поднимался к ней в комнату попрощаться на ночь. За ужином часто говорили о войне: Гитлер напал на Россию, и теперь русские на нашей стороне. По ее мнению, это означало лишь, что война затянется еще дольше.
Как-то в субботу папа пригласил ее в Гастингс.
– Только мы с тобой, Полл, а то я тебя почти не вижу.
Поехали на машине. Было очень приятно отдохнуть от остальных, которые тоже хотели присоединиться.
– Ты точно не против? – с тревогой спросила она у Клэри.
– Нет, ну что ты!
И все же она чувствовала, что та неискренна, и попыталась оправдаться:
– Мне так хочется побыть наедине с папой!
И Клэри вдруг нежно улыбнулась, словно маленькое солнышко.
– Конечно! Я тебя прекрасно понимаю.
Тедди с Саймоном тоже прицепились было, чтобы их взяли, даже за ручки дверцы хватались, но папа с ними быстро разобрался.
– Мы едем с Полли, и точка. Брысь, кому сказал!
Полли надела свое розовое платье и отбелила теннисные туфли. Правда, они были еще влажные и высыхали по дороге.
– А что мы там будем делать? – спросила она, когда крики «Так нечестно!» затихли позади.
– Поищем подарок для мамы. Кто знает, вдруг еще что-нибудь найдем. Может, и тебе какую вещицу присмотрим…
– Ты же подарил мне часы на день рождения!
Браслет был немного великоват, и она сдвинула его повыше.
– Мы выбрали их вместе с мамой в Эдинбурге, в нашу последнюю поездку. То есть в прошлую.
Она покосилась на него, поражаясь его педантичности.
– Что смотришь?
– Да вот, удивляюсь, отчего ты такой педантичный.
– Понятия не имею. А что ты думаешь насчет русских? Ведь лучше, когда они с нами, чем против нас, верно?
– Мне кажется, ситуация приобретает международный масштаб. Жаль, что Америка не на нашей стороне.
– Ну они же и не против нас. Мистер Рузвельт делает все возможное, без него мы бы уже были в тупике.
– Да, но это не то же самое, как если бы они и вправду помогали нам воевать с немцами. В прошлый раз они же присоединились.
– Ну, еще не вечер. Но Полли, солнышко, вспомни, насколько ты сама против войны, а потом представь себя рядовым американцем. Как бы тебе понравилось, если бы у них шла война, а нам пришлось бы покинуть страну и проплыть тысячи миль, чтобы сражаться за них? Всем мужчинам то есть, – добавил отец: он не одобрял женщин, идущих на военную службу. – Наверное, ты подумаешь: это их война, пусть сами и разбираются.
– Пап, знаешь, я ни разу не видела американца.
– Вот и я об этом.
– С другой стороны, если Гитлер победит здесь, он захочет подчинить себе и остальные части света, и вот тогда они пожалеют.
– Думаю, с Россией он слишком замахнулся, ничего у него не выйдет.
– И сколько же это продлится?
– Понятия не имею. Наверное, еще какое-то время. Зато стало явно лучше, чем в прошлом году.
– Лучше? А как же эти ужасные налеты, карточки, «Падение Франции» и остальные страны? Мне кажется, стало гораздо хуже.
– Год назад нас чуть не захватили – вот это было бы хуже. К тому же мы только выиграли «Битву за Британию». Знаешь, мне часто снились кошмары обо всем, что происходит. Например, я застрял в Лондоне и не могу к вам выбраться.
– Ах ты бедненький! Теперь я понимаю, о чем ты. – Ей стало приятно, что он делится с ней такими личными вещами, как кошмары. – Я и не знала, что у взрослых они тоже бывают.
– Малыш, у взрослых почти все то же самое. Пожалуй, заедем сперва к мистеру Крэкнеллу, а потом – в ювелирный магазин неподалеку.
Когда они подъезжали к Гастингсу, он спросил:
– А как дома? Как вообще все?
– Нормально. Кто именно тебя интересует?
– Ну… Тети, мама, например.
– У тети Рейч ужасно болит спина.
– Я знаю, – быстро откликнулся он. – Она часто говорит, что похожа на старый шезлонг, который заело. Я заставил ее ходить к одному хорошему доктору в Лондоне. Мне кажется, ей нравится работать в конторе.
– Тетя Рейч обожает быть нужной, – заметила она. – Больше, чем другие.
– Это верно. И?
