18 февраля 35 – 3 марта 36 года

— Ууу, паразиты членистоногие, да сколько же вас, — сердито потянула Вероника, собирая прыгучих листогрызущих мух с посадок папортошки. — Объесться можно!

Кивнув, я бросила очередную горсть вредителей в банку с маслом. Сырьём они уже надоели, так что теперь собираем. Из масла насекомые выбраться не смогут — потом поджарим и похрустим все вместе. Хоть какая-то польза.

С сельским хозяйством до сих пор куча сложностей. Не то, чтобы оно насущно необходимо, но культурные растения всё равно сильно облегчают жизнь. К сожалению, пока мало что пошло дальше экспериментов. Посадки и посевы в основном производят как попало, полудиким способом, разбрасывая семена вокруг селения, ухода вообще нет — соответственно, и урожайностью культуры не отличаются. Единственное, чего удалось добиться, так это того, чтобы природа рядом с людьми не обеднялась из-за постоянных сборов. Но и только.

А хотелось большего. Вон, например, с папортошкой. За эти годы агроному удалось отыскать и культивировать сорт с более крупными, ровными и вкусными корнеплодами. Однако урожайность таких растений ниже, чем диких, в первую очередь потому, что на всходы этого сорта ещё сильнее набрасываются вредители и болезни. Самое интересное, что зависимость предсказать сложно: папоротникоподобные кусты из семян с одной лианы, растут рядом, но одни съедают чуть не под корень, другие меньше, а единицы — совсем незначительно.

Естественно, при таких условиях выращивать папортошку получается невыгодно: труда пойдёт много, а результат оставляет желать лучшего. Поэтому Вероника до сих пор ограничивается опытными грядками и полями: на них ведёт отбор растений и на них же экспериментирует со способами защиты. В позапрошлом году одна из учениц агронома провела интересный опыт: вырастила десяток кустов в металлической таре с просеянной, почти обезвреженной от вредителей землёй, да ещё сверху ёмкости закрыла: где мелкой тонкой сеткой из паутинных нитей (для проветривания), а где — скреплённым каркасом из пропитанных защитными составами прозрачных крыльев гигантских насекомых. В результате, в тех опытах, где растения почти не поражались болезнями и паразитами, папоротник дал огромный урожай ещё более крупных, чем обычно, и очень вкусных клубней. Отсюда вывод: потенциал у растений шикарный, вот только природа не даёт его реализовать. К сожалению, массово выращивать папортошку в закрытом, защищённом грунте слишком накладно, так что приходится искать другие, более дешёвые средства защиты.

Обобрав нынешнюю опытную плантацию, мы сели отдыхать и сортировать семена зонтичной зерновой культуры, по вкусу напоминающей нечто среднее между рисом и пшеницей. Именно этот злак Вероника считала наиболее перспективным: его семена крупные, вкусные и достаточно легко очищаются от шелухи. Однако и тут не без проблем. В каждом зонтике есть зёрнышки трёх явно отличающихся типов: крайние — крупные, с очень твёрдой, крепко прилегающей оболочкой и чрезвычайно горькие, дальше — средние по размеру, удобные в обработке и вкусные, а в центре — мелкие, с тонкой шелухой, но неприятные на вкус. Первый и третий тип семян, попав в основной продукт даже в небольшом количестве, способен испортить крупу или муку и вызвать отравление. Не сильное, обычно ограничивающееся рвотой или поносом, но всё равно неприятно. Поэтому перед обработкой урожай тщательно просеивали.

Но не всё так просто. Уже давно, поставив эксперимент, мы обнаружили, что если хорошие зёрна дают стандартные кустарнички, то из мелких, быстро всхожих и стремительно растущих семян получаются карликовые... урожай дают небольшой и исключительно с особо крупными семенами. Последние же (неважно, собранные с карликового или нормального растения), вообще практически не всходят. Вначале мы даже думали, что единственный вариант добиться проростка — это почти полностью сточить твёрдую оболочку. С учётом того, что животные эти семена практически не ели, чёрная пыль не разлагала, да и прочая гниль не брала, получалось, что они исключены из цикла размножения. Особенность данных зёрен казалась странной и нелогичной.

Но только до той поры, пока на одном из старых кострищ не заметили густые всходы знакомого зонтичного. Раскопав и поняв, что растения проклюнулись именно из «невсхожих» семян, мы поставили целую серию новых опытов. Выяснилось, что прокаливание (при нём крупные зёрна выделяют обильную быстро застывающую пену), или замораживание стимулирует зародыши, и ранее статичные семена начинают дружно проклёвываться. Кустарнички выросли большие, пышные, относительно меньше болели (к сожалению, разница не так велика, как хотелось бы), хорошо цвели и дали отличный урожай. А самое замечательное — у растений из крупных семян зерна выровненные, среднего размера, то есть — самые качественные и вкусные. И не надо мучиться с разделением.

