6
Наступил понедельник. Выходной. Не любила Саша этот день, хотя можно валяться в кровати, торчать у телика — хозяева выдали переносной, чтоб развлекалась и отвлекалась. Надоедает. Еще постирать-погладить в выходной нужно, в магазине на неделю едой запастись… Ага, теперь просто так не выйдешь из дома, страшновато, только если до сумерек успеть. И ринулась Саша в поход по магазинам с утра, несмотря на дождливую погоду. Осень, однако, хотя должна быть зима в это время. Села в маршрутку, в центре города больше магазинов, больше выбор, к тому же не только продукты следовало купить.
В окне автобуса, забрызганном крошечными каплями, мелькали улицы. Без солнца город окрасился в оттенки серости, в унылые грязно-черные тона. Люди, поддавшись плаксивой погоде, в большинстве своем нахмурились, торопились с озабоченными лицами укрыться от ненастья. Если честно, Саша тоже была озабочена пресловутым кирпичом-сюрпризом, который неизвестно откуда мог прилететь.
Вчера после спектакля Инок ждал ее — в назойливости ему нет равных! Она отказывалась сесть в машину, уже сказав в лоб:
— Извини, не хочу морочить тебе голову, но… между нами ничего не будет, ничего. Никогда.
— Я тебе не нравлюсь?!
Он смутил ее дурацкой реакцией: вытаращил глаза, поднял плечи и вообще похож стал на перепуганного воробья гигантских размеров. Глупейшая реакция. Ей осталось признаться:
— Не нравишься. Особенно, когда ваньку валяешь. Я вообще не думаю и не акцентирую внимание ни на тебе, ни на ком-то другом. В моей жизни все лучшее уже было, как и самое плохое случилось. Делать еще один заход на амурные отношения у меня нет никакого желания. Не злись, пожалуйста.
— Ладно, не настаиваю и не злюсь.
— Потрать лучше время на девушку, которая ответит тебе взаимностью. В нашем театре есть такие. И знаешь, мне, конечно, плевать на сплетни, тем не менее не хочу, чтобы трепали мое имя.
— Саша… — вернулся он к себе настоящему. — Не могу тебя бросить, зная, что ты в опасности. Если найдут твой труп, я себе этого никогда не прощу. Садись, доставлю тебя домой и прослежу, чтобы ты невредимой попала в свое бунгало. Жизнь — она дороже сплетен, согласна?
Уговорить себя она позволила, однако ею руководил примитивный страх за собственную жизнь, тем не менее точки над i расставлены, остальное — его дело. Едва выехали на проезжую часть, Инок вернулся к проблеме, о которой она хотела бы забыть хоть на минуту:
— Ты подумай, подумай: такого не может быть, чтоб тебе по всем признакам угрожали расправой, а у тебя никого не было на подозрении.
— Но так и есть.
— Не верю. Ты никогда не попадала в скверные истории?
— В скверные истории, так или иначе, попадают все люди, что с того?
— Ага, все-таки есть зацепочка…
— Нет, — перебила Саша, взглянув на парня. Когда и он покосился на нее, повторила: — Нет зацепочек. Потому что все мои истории покрылись пылью времени, не думаю, что кто-то имеет на меня зуб из моего прошлого. Видишь ли, я вела себя хорошо… даже слишком, чтобы заиметь заклятых врагов.
Но именно о заклятых врагах Саша думала в маршрутке по дороге в центр города: может, она что-то в своей жизни пропустила, кого-то недооценила, кому-то причинила муки? А жертвой посчитала себя…
* * *
Надо ли описывать, в какой ужас пришла Изабеллушка? Старушка ждала девушку, посему не спала, и вдруг… Саша, едва войдя в прихожую, рухнула на пол! Кого звать на помощь, ведь времени — далеко за полночь! Все же Изабелла Дмитриевна отважилась разбудить Милку с четвертого этажа, которая когда-то работала фельдшерицей в подмосковном поселке. Дама она грубая, размером с хороший броневик и со стрижкой а-ля комсомолка тридцатых годов. От нее всегда несло табаком за версту, но и видели Милку без дымившей сигареты крайне редко. Взвалив на себя всю ответственность за здоровье пятиэтажки (да и соседних), она по первому зову спешила на помощь, ощущая свою нужность. Милка схватила торбу с медицинскими принадлежностями и, накинув на короткую ночную рубашку застиранный махровый халат, побежала за Изабеллой вниз.
