4 марта – 7 сентября 36 года

Последние годы наглядно продемонстрировали, что мы совершили большую ошибку, недооценив сампов. Когда-то мы надеялись, что они вымрут сами собой... и в чём-то надежды оправдались. К началу шестнадцатого года первых представителей этого движения (все — из нулевого поколения) уже не осталось. Тогда я вздохнула с облегчением, а сейчас чуть ли не с сожалением вспоминаю те времена.

Первые сампы никого не агитировали, не рекламировали своё движение, да и сами выглядели неприятно, тем самым не притягивая, а даже отпугивая народ. Они не лезли к нам, мы — к ним. Да, эти люди были потеряны для общества, но, по крайней мере, они не вредили остальным. И именно поэтому движение первых сампов вымерло и даже уже почти исчезло из памяти народа.

К сожалению, мы недооценили человеческую изобретательность. В одно время у нас самих был соблазн кинуться в сампизм — даже на ранних стадиях он добавляет сил и увеличивает сопротивляемость организма. Мы всё-таки удержались, хотя и прошли по грани. Но были и другие люди... те, кто тоже, как и мы когда-то, предположили, что безобразный вид — не обязательное условие и, если следить за собой — такого не произойдёт. Частично это действительно оказалось так.

Новые сампы тщательно ухаживали за телом и умудрились сохранить не только красоту, но и кое-какие манеры. Но, как и у первых, у них постепенно пропадала способность к рефлексии и критической оценке своих действий. А самое страшное — новые сампы не замыкались в себе. Ещё до того, как начать болевые процедуры, они подвели под них красивое, чуть ли не религиозное объяснение. А после посчитали, что на практике доказали его истинность. Из-за особенности взглядов редко кто из них пытался воспитывать собственных детей — чаще всего те были безразличны сампам. А вот на уже взрослых, перешагнувших возраст в три года, представители второй волны поклонников боли обращали много внимания. Агитировали, демонстрировали своё превосходство, заманивали сладкими речами про счастливую загробную жизнь...

Мы до сих пор не можем противопоставить нынешним сампам что-то серьёзное. Тем более, что физически они действительно намного здоровее обычных людей и даже живут ничуть не меньше. Поэтому сатанисты стараются не оставлять сампов без внимания. Их много, они сильны и активны — а поэтому опасны. Хотя если смотреть честно, то поступись мы собственными законами и правилами, наверняка сумели бы справиться, уничтожить поклонников боли. Не сразу, но где-то за год — точно. Да хотя бы внести в красный список и лишить доступа к репелленту — без него даже сампам долго не выжить, а уж красоту вообще быстро растеряют.

Однако всё гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Во-первых, как всегда, встаёт вопрос: имеем ли мы право на такое решение? Насколько оно допустимо? Если бы сампы нарушали законы — то это дало бы нам право вмешиваться. Но они выполняют правила, что же до проводимой политики и неприятных черт характера — пока фанатики не выходят за грань, мы не имеем права судить. Поклонники боли не являются членами союза, не обязаны подчиняться внутренним правилам племён и, пока не мешают другим, вольны сами выбирать свой путь. А они не мешают. Да, проводят агитации, но не навязываются: слушатели сами собираются вокруг. Сампы не преследуют народ, не достают рекламой — то есть, с учётом психических изменений, ведут себя очень даже приемлемо. Во-вторых, пойди мы против фанатиков, на нас могут ополчится другие свободные: за то, что истребляем противников союза и носителей других точек зрения. Ну и в-третьих, что будет с нами самими, если сейчас мы позволим себе переступить некую черту? Не придёт ли позже мысль избавиться таким же образом ещё от каких-то противников? Не окажется ли этот шаг — первым шагом в бездну, к разрушению порядка, построенного с таким трудом?

