ГЛАВА 23
{АЗА}
Я просыпаюсь в тесной каюте с прозрачными стенами. Мой гамак медленно покачивается из стороны в сторону. Куда ни взглянешь, всюду в воздухе зависают птицы: соколы, ласточки, стрижи – а в ухо мне пищит крохотная летучая мышь.
Я пассажир корабля, который носит имя «Глиампус», и кровь шумно стучит у меня в висках.
Но это же был сон! Я пытаюсь привести мысли в порядок. Кошмар, видение, фантазия.
Нет.
Все случилось наяву.
Хейуорд и вправду погибла.
Вчерашние события не привиделись мне. Я подношу руки к лицу, но они не испачканы в крови. А жаль… Мне хочется, чтобы все видели, что я не оправдала возложенных на меня надежд.
Я подвела ее.
Избранная… Вот только кем?
Джейсон избрал меня своим лучшим другом – и прогадал.
Заль избрала меня своим орудием мести – и прогадала.
Избранный – это тот, в кого верят.
Мама с папой всегда верили в меня и ни секунды не сомневались, что я достойна их любви и заботы, достойна того, чтобы меня спасти.
Я не хочу их разочаровать.
Летучая мышь выводит гортанную трель.
– Под Элвиса, что ли, косишь? – шепчу я.
– Она слышит все, что передают по радио на научной станции, расположенной внизу, вот и попугайничает. – В каюту заходит Хор. – Ей нравится петь с другими существами. У каждого создания есть своя песня: у летучих мышей, китов, людей и даже у самых маленьких животных.
Я спускаю ноги на пол. Его слова напомнили мне о маминых поющих мышатах, а еще о том, что земля в опасности, а я чуть все не проспала.
Весперс улетает, не прекращая петь. Спустя несколько секунд она, подобно приемнику, переключается на новостную программу.
– Наводнение, – передает она слова ведущего. – Десять тысяч погибших.
– Где? – спрашиваю.
Хор пожимает плечами.
– Его вызвала Заль, – говорю я, хотя этому нет никаких подтверждений. У такой катастрофы десятки возможных причин, связанных как с землей, так и с небом, и бесполезно делать выводы, не зная подробностей.
Я не смогу долго торчать тут на пару с Хором. Как можно мирно спать в гамаке в этом безлюдном, заброшенном месте, не зная, что происходит вокруг? За нами с Хейуорд послали военный корабль. Один раз нас уже атаковали. Известно ли Заль, что ее давний враг, Хор, обретается в этих краях?
Тоже мне – враг. Певец, который не желает меня ничему учить. Возможно, и его стоит остерегаться.
– Вы просто обязаны помочь мне, – уговариваю я его. – Пожалуйста, научите меня петь как вы! Помогите ее победить.
– Тебя Заль подослала? Хочет меня вернуть? Я никогда больше не буду с ней петь.
– Но… вы пели с Заль? Вам знакома ее песня? Тогда вы точно сумеете мне помочь. Просто научите меня! И разумеется, никто меня не присылал – я сама отправилась разыскивать вас.
– Не желаю иметь с ней ничего общего, – говорит он.
Я сдвигаю брови, но он продолжает:
– Без мира утопленников не будет ни гнезд, ни пещер, ни ульев. Я черпаю силы и на небе, и на земле, а Заль хочет разрушить землю.
Передо мной слабый морщинистый старик. Он не поделится со мной своими знаниями, мрачно думаю я, не станет помогать сражаться с Заль. Он отрешился от всего мира и вместо того, чтобы бороться за его спасение, будет отсиживаться на краю света.
– То судно, что напало на нас, послали за вами! Заль не могла знать, где я, – начинаю я, хотя, честно сказать, сама не верю своим словам. – Зачем ей отправлять за нами огромный военный корабль и стаю Соловьев? Это вы ее заклятый враг.
– Нет, корабль охотился за ВАМИ, – отвечает он. – Заль не знает, где меня искать, и выдавать свое местоположение я не намерен. Пусть думает, что ты упала в море вместе с земной девочкой. Мертвечина. Она снова станет преследовать тебя, если проведает, что ты уцелела. Меня она считает усопшим, и это только к лучшему.