Привела она Сашу в чувство быстро, помогла подняться на ноги и на своих плечах (а ей ни много ни мало — семьдесят три) дотащила девушку до ее комнаты, уложила на диван. Конечно, обе дамы увидели разорванное платье, ссадину на всей левой стороне лица, Изабелла Дмитриевна дар речи потеряла и чуть сама не грохнулась в обморок после страшных слов Милки:
— Изнасиловали. Вызывай полицию!
— Не надо, — выдавила Саша с трудом, ей было очень плохо. — На меня напал подонок — да, но спас один… Алексеем зовут. Он и привез меня домой. Не надо полиции, умоляю, хочу все забыть.
Следующий вердикт выдала Милка, осмотрев девушку:
— Сотрясение. Несколько дней лежать безвылазно! Я бы на твоем месте, Александра, поехала в травмпункт и сняла побои. В суде зафиксированные синяки сыграют…
— Не хочу в суд, — покривилась она. — Все обошлось, и ладно.
— Не хочу! — передразнила ее Милка. — Глупая!
Саша повернулась на бок, подложила под здоровую щеку сложенные ладони и прикрыла веки, давая понять, что одно желание у нее все-таки есть — спать. Старушки на цыпочках удалились, для Милки данное поведение нетипично, она будет до упора навязывать свою точку зрения, пока не сломает противоположную позицию. На кухне обе выпили по рюмке чая (всего три звездочки, они дешевле), пошептались и разошлись.
Утром Милка забежала проведать больную, притащила лекарства, а после обеда — доктора, такого же энергичного старикана. Он подтвердил диагноз, накатал кучу направлений на анализы, выписал рецепты, закончилось все рюмками чая. А Саша лежала в одиночестве и едва не ревела: все планы урод Роберт поломал, ко всем неприятностям она осталась без денег и без платья. Так и провалялась в постели пару дней, тоскуя без дела и печалясь, что она хроническая неудачница. А к вечеру третьего дня…
— Саша! К тебе гость! — заглянула к ней в комнату Изабеллушка с глазами, полными то ли ужаса, то ли радости. В сущности, потрясенный человек всегда выглядит странновато, и по нему сложно определить, каков градус события — минус или плюс.
— Я никого не жду.
У Изабеллы Дмитриевны не зря была такая реакция, к Саше редко приходили подружки и однокурсники, а молодого человека вообще не было, как будто она страхолюдина: горбатая, кривая, косая и хромая! Старушка специально выясняла, даже шпионила и доложила родным девочки: следов жениха не обнаружено.
— Ну, не знаю, не знаю, — поигрывая бровями, сказала Изабеллушка и крикнула кому-то: — Ну, что же вы?.. Заходите!
Алексей! Вот так новость! От неловкости Саша приподнялась на локтях, потом села, опираясь спиной на подушки, и наконец выговорила:
— Интересно, как ты нашел меня?
— Это было очень сложно, — улыбаясь, пошутил Алексей.
— Молодой человек… — Изабелла Дмитриевна принесла стул, а щебетала, как соловей. — Прошу вас, садитесь… вот сюда… Стул старый, но крепкий.
— Спасибо. Меня зовут Алексей.
— Очень приятно, а я — Изабелла Дмитриевна. Рада, что вы пришли, а то наша Саша живет как монашка… — Увидела, что девушка недовольно скривилась, поспешила ретироваться и сделала это с удовольствием: — Не буду вам мешать…
Неловкую паузу Алексей заполнил осмотром комнаты, не поражавшей воображения, разве что до боли знакомой каждому старомодностью в интерьере бабушек. Старые, давно немодные занавески, но поражающие белизной, шторы, подхваченные лентами с боков, полочки по стенам с симпатичными сувенирами, книгами и прочими мелочами, необходимыми девушкам, то есть Саше, громоздкий стол с выдвижными ящиками, за которым, наверное, легко пишутся диссертации… Серьезно, данный стиль умиляет каким-то доисторическим уютом, который хранит наша генетическая память.
— Почему лежишь? — наконец поинтересовался Алексей.