– Что – и? А, остальные! Ну, мне кажется, тете Вилли скучно; ей бы хотелось выполнять какую-нибудь серьезную работу: Красного Креста и госпиталя ей мало.
– До чего ты проницательна!
– А тетя Зоуи, наоборот, вполне счастлива. Она навещает двоих раненых в госпитале: читает им, пишет за них письма – ну, всякое такое. И конечно же, обожает Джульетту.
Хью улыбнулся нежной улыбкой, предназначавшейся обычно младенцам.
– Разумеется.
Помолчав, он спросил:
– А как мама, на твой взгляд?
Полли задумалась.
– Даже не знаю… Мне кажется, она не очень хорошо себя чувствует. Ей понравилась поездка, но после нее она выглядела еще усталее, а по возвращении два дня провела в постели.
– Правда?
– Только ей не говори, что я тебе рассказала! Она не хотела, чтоб ты знал.
– Не скажу.
– Я так переживала, когда ей пришлось делать операцию. Но все закончилось хорошо, правда же?
– Да, конечно! – с горячностью подтвердил он. – Просто иногда люди долго восстанавливаются. Ну вот мы и приехали! Гастингс, мы идем!
В лавке мистера Крэкнелла было довольно темно, и все вокруг казалось пыльным, зато полно интересных вещей. В первую очередь мебель: папа купил два стула с пшеничными колосками, вырезанными на спинках.
– Не смог устоять, – оправдывался он.
А еще там были большие деревянные шкатулки и шкафчики, инкрустированные перламутром или медью. Внутри висели шторки из атласа или бархата насыщенных пурпурных или синих тонов, на полочках – стеклянные бутылочки и горшочки с серебряными крышками. Швейные машинки с крошечными шпульками – снова из перламутра – с намотанными шелковыми нитями. На верхней полке пара стальных ножниц, наборы иголок, заостренный инструмент для протыкания дырок; потайной ящичек в нижней части открывается, если нажать на кнопку. Как зачарованная, Полли разглядывала каждую деталь, прикидывая, какая больше нравится. Одна из коробочек, палисандрового дерева, оказалась маленькой письменной доской.
– Для путешествий, – пояснил отец. – Леди брали их с собой, нанося визиты.
Внутри располагалась наклонная панель, обтянутая темно-зеленой кожей, под ней – место для хранения бумаг.
– Клэри бы понравилось, – сказала она. – Пап, как ты думаешь, хватит двадцати пяти шиллингов? У меня больше нету.
Ей казалось, что это приличная сумма, хотя она понимала, что для взрослого шиллинги – сущая мелочь.
– А мы спросим. Иди-ка сюда, взгляни.
Он показал ей маленький восьмиугольный столик с элегантной подставкой для ног. Треугольники на верхней панели причудливо складывались в цветочный узор. Отец что-то нажал, и крышка открылась, обнажив конусообразные внутренности, оклеенные бумагой с миниатюрными букетиками роз – похоже на обои для кукольного домика, подумала она. Из задней комнаты вышел мистер Крэкнелл, держа в руках плоский восьмиугольный поднос, оклеенный той же бумагой, но с отделениями.
– Я чинил поддон, – сказал он, аккуратно приделывая его к верхушке конуса.
– Это швейная машинка, начало девятнадцатого века, не очень старая. Ну, Полли, из чего она сделана? Посмотрим, как ты разбираешься в дереве.
– Орех?
– Верно! – воскликнул мистер Крэкнелл. Это был сутулый старик в очках, седина в полумраке отливала зеленью. – Отличный шпон, уложен плотненько, – добавил он, проведя кривым пальцем по поверхности.
– Как думаешь, маме понравится?
Машинка годилась лишь для небольших вещей: в нижней части маловато места для крупной одежды, вроде зимнего комбинезончика, который мама шила для Уиллса.
– Может быть, – неуверенно сказала она и сразу заметила, как отец слегка помрачнел.
– Что ж, поищем еще, – сказал он.
Мистер Крэкнелл, неплохо изучивший Казалетов благодаря их многочисленным визитам, предложил взглянуть на старинный комод.
– Раз вам так нравится орех. И ручки оригинальные сохранились.
В лавке было столько вещей и так темно, что ему пришлось подсвечивать фонариком.
Полли сразу поняла, что отцу вещь понравилась: он гладил дерево, осторожно выдвигал ящики и восхищался мастерством.
– Видишь? В то время для изготовления ящиков использовали деревянные колышки и стыковали их способом «ласточкин хвост».