Поэтому сатанисты следят, но почти не вмешиваются. До тех пор, пока эти люди, пусть даже наркоманы или психически больные, соблюдают закон, закон тоже должен их охранять. Иначе наступит хаос. Даже за так называемый «сговор» с видистами обвинять нельзя. У нас нет всеобщего закона, обязывающего людей докладывать о готовящемся преступлении, подробностей сампам не сообщали, а сами они закон не нарушали. Но произошедшее наглядно продемонстрировало, что игнорировать поклонников боли, забывать об их присутствии или недооценивать — недопустимо. Кто знает, какие ещё сюрпризы преподнесёт жизнь и что выдумают фанатики.

Впрочем, сейчас ситуация спокойная. Несмотря на увеличившееся количество сампов, они по прежнему соблюдают законы, да и активность снизили до уже привычных пределов. В общем, жить можно. Более того — в последнее время уровень жизни резко повысился, что, в свою очередь, сильно уменьшило долю людей, задумывающихся об уходе в сампы.

Мы тоже чувствовали положительные перемены. Это касалось не только нуль. С лучшим медицинским обеспечением обычные люди тоже стали здоровее, что, естественно, сказалось на их работоспособности. А увеличившийся выход продукции, в свою очередь, позволял направить больше средств на здравоохранение. Получается некий замкнутый цикл. Раньше он работал против нас, поскольку всё время приходилось бороться с нехватками, искусственно подталкивать баланс вверх, то и дело урезая другие статьи бюджета. Теперь же наоборот. По оценкам экономистов, если тенденция продолжится, через несколько лет можно будет задуматься о пусть небольшом (на долю процента), но сокращении расходов на медицину и здравоохранение.

Несмотря на то, что я по-прежнему являлась членом правительства союза, данная работа отнимала достаточно мало времени. И возможно, поэтому уже не угнетала так, как раньше. А научная работа, исследования дарили настоящее счастье.

Из водных животных, в первую очередь, мы занялись приручением акул. Несмотря на вроде бы больший потенциал стрелоцветов (передвижение по морской и речной воде, высокая скорость), они могли подождать. А работа с морскими хищниками, кроме прочего, поможет снизить угрозу, которую они представляют для свободных.

Первые попытки войти в контакт успехом не увенчались. Акулы не интересовались пищей и начинали проявлять агрессию при попытках приблизиться. Тогда мы пошли другим путём. Развернули настоящую охоту и, в конце концов, загнали пару отбившихся от стаи рыб в сети, после чего отконвоировали добычу в отгороженный залив у одного из островов. Увы, работать следовало быстро: через месяц взойдёт жёлтая луна, уровень воды сильно повысится, а бури с большой вероятностью разрушат загородку.

Но и на ограниченном пространстве хоть как-то терпеть нас за угощения рыбы всё равно не желали. Через несколько дней, заметив, что у пойманных акул сильно увеличилось поражение внешними паразитами, мы решили предпринять меры, чтобы подопытные не погибли раньше времени. Загнали одну из подопытных в специальный коридор, ограничивший её подвижность и хотя бы частично отскребли присосавшихся рыб, червей и моллюсков. Полностью обработать пациентку не удалось — уже через несколько минут она разнесла загон и вырвалась на свободу. Потом, восстановив коридор, аналогичную процедуру провели со второй подопытной.

К сожалению, меньше чем через неделю их состояние вернулось к прежнему — видимо в огороженном заливе не хватало чего-то, чем обычно защищаются акулы. Вторая процедура прошла легче — сначала мы посчитали, что просто достаточно укрепили коридор и стали опытнее, но уже через несколько дней поняли свою ошибку. В третий раз загнать акул в «медицинский кабинет» удалось на удивление легко, правда вырвались на свободу они примерно через такое же время, как и обычно. Зато на следующий день одна из подопытных, заметив приближающийся народ, сама заплыла в коридор. А ещё через неделю, как раз перед восходом, мы уже достаточно спокойно заходили в воду и подзывали акул специфическими щелчками. Пациенты не могли долго сохранять спокойствие, примерно минут через пять срываясь и уплывая, но вскоре — охотно возвращались, чтобы продолжить гигиеническую процедуру.

