5
— Нет, — сказала продавщица цветов, вялая женщина лет за сорок со следами хронической усталости на болезненно-сероватом лице. — Даже если б и хотела дать вам номер телефона заказчика, не смогу этого сделать.
— Почему? — поинтересовался Инок, будто не догадывался.
Впрочем, велика вероятность, что ни одна версия из его предположений не окажется верной, потому предпочтительней послушать главный источник. Продавщица опустила руку в карман вязаной кофты и достала дешевенький смартфон. Молча. А Саша тем временем машинально огляделась и, как ни странно, поежилась в этом царстве Флоры. Сегодня ее восприятие цветочного салона оказалось совсем иным, чем раньше.
В небольшом квадратном помещении, расположенном в цокольном этаже старинного особняка, было холодно, как в морге. В сущности, это и есть морг — морг для цветов, ведь все они срезаны и медленно умирают, хотя им стараются продлить жизнь, но только чтобы продать. Вон их сколько… на полу в больших керамических вазах, на полках в вазах поменьше, на подоконниках… Везде-везде. Разные-разные. Слишком идеальной формы, словно ненастоящие, впрочем, человек их создал, он же их и убивает. И продавщица будто полуживая, медленно говорила, медленно тыкала пальцем в экран смартфона, вероятно, каждодневное умирание цветов забирает и ее жизненную силу.
— Простите, у меня тут настройки сбились… — будто угадала она мысли красивой девушки, после протянула Иннокентию трубку со словами: — Вот. Это номер, с которого нам сделали несколько заказов для актрисы нашего театра Александры Бояровой. Мне очень нравится, как вы играете.
— Спасибо, — дежурно ответила Саша.
— Хм… — почесывая затылок, выпятил губу Инок, одновременно изучая запись в смартфоне.
Саша пыталась заглянуть через его плечо… но у него же плечищи, а не плечи, да и рост — мама не горюй. Пришлось его толкнуть в бок, а когда он оглянулся, она поняла, что про нее этот «большой и сильный» попросту забыл. Однако вспомнил и сунул под нос телефон:
— Номер скрыт. Скажите, — обратился теперь к продавщице, — кто делал заказ — мужчина или женщина?
— М… — нахмурила та брови, припоминая. — Всего было четыре заказа, три раза звонил мужчина и один раз — женщина.
— А как делали заказы? Что при этом говорили?
— Ну… обязательно оговаривалось количество роз… их цвет… Он настаивал на чистом желтом цвете, нам приходилось специально заказывать эти розы. Еще требовали, чтоб никаких излишеств… надпись на карточке оговаривалась… обязательное условие — ленты…
— И цвет лент оговаривался? — подхватил он.
— Да. Цвет тоже. Черный. Я позволила себе высказать мнение, что черный цвет не принят в букетах для живых людей. Мне ответили, что он хорошо сочетается с желтым и зеленым, это красиво.
— Так и сказано было: «это красиво»?
— Да, именно так.
— Мужчина? Он сказал?
— Да. Это же был первый звонок, тогда очень подробно оговаривались условия, — недоуменно ответила она, не понимая, почему молодой человек заострил внимание на ничего не значащих словах. — А… простите, что вас не устраивает? Есть претензии к нам?
— Все устраивает, претензий нет, — весело, на манер простодушного дурачка, сказал Инок. — Просто мы удивлены: четыре букета, и неизвестно от кого. Вы бы не захотели узнать, кто этот даритель?
— Не знаю. Мне таких цветов никогда не дарили. Но и вам я не помогу, заказчик не пожелал назвать своего имени.
— Дорогое удовольствие, а?
— Недешевое, — призналась продавщица. — За каждый заказ салону выплачивалась дополнительная тысяча рублей в качестве премии.
— М-м-м, — одобрительно промычал Инок, посмотрев и на Сашу. — Щедро, щедро. А как заказчики расплачивались?
— На карту переводили сумму в день доставки.
— Догадываюсь, что от вас не требовали фотоотчет отправить…
— Как бы мы отправили фотоотчет, если не имеем номера? — задала ему встречный вопрос продавщица.
— Ну, да, ну, да, — согласился Инок. — А скажите, когда вам надо доставить следующий букет?
— Пока не было заказа. Обычно звонок поступает за пару дней, ведь нам еще надо цветы привезти со склада, это же другой город. Все-таки вы обеспокоены, что-то не так?