В одном из ящиков на внутренней стороне обнаружились крошечные круглые дырочки.
– Червяк уже сдох, – заметил мистер Крэкнелл и постучал по ящику. Хью кивнул.
– Если бы червяк был активен, на дне остались бы опилки, – объяснил он Полли. – И сколько вы за него хотите, мистер Крэкнелл?
– Ну, я мог бы расстаться с ним за три сотни.
Хью присвистнул.
– Боюсь, это выше моих возможностей.
В результате он купил швейную машинку, и пока мистер Крэкнелл нес ее до машины, Полли попросила его уточнить цену письменной доски.
– Она тебе нужна? Будешь пользоваться?
– Я хочу подарить ее Клэри.
– Ах да, конечно, ты же говорила! Сейчас выясню.
Что-то он становится забывчивым – раньше он таким не был, подумала она.
Вскоре он вернулся.
– Нам повезло – всего двадцать пять шиллингов. Впрочем, для тебя это дороговато.
– Я знаю, но я все равно хочу ей подарить.
Когда они закончили паковать все в машину, она спросила:
– Пап, а чего ты улыбаешься?
– Я думал о том, какая у меня замечательная дочь.
И она вдруг поняла, что когда он не улыбается, то выглядит печальным.
Он сказал, что раз уж они здесь, надо заглянуть и в другие магазины. Они находились в старом городе: узкие улочки, чайки, ветер доносит с моря запах смолы и рыбы. В крошечной ювелирной лавке, набитой антикварными драгоценностями, он выбрал пару гранатовых серег.
– Как думаешь, маме понравится? – спросил он. – Подойдет к тому ожерелью, что я подарил ей пару лет назад.
Полли знала, что мать не любит гранаты – они не подходят к ее волосам. Ожерелье она надевала лишь изредка, порадовать отца.
– Ты ведь уже купил ей серьги в Эдинбурге – она мне сама показывала. Думаю, ей бы хотелось чего-нибудь другого. – Он всегда покупал ей подарки, даже когда день рождения давно прошел. – К тому же она не станет их часто носить, пока идет война.
– Какая ты у меня практичная!
Он принялся методично разглядывать поднос с кольцами. Только она собиралась сказать, что мама и кольца не особенно носит последнее время, как он выбрал одно, маленькое, с плоским зеленым камушком в золотой оправе; задняя часть напоминала ракушку.
– Ну-ка, примерь.
Кольцо пришлось как раз впору на средний палец.
– Ну, что скажешь?
– Думаю, ей понравится. Кому угодно понравится такая красота!
– Ну вот я и отдам его кому угодно. Снимай.
– Как это – отдашь? – спросила она, снимая кольцо. Предположение звучало бредово.
– Отдам первому человеку, которого встречу после покупки.
Он подошел к прилавку и выписал чек. А что, если он встретит на улице почтальона? Конечно, тот может быть женат – а может, и нет…
Тут он вернулся.
– А, Полли, вот так встреча! – И протянул ей коробочку. Внутри, на подушечке из потертого белого атласа, лежало кольцо. – Так и знал, что первой встречу тебя.
У нее дух захватило. Кольцо! И такое красивое!
– Ой, папочка! Мое первое кольцо!
– Я и хотел первым тебе подарить.
– Оно просто изумительно! Можно я надену?
– Я ужасно обижусь, если не наденешь. Изумруд тебе идет, – заключил он, оценивающе глядя на ее руку. – У тебя изящные кисти, как у мамы.
– Это прямо настоящий изумруд?
– Да. Конец шестнадцатого века – рановато для подделок. Похож на настоящий, да и продавец так сказал.
– Боже мой!
– А ты выросла… Вроде только вчера тебя куда больше интересовали котята.
– И сзади очень красивое, – сказала она, когда они шли к машине.
– Да. Это как те ящики комода: в прежние времена заботились о том, чтобы все делать красиво.
Перед тем как он завел машину, Полли обняла его и трижды поцеловала.
– Спасибо, пап, это лучший подарок в моей жизни!
Они поехали на набережную, припарковались и зашагали мимо высоких рыбацких сараев, где хранили сети. День был погожий, ветреный, в пустом море пенились белые барашки волн. Вдоль берега протянулись бетонные «ежи» и колючая проволока, так что подойти к воде было невозможно. Они шли не торопясь, в уютном молчании. Ее переполняло неожиданное ощущение счастья, двойная радость: от полученного кольца и от мысли, что Клэри тоже ждет подарок.
