ГЛАВА 19
{АЗА}
Голодные, замерзшие, промокшие до нитки, мы плывем уже много дней. Еды у нас нет, причалить некуда. На тысячу миль вокруг тянется пустое небо.
Думаю, в душе мы обе знаем, что сбились с пути. Чему тут удивляться, ведь у нас с самого начала не было четких ориентиров.
Неужели тут мы и погибнем?
Как же я скучаю по Джейсону, Илай, Кару – по всему на свете, даже по Хейуорд, которая, хоть и находится рядом, все реже открывает рот, стараясь беречь дыхание. Знакомая ситуация. Ее губы посинели, и время от времени она заходится хриплым, лающим кашлем. Она сидит практически не двигаясь, прижимая одну руку к груди, а другой поминутно вытирая капающую из носа кровь. Из-за недостатка кислорода у нее развилась высотная болезнь.
Она не жалуется, но все написано у нее на лице. От подчеркнутой отчужденности, свойственной всем бойцам Дыхания, не осталось и следа. Между ее бровей залегла глубокая складка, под глазами появились темные круги. Похоже, у нее сильно болит голова. Она так похожа на ту Азу, которую мне ежедневно приходилось видеть в зеркале, что я едва могу на нее смотреть. Я прекрасно знаю, как она себя чувствует.
– Мы могли бы остановиться, – предлагаю я.
– Где? – спрашивает она. – Ни здесь, ни внизу суши нет.
Мне страшно – за себя и за всех остальных. От голода сжимается желудок.
Кругом темное, тяжелое небо, такое же загадочное, как и прежде. Мы плывем через море теней, и по лодке скользят таинственные узоры. Чем южнее мы заходим, тем ниже опускается температура, переворачивая все мои представления о географии и метеорологии. Возможно, мы приближаемся к Антарктике? Облака окрашиваются в необычные цвета, будто их сделали из мраморной бумаги, как форзацы старинных книг.
Закрыв глаза, я пытаюсь связаться с Кару, но мое сознание нащупывает лишь очертания тысячи звезд. Я так волнуюсь за него, что у меня совершенно не получается сосредоточиться. Кару… Вдруг его снова превратили в то сломленное, напуганное, беспомощное существо, каким он был, когда я впервые увидела его на борту «Амины Пеннарум»?
А может, его вообще убили.
С них станется.
В груди щемит, будто маленькой дверце, ведущей в мое легкое, суждено навсегда остаться закрытой.
Белые узоры у меня на коже стремительно меняют очертания. Мелькая, подобно движущимся картинкам в блокноте, по моим рукам разлетаются десятки птиц, но если приглядеться, становится заметно, что все они – Кару.
Я в отчаянии наблюдаю за маленькой фигуркой сокола, которая мечется у меня на плече, безмолвно взывая о помощи, пытаясь найти меня и защитить. Вдруг у меня на ладони появляется изображение Джейсона, и тут же рядом с ним возникает лицо моей сестры. Я сжимаю руку в кулак.
Нельзя принимать татуировки за предзнаменования: они не показывают будущее, а всего лишь отражают мои собственные мысли, глупые и грустные. Что случилось с той Азой, которая умела смотреть на вещи оптимистически? Раньше она точно существовала!
Хейуорд глухо кашляет. Ей становится хуже.
– Аза, – шепчет она.
– Да?
– Если я умру…
– Ты совершенно точно НЕ умрешь, – говорю я.
– Если все-таки это случится, – не унимается она.
– Что тогда?
– Расскажи мне, какой была бы моя жизнь внизу. Надеюсь, я оказалась тут не зря. Я никогда не была утопленницей. Кто знает, может быть, мне повезло больше, чем тебе? Может быть, моя жизнь сложилась удачнее? Посмотри, что творится на земле. Похоже, там ничуть не лучше, чем здесь. Во всяком случае, я представляла ваш мир совсем иначе.
Некоторое время я размышляю о своей жизни, о том, как бы она сложилась, родись я обыкновенной земной девочкой. Я не стану обманывать Хейуорд.
– Твоя жизнь была бы чудесной. У тебя замечательные родители.
Она улыбается.
– В самом деле?
– В самом деле. Мама… наша мама распевает мышиные песни, – говорю я. – А наш папа умеет делать сальто назад на батуте.
– Что такое «батут»?
– Это такая штука, на которой… прыгают.
– Зачем?
– Чтобы весело было.