На лунное время опыты пришлось прервать, а после заката, когда мы начали восстанавливать ограждение залива, одна из старых знакомых вернулась. Она не позволила себя поймать и запереть, но с готовностью шла на контакт. Ведь свободно плавающие хищники тоже страдали от паразитов: не в такой степени, как запертые в заливе, но достаточно сильно, чтобы нахлебники доставляли дискомфорт.

Выяснилось, что за гигиенические процедуры и своеобразную тактильную ласку акулы готовы не только терпеть наше присутствие, но даже учиться и выполнять команды. Через некоторое время к первой акуле присоединилось ещё двое — сначала недоверчиво, а потом — с явным удовольствием. Потом — ещё несколько...

Особенно рыбам нравилось почёсывание кожи у жаберных щелей, прикрытых крупными подвижными чешуйками с загнутыми шипами. Несмотря на то, что акулы буквально напрашивались на такую ласку, мы осмеливались просовывать руки под шипы только уже хорошо знакомым и спокойным особям: ведь в любой момент рыба могла прижать чешую и насквозь проткнуть шипами кисть.

Теперь, найдя общий интерес с акулами, мы ещё больше убедились, какие это умные животные. К сожалению, самостоятельных курьеров из них не получилось, зато они очень охотно сопровождали и даже возили на себе знакомых людей или йети — естественно, за награду.

А потом мы случайно обнаружили, что коммуникация у акул развита ещё сильнее, чем считалось прежде. Например, теперь лодки, на которых присутствовали участники эксперимента, практически не подвергались нападению опасных морских хищников. Причём их не трогала не только знакомая стая, но и большинство других. Заинтересовавшись, мы даже специальный эксперимент провели — сначала протестировали реакцию акул на одного из посвящённых, ранее не участвовавшего в дрессировке, потом он присоединился к нашей группе, а через месяц прошёл новую проверку. Так вот, во второй раз его лодку акулы игнорировали, позволяя даже приближаться к стае — что при первой проверке непременно приводило к нападению. Значит знакомые рыбы каким-то образом не просто передали информацию о человеке, но и сумели описать его так, чтобы другая стая опознала «друга».

В любом случае, приручение и дрессировка акул сильно облегчила жизнь. Акулы совсем не интересовались игрушками, не приносили вещи и неохотно впрягались в лодки, зато с готовностью возили отдельных пловцов и позволяли надевать на себя специальную сбрую — чтобы было легче удержаться. А однажды выяснилось, что знакомые рыбы по своей инициативе начинают охранять и помогают добраться до безопасного места раненным дрессировщикам. Пусть не курьеры, зато морские скакуны и даже спасатели — тоже очень хороший результат. Пока с акулами работали очень немногие, но уже сейчас ясно, как велик потенциал этих животных.

С трудом заставив себя отвлечься от дальнейшего изучения морских хищников и отложить кучу планов на новые опыты с ними, группа исследователей переключилась на стрелоцветов.

Для их изучения я вернулась в Орден — благо относительно неподалёку жила небольшая колония интересующих моллюсков. Если акулы проявляли агрессивность, то стрелоцветы были очень осторожными. Их тоже не удалось приманить на разнообразные лакомства, да и загнать в ловушку, чтобы поймать, не получалось. Вызванные на помощь опытные охотники сокрушённо качали головами и говорили, что если постараются, то скорее всего смогут добыть стрелоцвета, но не поймать живьём.

Немного позже, с помощью жучков проследив за моллюсками, я обнаружила своеобразное гнездо с небольшим выводком. Детёныши тоже вели себя осторожно, но далеко от убежища не удалялись и, при угрозе, стремились в нём укрыться. Посовещавшись, мы решили, что это наш шанс. Пусть добраться до подводной расщелины, где прячется молодняк, нелегко, но это единственный способ поймать представителя интересующего вида.

