Глава 9
Она проснулась ночью, как от удара.
Лежать было удобно, хотя и непривычно. Вместо обычной пуховой подушки (никакие новомодные холофайберы и бамбуки бабушка не признавала и убеждала Машу, что спать можно только на подушках, начиненных гусиным пухом) под головой ощущалось что-то теплое и твердое. Скосив глаза, Маша обнаружила, что лежит на плече Дэниела Аттвуда, и тут же пододвинулась, испугавшись, что рука у него наверняка затекла. Он пробормотал что-то во сне, Маша не разобрала, что именно, что-то про консервную банку, повернулся на другой бок, задышал ровно, как дышат крепко спящие люди.
Она устроилась поудобнее на соседней подушке, снова закрыла глаза, пытаясь осмыслить невиданное – она спала в одной постели с мужчиной. Мысль была неожиданно приятной, но ей что-то мешало. В мозгу отчетливо билось что-то еще, настойчиво требующее выхода, и именно из-за этого тревожного «чего-то» Маша и проснулась.
Она покопалась в себе, пытаясь сформулировать, что именно не так. Ощущение тревоги не проходило. Оно было смутным и неясным, точно таким же, как днем, когда Маша впервые подумала о чем-то, чему не знала названия. Черт, как понять, что именно вызывает у нее беспокойство? Тогда его можно будет проанализировать, найти причину, прихлопнуть. Маша всегда так поступала, не давая беспокойству шанса разрастись внутри ее головы, вытеснить все остальные мысли и чувства. Она была тревожной и, зная это, всегда пыталась заранее найти и уничтожить малейший повод для паники.
Так, когда тревога появилась впервые? Пожалуй, после визита мамы. В этом месте Маша позволила себе саркастически улыбнуться. После встреч с мамой настроение у нее портилось практически всегда, так что мама скорее всего ни при чем. Что было еще? С утра все было нормально. Потом она приехала в контору и обнаружила Дэниела… Тут Маша снова улыбнулась, вспомнив их первый поцелуй. Потом она решила, что он забыл перчатки, и побежала на улицу. Потом она увидела этого противного маминого ухажера, а потом вернулась в кабинет, и там уже была мама.
Мысль дала сбой, и Маша прокрутила всю последовательность в голове еще раз. Да, пожалуй, неприятное ощущение было вызвано именно мамой и ее новым другом, как его там, а, да, Виктором Смирновым. Что сказала про него мама? Она сказала что-то очень важное, но Маша, изумленная неожиданным визитом, не заострила на этом внимания, хотя подсознательно и запомнила.
Она сказала, что всю жизнь любила именно этого самого Смирнова, только его одного, и что теперь он – награда за ее долгие годы одиночества. Конечно, при маминой ветрености одинокой она не была никогда, но сейчас утверждает, что пронесла свою любовь к этому человеку через всю жизнь, с юности. С юности…
Маша Листопад родилась вне брака. Человек, который был ее отцом, не захотел жениться на маме, и та подкинула новорожденную дочку своей матери, Машиной бабушке. Елизавета Андреевна безропотно вырастила внучку, позволяя Тамаре порхать по жизни, меняя мужей, как перчатки, которые она то и дело норовила забыть. Всех своих последующих мужчин мама успешно женила на себе, и лишь первый ее возлюбленный оказался твердым орешком, по крайней мере, маме не по зубам. Может быть, именно поэтому она и запомнила его на всю жизнь? Всю жизнь любила, как любят что-то несбыточное и недостижимое? Тогда получается, что этот самый Виктор Смирнов – Машин отец?
Она дернулась от этой мысли, обжегшей ее как вырвавшееся из пасти дракона пламя. Вот оно! Вот то неприятное, что терзало Машу весь день и теперь не дает спать ночью. Она никогда не мечтала увидеть своего отца, не думала о том, кто он. Как-то раз спросила у бабушки, но та не знала, от кого ее шалава-дочка нагуляла ребенка, а спросить у мамы ей и в голову не пришло. Отца ей заменил Михалыч, и его Маше вполне хватало. Теперь Михалыча не было, зато был этот красивый, но скользкий самодовольный тип, в котором мама, похоже, души не чаяла. Нет, ни при каком раскладе Маша не хотела бы видеть его своим отцом.
От неприятных мыслей ее даже затошнило. Маша вспоминала, как в ресторане Смирнов назидательно учил ее не спорить с матерью, и металлический привкус во рту нарастал. Она даже подышала широко открытым ртом, чтобы его прогнать. Так, причину своего волнения она выявила, теперь нужно решить, что делать дальше. Если прогнать отчаяние и попробовать рассуждать логически, то ничего страшного не произошло. Мама влюблена, так и бог с ней. Ее личная жизнь Машу уже много лет не касается, точнее, никогда не касалась. Если этот самый «отец» вдруг начнет вмешиваться в жизнь Маши, то она просто пошлет его подальше, да и все. В конце концов, она взрослая самостоятельная женщина, а не маленький ребенок, который боится перечить взрослым. Да и вообще, за нее есть кому заступиться. Лиле, Лавре, да и Дэниелу тоже. Маша снова покосилась на мужчину, который сейчас крепко спал рядом с ней. Да, она теперь не одна. По крайней мере до лета, пока он не закончит свой курс лекций, не свозит ее в Амстердам и не уедет в свой Лондон.
В этом месте настроение у Маши совсем испортилось. В конце концов, ее отец был неприятным прошлым, а Дэниел Аттвуд прекрасным настоящим, и в будущем нужно было переживать не по поводу внезапного обретения первого, а по поводу неизбежной потери второго. Ой, что-то она совсем запуталась.
Она протянула руку и погладила Дэниела по плечу. Плечо было теплым и даже «в спящем виде» выглядело надежным.