Хейуорд бросает на меня недоверчивый взгляд.
– Ну и ну.
– Вы тут, наверху, никогда не развлекаетесь? – спрашиваю.
– Мы работаем, – отвечает она. – Учимся сражаться, оттачиваем мастерство. У нас играть не принято.
Она снова закашливается. Мне хочется объяснить ей, почему я считаю землю сказочно красивой, почему при виде заката можно поверить в счастье, почему нужно ценить день рождения, проведенный в кругу людей, которые знают тебя с пеленок. Почему все это так важно, почему все это нужно спасти. Почему в людях заложена способность любить и почему их любовь дорогого стоит, даже если из-за нее ты будешь страдать.
– У тебя была бы сестра, – продолжаю я. – Она смелая и упорная и никому не позволяет давать слабину. Это у нее с рождения. Она очень сильная, прямо как ты. Лучше нее нет никого на свете. Она появилась после… после того, как тебя забрали.
– Здорово, должно быть, когда у тебя есть сестра, – говорит Хейуорд.
– Ага.
– Это похоже на то, что у нас с тобой?
– Если подумать, иметь сестру и скрываться от всего мира вдвоем в маленькой шлюпке – это практически одно и то же, – говорю я с улыбкой.
Я вспоминаю все, что читала о плотах, затерявшихся в открытом море, о безбилетниках, которых бросали за борт, о кораблях, у которых кончалось топливо на полпути. Я вспоминаю Заль с ее излюбленной казнью – прогулкой по доске.
Поддавшись унынию, я начинаю придумывать самые ужасные способы умереть. В свое время я много размышляла на эту тему и была уверена, что перебрала их все. Оказывается, нет.
Порыв ветра – и нас окатывает волной брызг. Грохочет гром. Хотя над нами ни одного шквального кита, начинается дождь. В каждом раскате грома слышатся отголоски какой-то надрывистой песни.
Внезапно воздух насыщается электричеством, и небеса сотрясаются.
Не оглядываясь, я делаю глубокий вдох, чтобы сразу же отразить нападение, но вместо магонской песни раздается жужжание на высокой ноте. Мы с Хейуорд мгновенно бросаемся на дно лодки.
Что-то со свистом проносится у нас над головами. Дротик! Хейуорд подтягивает меня к себе и наваливается на меня всем телом.
– Соловьи! – кричит она. В нас летят еще два дротика, и Хейуорд снова закрывает меня собой.
– Ты цела?
Она молча указывает наверх.
Над нами парит военный корабль. Судя по всему, его прислали из столицы. На борту стоят магонские солдаты, а мачты кишат черными птицами, которые атаковали нас на плавучей тюрьме.
– АЗА РЭЙ И ХЕЙУОРД БОЙЛ! – раздается из громкоговорителя. – СДАВАЙТЕСЬ! МЫ ЗАДЕРЖИВАЕМ ВАС ПО ПРИКАЗУ МАГАНВЕТАРА!
Маганветар был единственным местом, которое Заль презирала больше, чем землю. Пока экипаж корабля бросает нам канаты, я лежу на дне лодки и собираюсь с силами.
Я очень ослабла, даже не знаю, получится ли дать им отпор. Хейуорд вскрикивает от боли, но уже в следующее мгновение встает на четвереньки, готовясь к сражению. Раздается новый звук, странный, инородный, однако исходит он не от корабля.
– ПОКИНЬТЕ ЭТИ НЕБЕСА! – ревет незнакомый голос, и откуда ни возьмись небо заполоняют…
ПТИЦЫ.
Взрыв звука. Со всех сторон, хлопая крыльями, на нас движется, должно быть, сотня тысяч птиц, и все они поют в унисон с тем первым голосом.
Птицы налетают на лодку, точно пчелиный рой, и мы оказывается внутри гигантского живого смерча. Уже через несколько секунд смерч перекидывается на магонский корабль, и, раскачиваясь на ветру, тот теряет управление парусами и рулем.
Я замечаю в воздухе цаплю с оранжевым клювом, выводящую высокую трель, и крохотную серебристую летучую мышь, яростно подпевающую ей тонким голоском, от которого у меня звенит в ушах.
Я начинаю повторять за мышью, излучая ультразвуковые волны, недоступные человеческому уху. В легких покалывает, голосовые связки неприятно сжимаются, но я не останавливаюсь. Заль учила меня петь с летучими мышами, так что мне не впервой. Наша песня цепляется за края небосвода и пытается сложить его пополам.