Иннокентий остановил долгий взгляд на ее уставших глазах, подсознательно проверяя, утаила ли она что-либо. Ей здесь так скучно, покупателей мало, а тут золотой клиент привалил, да ради него она солжет на всю тысячу рублей, что кидает ей в виде премии заказчик. Между тем продавщица спокойно смотрела на него, ожидая ответа, обычно люди с задней мыслью виновато уводят взгляд в сторону. Через паузу он ответил тоже вопросом:
— А разве вас не насторожили бы дорогие букеты с похоронными лентами от неизвестных поклонников?
— Извините… Я только выполнила заказ…
— Мы вас и не виним, что вы!
На прощание он купил три белые хризантемы и, попрощавшись с женщиной, Инок с Сашей вышли из цветочного салона. Машина стояла неподалеку, к ней шли медленно, торопиться-то некуда, до вечернего спектакля времени много. Иннокентий должен был монтировать декорации, но отпросился на часок, ему не отказали только потому, что сам он всегда готов выручить. А там где час, там и двадцать минут плюс. Короче, парень не переживал.
Осень аномально теплая и затянулась в нынешнем году. Но вот похолодало, и существенно, на небо наползли серые тучи, по тротуару переваливались багровые и желтые листья. Опять желтый цвет, цвет осени и умирания, он просто преследует Сашу. Поскольку Иннокентий молчал, а она из беседы с продавщицей не вынесла абсолютно ничего полезного, вздохнула:
— Мой поклонник обязательно объявится, я чувствую. Внезапно. Чтобы я на месте умерла.
— У него будут клыки, длинные когти, весь волосатый, а случится это в полнолуние, — мрачновато пошутил Инок. — Но если серьезно, не нравится мне история с твоими цветочками, отдает не только мистикой, а самым настоящим заговором. Покопайся в памяти, ты ничего не натворила, за что тебе захотелось бы, например, мстить?
— По ночам летала на метле, крала младенцев и поедала их на Лысой Горе, — тоже мрачно сострила Саша. — Ты столько задал вопросов продавщице… я не поняла смысла.
— А тебе и не надо.
Резковато ответил, Саша надулась, закусила губу и опустила голову. Собственно, ему было нечем порадовать девушку, раздражение этим и вызвано. Иннокентий предпринял попытку загладить вину, несмело обнял за плечи Сашу, по-дружески обнял, а она шевельнула плечами, высвобождаясь:
— Не обнимай меня.
— Не буду. Не сердись, Саша, я задавал вопросы от балды, первые, что приходили в голову… ну, просто искал, за что можно зацепиться.
— Зацепился?
— Нет. Но озадачился. Мутноватая история… Думаю, не поклонник одаривает тебя цветами.
— Знаешь, об этом я и сама догадалась.
Пришли к машине, которая пискнула и «подмигнула» фарами, когда Иннокентий нажал на брелок. Саша хотела открыть дверцу, однако ее добровольный помощник поспешил это сделать сам, что в данном городе нетипично для мужского населения. Она уселась на свое место, и вдруг ее осенила простая мысль:
— А маньяк? Вдруг это маньяк?
Инок захлопнул дверцу, обошел нос кроссовера, а ответил, когда очутился в кресле водителя:
— Маньяк? Возможно. Это тебе.
Белые хризантемы, с идеально одинаковыми лепестками, словно вылепленные из воска, производившие впечатление неживых цветов, не хватало маленькой детали — похоронной ленты. Саша инстинктивно подалась корпусом к дверце, отстраняясь от букета:
— Я больше не люблю срезанные цветы. Никакие.
— Почему?
— Так…
— И что я теперь, как дурак буду ходить с ними?
— Ходи как умный. Или отдай кому-нибудь.
Равнодушно пожав плечами, Инок кинул хризантемы через свое плечо и — да, они упали точно на заднее сиденье. Ловкий парень. Ловких немало на белом свете, встретились они и ей…
* * *
…Да, стала абсолютно безвольной тряпичной куклой, не способной ни говорить, ни кричать, ни сопротивляться. Только понимала боль и что шатание предметов явление ненормальное, нужно переждать этот момент, а потом… Не успела решить, что должно быть потом, так как Роберт подхватил ее с пола за руки-плети и с силой бросил на стол лицом вниз. Это был тоже болезненный удар, боль пронзила от носа в лоб и захватила голову. А где-то на периферии сознания, она слышала отдаленный, искаженный голос Роберта, словно пропущенный через пустой резервуар, оттого сливающийся с эхом:
— Я тебе покажу, кто из нас свинья… Сейчас вставлю тебе, и узнаешь…
Вот когда понимаешь, как нужна голова! Точнее, ясный ум. Именно голова руководит телом, без нее ты — ноль! Но эта часть не вернулась на место, потому тело находилось в нелепой беспомощности. Саша понимала происходящее, а ничего не могла поделать, даже позвать на помощь не получалось.