– Пап, дыши глубже, – посоветовала она, – морской воздух тебе полезен.
Он нежно улыбнулся в ответ и принялся смешно пыхтеть.
– Все, пользу получил. Теперь давай найдем какой-нибудь славный паб по пути домой.
Когда они устроились под яблоневым деревом с пивом и сидром, он внезапно спросил:
– А мама никогда не говорила о возможности повторной операции?
– Не особенно. Упоминала, правда, пару недель назад, но потом я переспросила, и она сказала, что врачи передумали. Это было до того, как вы с ней уехали в отпуск.
Повисло молчание. Он сосредоточенно уставился в свой бокал. Озадаченная и слегка встревоженная, Полли уточнила:
– Ну это же хорошо, разве нет? Она не говорила, но я же знаю, что она боится еще одной операции, ведь в прошлый раз ей было так плохо… Наверное, это облегчение.
– Она так и сказала?
– Она… – Полли сосредоточилась: ей казалось важным донести правильную интонацию. – Я сказала: ой, как хорошо, тебе, наверное, стало легче – и она просто со мной согласилась. Она согласилась, пап. И еще ей ужасно понравилась ваша поездка, просто она мало спала в поезде на обратном пути – вот и устала. И еще она просила не говорить тебе, чтобы не расстраивать. Да и неважно это, она часто лежит в постели.
– Вот как? – Он прикуривал сигарету, и она заметила, что у него слегка дрожат руки.
– Ой, ну пап! Вы всегда друг за друга переживаете! Знаешь, мне кажется, она хочет жить в Лондоне, с тобой, и ужасно скучает по тебе. Может, ты ей разрешишь?
– Я подумаю об этом, – ответил он таким тоном, что она поняла: не станет. – Благослови тебя Бог, – добавил он, ставя точку в разговоре. Садясь в машину, он спросил: – Не терпится подарить Клэри ее доску?
– Конечно! Она мне подарила такой чудесный стеклянный ящик с бабочками для моего дома. Она прямо разрыдается, когда увидит доску, я уверена! Пусть хоть немного порадуется.
– Она так несчастлива?
– Ну пап, ну конечно! Она совершенно не хочет признавать, что дядя Руп убит и она его больше не увидит, выдумывает всякие истории, будто он работает французским шпионом, и даже написала генералу де Голлю, а тот не отвечал целую вечность, а потом наконец ответил: были посланы запросы, но никого с такой фамилией не нашли. Я думала, что уж теперь она смирится с этой мыслью, но она не может – слишком любит его.
И тут случилось странное: безо всякого предупреждения ее отец вдруг разразился сухими рыданиями – положил голову на руль и затрясся. Она обняла его, но безрезультатно.
– Папочка, милый, прости! Конечно же, он твой брат, и тебе тоже плохо! Ведь ты, наверное, уже принял его смерть, и это, должно быть, ужасно! Так окончательно и бесповоротно, да? Бедный папа!
В конце концов она поняла, что слова не помогают, и просто обвила его руками. Вскоре рыданья утихли, он нашарил в кармане платок и высморкался. Неловко вытерев лицо, как человек, не привыкший к таким жестам (впрочем, он действительно не привык плакать, подумала она), он глухо сказал:
– Извини, Полл…
– Ничего, я понимаю.
Через некоторое время она добавила:
– И я не скажу Клэри – если она узнает, что ты считаешь его погибшим, то расстроится еще больше. Хотя, – осторожно закончила она – не хотелось его снова огорчать, – всегда остается капелька надежды, правда, пап? Ты так не думаешь?
– Должна быть, – ответил он, но так тихо, что она едва расслышала.
После этого им долгое время не удавалось побыть вместе: один раз – справедливости ради – ему пришлось вывозить Саймона, и потом бо́льшую часть выходных он проводил с мамой и Уиллсом. На Клэри кольцо с изумрудом не произвело особого впечатления, пока Полли не сказала ей, что оно из Елизаветинской эпохи – только тут она попросила посмотреть.
– Его мог носить кто угодно, например, фрейлина Марии Стюарт, – предположила она. – Только представь себе! А вдруг ее прямо в нем и казнили! Да, это серьезная вещь!
Разумеется, письменная доска произвела на нее куда большее впечатление: ее глаза наполнились слезами, она молча открывала и закрывала коробку.