— Сотрясение, — ответила Саша, пожав плечами, словно дело-то житейское — получить по лицу с последствиями. — Должна сказать, у вашего Роберта рука тяжелая, чуть без мозгов не осталась.
— Вижу, вижу… — подался к ней Алексей. — Ничего себе! Как наждачной бумагой провели.
Он взял Сашу за подбородок и, осторожно повернув ее голову, рассматривал левую сторону лица с ярко выраженными кровоподтеками и ссадинами. Она вдруг, тихо рыкнув на манер собаки, клацнула зубами, будто хотела укусить, инстинктивно Алексей отдернул руку, а Саша усмехнулась:
— Думаешь, приятно, когда тебя рассматривают, как лошадь на базаре? Между прочим, завтра у меня пробы… не состоятся. А роль классная.
— Хочешь, поеду и договорюсь, чтобы отложили пробы на неделю?
— Пф! — презрительно фыркнула она. — Не стоит и пытаться, не получится. Когда запускается проект, у него есть сроки, обычно сжатые. И потом, пробы — не съемки, болезни претендентов там не учитываются.
— Извини, что так получилось… Да, кстати! — Он полез во внутренний карман пиджака и вынул конверт. — Держи, вот твои деньги.
— Правда? — оживилась она, забрала конверт и заглянула в него. — Я уже не рассчитывала на… Но здесь гораздо больше!
— Это компенсация за порванное платье и причиненный ущерб.
Саша отсчитала свой гонорар и протянула остаток:
— Забери, лишнего мне не надо.
— Ты не права, — сказал он, не взяв деньги. — Ты выпала из рабочего графика, деньги тебе не будут лишними.
И тут якобы случайно вошла Изабеллушка с подносом, на котором стояли чашки и ваза с конфетами.
— Чай, чай, чай! О, что это?.. — указала подбородком на деньги, ставя поднос на прикроватную тумбочку.
— Компенсация за ущерб здоровью, — пояснил Алексей. — Глава нашей фирмы передает эту сумму вместе с извинениями, но Саша отказывается взять.
Старушка неловко рассмеялась, разведя руками, мол, вот такая у нас Саша — бессребреница. Изящным жестом, точнее, мимолетным, как у фокусника, она выхватила купюры из рук девушки, таким же образом и конверт очутился у нее, а уши молодых людей забивала чириканьем:
— Конечно, отказывается! У вас, молодых людей, гордыня выше вас ростом, вы не умеете ценить благодушие… Простите, Алексей, я не о вас говорю, нет-нет, вы как раз проявляете великодушие и понимание… Спасибо, вам, дорогой! Нам очень нужны деньги, особенно сейчас, когда Саша… — Но, взглянув на девушку, хмурившую брови и поджавшую губы, вспомнила: — Ой, чай! Он уже заварился. Разбирайте чашки, я скоро, буквально через минуту буду поить вас чаем.
Деньги, разумеется, унесла. Алексей посмеивался, потирая подбородок и подмигнув Саше, дескать, все в порядке, не злись. Потом втроем пили чай тут же, разговаривали. А когда он ушел, записав номер телефона Александры на этот раз, старушка рассуждала, глядя в окно:
— Очень симпатичный молодой человек, очень! Прекрасно воспитан, нынче такие нечасто встречаются, особенно среди обеспеченных людей. А он хорошо одет, дорого. И машина у него просто мечта! Все, уехал… По всей вероятности, он много зарабатывает. Тебе повезло, девочка, ты ему понравилась, я это видела своими глазами, иначе он не приехал бы.
— Изабелла Дмитриевна, — закатила глаза к потолку Саша, — с его стороны это элементарная вежливость и, если хотите, обязанность, как-никак его фирма не расплатилась со мной. Ничего личного.
— Хм! Если будешь смотреть на мужчин под таким глупым углом, останешься со своей красотой старой девой. Двадцать четыре года — и не бегать на свидания! Это нонсенс. И что за выдумки — отказываться от денег, когда тебе их предлагают? Люди из горла кусок выдирают, судятся из-за перин, которые никому не нужны, а ты позволяешь себе отказаться, когда тебе столько нужно! Вон сапоги старые. И шубку пора купить, ты же актриса, обязана выглядеть роскошно.