Поэтому теперь агроном завершала испытание трёхфазной культуры по выращиванию карликовых зонтичных: из мелких семян — «на посадку», для получения продукции — из специально подготовленных крупных зёрен, и средних — для возобновления и основного отбора. В ближайшее время Вероника собиралась передать первую партию обработанных крупных семян волгорцам, для посадки на полузатопленных полях-грядах (там зонтичный злак растёт лучше всего).

Пока мы ещё не могли ходить по лесу, но уже достаточно освоились, чтобы свободно передвигаться не только по центральным, наиболее защищённым и расчищенным селениям, а порой даже по окраинам, как, например, в случае с экспериментальными грядками. Впрочем, и этого хватило, чтобы серьёзно облегчить жизнь свободным. Разница до и после перестройки наших организмов была очевидна. Даже у йети нулевого поколения работоспособность возросла на десять-двадцать процентов, а у нуль-людей и вовсе в добрых два раза — причём по сравнению с относительно здоровыми потомками. До сампов нуль всё-таки не дотягивали, но разница оказалась слишком очевидной, чтобы остаться незамеченной. Судя по всему, именно такое здоровье и бодрость являются оптимальными. А я только сейчас начала понимать, насколько привыкла к тому, что люди постоянно болеют, и что стала воспринимать такое состояние как норму.

По слухам, собранным кошками, вышеуказанные изменения оказались веским аргументом против движения сампов. Мне показалось странным, когда народ нашёл в нуль подтверждение тому, что наш путь не хуже, чем у поклонников боли — но факт остаётся фактом. Люди верили... может, потому, что им надо было во что-то верить.

Впрочем, возвращение нуль в жизнь действительно дало многое. Гораздо больше, чем раньше, до пандемии. По оценкам Светы, сейчас рабочий потенциал у свободных даже выше, чем год назад — и это несмотря на серьёзное сокращение численности. Причём эффективность складывается как из большей работоспособности, так и из существенного сокращения расходов на содержание нуль (за счёт лекарств и прививок).

— Можно сказать, что у нас появился второй шанс, — сказала экономист. — И мы можем многое изменить и исправить, учтя те ошибки, которые совершали раньше.

— Я считаю, что мы и первый шанс не профукали, — возразил Игорь. — Просто обстановка здесь действительно экстремальная — не простит даже малейшей небрежности. Но глобальных ошибок на самом деле было немного.

В результате перестраивать систему мы не стали. Нынешняя работает, показала свою надёжность — так какой смысл её менять? Но вот кое-какие ошибки учесть постарались. В том числе, волгорцы усилили даже не пропаганду, а скорее разъяснения про сампов и сампизм — что это такое и к каким последствиям приводит. В первую очередь, правильный взгляд на проблему стали прививать в школе: если раньше её упоминали лишь мельком, то теперь рассматривали подробней. Как и некоторые другие: верность и предательство, альтруизм и эгоизм, гуманность и жестокость, в том числе необходимая. В общем, в образование добавили духовно-моральное воспитание.

Естественно, это вызвало недовольство среди некоторой части взрослого населения, а отдельные личности и вовсе утверждали, что волгорцы промывают детям мозги. Впрочем, наверное, такая реакция неизбежна — многие нововведения сначала воспринимали в штыки, но потом население смирялось и оказывалось, что и с привнесённым вполне можно жить, а иногда — даже удобней, чем раньше. Однако общее правительство союза не стало полностью игнорировать возражения. На всякий случай мы проверили работу волгорцев — и признали её достойной. Учителя не превращали детей в фанатиков, а лишь открывали им глаза, помогали адекватно оценить происходящее.

Расходы на медицину и здравоохранение мы сокращать не стали. Да, нуль сейчас не нуждаются в таких затратах, но это не повод перебрасывать средства. Так мы сможем лучше сохранить здоровье потомков и, соответственно, повысить их трудоспособность.

Всего за год удалось восстановить потерянное во время эпидемии, а потом и продвинуться дальше. Теперь даже самые скептики признали, что экономисты были правы. Как ни цинично звучит, но для нас прошедшие изменения — благо. Несмотря на все потери и беды.

По словам Игоря, в других местах укрепление здоровья нулевого поколения оказалось слабо влияющим фактором. Даже там, где большая часть первых «наследников» выжила. Пусть они стали крепче, но разница в тех землях оказалась не настолько высока (как по причине меньшего процента нуль, так и из-за лучшего здоровья их потомков) — поэтому и результат отличался незначительно.