– Не буду сейчас про это думать, – строго сказала себе Маша. – Даже если он и уедет, то это будет через несколько месяцев, а счастливым нужно быть здесь и сейчас.
Словно в подтверждение этой мысли мужчина рядом с ней снова перевернулся, во сне обнял ее и притянул к себе, и Машина голова снова оказалась лежащей на его плече. Это было удобнее любых, самых мягких подушек. Маша втянула носом горьковатый запах его одеколона, улыбнулась и крепко уснула. Тревожные мысли ее больше не беспокоили.
Утром Маша проспала. Судорожно мечась по квартире, она вспоминала счастливое лицо знаменитой на весь Советский Союз Мымры – актрисы Алисы Фрейндлих, которая, объясняя своей секретарше, почему опоздала на работу, говорила, мечтательно закатывая глаза: «Проспала», и секретарша Верочка хихикала в кулачок, понимая, что это означает бурную ночь.
Что ж, у Марии Листопад, в общем-то привыкшей считать себя мымрой, минувшая ночь тоже была бурной. Вспоминая это, Маша невольно покраснела под уже нанесенным слоем тонального крема.
– Уже уходишь? Без завтрака? – Мужчина ее мечты появился на пороге комнаты, где прошла эта самая бурная ночь, воспоминания о которой вгоняли Машу в краску. Босой, в трусах, с всклокоченной головой… Точно. Мечта.
– Я не успеваю, Дэн. Сегодня последний день перед мероприятием. У меня дела по минутам расписаны. Я поехала на завод. Там постараюсь перехватить чего-нибудь. Поешь, пожалуйста. Что-нибудь…
Как известно, в английском языке нет разницы между «вы» и «ты». Но в голове у Маши будто переключили какой-то тумблер, и если еще вчера с вечера она отчетливо понимала, что разговаривает с Дэниелом Аттвудом на «вы», то сейчас ее «you» звучало определенно как «ты».
Она выскочила в подъезд, на ходу запахивая шубку и гремя ключами от машины. Два дня – сегодняшний и завтрашний – обещали быть суматошными до неприличия. От того, как пройдет праздник, зависела не только репутация Марии Листопад, от него зависела репутация агентства, и если на себя Маша в ее нынешнем счастливо-влюбленном состоянии еще могла себе позволить махнуть рукой, то подвести Лавру ни за что. Это означало только одно – работа превыше всего. Выезжая из двора, она уже забыла о Дэниеле Аттвуде. Заставила себя забыть, планируя дела, ведя телефонные переговоры, перепроверяя каждую мелочь, подписывая очередные счета.
Зал для празднества был уже украшен цветами, и это выглядело безукоризненно, как всегда, когда за дело бралась Аля Воронова, владелица фирмы «Мир цветов», которую Лилька отчего-то называла «Маленькая хозяйка большого дома». Прозвище Але, впрочем, подходило. Видеооборудование уже привезли и смонтировали, а вот поставщики оборудования звукового в очередной раз подвели, и Маша, ругаясь до хрипоты, в душе кляла себя на чем свет стоит, что поддалась на их уговоры и обещания, а не разорвала контракт еще после прошлого «косяка».
Сейчас ситуация подходила под определение «экстренная», и Маша решала ее, звонила, умоляла, упрашивала, ругалась, но все-таки добилась результата, впрочем, как и всегда. Зато с меню на праздничный обед все было в порядке. С детскими развлечениями и конкурсами тоже. Спортивные команды завершали тренировки, интеллектуальная викторина была практически готова, запаздывали лишь призы. Но в общем и целом все было под контролем, вот только о том, что она сегодня так и не поела, Маша вспомнила ближе к шести часам вечера.
От кофе в желудке уже образовалась небольшая дырка, и Маша с отвращением посмотрела на стоящую в углу кабинета кофеварку. После того как отношения с Марьяной испортились, девушка больше не поила ее кофе, бегать к общему кофе-автомату, стоящему на первом этаже заводоуправления, было далеко, и Маша привыкла было обходиться без кофе, пока Гордон Барнз не притащил ей отдельную кофеварку. Где он ее взял, для Маши было сущей загадкой, но спрашивать она не стала, за возможность пить кофе в любое время была благодарна и потому не выражала неудовольствия, когда Гордон забегал к ней, чтобы выпить кофе вместе с ней.
Сейчас кофе не хотелось. Хотелось кусок мягкой булки, желательно горбушку, а на ней кусок докторской колбасы и соленый огурец. А еще хотелось котлету. Вкусную домашнюю котлету из трех видов фарша – говяжьего, свиного и индюшачьего. Так всегда вертела котлеты бабушка, правда, в Машином детстве индюшачьего фарша не было и в помине, и бабушка крутила в мясорубке куриные грудки, а выросшая Маша заменила курицу на индюшку и фарш покупала уже готовый, в супермаркете, не заморачиваясь сбором и последующим мытьем мясорубки. Она тяжело вздохнула, поскольку котлеты не было. Впрочем, как и булки с колбасой.
В очередной раз зазвонил мобильник, и Маша, не глядя, нажала на кнопку, перебирая гору бумаг на столе.
– Алло.
– Машка, тут на вашем заводе дурдом, а не система, – затарахтел в трубке голос Лили. – Нет, ну, я все понимаю, режимный объект, но как-то пройти к тебе мне надо!
– Лиль, ты чего, на завод приехала? – не поняла Маша. – А зачем? Случилось чего?
– Листопад, голову включи! Вот если бы у меня что-то случилось, я бы первым делом поехала искать тебя на нефтеперегонном заводе, да? Я тебе еду привезла. Мне Валерия Сергеевна поручила тебя покормить. Ты ж там голодная небось.