В сущности, сердитые слова озабоченной старушки были лишними, да и пролетали мимо ушей. Саше нравился Алексей, но о своих симпатиях рассказывать она не привыкла даже таким замечательным людям, как Изабеллушка. И потом: а если это был его первый и последний визит? Если он больше даже не позвонит, ей зря надеяться, а потом разочаровываться?
А он позвонил! На следующий же день днем. О чем говорили… как-то плохо помнилось, кажется, о чем-то таком… незначительном, но не о погоде. Не отпечаталось в памяти потому, что появились новые ощущения радости, а комнату заполнило нечто типа северного сияния, хотя Саша видела это чудо только на картинках. И на следующий день Алексей позвонил днем, а потом еще и вечером. После этого нагрянул с букетом и тортом, Саше — букет, торт — Изабеллушке, а у той к тому же гости в лице громкоговорителя Милки и ее дружбана доктора, обожавшего выпить «пять капель» и закусить пластинкой сала и кусочком соленого огурца домашнего засола. Алексей проболтал с ними весь вечер, Саше слова не удалось вставить, зато утром следующего дня он вызвался отвезти ее в поликлинику, ради этого отпросился с работы.
— Неужели тебя не уволили за тот инцидент? — полюбопытствовала она, когда он вез ее на обследование.
— Я же говорил: меня заменить некем.
— Шутишь, — не поверила она.
— Нет. Я первоклассный специалист по заключению договоров с инвесторами, мне не отказывают.
— Мало ли классных специалистов, которые болтаются без дела по городу, — недоумевала Саша. — Ты ударил сына шефа… Нос ему расквасил!
— Он тебе тоже расквасил.
— Такое не прощается.
— Однако же! — усмехался Алексей, глядя только на дорогу.
Так и не найдя для себя убедительных объяснений нетипичного отношения шефа к наемным работникам, Саша свернула тему и смотрела в окно. Скоро праздник, он уже ощущался, постепенно им пропитывался воздух, подтаявший снег вдоль дорог и сами люди, хотя до Нового года почти месяц. Украдкой поглядывая на Алексея, она догадывалась, что этот месяц и последующие (а может, всю жизнь) они проведут вместе, отсюда и улыбка буквально приросла к ее губам, и глаза сияли круче северных всполохов на небе.
И не ошиблась. После того как врачи сказали, что она здорова, Алексей пригласил ее отметить выздоровление. Разве могла Саша отказаться? Итак, они стали постоянно встречаться, выкраивая друг для друга время, которого не хватало в довольно насыщенный период перед концом года. Целовались — а как же! Правда, до постели дело не доходило, Алексей пока туда не приглашал, что, конечно, странно. Тем не менее Саша понимала, что он увлечен ею, это радовало до бесконечности.
Но идиллия сравнима с завистливой женщиной, которой становится плохо, когда другим хорошо, и она обязательно подкинет какую-нибудь гадость, чтобы чужое счастье слегка подпортить. Последняя неделя перед Новым годом просто аховая: елки (детские праздники), частные вызовы Деда Мороза и Снегурочки, чем ближе к 1 января, тем дороже. Корпоративами теперь Саша пренебрегала, правда, один раз согласилась выручить Деда Мороза, получив гарантии полной безопасности.
Под вечер 30 декабря, а темнело рано, она и Дед Мороз, который вел машину, подъехали к особняку, окруженному высокой стеной из бежевого кирпича. На специальной парковке стояло несколько автомобилей премиум-класса, неподалеку похожая усадьба строилась, дальше — еще особняк, а вокруг смешанный лес. Пока Дед Мороз приклеивал бороду и мазал нос красным гримом, поглядывая в зеркало над лобовым стеклом, Саша присматривалась к воротам, а над ними — к видневшейся крыше.
— Последнее время, Василий Юрьевич, меня почему-то не пускает во дворцы наших нуворишей внутренний голос, — сказала она. — Мы с вами вдвоем, а там неизвестно кто и сколько…
— Боишься? — спросил, ухмыляясь, Дед Мороз. — Понимаю. Но беда может случиться и в квартире, куда нас приглашают.
— Все-таки квартира в многоэтажном доме, там люди, а здесь ближайшая стройка заморожена, следующий жилой особняк далеко — на помощь прийти некому.
