ГЛАВА 21
{АЗА}

Птицы поднимают Хейуорд в воздух и, осторожно поддерживая, переносят в одну из кают. Их движения отличаются необычайной плавностью.

Хор поет во весь голос, и ему подпевает крошка-летучая мышь. Вскоре к ним присоединяется цапля, и оба канура усаживаются на груди Хейуорд. Фактура воздуха внезапно меняется.

Они пытаются спасти ее.

Но она человек.

Ее сердце не скошено на один бок, чтобы хватило места для песни.

Хейуорд бьется в конвульсиях. Я хватаю ее за руку, и она крепко стискивает мои пальцы.

Открыв глаза, она находит мое лицо, уголок ее рта приподнимается, и в ее взгляде я вижу Илай, я вижу себя, наших родителей, каждую секунду минувшего года, машину «скорой помощи»… Я понимаю, что она со мной прощается.

Я не позволю ей… не позволю! Она еще не успела познать то, что познала я, насладиться той жизнью, которая была предназначена ей, не мне! Господи… мама с папой, Илай…

НЕТ.

– Ты не умрешь, – говорю я. – Мы еще повоюем вместе!

Но Хейуорд смотрит на меня так, будто находится за тысячу миль. Ее лицо становится все бледнее, кожа – все холоднее, глаза закатываются.

– НЕТ! – кричу я.

Я чувствую, как она ускользает. Это все равно что наблюдать, как стая птиц взлетает с озера. Водная гладь расходится красивыми мягкими кругами, а потом медленно затягивается.

Последний вдох, пальцы впиваются в мою ладонь, мы не хотим друг друга отпускать…

Но вот она уходит.

Пустеет.

Цапля издает высокий мелодичный звук.

Я слушаю переливчатый напев Хора и его стаи, не отрывая глаз от неподвижного тела Хейуорд. Дротик по-прежнему черным шипом торчит из ее груди, а вокруг него расплылось красное пятно.

Она приняла удар на себя, заслонив меня своим телом. Для такого случая у меня нет песни…

Ее убили Соловьи.

Ее убила Заль.

Колени подкашиваются, и, сама того не замечая, я опускаюсь на пол. Птицы подхватывают мою песню-плач, создавая вокруг тела Хейуорд облака, заволакивая его белой пеленой. Вскоре туман скорби расползается по всему небу.

Мне на плечо ложится рука.

Что мне даст этот незнакомец, этот певец, обитающий на краю света? Я хочу к маме, к Илай… к Джейсону.

Но сейчас со мной только он. Рука на плече. И труп девушки, которая не должна была погибнуть.

Не в силах больше сдерживаться, я принимаюсь рыдать, оплакивая все, что было, а главное – ту, чью жизнь я присвоила. Меня любили ее родители, в ее доме, в ее жизни. Я выиграла шестнадцать лет любви, а она потеряла все.

На плечи и на голову мне садятся кануры. Они облепливают нас с Хором, не прекращая петь. Лишь цапля и летучая мышь остаются сидеть на груди Хейуорд, напевая другой мотив, сладкий и пронзительный.

– Каладриус и Весперс провожают девочку в царство теней, – говорит Хор.

Вот бы такое место и вправду существовало! Вот бы она не исчезла насовсем!

Не глупи, Аза.

Жизнь начала покидать ее с того момента, когда дротик вонзился ей в кожу. На лице Хора, прежде лишенном всякого выражения, читается искреннее сочувствие. Ему есть о чем сожалеть. Будь он порасторопнее…

Я представляю, как мама стоит на заднем дворе нашего дома и смотрит в небо, пытаясь разглядеть там свою пропавшую дочь. Теперь у нее две пропавших дочери.

Только мне под силу отомстить чудовищу, по вине которого умерла Хейуорд. Соловей принадлежал Заль, атаковал нас по ее приказу.

Поднявшись, я разглядываю девушку, неподвижно лежащую у моих ног. Смотри на нее, Аза Рэй, запомни эти черты, эту бледную кожу, эти черные волосы. Она – это ты, и в то же время она твоя противоположность. Она будет жить в твоем сердце, пока ты сама будешь жива, так что постарайся хорошенько ее запомнить.

Глаза Хейуорд закрыты. Она фигуристее и намного крепче меня, у нее более твердые кости.

Она всегда была человеком, а теперь над ее телом плачет неземное существо, которое всю жизнь пыталось быть ей.