– Небось, – согласилась Маша. – Только я все равно не понимаю.
– Ой, Маш, ну что тут непонятного. – Лиля, похоже, начала сердиться. – Я приезжала в город, мне нужно было к ребятам в следственное управление заскочить ненадолго. Лавра с обеда домой приехала, чтобы меня с Надюшкой подменить, и велела мне завезти тебе еду. Я котлет накрутила. По рецепту Елизаветы Андреевны. С тремя видами фарша и сухим молоком. Объеденье, а не котлеты. Вот и решили мы с Лаврой, что твой тающий на глазах организм нужно покормить. Котлеты будешь?
– Буду, – радостно засмеялась Маша. – Лилька, вот вы с Валерией Сергеевной – лучшее, что есть в моей жизни. Я тут сижу, про котлеты думаю, и тут ты звонишь. С котлетами. Как в сказке, честное слово.
– Плохо, Листопад, – серьезно сообщила Лиля. – Это очень плохо, что мы с моей свекровью – лучшее, что есть в твоей жизни. Я вот, к примеру, тебя тоже очень сильно люблю, но лучшее в моей жизни – это Серега, Федька, Степка, Матвей и Надюшка. Поняла, в каком направлении нужно работать, непутевая ты моя? И вообще, ты за котлетами выйдешь или как? Меня к тебе не пускают, а если гора не идет к Магомету, то что?
– Магомет идет к котлетам. Иду я, иду!
Маша вскочила со стула, накинула шубку и радостно побежала вниз. Что бы ни говорила Лиля, а она была счастлива, что у нее такая замечательная подруга и не менее замечательная начальница.
На проходной действительно ходила взад-вперед слегка рассерженная Лиля, в руках которой был довольно объемный пакет, из чего Маша поняла, что одними котлетами точно не обошлось.
– Тут еще банка с маринованными огурчиками, хлеб, бутылка домашнего яблочного сока и колбаска порезанная. Поешь обязательно. Поняла? – строго спросила Лиля.
– Поняла, – сказала Маша и вдруг захохотала во все горло от обуревавшего ее счастья.
– Машка, ты какая-то не такая, – сообщила ей внимательно разглядывающая ее Лиля.
– Что значит – не такая?
– А то и значит! Ты себя в последнее время в зеркало видела? Потухшая вся ходила, понурая. А сейчас глаза блестят и даже щеки немного круглее стали. Уже не такая доходяга, как в последний раз, когда я тебя видела.
– А это меня Дэниел кормит, – снова рассмеялась Маша. – Ты представляешь, я каждый вечер приползаю домой, выжатая как лимон, а у меня ужин под салфеточкой.
– Ой, Листопад. – Лиля прищурилась. – Сдается мне, что он в тебя влюблен, англичанин этот. Иначе с чего бы вдруг такая филантропия? Эй, а ты чего покраснела? Машка, было что? Колись давай. Мне же интересно!
– Было, – страшным шепотом сообщила пунцовая Маша, нервно оглядываясь, не слышит ли охранник. Но тому явно не было до них с подругой никакого дела. – Ой, Лиль, я потом тебе обязательно все расскажу, сейчас некогда. Но да, было. И ты знаешь, он – потрясающий.
– Ну если сама Мария Листопад говорит о мужчине, что он потрясающий, значит, он действительно явление, – засмеялась Лиля. – Но если серьезно, то, Машка, я очень-очень за тебя рада. Мне страшновато, конечно, потому что, зная тебя, с твоей горячностью и умением все доводить до фанатизма, ты можешь влюбиться так, что потом я от тебя ошметки собирать буду, но раз в жизни и это тоже надо. Так что лети на огонь, девочка моя! Будем надеяться, что твой потрясающий англичанин не окажется подлецом.
– Ну что ты, Лилька, – возмутилась Маша. – Он знаешь какой? Он мне билеты на спектакль Джуда Лоу купил. Мы с ним в Амстердам едем.
– Когда?
– Не скоро, в июне. Но он сам, втайне от меня, все организовал. И билеты, и самолет, и отель. Понимаешь, он выполнил мое самое заветное желание, устроил мне сюрприз. Вот, смотри, я тебе покажу.
Маша начала тыкать в телефон, чтобы показать Лиле фотографии билетов на спектакль, которые щелкнула вчера, чтобы иметь при себе и периодически смотреть, уверяя себя, что это все – не глупая шутка.
– Вот, смотри, смотри!
Она наконец-то открыла нужные фотографии, провела пальцем по экрану, показывая одну, вторую, билеты на спектакль, билеты на самолет, бронь на отель. Мелькнула предыдущая фотография, зачем-то сделанная Машей у входа в офисное здание, в котором располагалось ее агентство. На ней Виктор Смирнов разговаривал с неизвестным ей молодым человеком. Она дернула пальцем, чтобы вернуться обратно к билетам в Амстердам.
– А ну постой, – велела ей Лиля. – Верни обратно. Это кто? Тот мужик, с которым твоя маман в ресторане была?
– Ну да. Я его вчера случайно увидела и зачем-то щелкнула. Лиль, ты знаешь, я сегодня ночью проснулась и вдруг подумала, что он может быть моим отцом. Представляешь, ужас какой!
– Почему ты так решила? – рассеянно спросила Лиля.
– Да мама сказала мне, что она его любит всю свою жизнь, и что это такая любовь, которая бывает лишь однажды, и что мне того не понять. Мол, у них в юности не срослось, а сейчас он ей награда за все ее страдания. Как-то так она сказала. Вот я и подумала, что она с ним встречалась, потом забеременела, а он ее бросил. А сейчас они снова встретились, и она счастлива. Действительно, счастлива, Лиль! И он со мной так строго разговаривал тогда, в ресторане. Как будто имеет на меня какие-то права. В общем, мне это все не нравится, Лиль. Лилька! Да ты вообще меня слушаешь?