Жизнь продолжалась. Всё-таки от размножения посвящённые отказываться не стали — пока мы не чувствовали за собой морального права контролировать количество детей, особенно с учётом того, что обстановка нормальная. Но эксперимент по ограничению рождаемости не прекратили: все четыре женщины-добровольца выжили (двое посвящённых и столько же волгорок) и по прежнему придерживались рекомендаций. Говорить о каких-то результатах ещё рано, да и выборка маловата, но... время покажет.

К сожалению, Лев так и не оставил идею, которая пришла ему в голову во время бедствия. Договорившись, чтобы ему с хорошей знакомой уступили очередь, он покинул Орден. Мы поддерживали связь до тех пор, пока йети не стали фертильными, а потом сердце пожилого мужчины не выдержало любовного марафона. Сын умер. Мне приходилось утешаться тем, что он уже прожил немало, да и Эля вскоре сообщила, что забеременела — то есть усилия не прошли зря.

Около десяти лет назад Лиза сгинула в море — ни тела, ни следов лодки так и не смогли найти, так что до сих пор не знаем, что там случилось. Отыскали лишь мобильник — он оказался на дне под слоем ила, но других улик не обнаружили, даже обшарив ближайшую сотню метров. Так что теперь у меня осталась только одна родная дочь — Рысь. Первая, старшая и... единственная. К сожалению, за все долгие годы мы с Марком так и не смогли завести детей второй раз: и мне, и ему было важно сохранить возможность свободно передвигаться, а из-за этого мы то и дело контактировали с зонами фертильных йети и сами в это состояние не переходили. Поэтому приходилось довольствоваться тем, что есть. Хорошо, что у Рыси есть дети... а теперь будут и у Льва.

После церемонии прощания в Волгограде, на которой провожали сына, я на несколько дней задержалась в городе. В отличие от Ордена, здесь хозяева поставили всё как-то... оптимистичней, что ли? А уж весёлая ребятня из школы и вовсе настраивала на позитивный лад. Прищурившись, я долго любовалась на молодого кота. Представители этого племени почти всегда на время отдавали детей в волгорскую школу-интернат. Но отличить их не составляло труда, причём подростки выделялись сильнее, чем малыши. Необычно грациозные, ловкие, открытые и готовые помочь — приятные люди и хорошие друзья.

Сейчас, в свободное время, несколько воспитанников школы почти танцевали на берегу, пользуясь тем, что гигантская луна светит с неба и у осеменителей период плодоношения. Подростки играли, красуясь друг перед другом, выписывали фигуры в зарослях атакующей травы, стараясь при этом остаться невредимыми. Некоторые выполняли упражнения с завязанными глазами, пользуясь только слухом и кожной чувствительностью — и при этом умудрялись не потревожить паразитическое растение. Когда-то такое показалось бы невозможным, сказкой... теперь же воспринималось всего лишь как отличное владение телом.

Вот водящий «незрячий» кот наклонился, пропуская над головой брошенный комок земли, опёрся рукой между ловчими усиками осеменителей, ловко перескочил через валяющуюся ветку и, уверенно лавируя между камнями, сбежал вниз, туда, где Волга омывала берег. Резко затормозил и тихо, чтобы не потревожить живущих у пристани дюжиноногов, вошёл в реку. Снова замер, вытащив из воды руки и слегка поведя ими по сторонам, а потом в несколько плавных гребков достиг одной из качающихся на волнах палок, вместе с ней выбрался на берег, легко преодолел прибрежные заросли и остановился, победно подняв добычу над головой и сорвав с глаз повязку.

Я вполне разделяла восторг подростков: настолько высоких результатов удавалось добиться не каждому. Ведь юноша не просто уклоняется от опасности и даже не только её распознаёт, а хорошо ориентируется и способен различать похожие предметы без помощи глаз.

Другие дети и подростки демонстрировали пусть не такое отличное, но тоже достаточное владение необходимым для самостоятельного выживания навыком. Поиграв, воспитанники разделились: часть ушла в сторону городской столовой, а часть — на пристань, помогать в разгрузке. Как-то, краем уха, я слышала рассуждение, что волгорцы слишком эксплуатируют отданных в школу детей. В каком-то плане с этим сложно поспорить. Но, во-первых, в среднем, в школе и после неё выживает больше народа, чем при «домашнем» воспитании. Во-вторых, тут всегда рядом находится дежурный врач и готовые прийти на помощь дежурные. В-третьих, прошедшие волгорскую школу не только приобретают минимальный набор навыков, но и получают полноценное начальное образование, а также осваивают какую-нибудь несложную, но полезную профессию. Ну и наконец, многие взрослые, в своё время учившиеся в интернате, часто вспоминают проведённые там годы как лучшие в своей жизни. И почти всегда стремятся, чтобы их дети тоже пожили у волгорцев. Если бы ученикам было плохо, они бы не относились к воспитателям и учителям с таким теплом, не стремились бы навестить почти при каждом визите в столицу и не доверяли собственных малышей.