В воздухе разливаются шум и свет, все происходит как в замедленной съемке. Время растягивается, наступает ощущение нереальности происходящего. Нос корабля задирается, как будто налетел на айсберг, и судно раскалывается на две части. Экипаж прыгает за борт и летит навстречу смерти.
Во рту пересыхает. Сейчас песня захлестнет и нас…
Я бросаю взгляд на Хейуорд: у нее бледное, влажное от пота лицо, волосы развеваются на ветру. В этот момент лодку переворачивает поток воздуха от падающего магонского корабля. Я уже запыхалась и не могу петь, но даже будь у меня полная грудь воздуха, мне все равно не удалось бы нас спасти.
Схватившись за руки, мы Хейуорд несемся сквозь атмосферу. Я сжимаю ее ослабшие пальцы, чувствую, что она рядом, и это приносит мне небольшое утешение. Земля все ближе…
Вот и закончилась наша история.
Глядя на Хейуорд, я будто вижу себя в зеркале. Наблюдая за моим падением, она, должно быть, ощущает то же самое. Мы превращаемся в ничто, в пригоршню праха, в морскую пену.
Вдруг мы больно ударяемся обо что-то твердое. Под нами лишь воздух, и все же почему-то мы больше не падаем.
Хейуорд лежит рядом со мной без сознания. Наклонившись над ней, я торопливо прикладываю ухо к ее губам, затем пальцами нахожу шейную артерию. Пульс есть, но слабый. Бледная как полотно, она еле дышит.
И тут я замечаю, что из ее груди торчит дротик, а вокруг него растет красный круг. О нет… Нет-нет-нет… Я дотрагиваюсь до него рукой, но не выдергиваю из раны. Что же делать? Это Илай с Джейсоном у нас умеют оказывать неотложную помощь, а я до сих пор всегда была в роли пострадавшей.
Поверхность, на которой мы находимся, наклоняется, и мы начинаем скатываться вниз. Одной рукой я хватаю Хейуорд, а другой пытаюсь за что-нибудь зацепиться. Где кончается этот прозрачный островок? Сперва я принимаю его за глыбу льда, но потом, нащупав скользкие доски, понимаю: мы на палубе!
Пролепетав пару нот, я замораживаю все вокруг, и моему взгляду открываются контуры корабля.
Он такой прозрачный, что можно подумать, будто его сделали из хрусталя. Корабль-призрак, призма, преломляющая свет. Борта сверкают, паруса колышутся на ветру, а посреди палубы стоит рубка, похожая на стеклянный домик со стенами цвета облаков. Сквозь палубу виднеются море и контуры материка.
Компас жужжит у меня в нагрудном кармане, я чувствую, как бешено крутится стрелка, показывая на все стороны света и не желая остановиться ни на одной из них.
Из невидимой двери невидимой рубки выходит вполне видимый старик.
Я тут же напрягаюсь и загораживаю Хейуорд собой, но, кажется, он не собирается нападать.
Передо мной низенький магонец с извивающимися, подобно змеям, волосами и золотыми глазами. Его серая, как дождливое утреннее небо, кожа разлинована белыми татуировками, напоминающими созвездия. Его грудная клетка не совсем похожа на мою. Подлетев к открытой дверце в его груди, цапля кладет туда кольцо. Это не обычный канур, как Милект, а птица сердца, как Кару. Дверца закрывается, и вместе старик и цапля издают странный, пронзительный, идеально сбалансированный звук, от которого у меня по коже пробегают мурашки. Никогда в жизни не слышала ничего подобного. Их песня прекрасна, но об нее можно обжечься, она мелодична, но в то же время слегка напоминает скрип мела по школьной доске.
Так вот кто велел магонцам отступить. Вот кто потопил их корабль.
КАК ему это удалось?
Старик пристально смотрит на меня, и в его глазах читается вселенская печаль. Затем он качает головой.
– Ты, конечно, знаешь, что зашла на чужую территорию, – говорит он тихим, звонким, завораживающим голосом. – Это мои владения.
– Моя подруга ранена, – говорю я дрожащим голосом. Изо рта Хейуорд тонкой струйкой сочится кровь, торчащий из груди дротик подергивается в такт все более слабым ударам сердца. – Кажется, она умирает… Нам нужна ваша помощь.
– Вы упали с магонского корабля, так ведь?