Я начинаю петь, желая устроить для Хейуорд Бойл те проводы, которых она заслуживает. Я зажигаю звезду, чтобы ночь стала светлее. Не день рождения – день смерти.

Я зажигаю звезду, окруженную сине-серебристым ореолом, звезду, которая будет двигаться по небу с мириадами других звезд. Я зажигаю звезду, которая будет светить и через тысячу лет, и называю ее в честь своей сестры.

Но что-то уродливое портит мой чистый мотив. Меня душит ярость. Почему все обернулось именно так? Почему Заль такая? Почему она вообще существует? И почему она моя мать?

Хочу найти ее.

Хочу убить ее.

Хочу, чтобы ничто нас не связывало: ни в прошлом, ни в будущем. Хочу снова стать собой, хочу очиститься от гнева, избавиться от влияния Заль, которое не прекращается до сих пор. Даже с другого конца небосвода ей удается дергать за ниточки и управлять моей судьбой.

Хор слушает мою песню и, кажется, видит багровую каемку у созданной мною звезды, различает ноты, которые режут ножом, но я ничего не могу поделать.

Наутро я заворачиваю труп Хейуорд в парус, и Хор выносит его на палубу. В небе тихо плывут перистые облака, солнце не садилось, а всю ночь двигалось вдоль линии горизонта. Все окрашено в перламутровый цвет, будто мы оказались на дне какого-то призрачного моря.

Я провела бессонную ночь, ища утешения в канурах, примостившихся у меня на плечах. До вчерашнего вечера я думала, что готова к любому исходу, не допуская, что кто-то из близких может умереть раньше меня. Теперь я понимаю, что чувствовали мама с папой и Джейсон с Илай, наблюдая, как прогрессирует моя болезнь. Теперь я знаю, что моя смерть разбила их сердца и весь последний год они собирали осколки. Им было так же больно, как и мне самой.

Теперь я понимаю, что Джейсон…

При одной мысли о нем я задыхаюсь от злости и печали.

Джейсон поступил так, потому что не смог вынести того чувства, которое гложет меня сейчас. Он не пережил бы еще одну смерть Азы Рэй…

Птицы запели реквием.

В жопу обряды, от них все равно не легче. Люди придумали их, чтобы сгладить углы бытия, чтобы смириться с мыслью, что одни уходят с вечеринки раньше других.

Впрочем, когда ты умираешь, все это, наверное, уже не имеет значения. Может быть, воспарив над собственным телом, ты избавишься от груза страданий, который всю жизнь тащил за собой.

А может быть, ты просто шагнешь в темноту.

Все может быть…

Я думала, будто знаю, что ждет нас после смерти, но, оказывается, это не так.

Я представляю, как папа прыгает на батуте и, делая сальто назад, сливается с вечерним сумраком; как мама часами смотрит в небо, разглядывая черные промежутки между созвездиями, разыскивая в них свою потерянную дочь.

Я представляю, как Илай…

Нет, о ней я даже думать не могу!

Тело Хейуорд завернуто в саван вместе с перьями всех кануров и моим письмом с извинениями.

– Кем она тебе приходилась? – спрашивает Хор.

– Сестрой, – отвечаю я. – Она была моей сестрой.

Смерив меня пристальным взглядом, он ничего больше не говорит. Вдвоем мы сбрасываем тело за борт, и оно летит по небу сквозь ледяной утренний свет. Куда оно упадет? Не знаю… Наверное, в холодный океан, и, может быть, через тысячу лет его найдут внутри льдины, а вместе с ним и мое письмо.

Песня многотысячной стаи опускает тело Хейуорд в море. Почему у Хора столько кануров? Мало того, что у него есть птица сердца и летучая мышь, так еще и все остальные птицы, парящие в небе, поют вместе с ним. Ни одну из них не держат здесь силой, каждая обладает неповторимым голосом. Описав в воздухе плавную дугу, колония крошечных зеленых пташек принимается кружить над кораблем, а навстречу им во главе с бледной грациозной Каладриус летит вереница маленьких ястребов с изогнутыми клювами и острыми когтями. Следом за ними подлетают и другие птицы, и все кануры сливаются в пестрый калейдоскоп.

Яркий, диковинный голос Хора совсем не похож на пение и скорее смахивает на шум застигнутых грозой птиц.

Перед глазами всплывают завораживающие картины. Весперс поет о пещере высоко в облаках, где обитают серебристые летучие мыши, Каладриус – о колонии птиц, которые, поблескивая перышками, планируют над водой, а остальные кануры: соколы, ястребы, орлы – о счастливых временах, когда небо, море и земля были неразрывны.