Собирая силы для отпора, она вдруг почувствовала, что в состоянии управлять руками, Саша оперлась о стол и приподнялась, но сволочь Роберт ударил ее в спину, она снова упала лицом в стол. После этой слабой попытки высвободиться он заломил ей руки назад и возился с юбками, чертыхаясь. Юбки спасали Сашу — они слишком широкие, ткани скользкие, пока доберешься… У нее снова был шанс, она собирала силы.
Внезапно почувствовала свободу. Полную. Словно Роберт отлип от нее. Может, он пришел в себя и одумался? Но раздался грохот… падение человеческого тела… Мужской голос (не Роберта) прорычал:
— Ты что делаешь, скотина?!
И снова грохот, только громче. Стон… Чьи-то руки осторожно взяли Сашу за плечи, помогая подняться, новый голос спросил, конечно, ее:
— Ты как?
— М-м… — застонала она, ибо голова затрещала, будто там сотня трещоток пришла в движение. — Я? Хорошо… наверное…
— Ты сядь, сядь…
Алексей, а это был он, усадил ее на стул, суетливо достал платок из кармана, с соседнего стола схватил вазу и, выкинув оттуда гвоздики, смочил его. Вернувшись к Саше, приложил к ее носу мокрый платок:
— У тебя кровь… Держи паток.
— Спасибо, — вымолвила она полушепотом, беря платок, а руки еще толком не слушались, к тому же тряслись.
— Что здесь происходит? — раздался еще один голос, властный.
В дверях стоял пожилой мужчина с внешностью крутого чиновника, который обязательно прошел путь от босоногого деревенского детства до кремлевских звезд. Это все, что Саша подметила в тот миг, но так, вскользь.
— Я спрашиваю, что…
И увидел Сашу: в рваном платье, растрепанную, растерянную, прижимающую к носу платок в крови. Перед ней на корточках сидел Алексей — картина вполне понятная.
— Ты что наделал?! — грозно свел брови мужчина.
— Не я! — огрызнулся Алексей, поднимаясь с корточек. — Вон деятель, в углу валяется. Я, кажется, вовремя успел.
Пожилой мужчина сделал несколько шагов в указанном направлении под стон из угла, повернулся к Алексею и Саше, строго спросив:
— Что с ним? Почему Роберт на полу?..
— Я дал ему по роже, — с вызовом отчитался Алексей, нисколько не тушуясь перед этим важным человеком, а важность прямо-таки окутывала того. Он вдруг бросился к Роберту, навис над ним, заорав: — Ты совсем рехнулся? Идиот!
— Алексей, прекрати! — прикрикнул на него пожилой человек. — Девушка дала повод…
— Повод?! — взревел тот, подскочил к мужчине, но только сжал кулаки и стиснул зубы. Посчитав нецелесообразным объясняться с ним, Алексей вернулся к Саше, которая с большим трудом приходила в относительную норму. — Идем, Саша, я отвезу тебя домой.
С трудом она поднялась, но ее зашатало, повело в сторону, Алексей поддержал девушку и не сдержался, бросив через плечо мужчине:
— Повод, ха! Налицо не повод, а улика, — указал пальцем на Сашу. — И за эту улику та скотина, которая валяется в углу с расквашенным пятаком, может жестоко поплатиться.
— Папа, он меня избил! — промямлил Роберт, поднимаясь на ноги, заодно массируя челюсть, а второй рукой опираясь о стену. — Я вообще-то, сдачи могу дать…
— Ну-ну, попробуй, — ухмыльнулся Алексей, выглядевший гораздо мощнее. — Саша, идем.
Опираясь на него, она поплелась к выходу, приводя в порядок платье, а оно не приводилось в надлежащий вид, с него свисали какие-то лохмотья. И вдруг дошло: верхняя часть разорвана!
— Как я пойду?.. — выговорила, прикладывая куски платья к груди. — Мое платье… оно… оно…
Алексей снял пиджак, надел его на Сашу, одновременно выразительно поглядывая на мужчин, мол, все вы тут конченые уроды, и вывел ее в коридор. Ей было все равно, куда ведут, беспокоила только голова. Не пропадало ощущение, будто мозги отскочили от черепа и болтаются там, как в ведре, отсюда и боль не проходила.