– Наверное, ты меня… немножко любишь, – заключила она. – Ой, смотри, потайной ящичек!
Поглаживая дерево, она нечаянно коснулась пружинки, и под пространством для бумаг обнаружился еще один, очень мелкий ящик. В нем лежал тонкий листок, сложенный в виде конверта. Внутри бумага была исписана мелким почерком в обоих направлениях.
– Как письма в романах Джейн Остин! Ой, Полл, вот здорово! У меня уйдут годы, чтобы разобрать текст. Чернила ужасно выцвели. Наверное, это очень важное письмо!
Они и так и сяк пытались прочесть, но даже лупа не помогла.
– Кажется, тут речь идет о погоде и о дороговизне муслина, – наконец вынесла вердикт Клэри. – Но ведь должно же быть что-то еще! Или это тайный шифр, но едва я добираюсь до кодового слова, как оно упирается в другое, написанное в обратную сторону!
Как ни странно, расшифровать письмо удалось мисс Миллимент.
– Так писали во времена моего детства, – пояснила она. – Почтовые расходы были дорогие, вот люди и экономили на бумаге.
В письме действительно шла речь о погоде и о ценах – не только на муслин, но и на кружева, мериносовую шерсть и даже муфту.
– В любом случае, его написали очень давно. – Клэри аккуратно сложила письмо. – Я буду хранить его в потайном ящичке. Полли, у меня никогда не было такой удивительной и замечательной вещи! Я буду держать в ней все свои записи.
Она сочиняла цикл коротких рассказов, связанных друг с другом сюжетно, с общим персонажем, и иногда по вечерам читала Полли отрывки – всяко приятнее выдумок о жизни дяди Рупа во Франции, – однако лишь те куски, в которых она не была уверена, так что общий сюжет оставался неизвестным.
– Ты – мой критик, – сурово отрезала Клэри, – ты не можешь просто читать и получать удовольствие от сюжета!
Поспешно расчищая стол под новую доску, она сказала:
– Спасибо, Полл. Ты – самый дружеский друг!
Подумав, она добавила:
– Наверное, она стоит кучу денег.
Зная, что Клэри будет приятно, Полли слегка приврала:
– Ну да, не без этого.
Кажется, у нее получается приносить людям радость, а это уже кое-что, учитывая, что других талантов у нее нет.
– Как, по-твоему, мисс Миллимент выглядела в детстве? – спросила она, пока девочки собирались к ужину.
Клэри задумалась.
– Такая… похожая на грушу с косичками, – предположила она. – Думаешь, люди когда-нибудь говорили: «Какой милый ребенок!»?
– Вряд ли, разве что пытались быть любезными с миссис Миллимент.
– Наверное, ей это было нужно.
– Ну нет, я не согласна. Для матери ребенок всегда красивый. Возьми хоть Зоуи с Джульеттой.
– Но Джули и правда хорошенькая, – возразила Клэри. – С другой стороны, твоя мама тоже считает, что Уиллс миленький, и хотя он твой брат – прости, но он откровенно страшненький!
В этот вечер собирались особенно тщательно, поскольку к ужину ожидался друг дяди Руперта. Клэри старалась потому, что он был папиным другом, а Полли просто любила наряжаться, расчесывать волосы сто раз, выравнивать и разглаживать пальцем брови, надевать украшения, проверять, ровно ли лежат стрелки на чулках. Клэри же погладила лучшую блузку, попыталась отыскать парные чулки и с усилием терла пальцы, тщетно пытаясь отмыть с них чернила. Никто из них не упоминал вслух, что сегодня они особенно стараются, но обе понимали это.
– Интересно, какой он, папин друг? – заметила вслух Клэри с нарочитой небрежностью.
– Старый, наверное.
– В смысле?
– Ну, слишком старый для нас – около сорока.
– Ты так говоришь, будто замуж за него собираешься!
– Не говори глупостей! Он наверняка и сам женат – в таком-то возрасте.
– А вот и нет! Папа рассказывал, что ему девушка отказала, и отчасти поэтому он уехал жить во Францию.
– Хочешь сказать, у него разбито сердце? – Тут уж Полли не смогла скрыть интереса.
– Может быть. Наверное, по нему видно. Смотри в оба, потом сверим впечатления. Арчи Лестрендж… Арчибальд Лестрендж… – повторила она. – Звучит как в романах Джона Бакена: Арчи – герой, а Арчибальд – злодей.