– А вдруг она знает, что вы живы?
– Я все равно что мертвец, – говорит он, не сводя с меня пристального взгляда. – Я не трогаю Магонию, а Магония не трогает меня.
Так просто я не сдамся.
– Я же не прошу вас ВСТРЕТИТЬСЯ с Заль, – говорю. – Я прошу вас научить меня своей песне.
– Чтобы ты смогла убить родную мать? – говорит Хор. – Она ведь приходится тебе матерью, не так ли?
Повисает пауза. Что тут скажешь? Да, я хочу убить ее. Да, жажду возмездия. Любой на моем месте чувствовал бы себя так же. Ничто не заставит меня забыть, что Заль – убийца и диктатор: ни наше родство, ни ее трудная судьба.
– Я не желаю, чтобы она пала от твоей руки. Не желаю войны и гибели всего живого. Я не предвидел, что проживу так долго и буду наблюдать, как разламывается небосвод и умирают шквальные киты, как море пропитывается ядом и таят ледники. В небе полным полно дыр.
Весперс порхает по каюте, бормоча голосом диктора о страшном урагане, унесшем тысячи жизней и разворотившем половину какого-то острова. Внутри у меня все сжимается.
– Вы знаете, кто за этим стоит! – говорю я. – Как вы можете сидеть сложа руки? Заль украла нашу с Кару песню и обрушивает на землю катаклизмы. Она держит мою птицу сердца взаперти, а ее крестовый поход кончится тем, что все мы умрем. Неужели вам надоело жить?
Хор уходит.
– Я могу сделать мир лучше! – кричу я ему в спину.
Он поворачивается, поблескивая своими золотыми глазами.
– А вдруг ты передумаешь? – говорит он. – Ты же в конце концов ее дочь.
– Мы с ней разные. Я стараюсь творить добро.
Много ли правды в этих словах? Больше всего на свете я хочу вернуть Илай, освободить Кару и отомстить Заль. Сколько еще страданий она причинит магонцам, рострам и людям, если ее не остановить? Я обязана помешать ей.
Дело даже не в том, чего я хочу. Я ОБЯЗАНА ее убить.
К тому же мне хочется доказать Джейсону, что мне не нужна его опека, что я способна за себя постоять. Что у меня и без любви хватит сил одолеть Заль. То же самое не помешало бы усвоить и Даю. Они оба врали мне, оба притворялись, что любят.
Не забываю я и о Хейуорд. Она погибла по моей вине. По вине каждого из нас.
Вот бы броситься в омут с головой – спеть такую песню, которая порвет мою мать в клочья… Говорят, порой, чтобы восстановить баланс, без разрушения не обойтись. Надо использовать ее же тактику против нее самой. Моя песня должна обладать еще большей разрушительной силой, чем песня Заль. Я должна ее превзойти.
Посмотрев на меня, Хор вздыхает.
– Что ж, пой, – говорит он. – Найдешь ли ты нужную песню в своем сердце?
– Если вы еще не поняли, эта песня мне не знакома, – говорю я, теряя последнее терпение. – ИНАЧЕ Я БЫ НЕ ПРОСИЛА ВАС МЕНЯ ЕЙ НАУЧИТЬ.
Постучав по моей грудной клетке, Хор подзывает Весперс.
Мамочки! На такое я не подписывалась…
Дверца отворяется, и мышь залетает мне в легкое.
Уж лучше тараканы в голове, чем летучая мышь в легком! Ощущение такое, будто кусок попал не в то горло, будто я наглоталась бензина и у меня в груди наступил конец света. Маленький местный апокалипсис. Когда Милект забрался мне в рот и карабкался по горлу, было и то приятнее. Нет, мы друг другу явно не подходим! Я чувствую, что для мышки наше соседство так же невыносимо, как и для меня. Что будет дальше? Неужели она повиснет у меня в легком вниз головой?
– Ты хотела научиться моей песне, – напоминает Хор. – Для этого нужен второй канур. Не волнуйся, привыкнешь. Она знает, как с тобой петь.