Деревья гнутся на ветру, их корни, поблескивая в темноте, свисают с потолка пещеры – в воздухе темным облаком висит мошкара – в море плещется косяк мелких рыбешек на корм птенцам.

Хор воспевает природу во всем ее великолепии, с ее хрупким равновесием. Для него жизнь – это цепочка вдохов и выдохов, которую с разных концов венчают рождение и смерть, причем смерть столь же закономерна, как и все прочие явления природы, в ней нет ничего ужасного и трагического. Жизнь чем-то схожа с числом пи: нам известно, где она берет начало, но никто не знает, где она закончится.

Мы приплыли в антарктическое лето, в вечный полярный день, ослепительно белый. Песня Хора чудесным образом преломляет солнечные лучи, превращая их в россыпь блесток, а кануры, кружащие вокруг солнца, сливаются в сияющий радужный ореол. Завораживающая картина…

Песня смерти. Погребальная песня.

Наши похороны – это их закаты, сказала однажды Заль.

Год назад в честь моего дня рождения на небе вспыхнуло настоящее северное сияние.

Сегодня в память о Хейуорд вокруг солнца зажглось гало.

Я любуюсь им, но в глубине души знаю: радуги недостаточно, красота не спасет мир.

– Научите меня петь со множеством кануров одновременно, – прошу я.

– Такому нельзя научить, – говорит Хор. – Эта песня не для всех.

Я закипаю.

– То есть она принадлежит вам и больше никому?

– Она у меня получается, – отвечает он, пожимая своими серыми плечами. – Вот и все. Уверен, у тебя есть собственная песня, которую ты используешь в своих целях. Мои цели таковы.

Он издает протяжный звук, и стая эхом повторяет его. У меня на глазах воздух сгущается и затвердевает, а мгновение спустя посреди неба вырастает айсберг, твердый и блестящий, как алмаз. Зелено-голубая глыбина, выкованная из воздуха, со скрежетом падает в океан, и теперь вместе с древним льдом там будет плавать новый лед, рожденный в облаках.

Голос Хора намного мощнее моего. Его песня сильнее той песни, которую я пела вместе с Даем, чтобы посеять разрушение в Западном Шпицбергене, а ведь я тогда была на пике формы.

Она сильнее и той песни, которую я пела вместе с Кару, чтобы обратить конец света вспять, а ведь тогда мною двигала любовь.

С тех пор я больше никогда так не пела. Не знаю даже, хватит ли у меня на это сил.

А что до любви, ее во мне почти не осталось. Я уже не рискну черпать силы из любви, не решусь подвергать свое сердце такому страшному испытанию. Оно стало плоским, как оригами, и, вероятно, уже никогда не расправится. Как же мне развить свой дар?

Наши с Хором способности очень похожи: мы оба управляем силами природы, однако мне до него как до Луны пешком, а кануры только усиливают его мощь.

Будь у меня его голос и колония птиц в придачу, я сотворила бы новые ледники на смену тем, что растаяли из-за глобального потепления. Заморозила бы сотни кубометров воды. Сделала бы мир лучше.

Но сейчас мне не терпится научиться петь как он совсем по другой причине, куда более темной. Я не забыла, как он потопил судно Маганветара, как устроил в воздухе настоящее кораблекрушение.

Я замираю на месте. Ничего не остается, как сказать ему правду.

– Мне нужно убить Заль Куэл.

С минуту он смотрит на меня с непроницаемым видом.

– Снова смерть? – говорит он наконец. – Вы, магонские женщины, ни во что не ставите жизнь. Все вы помешаны на власти и насилии. Все вы убийцы.

Все магонские женщины убийцы? Этот мир не перестает меня удивлять.

– Тут я тебе не помощник, – продолжает он. – Я могу предложить тебе лишь приют и покой. На «Глиампусе» ты будешь в безопасности. Моя песня скрывает корабль от чужих глаз. Для магонцев он невидим, а снизу напоминает облако с радужными краями. Здесь ничто не потревожит твой сон. Твои песни отдают горечью. Возможно, выспавшись, ты будешь готова спеть что-нибудь другое.

На этом он заканчивает и, будто уже забыл обо мне, удаляется к себе в рубку, а я остаюсь сидеть на палубе. Вокруг только небо, пустое и молчаливое, по которому медленно движется холодное солнце.

Я попала в ледяное царство.

В заброшенное Богом место.