* * *
Определенно Арчи, решила Полли. Ужасно высокий, с куполообразным лбом и ниспадающими темными волосами. Глаза под тяжелыми веками смотрели весело, словно ему было втайне смешно, или он ждал, что его вот-вот рассмешат.
Он был ранен и прихрамывал при ходьбе, а еще слегка заикался. Бабушка посадила его рядом с собой – похоже, он ей пришелся по душе. Они разговаривали о довоенных временах – видимо, он приезжал к ним в гости еще в старый дом, в Тоттеридже. Судя по всему, он неплохо знал семью: не только бабушку с дедом, но и папу, и дядю Эдварда, и тетю Рейч. На первой свадьбе дяди Руперта он даже был другом жениха и явно знал маму и тетю Вилли, хотя не так близко. На ужин подали жареного цыпленка в хлебном соусе, и он сказал, что еда просто божественная.
– У нас в береговых войсках корабли были слишком маленькие, чтобы вмещать кока, и на эту работу вызвался самый бестолковый рядовой. Он кормил нас огромными кусками баранины, сочащимися кровью или пережаренными в уголь, а на гарнир – неописуемый картофель, серый и блестящий, как испуганное лицо. Позднее он рассказывал, что хотел перейти в подводные силы, только у нас не делают субмарин такого размера.
Раздеваясь перед сном, они с Клэри обменялись впечатлениями.
– Славный. Понятно, почему твой папа с ним дружил. Правда, выглядит забавно.
– Он же был ранен! По-моему, в нем есть что-то трагическое. Люди часто заикаются, когда с ними случается что-нибудь ужасное.
– Ты про ранение?
– Да нет же, глупая! Я думаю, это из-за той девушки, которая его бросила – в результате у него развился жуткий комплекс неполноценности.
В последнее время Клэри повадилась наделять этим состоянием чуть ли не всех вокруг, главным образом потому, что это было трудно опровергнуть, считала Полли.
– Он не очень-то похож на закомплексованного.
– Необязательно быть закомплексованным, можно просто чувствовать себя таким.
– Ну, это у всех бывает.
– Забавно, правда? Вот ты все время проводишь сам с собой – казалось бы, ты должен относиться к себе лучше других. Взять хоть тебя, Полл: ты хорошенькая, даже почти красивая, очень добрая и милая – и постоянно твердишь, что от тебя никакой пользы, что ты не знаешь, зачем живешь и всякое такое.
– Так и ты тоже так говоришь.
– Ну… У меня брови толстые, и ноги ужасные, не то что у тебя. И волосы тонкие, и нос мясистый, и характер противный, и еще клаустрофобия – ты сама говорила, не увиливай! Так что у меня все причины…
– Ну вот еще!
Позабыв Арчи Лестренджа, девочки ударились в восхитительное получасовое соревнование, выясняя, кто хуже, и оспаривая каждый пункт соперницы, пока Клэри не сморило сном: только что трещала, как из пулемета, и вдруг затихла на полуслове.
Утром Клэри сказала:
– Еще заметила одну вещь по поводу Арчи – он сам просил так себя называть? – он ужасно робок с тетей Рейчел.
– Она ведь не замужем. Наверное, он со всеми девушками робкий – после того, что случилось.
– Ах да! Бедняжка…
Август принес печальные вести: Анджела не собиралась выходить замуж и рожать ребенка. С треском провалился шанс Полли стать подружкой невесты, о чем она мечтала всю свою жизнь. Первую часть информации она получила в ответ на прямой вопрос: как тетя Вилли считает – позволит ей Анджела быть подружкой невесты? Нет, потому что она не выходит замуж. Вторую порцию они добыли опосредованно, от Луизы, которая получила письмо от Норы: та была шокирована тем, что у Анджелы не будет ребенка.
– Невероятно! – воскликнула Клэри. – Казалось бы, все должно быть наоборот.
Впрочем, Луиза не стала обсуждать с ними эту тему по самым скучным причинам: не их дело, и вообще слишком молоды.
– Как можно быть «слишком молодым»? – возмущалась Клэри. Ей было совсем неинтересно – ровно до тех пор, пока ей не запретили интересоваться, тем самым только возбудив любопытство и подозрения. – Все, с меня хватит! Луиза совсем уже зазналась!
Она спросила об этом Зоуи, и та ответила, что у Анджелы, должно быть, случился выкидыш.
– Все равно он женат, так что, в конце концов, все к лучшему.