Был нескончаемый путь к лифту, потом на первый этаж, потом по холлу… В холле, на беду, попался в поле зрения Саши Ким, этот Иуда стоял с двумя девицами и явно вешал лапшу на уши, жестикулируя руками, все трое смеялись. У нее мгновенно мозги встали на место, куда-то делась боль, тело приобрело упругость. Появилась цель, к ней девушка двинула твердым шагом, наконец и Ким заметил ее, постепенно перестал улыбаться, поднял брови… Конечно, вид у девушки еще тот! Ни слова не говоря, она замахнулась и ударила его, правда, он выставил защиту — согнутую руку, по ней и попала, а целилась по морде. Девицы попятились, ведь никому не хочется попасть под раздачу, особенно когда видишь разъяренное существо, похожее на постоянного жителя дурдома. Саша второй рукой нанесла удар и попала по голове, Ким разозлился, тем не менее пятился:
— Охренела?! (Она сделала третью попытку достать до его наглой морды.) Идиотка неблагодарная! Я ей дал заработать, а она… Сдам сейчас в обезьянник, там научат…
Ему на помощь пришел Алексей, он поймал руки Саши, а она остервенело рвалась в бой, вместе с тем бросил Киму:
— Не стоит. А то ведь и тебя могут научить вежливости. Полагаю, ты получаешь сдачу и наверняка знаешь, за что.
— Слышь, а ты кто такой? — расхорохорился герой сериалов.
Алексей на этот раз не к нему обратился, а к двум парням в строгих костюмах неподалеку:
— Ребята, объясните ему, кто я такой. Идем, Саша.
Как именно объясняли Киму два шкафа, она не видела, ибо вышла на улицу, где морозец дохнул в лицо, тронул лоб, скользнул под пиджак. Погружая шпильки в утрамбованный снег, Саша добралась, опираясь о руку Алексея, до автомобиля. Но когда села на первое место пассажира, вспомнила:
— А мои вещи? Я за ними схожу…
И хотела выбраться из салона, но Алексей усадил ее назад:
— Сиди, я принесу. Где они?
Объяснила кое-как, но он понял и, заперев девушку в машине, взбежал по ступенькам, затем скрылся в здании. В покое и тишине у Саши вновь разболелась голова, заныло тело, будто ее долго били палками. Она буквально прилегла на дверцу и… заплакала. Горько как-то стало в этом сверкающем мире, где каждая мразь считает возможным тебя растоптать. Мама была права, думалось Саше, но и она предположить не могла, насколько все хуже.
— Проверь, я все принес? — сказал Алексей. Он положил ей на колени сумку и одежду, поставил у ног сапожки, после заглянул в лицо. — О, что вижу… слезы! Саша, прости, что так получилось. Все ведь обошлось, правда?
Слегка кивнув, она оправдалась:
— Извини, расклеилась… Сейчас пройдет.
— Да реви сколько хочешь, — разрешил Алексей. — Одевайся, а то напугаешь домашних.
Саша только переобулась, на порванное платье натянула свитер, сверху — пальто, остальную одежду бросила в целлофановый пакет. Свой пиджак Алексей закинул на заднее сиденье и тронул машину с места. На следующем этапе Сашу замучила совесть, о чем она тут же поделилась:
— Из-за меня у тебя будут проблемы, да?
— О чем ты? — якобы не понял он.
— Не притворяйся, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Тебя уволят.
— С чего ты взяла?
— Но… это же был отец Роберта, он же главный у вас, а ты… обидел сына, хамил, вел себя по отношению к ним ужасно.
— Не переживай, не уволит.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Я незаменим.
— А если ошибаешься?
— Без проблем перейду в другую фирму на более выгодных условиях. Лучше скажи, как тебя занесло в тот кабинет?
— Ким… ну, кого я, к сожалению, не убила, сказал, что мне нужно расписаться за получение денег, хотя ведущим отдают гонорары в конвертах… ну, за редким исключением, если только это официальный концерт… В общем, я пошла на четвертый этаж, а там этот… Роберт. Он предложил мне поехать с ним на Гавайи…
— Ха-ха! — демонстративно хохотнул Алексей.
— Вот и я ему сказала: ха, ха. Повернулась и хотела уйти, а он… Спасибо тебе, ты вовремя подоспел.