— Не бойся, Сашка, — бодренько сказал Дед Мороз, надевая шапку, — у меня в кармане газовый баллончик и травматика на тот случай, если газ откажет. Отобьемся. И потом, я вожу тебя по проверенным адресам. Ну? Пошли?
Малоутешительное заявление, однако из машины вышли оба и подошли к воротам, позвонили. К дому вела расчищенная от снега извилистая дорожка, по бокам которой росли хвойные деревья и кустарники. Саша успокоилась (ненадолго), когда заметила на веранде молодую женщину, вышедшую встретить их. Она рассказала, что детей шестеро, на взрослых можно не обращать внимания, дала подарки с записками — какому ребенку принадлежат коробки. Дед Мороз сложил в мешок подарки, дал инструкции женщине, каким образом они должны появиться и через пять минут, услышав детский зов, оба вошли в дом.
Елка просто волшебная стояла в гостиной, огромная и убрана с большим вкусом, стены завесили сверкающими гирляндами, в углах стояли меленькие елочки. Дети с визгом и смехом бросились на Деда Мороза и Снегурочку, едва не сбив с ног. Взрослые с бокалами сидели на диванах и в креслах, двое стояли и беседовали, один из них повернулся… Саша непроизвольно сделала пару шагов назад, узнав Роберта…
— Саша… Ау-у… Саша! Ты что, спишь?
Очнулась она только тогда, когда кто-то положил на ее кисть, лежавшую на столике у чашки с блюдцем, ладонь. На улице разыгралась стихия, шел дождь вместе со снегом, и Саша забежала в маленькую кафешку, взяла кофе с пирожным, села за свободный столик. В кафе было немало посетителей, пожелавших переждать водопад со снегопадом. Все чужие, а Пуншина, державшего ее за руку, увидеть здесь она не ожидала.
— Добрый день, — сказала Саша, высвободив свою руку. — Извините, я задумалась.
— Я это понял, — улыбнулся он.
Пуншин не понравился ей с первой минуты, ну, бывает: человек не сделал тебе ничего дурного, напротив, он тебя как бы принял (немножко свысока, но он же гений), вежлив и доброжелателен, а не нравится — хоть убей. Не нравилось вытянутое лицо со впалыми щеками, не нравилась блуждающая улыбка на губах и большие бледно-голубые глаза навыкате, а также редкие волосы до плеч и долговязая сутулая фигура. Ну, вот… по описаниям получился мерзкий тип, на самом деле тридцатитрехлетний Пуншин вполне симпатичный брюнет, коммуникабельный, настоящий душка и… скользкий какой-то. Возможно, таким он виделся только Саше, наше чутье не всегда справедливо.
— Хорошо, что я тебя встретил, — ласково начал Пуншин. — Давно хочу с тобой поговорить, да как-то не удавалось.
— Поговорить? О чем?
Ух, ты! Гений здесь не один, с ним верный слуга двух господ Радик (да, у него весьма радиоактивное имечко) по фамилии Малов. Он примерно того же возраста, что и Пуншин, ну, может, на пару лет старше — Саша не вдавалась в подробности. Некрасивый: с круглой пористой физиономией, узким лбом, который прикрывали похожие на паклю светлые волосы, с широкими дугообразными бровями над довольно большими карими глазами, толстыми губами. Коренастый и весьма силен физически, несмотря на небольшой рост, а по характеру — хитрый бес, чующий приплюснутым носом, где сорвать банк. Он принес два пива, плюхнулся на стул и сделал круглые глаза, будто только сейчас заметил слона:
— О, Сашка! Откуда ты?
— Из тумана, — пошутила она и переключилась на Пуншина. — Я вся внимание.
А действительно интересно, что гений задумал? При ней он поставил три спектакля, она попала только в сказку, роль Злой Колдуньи нравилась, но постановка выползла из провала благодаря артистам, да и дети — люди, умеющие прощать плохое качество. А два взрослых спектакля — убожество, зритель ходит на них плохо, но Пуншин в этом винит злую волю, правда, не произносит вслух имена виновников, не желающих рекламировать шедевры, всем и так ясно. У него образовалась собственная партия, небольшая, но крикливо-истеричная.