Нервно сглотнув, я пытаюсь расслабиться, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах.
И вот мы с Весперс начинаем петь – точнее, она начинает бесшумно вибрировать, а я пытаюсь вплести свой голос в ее странную песню. Вибрации отдаются по всей грудной клетке, и я чувствую себя гитарной струной.
Хор умеет управлять тысячами птиц. Я выглядываю за борт, ожидая увидеть хотя бы стайку воробьев, но мимо пролетает одна единственная чайка и, смерив меня мрачным взглядом, двигается дальше.
– Поднапрягись, – говорит он. – Эта песня отличается от всего, что ты пела прежде.
Мне некогда ждать – хочу срезать путь! Я всю жизнь выезжала за счет горстки фактов, создававших иллюзию эрудиции.
– И что же в ней особенного?
– Сейчас ты поешь только о небе, – говорит Хор, – а моя песня впитала в себя и небо, и землю. Ты берешь только магонские ноты – ноты, которым тебя научила Заль. Не мудрено, что песня не хочет перед тобой раскрываться. Она требует… чистоты.
Хор напевает отрывок мелодии, и над нашими головами взмывают тысячи воробьев, слагая в небе изящные контуры слова, которое скоро начнет вызывать у меня аллергию:
ИСТИНА
Они надо мной издеваются, да? Что это за мир такой, где даже птицы навязывают тебе изречения с поздравительных открыток, которые ты не пошлешь и злейшему врагу? Куда подевались циничность, сарказм и здоровое недоверие к романтическим жестам?
Минуточку… требует чистоты?
Не может быть…
Негодование смешивается со стыдом. Какая банальность! А не пошел бы он куда подальше! Я в таком бешенстве, что того и гляди воспарю над палубой. Девушкам запудривали мозги этой чушью испокон веков, со времен единорогов и бла-бла-бла…
– Эту песню может петь только девственница?
Судя по выражению лица Хора, я все не так поняла.
– Что такое «девственница»?
– Это девушка, которая ни разу…
Что-то мне не особенно хочется делиться подробностями своей личной жизни со стариком, путешествующим по небу на прозрачном корабле.
Он смотрит на меня, и его взгляд напоминает о дорогих мне людях, о жизни на земле.
– А, понятно, – произносит он. – Нет, я говорил не об этом. Чтобы петь со стаей кануров, нужно найти покой. Они поют то, что служит тебе истиной, и если в твоем сердце не угасает ярость, она разрушит вас всех. Так погибали целые стаи. Твоя песня должна стать воплощением радости, иначе ничего не выйдет.
Я заливаюсь краской – правда, не знаю, какой именно.
А что до радости, так это условие раздражает меня чуть ли не сильнее, чем то нелепое предположение о девственницах. Как можно петь радостно, если в тебе не осталось радости? Как можно петь с любовью, если в тебе не осталось любви?
– Твоя песня хорошо мне знакома, я сам ее когда-то пел, – продолжает Хор. – Но если бы я от нее не отказался, мои кануры разорвали бы меня на куски. То же самое грозит и тебе.
Он прав, думаю я, разглядывая тоскливое бледное небо.
Хор берет высокую ноту, и я, как могу, вторю ему.
Колония кануров, расходившаяся по небу огромной волной, внезапно описывает в воздухе петлю и устремляется вниз, к морю. Господи, они же сейчас…
Хор издает отрывистый звук, наполненный солнечным светом, и Весперс подпевает ему. Кануры меняют направление и образуют в небе стройную дугу. К нам прилетает Каладриус и тычет клювом мне в ухо.
– Вот что может случиться, – говорит Хор.
Весперс мурлычет какую-то попсовую песенку о любви и разлуке. Только радио нам сейчас не хватало!
Я начинаю петь, и птицы, кружившие по небу плавным темным облаком, разлетаются, подобно кометам, в разные стороны, сталкиваясь друг с другом и теряя высоту. Стоит оглушительный крик.
Старик терпеливо восстанавливает порядок и успокаивает их.