— А я искал тебя. Охранник посмотрел по монитору и сказал, в какой кабинет ты вошла. Мне даже интересно стало, что ты там забыла, ведь деньги я лично отдал твоему коллеге, а он, видимо, отдал твою часть Робу.
— Вот сволочь! Ким еще хуже, чем я думала о нем.
— Значит, денег ты не получила?
— Это не самое страшное, худшее могло случиться, если б ты не пришел. Фу, даже мысли не могу допустить, что… Этот урод Роберт ударил, и я полностью потеряла контроль, то есть совсем не соображала, как рукой пошевелить. В дрожь бросает, стоит вспомнить…
— Не вспоминай. Завтра Роб проспится, и ему станет стыдно.
— У таких стыда нет. У них есть только осознание, что мир со всеми атрибутами принадлежит их величию. А остальные — букашки и должны служить им. Захочет — подбросит букашкам монет, захочет — растопчет, на все его воля.
— На всякую волю самодура рано или поздно найдется уравновешивающий кулак.
Несмотря на недомогание, которое давно должно было бы пройти, Саша не заметила, как промелькнул час. Алексей оказался вовсе не сухим планктоном, а довольно интересным собеседником, ко всему прочему, с чувством юмора. Главное, он не специально юморил, проверяя реакцию собеседника, мол, каков я, а? У него это получалось походя, отсюда естественно. К тому же преисполненная благодарности Саша видела в нем… Ну, что может видеть девушка в молодом человеке, спасшем ее от насилия и готовом поплатиться за свой поступок работой? Конечно, истинного героя. С нимбом над коротко стриженной макушкой.
Подъехали к подъезду, Саша собрала свои сумки-пакеты и посмотрела на героя с ярко выраженным ожиданием, дескать, давай — назначай свидание, я готова. Он в ответ улыбнулся и подмигнул…
— До свидания, — сказала она.
— Пока. Удачи тебе.
Саша вышла из машины, благополучно дошла до подъезда, оглянулась. Алексей еще стоял на месте, пришлось ему помахать рукой, хотя видеть его в салоне не могла — стекла тонированные, а свет в салоне он выключил. В ответ дорогой внедорожник тронулся и оставил после себя белые клубы. Даже номера телефона не попросил, тупица! Нет, раз искал ее на фирме после корпоратива, значит, она понравилась ему. Что же произошло? Что Саша сделала не так?
— Офисный планктон, — вслух произнесла обиженная Саша, поднимаясь по лестнице. — Компьютер — бумаги, бумаги — компьютер… И никаких других интересов. Фу, как мне нехорошо…
Да, и тошнило немного, и голова как не своя. Она позвонила в дверь на третьем этаже, Изабелла Дмитриевна открыла и ахнула:
— Саша! Что у тебя с лицом?
— Один придурок…
Сил хватило войти в квартиру, но не дальше, внезапно ее всю охватила легкость, тело покрылось испариной и… каким-то образом Саша прижалась щекой к полу. Как это произошло, она не поняла, но пол был приятно прохладный, она блаженно прикрыла веки и, наверное, заснула. Прямо в прихожей.
* * *
— Можно? — предварительно постучавшись, спросил Иннокентий.
— Кто там еще? — послышался за дверью голос Оленевой.
Фактически получено разрешение, он смело открыл дверь, не опасаясь, что в него полетит некий предмет, однако на всякий случай только голову просунул в гримерку. Анфиса, сидевшая за гримировальным столиком спиной к входной двери, увидела его в зеркало:
— Ты? Ну и чего застрял? Залетай уж. Чем обязана?
То, что она неласково встретила, еще ни о чем не говорит, Оленева только подшофе излишне добра и общительна, а трезвая — вредная. Молодой человек вынул из-за спины руку с букетом хризантем:
— Это вам.
Надо было видеть ее лицо! Во-первых, она не выразила даже дежурного восторга из благодарности, можно подумать, цветы ей дарят каждый день. Во-вторых, на букет Анфиса лишь покосилась через зеркало, в третьих, проговорила насмешливо:
— Охренеть. Что надо? Только без брехни.
— Обижаете. Когда это я вам врал?
— Не врал, так соврешь, — проговорила Анфиса, растирая грим по лицу. — Мальчик, знаешь, сколько жизней я прожила? Не думай, что растаю, увидев букет в руках симпатичного молодого человека. Меня не прельстишь лестью, потому что про жизнь я знаю все. Но за цветы спасибо, садись и по-честному колись, что тебе нужно.