Операция прошла удачно, хотя добыть удалось только одного детёныша — остальные ускользнули. Вернувшись в Орден, аккуратно посадили добычу в специальную подводную клетку — в ней предварительно соорудили укрытие, похожее на то, что раньше было его домом. Убедились, что единственный подопытный в порядке, а потом отправились ужинать.

Народа на ужине оказалось на удивление мало. Точнее людей присутствовало как обычно, а вот орангутангов не видно, хотя обычно они почти постоянно с нами. По словам одной из женщин, днём обезьяны ещё вели себя нормально, а вот к вечеру их настроение резко ухудшилось и они покинули Орден. Задумавшись над странным поведением соседей, я решила после еды сходить и узнать, в чём дело. Пусть меня они всерьёз не принимают, но на вопрос ответить должны.

Но вскоре оказалось, что в этом нет необходимости. На необычное поведение орангутангов обратила внимание не только я, но и наш лидер. Игорь вернулся к костру только к концу ужина и с мрачно-задумчивым видом.

— Вы сегодня ведь кого-то поймали? — поинтересовался он у нас.

— Да, стрелоцвета. К сожалению, только одного.

— Его надо отпустить. И чем раньше, тем лучше.

Я недоумённо вскинула взгляд на математика.

— Для этого должны быть серьёзные причины. Мы положили много сил на поимку этого детёныша и пока он наш единственный шанс научиться дрессировать моллюсков.

— Орангутанги ушли именно из-за него, — сообщил неожиданную новость Игорь.

— Они что, ультиматум поставили? — удивился Илья. — Типа: или он или они? Но почему?!

— Хуже, — лидер нервно посмотрел в сторону реки. — Они не вернутся даже если мы его отпустим. И вообще с отпусканием — уже моя идея, — математик помолчал, тщательно прожевал кусок отбивной и продолжил: — Орангутанги сказали, что мы нарушили некое табу. И что теперь нас ждёт смерть. Причём не только нас, а вообще очень многих людей... и йети.

— Табу... — задумчиво потянула я. — Ты уверен, что правильно расшифровал слова орангутангов?

— Если не табу, то нечто похожее. Запрет, без объяснений причин этого запрета — только угроза проклятья и гибели. Нельзя — и все. Иначе семья упадёт и сгниёт и многие другие семьи — тоже.

Мы переглянулись. Игорь гораздо лучше любого другого человека знал язык орангутангов и относительно легко мог говорить с ними на философские, абстрактные и, наверное, даже религиозные темы. Впрочем, насчёт последних до сих пор оставались сомнения. Мы давно подозревали, что у этого вида обезьян есть некие зачатки культуры и религии, но если первому быстро нашли подтверждение, то второе до сих пор оставалось под вопросом. Но если у них есть некие табу — то они могут послужить доказательством. В том числе и того, что разумных видов на этой планете не три, а больше.

— Но это не значит, что мы должны отпускать стрелоцвета, — закончила свою мысль я. — Мало ли, вдруг нового поймать не сможем.

Математик тяжело вздохнул.

— Если у обезьян есть табу, то скорее всего, были причины, почему оно возникло. Причины более чем серьёзные, настолько, что мы теперь для орангутангов как «с гнилыми глазами». Так что можно предположить, что угроза реальна. Более того, по словам обезьян, умрём не только мы, но и многие другие свободные.

— Погоди, что-то не сходится, — заметила я. — Охотники изредка добывали стрелоцветов, даже нам однажды приносили, для вскрытия — и никаких последствий не было.

— И орангутанги не возражали — а ведь видели, — указал Игорь. — Но маленькие стрелоцветы для них — табу. В конце концов, если надо, я готов воспользоваться тем, что являюсь лидером и имеющейся у меня властью приказать отпустить детёныша. Если это даст шанс избежать «проклятья», то надо хотя бы попытаться.

— Ладно, пойду выпущу, — неохотно согласился Илья.

Я проводила коллегу горестным взглядом. Расставаться с добычей было очень жаль. Но если угроза действительно существует...