Но помощник начальника следственного управления Лилия Ветлицкая, теперь Лаврова, ее не слушала. Она задумчиво смотрела на экран телефона, на котором о чем-то разговаривали двое мужчин – старый и молодой.
* * *
Сегодня день ИКС. Проходная нефтеперегонного завода была так щедро украшена воздушными шариками корпоративных цветов, что все, видя это великолепие издали, невольно начинали улыбаться.
Маша приехала на завод к восьми утра, чтобы лично проверить ход последних приготовлений. Она не волновалась. В день мероприятий ее нервы всегда становились крепче самых прочных стальных канатов. Она знала, что предусмотрела и проверила все. Остальное зависело лишь от удачи, а та – от Бога, на которого Маша полагалась всецело. Она работала много и тяжело, и Бог не мог ее подвести.
Официальный старт праздника должен был быть дан Рафиком Аббасовым ровно в десять утра. Дети отправлялись на детскую площадку, взрослые делились на команды для интеллектуальной игры и спортивных состязаний. В час дня должна была начаться лекция Дэниела Аттвуда, в три часа – торжественный обед, а в шесть – концерт оркестра под управлением Валерия Гергиева. Все. После этого можно будет расслабиться.
Она знала, какая огромная усталость навалится на нее вечером, когда она добредет до дома. Знала, как будет выглядеть «отходняк» следующих дней: головная боль, выкручивание суставов, как будто при высокой температуре, слабость, не дающая даже дойти до туалета, отвращение к еде. Все это будет, но завтра, и за пару дней пройдет без следа. Останется лишь удовлетворение от хорошо сделанной работы и ощущение очередного оставшегося за спиной экзамена. Она справилась. Она смогла.
День покатился своим чередом, точно так, как было ему прописано в сочиненном Машей Листопад сценарии. Перед многотысячной толпой рабочих выступил их директор. Презентовал совместный с англичанами проект, рассказал о перспективах, открывающихся перед заводом. Дали слово иностранцам, среди них Гордону Барнзу. Тот отчего-то страшно волновался, выступая, и Маша, смотревшая из-за сцены, даже улыбнулась, настолько трогательно он выглядел. Хороший, утонченный, чуть язвительный Гордон. Она, оказывается, успела привыкнуть к его постоянному присутствию в ее трудовых буднях.
Интересно, удастся ли им остаться друзьями? Скорее всего, вряд ли. В последнее время Гордон совсем перестал заходить к ней домой, довольствуясь лишь встречами на заводе. Ну да ладно. В конце концов, это неважно, ведь у Маши есть Дэниел. Она позволила себе невольно отвлечься на приятные мысли об Аттвуде. Точнее, она о нем не забывала. Он незримо присутствовал рядом, не отпуская Машу совсем даже тогда, когда она была очень-очень занята. Это чувство постоянного присутствия другого человека в ее жизни было для Маши внове и немного пугало. Правда, совсем чуть-чуть.
Закончилась торжественная часть, начался футбольный матч и командная интеллектуальная игра. Маша посмотрела одним глазком и тут же убежала, чтобы проверить, все ли в порядке у детей. Да, в детской зоне все было спокойно. Там играли «оловянными солдатиками», а точнее их точными копиями, сделанными из фанеры и раскрашенными в полном соответствии с образцом. Фирма, изготавливающая фигурки, давно уже вернула Маше коробку с ее солдатиками, как раз выступавшими в роли такого образца. Коробку Маша засунула в нижний ящик стола в своем кабинете на заводе и благополучно о ней забыла.
Вырезанные из фанеры солдатики были в половину детского роста, чтобы их удобно было двигать по «карте военных действий». Маша отметила, что с увлечением играют не только мальчики, но и девчонки, и улыбнулась мимоходом. Хорошая все-таки идея пришла ей в голову!
До лекции оставалось меньше получаса, а Дэниела все не было. Впрочем, Маша не успела начать волноваться, что он опоздает, потому что он появился перед лекционным залом в сопровождении охранника, бдительно сопроводившего иностранца с проходной.
– Опаздываешь? – с упреком посмотрела на него Маша.
– В университете задержался. Ты представляешь, хотел еще заехать домой переодеться, но одна из студенток очень просила, чтобы я помог ей с рефератом. Так неудачно, именно сегодня! Я у нее никогда раньше не замечал такого учебного рвения к моему предмету. Опоздать я бы ни за что не опоздал, вот только переодеться не получилось.
Маша испытала легкий укол ревности, но тут же заставила себя на время забыть об этом. В конце концов, вокруг Дэниела Аттвуда в университете все время крутились молодые девушки. Ничего нового.
До начала лекции оставалось чуть меньше десяти минут, когда к ней подбежала Марьяна. Помощница генерального директора сегодня отвечала за встречу оркестра Гергиева, расселение его в гостиницу, кормежку обедом, а потом доставку в концертный зал, где еще нужно было настроить инструменты и привыкнуть к акустике. День у Марьяны сегодня выдался беспокойный, поэтому она была одета не в элегантный костюм и высокие шпильки, с которыми, как казалось Маше, никогда не расставалась, а в джинсы, мягкий кашемировый джемпер и кроссовки.
Видимо, во взгляде Маши скользнуло удивление, потому что Марьяна ответила на незаданный ей вопрос:
– Я перед концертом переоденусь. Не переживайте, в таком виде на классический вечер не приду.
– Да я и не переживаю. – Маша поджала плечами. Вольно или невольно, но она переняла этот жест Дэниела Аттвуда.