Крутая женщина, подумалось Иннокентию, с подобным характером он не сталкивался, потому озадачился: как с ней контачить? Откровенными в наше время бывают только дураки от рождения, а умные в состоянии обвести слабую женщину вокруг пальца. Но как быть с такой же умной? Для начала он воспользовался приглашением. Гримерка тесная, рассчитана на двух актрис, соседка не занята в спектакле, ее стулом и воспользовался Иннокентий, усевшись немного позади Оленевой, общаться с ней пришлось через зеркало.
— Ну? — произнесла она, не отвлекаясь от грима. — Что там у тебя?
Собственно, ничего нет предосудительного, если он спросит напрямую, каная под простачка:
— Что вы думаете по поводу упавшего софита?
— А почему ко мне… Постой, постой! — Анфиса полностью повернулась к нему с коварной улыбочкой. — Саша, да? Она твоя… м… девушка, да?
— Нет, не моя. Пока. Но она мне нравится. Очень. Саша считает, что фонарь грохнулся случайно…
— А ты так не думаешь? — в удивлении подняла брови Анфиса.
— Я… м… сомневаюсь. Мои сомнения ни на чем не основаны, это так… от беспокойства за Сашу. Ну, правда, сидит себе девушка каждую репетицию в кресле, ждет своего выхода, и вдруг — ба-бах! Фонарь падает прямо на сиденье, где она сидела всего секунду назад. Это как?
Пусть считает его влюбленным без памяти — от него не убудет, а сердце женское должно размякнуть, ведь любовь и все такое для противоположного пола — ведущая линия жизни. Но в Оленеву боги вложили чуточку другую программу, наверное, нечаянно перепутав ее с мужиком, именно поэтому Анфиса была далека от умиления:
— Ты понимаешь, что твои слова звучат… обвинительно?
— В каком смысле? — прикинулся шлангом Иннокентий.
— Ну, получается, ты подозреваешь, что кто-то в труппе подстроил падение софита. — Поскольку он молчал, что само по себе ответ, она продолжила: — Если еще проще, то некто из нашего театра решил уничтожить Боярову… Надеюсь, ты не думаешь, что софитом управляла я?
— Нет, конечно, — сказал Иннокентий, и его нельзя было уличить в неискренности. — Иначе я бы не пришел к вам.
Она снова развернулась к зеркалу лицом, продолжила накладывать грим, между делом рассуждая:
— Понимаешь, на моей памяти подобных падений не было, да и в истории театра вряд ли найдется идентичный случай, если только не землетрясение. Артисты народец паршивенький, но покушаться на чужую жизнь… это розлив голливудских легенд.
— Исключаете актеров? — уточнил он.
— При всей моей нелюбви к братьям по ремеслу, исключаю. Они способны на мелкие подлости в каком угодно количестве, но совершить нечто глобальное, что изменит сразу не только их, но все вокруг них, это равносильно подвигу, правда, со знаком минус. Видишь ли, те, кому есть что терять, дорожат и куском прокисшего пирога, рисковать они не любят, особенно, если риск ничего существенного не даст.
— Старые актеры — согласен, а молодые? Которые даже не учились? Они ведь другие, приоритеты старшего поколения для них — ничто, а гаджеты, точнее, соцсети с игрушками, где мочат в виртуальном мире врагов, натаскивают психологию не уступать ни на йоту, ни в чем! А все, кто хоть немного ломает их планы, подлежат уничтожению, как в локациях. Если что-то пойдет не так, можно пройти квест заново — так им кажется, по-другому мыслить многим уже сложно. Так и стала жестокость нормой. Гнилая отмазка — будто это нарушения в психике, в подобных утверждениях заинтересованы врачи, им же нужно лечить, но отсутствие морали не вылечишь, она воспитывается. К сожалению, это данность.
Оленева перестала рисовать лицо, с интересом рассматривая отражение молодого человека в зеркале. Собственно, люди, с жаром и убеждением доказывающие свою точку зрения, либо пугают, либо раздражают, либо восхищают (таких меньшинство). Темперамент и напор — экзотическое состояние, нормальному человеку вписаться в данный режим некомфортно, но Анфиса сама жонглирует эмоциями на сцене, страстями не шокируешь актрису, ее другое изумило:
— Смотрю на тебя, Иннокентий, и думаю: у нас все монтировщики из социологов и психологов выбились? Нет, правда, какого черта ты здесь делаешь?