— Стоп! — вскочила я. — Допустим, у табу есть причина. Но почему ты думаешь, что надо действовать именно так? Может наоборот, если он будет у нас, мы сможем легче понять причины и избежать последствий?

Химик притормозил, заинтересованно повернув ухо в нашу сторону.

— У меня есть повод так думать, — хмуро посмотрев на меня, отрезал лидер. — Илья, иди и выпусти, а потом возвращайся, и я постараюсь объяснить.

Разговор отложили до конца ужина — иначе пришлось бы отсылать посвящённых с низким уровнем допуска прямо из-за стола. Поэтому, поев, мы уединились в одном из домов, который, кроме прочего, использовался как зал совещаний для совета нашего племени.

— Вы знаете, что я довольно глубоко занимаюсь изучением культуры орангутангов, — издалека начал свою речь Игорь.

Так и было. Одно время другие представители нулевого поколения тоже интересовались загадкой полуразумных (или разумных?) животных, но быстро отвлеклись на другие, не менее завлекательные темы. А математик до сих пор продолжал работу. Он не ставил экспериментов и даже практически не занимался наблюдениями, вместо этого проводя беседы. Именно Игорь выяснил, что язык орангутангов вовсе не так примитивен, как нам казалось вначале: в зависимости от контекста слова меняют значение в весьма широком диапазоне, а повторы и кажущиеся нелепыми фразы могут нести серьёзную мысль.

— Так вот, как только появилась возможность после пандемии, я вернулся к этой работе. И в последний год вроде бы преодолел очередной барьер, — лидер не удержался от того, чтобы поделится успехом. — Вы знали, что орангутанги рассказывают своим детям истории, наставляют, а не ограничиваются узким бытом?

— То есть они уже точно разумные? — перебила Лиля.

— Если наличие речи определяет разум — то да.

— Ну, разум вообще вещь такая... поди разбери, у кого он есть, — пробурчала я себе под нос и громко добавила: — Давайте не отвлекаться. Сейчас на повестке другой вопрос.

— Да, — смутился математик. — Так вот, орангутанги не просто сказали, что мы нарушили табу, а рассказали нечто вроде сказки... или легенды. Неизбежная смерть придёт со стороны реки, моря — со стороны воды. А позже появится и в лесу. Это раз. А два — смерть придёт от того, что не может летать, если не бросить. Того, что обычно не угрожает. Понимаете? — Игорь вскочил и прошёлся по комнате.

Мы недоумённо переглянулись.

— Не понимаем, — выразил общую мысль Илья. — Ты слишком по-орангутански выражаешься. Много что не летает, если не бросить.

Математик хмыкнул.

— Ладно, постараюсь по-понятнее. Смерть грозит от чего-то мелкого и обычно безопасного, но того, от чего не увернуться, — он сделал паузу, но убедившись, что мы всё ещё не уловили мысль, вздохнул. — Там много нюансов, перевести сложно. Разве что на примерах разобрать. Это не яд, не крупный валун, не хищник и не болезнь. Но под описание вполне подходит какой-нибудь совсем мелкий, с ноготь, камень, маленький осколок дерева, раковины или ещё что-то подобное. Нечто мелкое и твёрдое, что летит с большой скоростью... с такой большой скоростью, что сильно ранит и убивает. Никаких ассоциаций не возникает?

Я судорожно вздохнула.

— Пуля или какая-то короткая стрела, — выдвинул предположение Сева и тоже встал. — Кажется, я понял. Опасность пойдёт со стороны воды — а стрелоцветы живут именно там. Но что насчёт леса?

— Когда мы за ними наблюдали, то не видели, чтобы они вылезали из реки, — заметила я. — С другой стороны, когда мы пытались поймать взрослых моллюсков, те легко уходили от погони, в некоторых случаях запросто пересекая небольшой участок берега. Однако неизвестно, насколько долго они способны выжить в воздушной среде.

— Значит, не исключено, что способны, — заявил инженер. — Вопрос только в том, почему атака может начаться из-за всего одного стрелоцвета?