Я пробую снова, стараясь думать только о светлом, но кануры вихрем проносятся у меня над головой, и Хору с Каладриус опять приходится их усмирять.
Весперс пискливо возмущается у меня в груди, но я ничего не могу с собой поделать. Мои мысли заняты Милектом и Кару. Я вспоминаю, как Милект осуждал и проклинал меня, заставлял разрушать все вокруг, а потом… потом мы расстались, и мне больно представить себе, что он пережил. Разорвав нашу связь, я причинила ему невыносимые страдания, и несмотря на то, что он предал меня, мне его очень жалко.
Впрочем, мой истинный канур – это дикий, грозный Кару. Нам не пришлось учиться петь вместе, все получилось с первой попытки, само собой. Почему на этот раз все по-другому?
Почему мне так трудно?
Весперс вылетает из моей груди и с сомнением смотрит на меня, давая понять, что не станет гонять по небу звезды с такой недоучкой, как я.
По щекам текут слезы, и они, уж конечно, не помогут мне почувствовать радость. От них только хуже. Как же я тоскую по тем дням, когда еще не знала о существовании Магонии, когда жила на земле в безопасности и в окружении любящих меня людей…
И плевать, что я вечно была на пороге смерти.
Плевать, что тот гнев, который булькает у меня в горле и коверкает мою песню, отчасти вызван растянувшейся на пятнадцать лет смертельной болезнью.
Подумаешь! Как бы мне хотелось забыть всю правду о своей жизни… Забыть, что я украла ее у земной девушки, что эта девушка пожертвовала собой, чтобы меня спасти, что моя родная мать – психопатка, парень, с которым мне судьбой было предначертано петь дуэтом, пытался подчинить себе мой голос, а тот, кому я доверяла больше всех на свете, в итоге меня обманул.
И пусть я понимаю, какие ими двигали мотивы, пусть я понимаю, в чем кроется причина моих страданий, – легче мне не становится.
Гнев никуда не уходит – он слышится каждый раз, когда я начинаю петь. Хор и его кануры молча наблюдают за мной, и на мгновение меня охватывает непреодолимое желание все бросить и прыгнуть за борт. Десятки миль студеного воздуха, а после – океан. Возможно, сотню лет спустя, когда меня найдут и разморозят, ярость не будет окрашивать каждую мою ноту.
Наверное, есть только один способ стереть семнадцать лет гнева из моей песни – с помощью полной перезагрузки. С другой стороны, если он не помог мне в прошлом, не поможет и в будущем.
– Не останавливайся, – говорит Хор.
И вот я снова учусь петь, выдавливаю из себя незнакомые ноты, которые все равно получаются какими-то неправильными.
Наконец, спустя несколько часов напряженной работы, Весперс заводит…
Красивую песню наподобие молитвы. Не обращаясь ни к кому конкретному, летучая мышь поет для всех сразу. Звездный свет, выводит она. Нелепо ожидать, что она знает «Ты мерцай, мерцай в ночи, яркая звезда», но как было бы здорово услышать любимую детскую песенку…
Выписывая в небе красивые фигуры, кануры хором подхватывают колыбельную Весперс и превращают ее в радостную рапсодию. Идет снег. Обессилевшая, я закрываю глаза.
Хор поднимает меня с пола, относит в каюту и бережно опускает в гамак. На минуту я чувствую себя в полной безопасности.
– Погодите, – говорю я.
Он останавливается в дверях с Каладриус на плече.
– Вы правда пели с ней? – спрашиваю я. – Какой у нее был голос? Мне об этом никто не рассказывал. Меня забрали из Магонии, когда я была еще совсем маленькой, поэтому, даже если она и пела при мне, я все равно ничего не запомнила. Я помню только свое земное детство. Меня поместили в оболочку и подбросили в семью утопленников.
Не стоило так откровенничать. Вдруг старик на дух не переносит землян? Он озабоченно смотрит на меня, и по его лицу нельзя сказать, о чем он думает.
– Когда-то давно я с ней пел, – вздыхает он. – Ей не было равных во всей Магонии.
– А как же вы?