Клэри пересказала разговор Полли.
– Что это вообще такое – «конец концов»? – передразнила она, и девочки покатились со смеху.
Странно, думала Полли, собирая фасоль для миссис Криппс: до чего же она легкомысленная! Шутит с Клэри, играет в дурацкие игры с Уиллсом, заботится о внешности – а ведь идет война, и не слишком успешно для союзников! Гитлер продолжает захватывать Россию – оттуда поступают все более тревожные донесения. Говорят, японцы стали вести себя ужасно высокомерно. Если они вступят в войну на стороне Гитлера, она либо затянется, либо, что еще хуже, он победит, и тогда будет как прошлым летом: угроза нападения и все такое.
В рамках принятого намерения облегчать жизнь людям она решила поговорить с матерью насчет ее переезда в Лондон, к отцу.
– Я ведь могу присмотреть за Уиллсом на неделе, а ты будешь приезжать каждые выходные. И Эллен поможет – я знаю, она не откажется. Почему бы тебе просто не сказать папе, что ты приезжаешь? Или еще лучше – поезжай сюрпризом! Он вернется из конторы, а ты дома – вот он обрадуется! Не хочу лезть не в свое дело, – добавила она ради приличия, хотя нисколько так не считала, – но я уверена – он по тебе ужасно соскучился, просто жертвует собой.
Мама пришивала ярлычки к серым носкам и платкам Саймона.
– Солнышко, я не могу уехать – у Саймона последняя неделя каникул. Ты же знаешь, как ему не хочется возвращаться в школу.
– Ладно, ты можешь поехать потом.
– Я подумаю.
Помолчав, она добавила с ноткой раздражения:
– Ну почему мы не можем жить все вместе! Саймон уезжает в школу, Уиллс слишком маленький, а Хью приходится оставаться в Лондоне! Все не так! Ты же знаешь, кухарка из меня неважная; вряд ли я смогу готовить ему то, что он любит.
– Мамочка, а ты делай как тетя Вилли, когда у миссис Криппс выходной. Она берет кулинарную книгу и просто выполняет все инструкции. Вспомни кроличье рагу на прошлой неделе!
– Ладно, моя хорошая, я все обдумаю, – сказала мама, тоном ясно давая понять, что не хочет больше об этом говорить.
Ну что ж, подумала Полли, я сделала все, что могла. Странно, конечно: когда скучаешь по мужу, казалось бы, при чем тут готовка?
Тедди и Саймон вернулись в школу. Папа забрал их вечером, в воскресенье, и отвез в свой клуб на ужин, а утром посадил на поезд. Тедди уехал спокойно: ему оставалось всего два семестра, а потом он планировал уйти в армию и научиться летать. А вот Саймона утром тошнило, он отказался от завтрака и весь день не отходил от мамы. Та играла с ним и в карты, и в шахматы, но даже легкая победа взбодрила его лишь ненадолго. Все старались его развеселить, как могли.
– Скоро будет Рождество, – напомнила ему Полли, – ты же так любишь праздники.
– У меня, наверное, зуб заболит, – объявил он за чаем. – Вот прямо чувствую – сейчас заболит. Обычно я в таких вещах не ошибаюсь.
Однако это ничего не изменило – и он все прекрасно понимал. Помахав им на прощанье, мать обернулась и медленно пошла к дому, а когда Полли отправили позвать ее к ужину, отказалась. Лицо у нее было заплаканное, она практически вытолкала Полли из комнаты и захлопнула дверь.
Учебный год начался и для нее, и для Клэри, и для Лидии с Невиллом. Последний, впрочем, вернулся в школу без особых проблем, поскольку научился пародировать Лорда Гав-Гав и ему не терпелось продемонстрировать свой талант.
Арчи Лестрендж гостил у них две недели. В следующий раз он приехал в сентябре. Клэри так разволновалась, что у Полли даже возникло подозрение: уж не влюбилась ли она? На это Клэри страшно рассердилась: что за бредовая мысль! Как такое вообще могло прийти в голову! Она хочет все испортить? Потом она надулась на целых два дня – и что хуже, – два напряженных, молчаливых вечера с ледяной вежливостью. В конце концов Полли смиренно извинилась, и Клэри, снова попеняв на идиотские домыслы, простила ее. Позднее, когда они по очереди принимали ванну, она сказала:
– Вообще-то я догадываюсь, почему тебе пришла в голову такая бредовая идея. На самом деле он мне ужасно нравится. Симпатичный, и умеет меня рассмешить – как папа. И еще я уважаю его за разные суждения.