— И почему они не нападали раньше? — добавила я.

— Я сейчас скажу свою фантазию. Вы только не смейтесь, — попросил Игорь. — На мой взгляд, орангутанги вполне разумны. Но кто сказал, что они такие одни? Что, если стрелоцветы тоже обладают некой культурой... культурой, в которой дети — нечто священное? Тогда гибель взрослого может быть прощена, а даже за одного ребёнка развернётся целый крестовый поход. Если это так, то вдруг, вернув малыша, мы уменьшим свою вину?

Предположение математика звучало как минимум странно. Но оно вполне органично вписывалось в те сведения, которые удалось узнать, то есть вполне может использоваться как одна из рабочих гипотез. И смеяться никому не захотелось.

— Однако, в любом случае, пока это только моя фантазия, — сурово добавил лидер. — Что же до угрозы — надо принять меры на случай, если она реальна. Свяжитесь со всеми, с кем сможете. Свободные должны постараться не подходить к воде... по крайней мере, к рекам, заводям или протокам — пусть пользуются мелкими ручьями и родниками.

Так мы и сделали. Сами тоже старались беречься, но, одновременно, должны были проверять, есть ли угроза. Добровольцем вызвался послужить один из пожилых посвящённых.

— Мне всё равно уже мало осталось, — улыбнулся он. — А так если умру — то на пользу народа.

Мы каждый раз нервничали, когда мужчина подходил к реке. Тем более, что орденские орангутанги не ограничились уходом, а разнесли весть по своим соседям. И все семьи живущие на берегу, поспешили сняться и удалится вглубь леса. А ещё — не менее тщательно, чем мы, избегали приближаться к открытой воде. Такое поведение обезьян произвело на нас очень сильное впечатление.

Но вероятного, ожидаемого нападения так и не произошло. Прошла неделя и мы постепенно начали успокаиваться. А потом и вовсе вернулись к обычной жизни, даже немного посмеиваясь над всё ещё трусящими обезьянами. И только ещё через дюжину дней обнаружили, что похищение детёныша всё-таки не осталось без внимания. Что стрелоцветы предприняли ответные меры, хотя и не такие, как мы ожидали.

— Серый, жди, — скомандовал Черномор, отстучал ту же команду специальными чётками и, быстро пробежав пальцами руки по жаберной щели акулы, выбрался на пристань.

Там уже кучковалась ребятня: отложив работу, дети и подростки собрались, чтобы с любопытством и суеверным ужасом рассмотреть акулу вблизи, а заодно поприветствовать говорящего с ней мага. Кряжистый, упитанный старик со слегка растрёпанными волосами и окладистой бородой владел серьёзными силами: он не просто ходил в океан как в джунгли, но покорял крупных и очень опасных хищников. А ещё часто демонстрировал какое-нибудь колдовство.

— Черномор, покажи огни! Ну покажи!

Маг слегка шикнул, но не зло, а шутливо, и дети тут же отскочили, ожидая чуда от дружелюбного посвящённого.

Черномор ещё немного отогнал молодёжь, тщательно вытер руки и, ловко вытащив пробирку, на мгновение откупорил и высыпал себе на ладонь порошок из зрелых плодов ракеток. Мужчина сам обрабатывал заготовку специальными составами, просушивал в особой газовой смеси, а потом соединял: в результате порошок самовозгорался примерно через десять секунд после контакта с воздухом и давал яркие разноцветные огоньки. Мелочь, простой фокус, а дети радуются. Выждав положенное время, посвящённый кинул порошок в воздух — и наблюдателям показалось, что из ладони мага вырвался целый сноп красных, жёлтых, синих и зелёных искр.

Бросив ещё один взгляд на счастливую молодёжь, Черномор улыбнулся и пригладил седеющую бороду. Хорошего помаленьку — пора отправляться по делам.

Годы безжалостны к обычным людям. Казалось, совсем недавно он называл стариками девятилетних людей, а теперь и сам уже хорошо перешагнул за восемь лет. Быстро... как же быстро летит время.