– У меня тоже особенный голос, поэтому мы прекрасно друг другу подходили, – отвечает он. – Я служил на «Амине Пеннарум» юнгой: драил палубу, кормил парус, распутывал тросы, чинил сети. У нее был еще более низкий ранг. Ее взяли на корабль помощницей кока, и, проводя большую часть времени в трюме и камбузе, она своими глазами видела, с каким трудом добывался урожай и какого он был плохого качества. И вот однажды, когда ей в очередной раз пришлось урезать всему экипажу рацион, она встала посреди палубы и запела в отчаянии. Воздух закрутился, прошел ураганом по близлежащему полю, сорвал с него урожай и поднял на корабль. Утопленники отравляют зерно, кричала она, портят нашу пищу, орошая ее ядовитыми веществами. Она бросилась на копну украденных колосьев и заплакала. Девочку с таким сильным голосом не могла не заметить капитан корабля, Лей Фол. Я тоже не мог ее не заметить.
Я вздрагиваю. Лей Фол – та самая пиратка, которую мы повстречали в прошлом году. Заль казнила ее, отправив на прогулку по доске. Однако, если бы не Лей Фол, меня вообще не было бы в живых. В наказание за попытку уничтожить землю Заль разлучили и с птицей сердца, и с родной дочерью. Лей Фол приказали меня убить, но она решила спасти меня, спрятав в мире утопленников.
Хор грустно улыбается. Свесившись с невидимого потолка, Весперс расправляет свои крошечные серебристые крылышки. Мне трудно представить Заль в юности, не говоря уже о Хоре. Он такой дряхлый.
– А что случилось потом?
– Воздухоплаватели не могли надивиться ее дару, – продолжает Хор. – Она пела, и я пел вместе с ней. Она продвигалась по службе – то же делал и я. В конце концов она стала капитаном, однако много ли может сделать капитан одного корабля? Сколько бы она ни пела, земные поля не переставали сохнуть, провизии не становилось больше. Кроме того, столица жестко регулировала добычу и распределение урожая. Недовольство твоей матери росло. Ее первые и самые мощные песни несли погибель. Она словно от природы была наделена способностью к разрушению. Остальные мелодии давались ей не так легко: их приходилось разучивать и повторять. Песни твоей матери прогневали многих небесных жителей, но Заль верила, что именно они принесут магонскому народу спасение. Оставшись без партнера, она вернулась к ним со своей птицей сердца…
– С Кару?
При упоминании о Кару его лицо мрачнеет.
– Она использовала его для таких песен, какие нельзя петь ни одному кануру. Тогда я этого еще не знал.
– Ее наказали, – говорю я.
– Знаю, знаю, – отвечает он, болезненно морщась и прижимая руку к сердцу. – Но не всегда она была воплощением мрака. Она могла петь и созидательные песни. Когда-то Заль Куэл была солнцем на небосводе, но те времена давно минули. Она сделала свой выбор, и им стало уничтожение.
– Но почему?
Нахмурившись, он поглаживает птицу сердца, расположившуюся у него на плече. Спустя некоторое время он отвечает:
– Потому что уничтожать она умеет. Я тоже сделал свой выбор. Придет черед – его сделаешь и ты. И все создания, которые поют. А теперь спи, птенчик. Завтра будет новый день.
– Очень на это надеюсь, – бормочу я.
– Можешь не сомневаться, – говорит он, неловко поглаживая меня по голове. – Каладриус и Весперс уже о нем поют. Кануры слетали на восток и встретили его. Скоро он придет и к нам.
– Это колыбельная? – спрашиваю я.
– Это всего лишь правда, – говорит он, и его золотые глаза горят во мраке, как угольки.
Старик уходит. Весперс тихо поет о созвездиях в ночном небе, мотив подхватывает Каладриус, следом к ним присоединяется Хор, и три голоса сливаются в один.
В этом общем голосе слышится потрескивание льда, и музыка китов, и птичий полет, и шум океана, и песни о любви, и прогноз погоды – словом, весь мир. Голос обволакивает корабль, и я проваливаюсь в сон.