— Тебе не надоело играть в нафталинных спектаклях? — взял он быка за рога. — Не хочешь попробовать в современном кластере поработать?
— А что ты называешь нафталинным? — осведомилась Саша, подозревая, что он вербует ее. — Режиссуру Пинг-Понга?
— В нашем деле надо быть предельно честным, — сказал Пуншин с небрежным пафосом человека, получившего карт-бланш. — Безусловно, Пинг-Понг владеет ремеслом неплохо, но его время ушло, способ сценического диалога со зрителем устарел, он архаичен в выборе репертуара, а решение спектаклей… собственно, решения нет, у него просто рассказанная история. Мир шагнул дальше, ему нужен путеводитель и воспитатель современной эстетики, зрителя нужно дотягивать до своего уровня…
Саша подперла ладонью щеку, сидела и думала: и это он всерьез. Скажи ему, что бездарен, ни черта не понимает в режиссуре, что зрители вовсе не дураки — сразу заполучит кровного врага. Кстати, кстати! А чего это Пуншин так осмелел? Будто решает все в театре теперь он, а главного режиссера вчерась сместили. После премьеры «Виват, королева!» не стоило бы ему мечтать о смене власти, три спектакля прошли на аншлагах, что для города большой успех. И этот… слуга двух господ (если не трех) кивает, поддакивает — гнилая морда.
— Ты меня слушаешь? — вдруг услышала Саша, кивнула, мол, слушаю, и очень внимательно. — Хочу предложить тебе Ларису в «Бесприданнице»…
— Подожди… — остановила она Пуншина. — Ты же против архаики. Разве пьесы Островского к таковым не относятся?
— Хм! — Он откинулся на спинку стула и снисходительно продолжил: — Важно, что мы внесем в нее. У меня будет современное прочтение: никаких турнюров со шлейфами и камзолов, костюмы сегодняшнего дня, Лариса никакая не жертва, а хищница…
— Очень любопытно, только я не пою, — соврала она и не испытывала угрызений совести. — А Лариса должна потрясающе исполнять романсы, так автор написал.
— У меня она будет танцевать.
Охренеть! Бедный Островский.
— Еще любопытней. Но не я, Вадик, принимаю решение, что мне играть или не играть, распределение ролей делает главный. Знаешь, может, Пинг-Понг и устарел, но его спектакли заставляют зрителя плакать и смеяться, что не каждому режиссеру дано. Мне кажется, ты его рано списываешь… Ой, ребята, извините, мне же к зубному! Пока.
М-да, ловко он перетягивает артистов в свою партию обещаниями главных ролей из коллекции мировой классики, но это заведомо провальные спектакли. И главное: эти двое могли сбросить на нее софит? Саша представляла каждого по отдельности за подлым делом и… по своей природе подобные люди способны на пакости, но должна быть причина, например: обида, зависть, неприязнь, ссора. Ни с одним она не сшибалась лбами, значит, подозревать их… Тогда кто? И почему?
На улице не распогодилось, только в водопаде стало больше снега, и Саше пришлось бежать с полными пакетами до остановки без зонта — руки-то заняты. К счастью, остановка крытая, а желающих уехать из центра не было, видимо, народ разбежался, спасаясь от стихии. Вскоре подошла маршрутка…
* * *
Да, это был сволочь Роберт. Он уставился на нее немножко с удивлением, немножко с насмешкой, но и высокомерие присутствовало во всей его персоне. Это в первый момент Саша отступила, как и ее первой мыслью было: заманили! Но в гостиной помимо детей присутствовало человек десять мужчин и женщин, вряд ли они вступили в сговор с ним. Она успокоилась и подключилась к Деду Морозу развлекать детей: зажгли все хором елку, дальше песенка — «В лесу родилась елочка», ставшая навязчивым мотивом ночью и днем. А песенка поется в хороводе, Снегурочка пригласила и взрослых, некоторые подняли свои откормленные зады с диванов и кресел, а первым ринулся в хоровод Роб и цапнул за руку Сашу. Ее чуть не стошнило, но она мужественно начала хоровод вокруг елки, в процессе соединила руку Роба с ручкой маленькой девочки и вошла в круг. Дети пели песни, стихи рассказывали, за что получали подарки. Один малыш с кудрявыми волосиками, взяв подарок, спросил:
— Тетя Снегурочка, у вас глазки из льдинок?