— Меня в ваш город привели личные обстоятельства.
— Понятно. Видишь ли, неучей у нас наберется четверть труппы, но должна предупредить: наличие «корочки» не гарантирует, что актер стал профи, зачастую в нашу профессию вступают озлобленные посредственности, трясущие дипломами у каждого носа. И даже эти актеры способны довести — я подчеркиваю — довести (!) человека до гробовой доски, но не уложить его в гроб софитом. Из твоего монолога я поняла, что логику в поступках нынешних молодых людей искать не следует, а все же… давай поищем. Ну, что могла дать смерть Бояровой? У нее здесь одно преимущество: она много играет. Но где? В дырище, выражаясь «светским» языком? А дырища вряд ли вызовет зависть у кого бы то ни было. Хорошо, допустим, кто-то хочет играть ее роли, значит, это женщина. Но у нас не киностудия, где раздают роли, претендующие на мировые шедевры, мы провинциальный театр, потенциальных зрителей около трехсот тысяч, а не миллиарды.
— Вы хотите сказать…
— Цель не оправдывает средства, — заключила Анфиса. — Да и софит весит слишком много для женских ручек, чтобы его сбросить. А теперь иди, иначе я не успею дорисовать второй глаз.
— Угу, — ставя на место стул, кивнул Иннокентий. — Спасибо.
Когда он вышел, Анфиса кинула в коробку с гримом растушевку, которой именно рисуют характерные черты на лице, и задумалась, подперев переплетенными пальцами рук подбородок. Раздался второй звонок, однако времени у Оленевой хватит, нарисовать четыре глаза, ведь первая картина — французский двор, поэтому она взяла смартфон и позвонила. Он не брал трубку.
— Возьми трубку, черт тебя… Алло? Гена, это я… Стоп, не ори, мне нужно тебе сказать кое-что… Да, срочно! Так вот, не одни вы с Яном догадались, что софит упал не случайно и что кто-то в нашем серпентарии не любит Боярову. Очень не любит, до смерти.
Отделившись от стены, подслушивающий Иннокентий на цыпочках отошел от гримерки Оленевой и поспешил на сцену. Саша уже стояла за кулисами в облачении королевы, подойдя к ней, он пошутил:
— В кресло больше не рискуешь садиться?
— Пф! — фыркнула она. — А ты бы сел туда? Только не рисуйся, не люблю понты. У меня ощущение, будто я в стане врагов.
— В сущности, так и есть. Слушай… — Иннокентий подался к ней и зашептал на ухо: — Я тут прозондировал почву у некоторых, индивиды из разных вражеских станов считают, что артисты на диверсию против тебя не способны.
— А кто? — тоном возражения спросила Саша. — Костюмеры? Может, монтировщики? Или уборщицы? Им смысла нет.
— Но если следовать твоей логике, — подчеркнул он слово «твоей», — тогда это артистка, которая хочет играть твои роли. Не мелковато? Для данного учреждения?
— У каждого свой масштаб, — парировала Саша. — И потом, почему обязательно женщина? Почему не мужчина? Может, он помогает своей симпатии убирать соперниц.
— Не буду спорить, потому что одна вещь бесспорна: в театре есть человек, который хочет тебя извести. Первую попытку он осуществил.
— Думаешь, еще осуществит… попытку?
— Уверен. Зачем тогда присылает цветочки с похоронным смыслом?
— И кто-то наблюдал за мной в саду ночью, — согласилась она.
— И сбросил софит прямо на голову, но тебе повезло.
Что тут скажешь? Только — караул! Но лучше про себя, чтобы не дать повода злоумышленнику стать вдвойне осторожней, в этом случае обнаружить его будет сложней. Разумный человек посоветовал бы бросить все и бежать куда подальше, спасаясь, да разве это выход? Удар будет нанесен по всем направлениям: театр останется без репертуара, главреж не заслужил кучу неразрешимых проблем, и Саша об этом подумала в первую очередь; она лишится работы — единственной отрады, в другом месте вряд ли повезет играть такие же роскошные роли. И последнее: а убежит ли она? Мотивировка неизвестна, Саша с Иноком только строят предположения, вдруг все не так, как представляется им обоим? Вдруг этот человек найдет ее даже на Северном полюсе среди льдов? Так какой смысл бежать? Но остаться — это каждую минуту, каждую секунду ждать удара.