– Нет! Они… они пытались схватить нас.
– Стало быть, вы преступницы?
– Пожалуйста, помогите, – умоляю я. – Ей плохо.
Глаза Хейуорд двигаются туда-сюда за закрытыми веками. Вдруг у нее начнется приступ? Я приподнимаю ее голову руками.
– Это утопленница, – с презрением говорит старик.
– Она была Дыханием, – говорю я, и он морщится. Интуиция подсказывает, что нужно слегка погрешить против истины. Этот магонец только что потопил военный корабль Маганветара – едва ли его можно назвать союзником Заль. – Но дезертировала, и теперь мы в бегах. Поэтому они нас и преследовали. Прошу, помогите! В нее чем-то выстрелили!
Не знаю, кому из нас предназначался дротик и намеревались ли им убить, но попал он в Хейуорд, и теперь она при смерти. Я стискиваю ее руку.
Сначала я забрала ее земную жизнь, а теперь…
В груди старика отворяется еще одна дверца. В нее залетает другая птица.
У меня отвисает челюсть.
Невозможно! У магонцев не бывает больше одной дверцы в грудной клетке, и каждый из нас может иметь лишь одного канура…
Тут я понимаю, что это была не птица, а летучая мышь, маленькая серебристая летучая мышь. Они начинают петь втроем: мышь создает вибрации, голос цапли звенит бубенчиками, а магонец задает ритм.
– Как вы это делаете? – спрашиваю я. – Кто вы такой?
– Представитель вымирающего вида, – отвечает он. – Последний в своем роде.
Летучая мышь беззвучно что-то кричит, и на ее зов прилетают ворон и белый сокол, похожий на моего Кару, только мельче. Вместе с цаплей они рассаживаются на плечах и руках старика.
Из груди Хейуорд доносятся те же звуки, что мои легкие издавали на земле. Прижимая ее к себе, я ощущаю, как бьется ее сердце.
– Пожалуйста, – повторяю я. – Сделайте что-нибудь!
– На дворе конец света, – говорит он. – Лучше уже не станет. Я покинул больную страну, а теперь все небо страдает от той же хвори. Дай девочке умереть.
Конец всему, поет старик. Конец песням. Летучая мышь и цапля начинают ему подпевать. Их песня полна скорби и гнева, но также в ней слышатся беспомощность и отступление. Это самая красивая песня, какую мне когда-либо доводилось услышать, и самая темная.
Там, где должна заканчиваться палуба, материализуется доска. Воздух становится плотнее.
– Пожалуйста… – шепчу я, пока кровь Хейуорд заливает мне руки. Пусть мы друг другу чужие, я все равно буду считать ее сестрой, членом семьи. – Без вашей помощи она погибнет.
Я не знаю, что делать.
Поэтому…
Поэтому совершаю то, чему меня никто не учил, – протягиваю руку к цапле и пою: Иди ко мне! Помоги!
Птица склоняет голову набок и, продолжая петь своим громким шелковым голосом, поворачивает ко мне один черный глаз. Взывать к чужому кануру запрещено, но у меня не осталось выбора.
И вдруг она откликается на мой призыв, будто зловещее эхо. Мы начинаем петь вместе, как незнакомцы, обнаружившие, что знают одни и те же песни.
Все, что у меня есть, – это слепая вера. Нет времени думать, планировать, решать.
Я просто пою.
С болью в сердце я вспоминаю, как в первый раз пела с Кару, с Даем, Свилкен и Милектом…
Свет, перемена, исцеление, вывожу я. Мой голос звучит слабо, замогильно, он полон страха и утраты. Цапля поет так, будто мы с ней старые знакомые, будто она принадлежит мне, а не этому старику. Будто мы уже пели дуэтом, и не раз. И хотя я вижу ее впервые, она кажется мне до странного знакомой, а петь с ней на удивление легко.
Старик изумленно на меня таращится.
– Что ты делаешь? – спрашивает он.
– Пою.
На его лице отражается раздражение, потом изумление, потом снова раздражение.
– Назови свое имя.
– Аза Рэй Куэл.
Стараясь унять панику, я неотрывно смотрю ему в глаза. Мне необходимо добиться от него помощи. Хейуорд едва слышно стонет от боли, но я не отвожу взгляда от старика.
– А ВЫ кто такой? – повторяю я.
На этот раз он отвечает на мой вопрос.
– Меня зовут Хор.