— Конечно, милый, — присев перед ним на корточки, сказала она.
— Можно я их потрогаю?
Малыш протянул пальчик к лицу Саши, она, смеясь, подхватила его на руки, покружила и… опять Роберт возник как из ада:
— Это мой сын Марик, ты ему понравилась.
— Марик, иди к папе, — сказала она ребенку, — а то другие дети обидятся, что я только с тобой играю.
С ребенком всегда можно договориться, но с их папашами… Саша с трудом довела праздник, попрощавшись с детьми, выскочила первой из особняка и побежала к воротам. Он догнал!
— Постой! — И дорогу перегородил.
— В чем дело? Что нужно? — взяла она агрессивный тон.
— Не кричи. Саша, я просто хотел…
— Знаю, что ты хотел и хочешь. Уйди с дороги!
— Какая ты… Пойми, тогда я был…
— Мне неинтересно, что ты скажешь!
— Да замолчи ты! — рявкнул Роберт, явно не привыкший к возражениям. — Я хочу попросить прощения…
— Прощаю. Доволен? Теперь уходи наконец и больше никогда не появляйся на моем пути.
Однако этого типа словами не заставить быть человеком, он, кажется, понимал только кулак, а у Саши, к сожалению, слабоваты кулачки для холеной рожи Роба. Когда он взял ее за плечи, она уперлась ладонями в его грудь, придя к выводу, что слово «маньяк» соответствует этому богатому выродку. Его следовало бы бояться, а ее несло под колеса паровоза:
— Убери руки! Хочешь повторить попытку? Неужели прямо здесь во дворе? Или оттащишь в лесок?..
— Ты не права, Саша, я хочу по-хорошему…
Вовремя (ах, как вовремя) раздался неподалеку голос:
— Молодой человек! Постойте…
К ним торопился Дед Мороз и, понимая, с кем имеет дело, что ситуация может обернуться большими проблемами для него, Василий Юрьевич держал доброжелательный тон:
— Вы напугали девушку, разве не видите?
— Мы знакомы, — оправдался Роберт.
— Настолько хорошо знакомы, что лучше бы нам не встречаться, — внесла в диалог нервную ноту Саша.
— Мы поедем, ладно? — взял за плечи Сашу Дед Мороз. — У нас еще одна елка сегодня, дети ждут.
Роб отпустил Сашу, извинившись:
— Я не хотел ничего плохого.
— Я так и понял, — сказал Василий Юрьевич. — Идем, Саша, нам ехать еще… До свидания, молодой человек.
До автомобиля шли молча и быстро — слишком велико было желание убраться отсюда поскорей и подальше. Но в машине Дед Мороз сначала снял шапку и бороду с усами, отсчитал Сашину часть денег и, отдавая ей, поинтересовался:
— Что у тебя с ним?
— Ничего.
— А он запал на тебя, Сашка. Учти, в такие хатки народ простой не ходит, только для обслуживания господ. Лови свой шанс, заживешь как человек.
— То есть предлагаете мне стать игрушкой на неделю? Спасибо. Я и так живу неплохо.
— Ну, как знаешь…
Он повернул ключ в зажигании, автомобиль приятно заурчал, унося пассажиров на безопасное расстояние.
Алексею о нечаянной встрече с Робом она не рассказала, не посчитала нужным, да и не хотела портить ему настроение, тем более что в тот день они не встречались, а общались по телефону. Он находился в командировке, приехать обещал только первого января, короче, Новый год Алексей проведет «романтично» — в дороге. Но и Саша работала в последний день года, уже в десять утра она бежала через двор с большой сумкой на плече, в которой лежал костюм и бутерброды. Всю неделю день начинался в семь, а то и раньше, бесконечные елки и детишки сливались в одну спутанную сверкающую гирлянду, зато тридцать первого всего три поздравления. Василий Юрьевич ждал ее, едва она очутилась в салоне, «обрадовал»:
— Саня, нам подфартило: еще один заказ получен на восемь часов.
— Не-ет… — протянула она. — Я не могу! Устала! И не хочу!
— Сашка, деньги платят оч хорошие.