Начать жизнь с нуля оказалось очень непросто, но Черномор справился. Когда-то он думал, что отправление в Цепер — изгнание. Теперь же понимал, что всё почти с точностью до наоборот. Работа и жизнь на острове считались у посвящённых одними из самых безопасных и спокойных. В Цепер отправляли тех, кто восстанавливался после тяжёлых болезней или просто ослабленных людей. К тому же, там у Черномора по-прежнему остался еженедельный выходной, и никто не запрещал покидать остров. Наоборот, иногда даже по работе посылали.

Так и сейчас: посвящённый приехал, чтобы забрать сумку с исходным материалом для сложных анализов, а заодно вызвался немного помочь в лечебнице и привёз порцию свежего репеллента. Впрочем, уже через пару часов Черномор освободился, с наслаждением перекусил и собрался в обратный путь. На пристани мужчина погрозил пальцем снова сбежавшимся детям и, чуть прихрамывая, спустился к воде.

Заметив товарища, Серый тут же приблизился, подставляя бок, чтобы было легче ухватиться за сбрую.

— Друг, — ласково сказал старик, почесал просительно открытую жаберную щель и скомандовал уходить. Он не оборачивался, но слышал восхищённый вздох молодёжи — в тот момент, когда почти оседлал морского хищника.

Немного отплыв, Черномор чуть нагнулся и выгнал воздух из груди. Всё-таки акулы — рыбы и предпочитают двигаться не у самой поверхности воды, поэтому удобнее и безопаснее пользоваться их услугами при водном дыхании.

Прижавшись к Серому, чтобы уменьшить трение и не мешать движению, мужчина прикрыл глаза, наслаждаясь поездкой и вспоминая свободных. Многие, не знающие тайн посвящённых, до сих пор глядят на них с опаской и любопытством. Так, как когда-то смотрел сам Черномор. Но для него эти времена давно прошли. Теперь он уже не представляет себе другой жизни.

Иногда посвящённого тянуло на рефлексию: он вспоминал всю свою осознанную жизнь. Ошибки, потери, боль, но, одновременно, надежду, удовлетворение от работы, светлые праздники и любовь. И, несмотря ни на что, Черномор искренне считал себя очень счастливым человеком. Он уже дожил до старости, но по прежнему успешно работает, им восхищается ребятня... А ещё — Черномора не забудут. Он снова часть свободных и не бесполезен. А ведь когда-то мужчина считал, что лидеры посвящённых поступили неправильно, оставив ему жизнь. Но теперь вспоминал то решение с благодарностью. За прошедшие годы Черномор вполне искупил ошибку: его труд помог многим людям. А может, даже спас чьи-то жизни.

Но важно не только это. Он не подвёл Озона и в другом. Потомки. У Черномора подрастало двое детей: здоровый, крепкий сын, иногда напоминающий мужчине его самого в детстве, и дочка-вырожденка. Опасения народа оказались напрасны: Иста смогла принести здоровое потомство. И спасти удалось обоих. Конечно, судить рано, дети ещё не перешагнули возраст в два года, но, по мнению отца, у них были хорошие шансы. И у Гвидона, и у Русланы.

Черномор привык жить по новым правилам, хотя обычаи посвящённых тоже, как и у махаонов, сильно отличались от таковых у простого народа. А ещё приспособился к семейным отношениям с Истой. Представительницы женского пола действительно сильно отличались от мужчин по характеру и эмоциям. Иногда бывшему махаону казалось, что даже думают они как-то иначе. Но и с ними можно жить, заниматься общими делами и растить детей.

В начале семейной жизни Черномор вспомнил молодость и внимательно следил за супругой и её реакциями. Зато потом стало ещё легче и удобнее справляться с вспышками плохого настроения и ворчливым состоянием женщины. Ведь остановить маленькую течь гораздо проще, чем ремонтировать уже прорвавшую плотину.