Прозвенел третий звонок, в зале смолкал гомон, послышались первые звуки музыкального вступления. Пора было заканчивать с разговорами, и Саша повернулась к сцене лицом. Инок уже достаточно работает в театре, чтобы понять ее, но он взял девушку за локоть и развернул к себе:
— Саша, послушай…
— Извини, мне сейчас выходить.
— До выхода есть время. Тебе нельзя оставаться одной даже на час. Опасно.
— И что? Чему быть, того не миновать.
— Глупая присказка. Знаешь что… Переезжай-ка ты ко мне.
Вон оно как! Собственно, Саша предвидела подобный ход, намекала, что отношений не будет — не понял товарищ намеков. Потому что мозгов все-таки у него маловато будет. Она спокойно, насколько могла, вместе с тем твердо и коротко сказала:
— Нет.
— Саша, не испытывай судьбу…
— Нет.
— У меня три комнаты, выберешь любую…
— Нет.
— Да что ты заладила! Я предлагаю реальную помощь, тебя же… — И еще тише произнес страшные слова: — …могут убить. Здесь завелся конченый психопат, которому не нравится Боярова, она его просто бесит, спать-кушать он не может, пока она жива. Ты понимаешь это?
Молча Саша обошла его и направилась к хлипкой лестнице, ругая себя за то, что дала повод данному бизону думать об интрижке с ней, но это не главное. «Могут убить… Могут убить», — доминировала в голове мысль вместо текста роли. Значит, всюду, в каждом уголке, на улице не исключен, выражаясь фигурально, кирпич-сюрприз, падающий на голову прямо с неба. Даже эта лестница способна стать средством наподобие кирпича и убить, вон как высоко нужно взойти по ней, а упасть с нее — костей не соберешь. Саша потрогала лестницу — шатается, черт возьми. Рядом снова очутился Инок и как ни в чем ни бывало:
— Не бойся, я подстрахую. Иди.
Поблагодарив царственным кивком головы, тем самым приняв помощь (в конце концов, его прямая обязанность — безопасность актеров на конструкциях, которые соорудили монтировщики), она поднялась по ступенькам на крошечную площадку. И дух захватило от высоты! А какой вид открывается на тонны железа! До падения софита не обращала внимания, что там наверху висит, теперь дыхание перехватывает, стоит поднять глаза. А надо делать первый шаг по лестнице, теперь ведущей вниз, затем второй, третий… Да, страх не отпустил ее, он всегда с ней, точнее — в ней, с ним Саша снова шагнула на сцену, ведь у нее выбора не было.
Услышав ее голос со сцены, Иннокентий огляделся, но те, кто находился в это время за кулисами, а таких было человека три, занимались своими делами. Не привлекая к себе внимания, он отступил к выходу, потом выскользнул за дверь, дальше скорым шагом добрался до лестницы и, переступая через три ступеньки, взбежал на этаж с гримерками. Теперь никого бы не встретить в коридоре… Не встретил. В гримерку на всякий случай постучал — не ответили, значит, там пусто. Он вошел и плотно прикрыл за собой дверь.
Здесь ничего лишнего: три стола с зеркалами и лампами, столько же стульев, раковина с краном в углу, гардеробная стойка с костюмами. Сашин стол искать не составило труда, на нем одном куча косметики, а на спинке стула висели ее вещи. По трансляции шел спектакль, так что Иннокентию не нужно контролировать время, а если зайдут, к примеру, костюмеры, на этот случай приготовил вполне удобоваримый ответ — почему он здесь.
Вот и смартфон… Иннокентий взял его, просмотрел контакты, потом открыл WhatsApp, нашел заинтересовавшие его сообщения и фотографии. Четыре снимка маленькой девочки лет трех и один с неопределенной массой, под которым надпись: «Это наш первый вареник». Понятно, что за месиво.
Теперь Иннокентий открыл «Галерею», здесь оказалось много фотографий девочки, в основном только они и были. Еще несколько снимков симпатичной женщины лет сорока пяти, и тоже с ребенком, двух пожилых людей и… Жесть! Пять фото молодого мужчины в постели со жгучей брюнеткой, весьма и весьма откровенные, две фотографии этого же парня, но уже на природе и крупным планом. Несколько снимков (ребенка и постельные) Иннокентий перекинул в свой смартфон, тщательно стер следы вторжения в трубке Саши и положил на место. Приоткрыв дверь, он выглянул в коридор, там — никого. Иннокентий спокойно вышел из гримерки и поторопился на сцену, ведь кресло и вазу на английскую картину выносить ему.