— Нет! Возьмите другую Снегурку, сегодня свободных полно…
— Но требовали тебя и меня! Никаких замен. Других не хотят.
— Черт, откуда взялся этот звонок!
— Вчера нас где-то видели в работе и решили пригласить для своего ребятенка. Саша, повторяю: платят сумасшедшие бабки.
— Вы такой жадный…
— У меня двое детей, один студент, второй выпускник школы.
Она насупилась, скрестив на груди руки, а он тем временем крутил руль, с искренним сочувствием поглядывая на девушку. И что было делать? Не отказывать же человеку, который постоянно подкидывает ей работу, но у нее было условие:
— Во дворец за городом не поеду! Ни за что!
— В адресе указан номер квартиры и этаж, это почти в центре, но район крутой. По-другому и быть не могло, такие бабки кидают…
Вызовы были разбросаны по трем районам, с этими клиентами Василий Юрьевич работал давно, второй год приглашал Сашу — она нравилась детям, да и взрослым тоже. Отработали три адреса, как раз управились за день, ведь расстояния — дай боже! На четвертый (и последний) еле успели.
Многоэтажные здания элитного комплекса охранялись, так что запросто туда не заехать. Сначала позвонили в квартиру и получили подтверждение, что действительно там ждут Деда Мороза со Снегурочкой, после этого разрешили проехать. Медленно подъезжая к нужному дому, Василий Юрьевич одобрительно выпятил нижнюю губу:
— Живут же белые люди…
— Завидуете? — уколола его Саша.
— А то! Я б хотел так жить, а не получилось. Все мы хотим, Сашка, жить красиво, богато, купаться в лучах славы, но не всем уготована сладкая жизнь. В театре че-то там поигрываю, потихоньку снимаюсь в дешевках, а чтоб по-крупному… не повезло. Меня не видели ни режиссеры, ни продюсеры, стало быть, славы не добыл, а слава, как известно, ходит в обнимку с деньжатами. Не стал я звездой, не стал… А никто тебе, неизвестному, много платить не будет, за тот же корпоратив мы с тобой получаем гроши, а, прости господи, звезды… чемодан бабла. Обидно. Досадно. Но ладно, такова наша доля.
Если Василий Юрьевич сетовал, что «бабла» ему мало, то Саша хотела играть, не Снегурочку, разумеется. Но тогда она впервые задумалась, что торчит в Москве тоже бесперспективно, зависла межу желаниями и невозможностью их осуществить, никуда не двигается, какой-то тупой застой оградил ее.
Дверь квартиры открыла пожилая женщина, представившаяся няней, как заведено — отдала подарок для ребенка и повела к елке. Квартира, конечно, — заблудишься, чистота идеальная, мебель стильная и дорогая, картины по стенам идиотские (наляпана краска на холсты) и наверняка тоже дорогие. Елка стояла у окна ближе к углу, высокая и пушистая, украшенная белыми шарами и бантами. Но не она привлекла внимание Саши, а мужчина в костюме, стоявший к ним спиной и смотревший в окно. И вот этот мужчина повернулся… М-да, он умел себя преподнести, как сюрприз из табакерки! Сашу чуть удар не хватил, во всяком случае, дара речи она лишилась точно.
— Вы? — изумленно произнес Дедушка Мороз.
— Добрый вечер, — улыбался Роберт. — С наступающим.
— Идем отсюда… — прорезался голос у Саши.
Неожиданно в комнату въехал на машине Марик, он уверенно крутил руль и улыбался, на багажном отделении его детского кадиллака лежал огромный букет белых роз, перевязанных красной лентой…
* * *
— Розы! — воскликнула Саша и остановилась. — Розы…
Она почти дошла до дома, но идея, стрельнувшая в голову с внезапностью пули, просто парализовала, в то же время ситуация прояснилась — ей казалось. И сердце забилось так сильно, так часто, что дыхание перехватило, стало жарко-жарко. Саша сбросила капюшон, хлопья снега тотчас засыпали волосы, упали на ресницы, а то, что формировалось в голове, произносилось ею вслух:
— А если это Роберт напоминает о себе? Он же психопат. Маньяк. Только маньяки живут с идеей фикс до победы. Больше некому… я так думаю.