– Мария, у нас небольшое ЧП.
– ЧП? Какое? – Маша невольно встревожилась. Дэниел внимательно смотрел на нее с небольшой импровизированной сцены, которую они соорудили для его лекции. До начала оставалась пара минут, не больше.
– Одна из скрипачек забыла дома туфли. Ей нужны черные лакированные туфли. Я бы дала свои, но у меня тридцать восьмой размер, а у нее тридцать шестой. У вас есть черные лакированные туфли 36 размера, Мария?
– У меня есть. – Маша опустила глаза на свои ноги, обутые сегодня в бежевые удобные лодочки. – Но дома. Марьяна, мне кажется, что гораздо проще доехать до ближайшего магазина и купить.
– Она наотрез отказывается покупать. Требует, чтобы мы нашли напрокат, – зло сказала Марьяна. – Вы можете отправить кого-нибудь к себе домой, чтобы этот кто-то привез ваши туфли?
– Да я все могу. – Дэниел начал говорить, и Маша всеми силами рвалась туда, в зал, где раздавался его голос. – Я сейчас позвоню в агентство, попрошу девчонок, кто свободен, взять запасные ключи, съездить ко мне домой и отвезти туфли в гостиницу.
– Лучше сразу в концертный зал, – Марьяна нервно посмотрела на часы, – из гостиницы мне их через полчаса уже забирать.
Маша набрала номер Валерии Сергеевны и быстро объяснила ситуацию.
– Конечно, сделаю, Машенька, – ласково сказала начальница. – Не переживай.
Маша кивнула Марьяне, что все хорошо, и собралась было бежать уже в зал к Дэниелу, как вдруг телефон зазвонил, а на экране появилась фотография Лавры.
– Машунь, – сказала она, – в ящике твоего стола нет никаких ключей. Ты уверена, что они именно там?
– Как это нет, – изумилась Маша. – Я когда дверь поменяла, запасные ключи на работе оставила. Я всегда так делаю, вы же знаете. Всего ключей было пять. Один у меня, второй я Дэниелу отдала, а еще три на одном колечке должны в ящике лежать. Я их оттуда не забирала.
– Нет тут ключей, ни трех, ни одного, – сердито сказала Лавра. – Я же еще в маразм не впала. Я весь ящик перерыла. Ключей в нем нет!
Думать о том, куда подевалась связка, Маше сейчас было некогда.
– Ладно, Валерия Сергеевна, тогда отбой, сами выкрутимся, – быстро сказала она.
– Точно выкрутишься?
– Точнее не бывает.
Маша отключила телефон и повернулась к стоящей рядом Марьяне.
– Вот что, – решительно сказала она. – В моем кабинете на подоконнике сумка. В ней ключ от моей квартиры. Поезжайте сами, Марьяна. Адрес я вам в сообщении сброшу. Черные лодочки в шкафу в прихожей. Запасные ключи в агентстве найти не могут, так что придется вам самой решать эту проблему.
Марьяна перекосилась, но тут же кивнула головой. Было видно, что Машу она терпеть не может, но проблемы привыкла решать быстро и качественно, не мешая общественное с личным.
– Ключ я потом у вас на концерте заберу! – крикнула Маша ей вслед. Девушка кивнула от двери и исчезла.
Последнее, что увидела Маша, это мелькнувшие в дверях подошвы ее кроссовок. Черные с яркой малиновой полосой. Где-то совсем недавно Маша уже видела похожие кроссовки, но сейчас ей было некогда думать, когда и при каких обстоятельствах. Она проводила Марьяну глазами и поспешила на лекцию Аттвуда. Успела она вовремя. Погас свет, зажегся экран, и на нем крупным планом появилось прекрасное лицо Джуда Лоу в роли доктора Ватсона. Маша улыбнулась и подумала о том, что все-таки жизнь – замечательная штука.
Несмотря на то что содержание и лекции, и презентации, и видеоотрывков она знала наизусть, слушать Дэниела было настоящим удовольствием. Его речь текла широко и свободно, и Маша сейчас остро жалела, что не знает язык настолько хорошо, чтобы наслаждаться каждой фразой, а лишь понимает общий смысл. Конечно, переводчица переводила все, что он говорил, однако слушать такую лекцию на языке оригинала было бы дополнительным бонусом, и Маша в очередной раз пообещала себе, что занятия английским ни за что не бросит. Будет добиваться совершенства.
Один отрывок из кинофильма сменял другой, Маша смотрела и слушала, затаив дыхание, и радовалась, что людям в зале тоже интересно, и они тоже внимательно слушают. Внезапно завибрировавший в кармане телефон был так некстати, что она даже чертыхнулась сквозь зубы. Не взять трубку было нельзя, вдруг что-то важное. Маша вытащила телефон из кармана и посмотрела на экран. Звонила Марьяна.
«Наверное, туфли найти не может», – подумала Маша и выскользнула из зала, чтобы не мешать своим разговором. Телефон звонил и звонил, дрожал у нее в руке, трясся, как в припадке. Маша вышла наконец-то из зала, притворила дверь и приглушенно сказала в трубку:
– Да, Марьяна. Что там у вас?
В трубке слышался тихий плач. Так мог скулить потерявший маму щенок, брошенный на улице подыхать.
– Марьяна, алло, вы меня слышите? Почему вы плачете? У вас что-то случилось?
– Случилось, но не у меня, а у вас, – задыхаясь от слез, сказала девушка. – Я вам звоню-звоню. А вы трубку не берете. Я чуть с ума не сошла! Я же не знаю, что делать!
– С чем? Что произошло, Марьяна? – Маша говорила твердо, понимая, что должна привести помощника директора в сознание, иначе от нее будет ничего не добиться.