– Какие?
– Да всякие. Конечно, мы не все успели обсудить, но он согласен с тем, что женщины могут строить карьеру, и что сочинять – важное, интересное занятие, и что когда говорят «люди хуже животных», имеют в виду, что животные очень славные. А еще он иногда рассказывает о маме – он ее немного знал. Помнишь, я тебе показывала открытку от нее? Так вот, он тогда был с ними и даже помнит, как она сказала: «Надо послать открытку малышке Клэри». Он мне рассказывал кучу всяких подробностей. Она часто носила голубой цвет и пила какой-то «Дюбонне», а еще не могла есть креветки и клубнику, но для них все равно был не сезон. И знаешь, что самое главное? Однажды вечером он спросил, счастлива ли она, и мама ответила: «Кажется, я самый счастливый человек на свете. Единственное, чего мне не хватает сейчас, – это Клэри». Наверное, она меня очень любила, раз так сказала, правда же?
Глядя в ее глаза – чистые зеркала души – и распознав в них преданную любовь, которую не сможет заглушить ни время, ни боль, Полли не нашлась что сказать.
Позже, намыливая сестре спину, она заметила:
– Да, теперь понятно, почему он тебе нравится. Мне тоже, но на твоем месте он бы нравился мне еще больше.
На следующей неделе мать действительно уехала в Лондон, не сказав отцу, так что сюрприз удался. Полли было приятно, что ей пришла в голову такая замечательная идея, хотя нянчить Уиллса оказалось утомительно. Он был в самом ужасном возрасте, когда тянет на все вредное и опасное для себя или окружающих, а если ему мешали, ложился на пол, выгибал спину и выл что есть мочи.
– Кажется, он растет диктатором, – пожаловалась она Эллен на второй день.
– Он просто хочет, чтобы все было по-его, – спокойно ответила та. – Пусть себе лежит, не обращай на него внимания – cам перестанет.
Он и перестал, но вскоре снова завопил. В промежутках между капризами он ластился к ней, очаровательно улыбаясь. Все диктаторы одинаковые, мрачно думала она – включают свое обаяние, когда им нужно.
В пятницу вернулись родители, и ее поразил болезненный вид матери: та выглядела совершенно изможденной, с темными кругами под глазами. У папы тоже был землистый цвет лица, хотя оба вели себя подчеркнуто бодро. Мама сказала, что пойдет к себе отдохнуть перед обедом. Полли поднялась к ней помочь распаковаться или предложить чашку чая, но мама сказала, что ничего не хочет. Порывшись в сумке, она достала крошечную бутылочку с таблетками.
– Мамочка, неужели ты опять пьешь аспирин? Ведь доктор Карр сказал…
– Это не аспирин. У меня спина болит от долгого сидения в машине, вот и все.
Она вытряхнула на ладонь две таблетки и сунула в рот.
– Принести тебе воды?
– Спасибо, не нужно.
Мать присела на кровать, сбрасывая туфли. Внезапно она подняла голову и сказала полушутливо-полупросительно:
– Ты ведь не станешь рассказывать папе, ладно? Он сразу начнет беспокоиться, суетиться, а у меня на это нет сил. Обещаешь?
Она пообещала, но с тяжелым сердцем. Мать легла в постель, она накрыла ее одеялом, поцеловала горячий, влажный лоб и вышла.
На лестничной площадке она задержалась в нерешительности, раздумывая, не поискать ли отца – разумеется, не за тем, чтобы рассказать о таблетках – она же обещала! Может, спросить у него, почему мама такая усталая? Наверное, каждый вечер ходили в театр или в ресторан…
Тут она услышала голоса, доносящиеся из гостиной, – видимо, дверь была приоткрыта.
– …чистое безумие, но мне пришлось притворяться, будто все в порядке.
Послышалось шипенье сифона, затем снова голос отца:
– Спасибо, Вилли! То, что нужно!
– Хью, милый, мне так жаль! Чем я могу помочь?
– Увы, ничего не приходит в голову.
– Ты уверен, что она не знает?
– Абсолютно. Я проверял – даже не подозревает.
– Знаешь, ведь ей понадобится уход. Я, конечно, сделаю все, что смогу, но…
Раздались шаги, она отпрянула в испуге, но дверь просто закрылась, и больше ничего нельзя было разобрать.