А ещё у Черномора теперь появилось то, что отличало его от многих остальных — Серый. Кроме двух исследователей, занимавшихся акулами, Черномор оказался единственным, кто стал близок этим существам. Сначала его привлекли для проверки одной из гипотез, а потом, когда та подтвердилась, исключили из группы. Но это не помешало мужчине и дальше контактировать с крупной рыбой. Поэтому к настоящему времени Серый — самый дрессированный морской хищник.

Мужчина улыбнулся и похлопал рядом с плавником, предлагая другу сделать небольшую остановку и получить причитающуюся порцию гигиенических процедур. Вот вроде бы и рыба, а почти как человек. По крайней мере, страдает от болезней точно также.

Ещё примерно через полчаса они достигли Цепера. Снова потратив несколько минут на своеобразные ласки, Черномор снял сбрую, вернулся к воздушному дыханию и выбрался на пристань по специальной лестнице. Передал сумку чистящему рыбу подростку, встряхнулся и отжал бороду. А потом поспешил навстречу жене.

Огрубевшие от морской воды руки Исты сомкнулись вокруг его тела. Он, в ответ, тоже обнял свою седую старушку и ласково чмокнул в подставленную макушку.

— Ты чего вдруг встречаешь? Случилось что-то?

— Почти, — любимая подняла на него сияющие счастьем глаза, которые не сумели погасить ни возраст, ни пережитые беды. — Нам велели организовать обучение для группы уже избравшей свой путь молодёжи из кошек, сатанистов и посвящённых. Отряд морских — тех, кто потом сможет работать в океане. И предложили тебе её вести. Ты... хочешь?

Женщина вопросительно взглянула в глаза партнёру, и Черномор улыбнулся: Иста всегда мечтала, чтобы он стал не простым исполнителем, а кем-то большим.

— Что надо делать?

— Водное дыхание, пользование ядом, общение и дрессировка акул. Ну и, заодно, продолжить общую подготовку — это только у посвящённых, я тебе помогу.

— Да, думаю, что справлюсь, — ещё немного подумав, согласился Черномор. — Если что, всегда можно будет помощь запросить.

Ещё раз поцеловал жену и рассмеялся пришедшему в голову сравнению.

— Иста... а ведь ты была права.

— В чём?

— Я ведь теперь и правда буду, как тот морской дядька из сказки кошек. У меня теперь даже свой отряд появится.

— И вы будете выходить из океанских волн... — тоже развеселилась посвящённая.

— Да, — Черномор прищурился, крепче обнял свою женщину, посмотрел на пенистые барашки на воде, которую волновал усилившийся ветер, и неожиданно для самого себя признался: — Когда-то я хотел стать магом, втереться к посвящённым в доверие, чтобы уничтожить зло изнутри. А теперь, когда достиг цели... уже не хочу ничего разрушать. Ты говорила, что я человек леса и это не моё, — заметив, как Иста смутилась, мужчина хмыкнул. — Ты была права. Тогда это было совсем не моё. Я как будто на самом деле родился заново... уже другим. И снова научился быть счастливым.

Из документальных свидетельств очевидно, что тридцать шестой год стал третьим ключевым моментом в истории Союза Свободных. Интересно провести сравнение с другими странами. Для многих из них значимым событием стала массовая болезнь великих предков, а в союзе, хотя и потеряли очень много народа, однако никаких глобальных перемен данное событие не вызвало. Более того, в летописях свободных оно описывается как крупное, но не катастрофическое бедствие. Судя по свидетельствам того времени, так произошло из-за привычки людей к жизни в условиях постоянного стресса и формирующегося из-за этого иного взгляда на глобальные потери.

А вот возвращение и возвышение великих предков стало для Союза Свободных серьёзным событием. Хотя среди таров до сих пор идут споры, однако большинство склоняется к выводу, что тридцать шестой год в истории данного государства следует считать переломным, моментом перехода от условного вымирания к условной стабильности. И к началу новой эры развития.