– Я приехала к вам домой. Дверь была не заперта. Я вставила ключ, но он не поворачивался. Я толкнула дверь, она открылась, и я вошла. И увидела… – Она тяжело задышала в трубке.
Маша вспомнила, как совсем недавно она сама вошла в квартиру, дверь которой плохо открывалась из-за чего-то тяжелого, а этим тяжелым оказался убитый Михалыч, и тоже тяжело задышала. Страх наваливался на нее, душный, смрадный, и она чуть приоткрыла дверь в зал, чтобы, если не увидеть Дэниела, то хотя бы услышать его голос, убедиться, что он здесь, рядом, живой и здоровый.
– Что вы увидели, Марьяна? – спросила она, проглотив вставший в горле ком страха.
– Я увидела, что у вас в квартире все перевернуто вверх дном. Все шкафы открыты, все выброшено на пол. Тут такой кавардак… Ужасный кавардак… Везде. А в кухне…
Девушка в трубке снова заплакала, как заскулила. Маша терпеливо ждала, пока она продолжит, потому что у нее самой как-то враз вдруг кончились силы.
– А в кухне я увидела Гордона. Гордона Барнза. Мария, он без сознания. Мне кажется, что его ударили ножом.
– Он жив? – спросила Маша. – Марьяна, вы проверили, он дышит?
– Да-да, я проверила, – голос Марьяны захлебывался в трубке, говорил все быстрее и быстрее. – Он живой, Мария. Вот только я совсем не знаю, что делать дальше.
– Вызывайте «Скорую», я сейчас приеду, – сказала Маша. – И позвоню человеку, который точно скажет нам, что делать дальше. Марьяна, после того как вы позвоните в «Скорую», передайте, пожалуйста, кому-нибудь свои обязанности по оркестру. Нас с вами полиция, похоже, на концерт не отпустит, но работу свою мы должны доделать. Так что быстро решите, кому передать дела. Я, пока еду, сделаю то же самое.
Да, в экстренных ситуациях Мария Листопад как никто другой умела брать себя в руки. Чтобы позвонить Лиле и получить полные инструкции, что делать дальше, ей понадобилось пять минут. Следующий звонок был Лавре, которая тоже все поняла без лишних слов и пообещала довести праздник до конца уже без Маши. Третьим делом было короткое сообщение Дэниелу Аттвуду, которое тот мог прочитать лишь по окончании лекции. «У нас в квартире очередное нападение, – написала она. – Гордон ранен. Я поехала туда. Приезжай, когда сможешь, но знай, что в доме будет полиция».
Ей казалось, что предпринятых действий вполне достаточно, чтобы о ее профессионализме складывались легенды, и, мрачно усмехнувшись этому обстоятельству (веселого в происходящем было, надо признать, мало), Мария Листопад поехала домой, навстречу новым неприятностям.
* * *
«Скорую», увозящую Гордона, она встретила уже у подъезда. Пожилой, усталый мужчина-врач и молодой, чуть суетливый фельдшер грузили носилки в машину. Рядом подпрыгивала Марьяна, пыталась поправить край простыни. Маша успела заметить свесившуюся с края носилок руку, крепкую мужскую руку, которая сейчас выглядела безжизненно.
– Он жив? – спросила она у Марьяны внезапно осипшим голосом.
– Что? Да, жив. Они сказали, что ранение неглубокое и крови он потерял немного. Я так испугалась, Мария, так испугалась! – От избытка чувств девушка снова заплакала.
– Так, едет кто-нибудь или нет? – сурово спросил врач. – Если да, то залезайте, нам тут ждать некогда.
Марьяна попыталась влезть в машину, но Маша придержала ее за руку.
– Мы не можем поехать, – извиняющимся голосом сказала она. – Нам нужно полицию дождаться.
– Ну, так ты и дожидайся, – огрызнулась Марьяна, вырывая руку, – ты же хозяйка квартиры! Вот ты и объясняй, что он делал в твоем доме.
– Хозяйка я, хотя что он делал в моем доме, понятия не имею, – честно сказала Маша. – Но нашла его ты, так что объясняться нам придется обеим. Марьяна, надо позвонить на завод, чтобы они направили в больницу переводчика. Он скоро придет в себя? – Последний вопрос предназначался уже врачу.
– Да бог его знает, – махнул рукой тот. – Он без сознания, скорее от страха да от слабости. Хотя, чтобы убедиться в том, что внутреннего кровотечения нет, все равно наблюдать надо. Так что мы поедем, девушки.
– Куда именно вы его отвезете? Мы переводчика отправим, он по-русски не понимает, – сказала Маша.
– В первую городскую, куда же еще.
– Я сейчас позвоню, – Марьяна, похоже, начала приходить в себя, – мы от нефтеперегонного завода выкупим платную палату-люкс. И переводчика пришлем, да.
Отойдя в сторону, она начала нажимать кнопки телефона, и Маша в очередной раз подумала о том, что помощник у Рафика Аббасова первоклассный. Точнее, помощница.
– Поднимайся в дом, – сказала она, дождавшись, пока машина «Скорой» мигнет фарами и исчезнет за поворотом. – Холодно. Когда еще полиция приедет! Хотя нет, вот и они.
Во двор въехал полицейский «газик», а из него лихо выпрыгнул Сергей Лавров, муж Машиной ненаглядной подружки Лили.
– Ну что, опять учудила? – ласково спросил он. – Э-э-э, только не реви. Меня и так Лилька всю дорогу грызла, чтобы я с тобой обходительным был. Она бы сама приехала, так ты ж понимаешь, что Надюшку оставить не с кем. И я на работе, и мама.
– Да понимаю я все, – уныло сказала Маша. – И вовсе я не реву. Чего реветь-то, слезами горю не поможешь.
– Вот и хорошо, давай, рассказывай по порядку, что случилось.
– Да я и сама не знаю толком, что случилось, – честно призналась Маша. – Я еще домой не заходила, только приехала. Ждала, пока Гордона увезут.
– Как он?
– Врачи говорят, жить будет. – Маша зябко повела плечами, потому что почувствовала, что замерзла, то ли от сырого мартовского ветра, то ли от пронизывающей ее с головы до ног нервной дрожи.
– А чего он в квартире твоей делал? У тебя же вроде другой иностранец живет?
– У меня другой. – Маша на мгновение представила, что неизвестный злоумышленник пробрался в квартиру в тот момент, когда там был Дэниел, и это его сейчас увезла бы «Скорая», и передернулась. – Сережа, я понятия не имею, почему Гордон был у меня дома, а главное – как он туда попал. Я убежала из дома в начале восьмого утра. Дэн должен был уйти немногим позже, у него в восемь утра лекция стояла, и больше мы домой не возвращались. В десять утра Гордон точно был на заводе, я его там видела, когда мы праздник открывали. Это точно.
– А потом?
– Потом я его тоже вроде бы видела, но это уже неточно. Я бегала туда-сюда, но мне кажется, он попадался мне на глаза несколько раз. Потом случился форс-мажор, и мне нужно было срочно отправить кого-то домой…
– Зачем?
– За черными лаковыми туфлями для скрипачки оркестра, но это неважно. Я дала Марьяне ключ, – она кивнула в сторону девушки, которая все еще разговаривала по телефону, переминаясь с ноги на ногу в черных кроссовках с малиновой полосой. Полоса сбивала Машу с толку, и она отвернулась от Марьяны, чтобы сосредоточиться. – Я дала ей ключ и попросила съездить ко мне домой и привезти туфли, а спустя минут двадцать она позвонила, что дверь в мою квартиру не заперта, в доме все перевернуто, а в кухне лежит на полу раненый Гордон. Я велела вызвать «Скорую», сама позвонила Лиле и Лавре, ой, прости, Валерии Сергеевне, и поехала сюда. Все.
– Так, девушки, – Сергей чуть повысил голос, чтобы его услышала уже закончившая телефонный разговор Марьяна, – поднимаемся в квартиру и все рассказываем еще раз с самого начала и очень обстоятельно. В доме стараемся особо не топтать, ничего руками не трогать. В кухню не заходим, там бригада работать будет. А мы с вами поговорим… Ну, найдем где.
Они поднялись на Машин третий этаж, и она робко переступила порог своего дома, будто он был ей чужой. Уже в прихожей становился очевиден весь масштаб бедствия. Вся одежда из стенного шкафа была выворочена наружу и валялась по полу. Коробки с обувью с содранными крышками свалены в кучу. Сумки, летняя и весенняя, вывернуты наизнанку, и из одной из них вырвана с мясом молния. Маша перешагнула через эту кучу и заглянула в открытую дверь гостиной, уже зная, что она там увидит.
Открытые створки шкафов бесстыдно обнажали пустые полки. Папки с документами и альбомы с фотографиями, коробочки с серебряными ложками – бабушкина гордость и потенциальное Машино приданое, книги, книги, книги, чайный сервиз в знаменитую кобальтовую сетку, точнее, то, что от него осталось, осколки большой фарфоровой супницы, которой на Машиной памяти бабушка пользовалась один или два раза, нитки для вязания, оставшиеся еще с тех времен, когда бабушка была жива. У Маши никак не поднималась рука их выбросить. Альбомы с репродукциями шедевров мировой живописи, белоснежные скатерти, которые уже много лет тоже никто не расстилал, коробочка с бабушкиными немудреными украшениями – брошками, сережками, кольцами. Все Машино прошлое лежало сейчас «нагое и беззащитное», открытое чужим нескромным взорам. И от этого Маше казалось, что это она стоит голая среди разгромленной гостиной.
Она судорожно прижала к груди сжатые в кулачки руки. Чья-то злая воля не оставила в неприкосновенности ничего, содрав в бессильном бешенстве подушки с дивана и вытащив ящики с хранимым в нем постельным бельем. В дальнем углу комнаты, практически у самого окна под шторой валялось что-то ей незнакомое. Аккуратно перешагивая через дорогие ее сердцу предметы, чтобы не наступить ни на что ненароком, Маша подобралась поближе, посмотрела. На полу лежал шарф. Явно чужой. По крайней мере, у Маши такого никогда не было, так же как и у Дэниела. Тот носил вязаные теплые шарфы, потому что в холодной России все время мерз, а этот был легкий, шелковый. Маша бросила короткий взгляд на бирку, шарф оказался дорогим, явно брендовым. Такой не мог принадлежать случайному преступнику, мелкому воришке, который пробрался в дом, чтобы поживиться тем, что плохо лежит.
Она вышла из комнаты и заглянула в комнату Дэниела и свою спальню. Картина везде была одинаковой: погром, вывороченные ящики и полки шкафов, скинутое на пол постельное белье и перевернутые матрасы. В квартире явно что-то искали.
– Как ты считаешь, что-нибудь пропало? – спросил Машу наблюдавший за ней от дверей Лавров.
– Да черт его знает, – честно сказала она. – Разве в таком кавардаке определишь? Бабушкины украшения вроде все целы, моя шкатулка даже не открытая на комоде в спальне стоит. Денег я дома не держу. Мне кажется, что нет, ничего не пропало.
– А как ты думаешь, что именно он искал?
– Да не знаю я, – уныло сказала Маша. – Лилька меня тоже уже сто раз спрашивала, что такого ценного может находиться в квартире, чтобы в нее уже не в первый раз залезали. Но я не знаю, правда, Сереж. Нет у нас ничего ценного, да и не было никогда.
– Маш, я давно, как говорится, в «своем бизнесе», ну то есть в органах я давно, и краткосрочный перерыв в работе ничего не изменил, я понимаю, что так выглядит квартира, в которой провели тщательный обыск. И не церемонились при этом. Тот человек, который был здесь, очень хотел найти какую-то конкретную вещь, причем не очень крупную, но и не совсем мелкую.
– Почему? – глупо спросила Маша.
– Потому что твои шкатулки, стоящие на комоде, не открыты. Значит, то, что он искал, в них поместиться не могло. Но из шкафов все вытряхнуто, значит, предмет не очень крупный. Не такой, что стоит на виду. Скорее всего это какая-то коробка. Или пакет. Напрягись, Маша, что это может быть?
– Да не знаю я. – В голосе Маши послышались близкие слезы. – Правда, не знаю, Сережа!
– Все-все, – он поднял вверх руки, призывая ее успокоиться, – только не реви. А то мне Лилька голову откусит. Не знаешь, значит, не знаешь. Тогда давай подумаем, как этот самый англичанин, как его там…
– Гордон Барнз…
– Гордон Барнз мог все-таки очутиться в твоей квартире. Ты точно никогда не давала ему ключей?
– Да точно. Зачем бы я стала это делать? – воскликнула Маша. – Я после первого происшествия поменяла дверь. Поставила стальную с новым, очень хорошим замком. Открыть его отмычкой было невозможно. По крайней мере, в магазине меня в этом уверили.
– Невозможно, – подтвердил из прихожей колдовавший в прихожей эксперт, – да и следов взлома нет. Ключом открывали.
– Ну вот. Один ключ у меня, его я и Марьяне отдала, когда она сюда поехала. Второй – у Дэниела. А связка с тремя запасными ключами на работе лежала, в ящике стола.
– Что значит – лежала? – Сергей Лавров умел вычленять суть сказанного.
– А то и значит! Когда сегодня выяснилось, что срочно нужны туфли, я сначала Ла… Валерии Сергеевне позвонила, попросила кого-то из девчонок отправить, взяв один из ключей в ящике, а оказалось, что их там нет, ни трех, ни одного. Представляешь?
– Так. То есть из твоего рабочего стола пропал комплект из трех ключей?
– Ну да.
– А этот самый… Гордон Барнз… имел возможность их забрать?
Маша по-честному задумалась. Конечно, у Гордона не было никаких причин появляться у нее в агентстве, потому что они практически ежедневно виделись на заводе, но один раз он действительно приезжал. Маша тогда застала его сидящим за ее столом, и на ее удивленный вопрос, что он здесь делает, Гордон ответил довольно невнятно. Мол, они не договорили, и он понял, что хочет снова ее увидеть. Прозвучало это натужно и неискренне, это Маша помнила. Да, пожалуй, тогда у него действительно была возможность вытащить ключ из ящика ее стола. Но вот зачем?
– Возможность у него была, – медленно сказала она. – Один раз была. Но вот только мотив… Он непонятен. Гордон Барнз несколько раз бывал у меня в гостях и имел возможность приходить еще. У него не было необходимости красть ключ, чтобы попасть внутрь квартиры. Понимаешь?
– А если он при тебе не мог найти то, что ему было нужно? И ему просто необходимо было поискать в твое отсутствие? Смотри, какое время он выбрал, когда и тебя, и Дэниела гарантированно не было дома…
– Вы хотите сказать, что Гордон ходил сюда потому, что что-то здесь искал? – В дверях с напряженным лицом стояла Марьяна. – То есть он нарезал круги вокруг Марии не потому, что она ему нравилась, а потому, что он хотел что-то найти в ее квартире?
– Марьяна, – вежливо сказала Маша, – я не знаю, зачем Гордон сюда приходил, но точно не потому, что у нас с ним был роман. Не было у нас никакого романа, да и быть не могло. Мы просто дружили все это время. Понимаешь?
Марьяна в дверях побелела так, что Маша испугалась, не упадет ли сейчас девушка в обморок.
– Можно я пойду? – спросила она слабым голосом. – Я следователю уже все рассказала. Пожалуйста, я больше не могу тут находиться. Мне нужно уйти.
– Идите, – кивнул Лавров. – Только никуда не уезжайте из города и не выключайте телефон. Вполне возможно, что нам придется с вами связаться для уточнения обстоятельств произошедшего.
– Я не уеду, – кивнула Марьяна. – Я не могу никуда уехать, пока Гордон в больнице. Я сейчас поеду туда, чтобы узнать, как он. Если я понадоблюсь, вы всегда сможете меня там найти.
И она вышла из квартиры, ни с кем не попрощавшись.
– Странная девушка, – задумчиво сказал Лавров, проводив ее глазами. – Очень странная девушка.
– Да обычная, – пожала плечами Маша. – Влюбленная только. А от любви люди творят такие глупости, что иногда диву даешься.
– Это точно, – засмеялся Лавров, и по его счастливому лицу Маша видела, что подумал он в этот момент о Лиле, и остро позавидовала подруге. Не из-за Сергея позавидовала, а из-за семейного счастья, которого у Лили теперь было, хоть ложкой черпай, а к ней, Маше, так и не могло найти дороги.
– Когда я прибрать-то здесь смогу? – уныло спросила она, чувствуя, как подступают все-таки к горлу предательские слезы.
– За полчаса закончим, – утешающе сказал ничего не подозревающий о терзающих ее демонах Сергей. – Не журись, Маш, прорвемся. Нет ничего тайного, что не становилось бы явным.