Кстати, одним из новых серьёзных проектов союза стало построение филиала Волгограда, точнее, даже двух — один, маленький, на скалах у океана, а другой, побольше — на одном из островов. Несмотря на очень экстремальное окружение в лунное время, там местность относительно здоровее. Поэтому волгорцы хотели попробовать основать у морского побережья больницу-санаторий — в надежде, что там пациенты будут лучше и быстрее восстанавливаться. Но до того, как начинать работу, требовалось всё обустроить и обеспечить бесперебойную поставку лекарств и прочих материалов, а также наладить связь с материком.

Вторым проектом, кстати, тоже оттянувшим на себя немало средств, были наши исследования. После пандемии нуль и бедствия, сильно сократившего население, до нас наконец-то дошло, что затягивать с поиском альтернативных способов доставки лекарств и их хранением нельзя. Нет, вообще-то понимание было и раньше, но всё время находились более важные дела и казалось, что меня, Летуньи и, на худой конец, Ангела, пока вполне хватает. Теперь же это опасное заблуждение рассеялось.

Разработка шла сразу несколькими путями. Совершенствовался водный транспорт — точнее, технари пытались сконструировать пусть дорогие, но скоростные лодки. Оба отдела совместно и с участием добровольцев из племени кошек пытались воспитать курьеров — людей или йети, которые могли бы быстрее других преодолеть путь от одного селения до другого по бездорожью и очень пересечённой местности (за обустройство дорог даже не брались, как за совершенно безнадёжное в нынешних условиях дело). Хотя и первое, и второе потихоньку продвигалось, но годилось только для относительно близко расположенных селений.

Как ещё один вариант решения проблемы, естественники пытались найти и приручить животных, способных быстро передвигаться: сначала только летучих, но потом присмотрелись и к водным. Как ни удивительно, во втором случае перспективные объекты удалось найти гораздо быстрее. Первыми из них оказались относительно небольшие сородичи дюжиноногов — стрелоцветы, отличающиеся стремительностью и высокой осторожностью. Раньше на них почти не обращали внимания: даже для детей опасности эти моллюски не представляли, к людям не лезли, наоборот, стремясь скорее скрыться из виду. Да и охотились на них редко: дело это сложное, а добыча высоким качеством не отличается.

Только когда мы открыли много тем, посвящённых изучению повадок животных с целью поиска потенциальных курьеров, одна из женщин обратила внимание на стрелоцветов. Выяснилось, что это не только осторожные, но ещё любопытные и достаточно интеллектуальные животные. Более того, многие их умения не обусловлены врождёнными инстинктами, а нарабатываются в течении жизни. Поддержав исследование коллеги, я послала несколько «жучков» проследить за моллюсками. Тогда мы и узнали, что они способны долго выдерживать быстрый темп и каждый осваивает большое водное пространство. Например, все подопытные регулярно плавали к горам, а трое несколько раз удалялись почти на сотню километров в океан. Для того, чтобы это узнать, мне пришлось отложить другие дела и фактически летать следом за моллюсками — ведь жучки переставали выполнять свои функции, если на расстоянии меньше двух километров не было телефона. Заодно заново потренировалась пользоваться флигравом (это всё-таки безопасней, чем ходить или лазить) и зафиксировали, что стрелоцветы очень быстрые, способны долго выдерживать высокий темп в семьдесят-девяносто километров в час, а на коротких дистанциях разгоняться до ста тридцати. Вполне достаточная скорость, чтобы вовремя доставить лекарства.

Вторыми перспективными водными обитателями посчитали одну из разновидностей акул. В отличие от их Земного аналога, данная вариация позволяла предположить больший интеллект и развитую коммуникацию. По крайней мере, эти опасные животные часто охотились стаями и разделяли роли, загоняя добычу. Для нас крупные рыбы тоже являлись постоянной угрозой. Хотя специальный репеллент помогал, чтобы людей и йети не рассматривали в качестве добычи, но нередко возникали конфликты: когда морским хищникам казалось, что им портят охоту, лодки становились плохой защитой, а мазь не помогала избежать атаки. Немного успокаивал агрессоров человеческий яд, но и тогда следовало не затягивать: если не успеть покинуть территорию стаи, она вскоре повторяла нападение.

Акулы тоже развивали хорошую скорость, хотя и меньшую, чем стрелоцветы. А ещё эти рыбы избегали заплывать в реки, даже рядом с устьем почти не встречались. Но, несмотря на этот недостаток и постоянную угрозу, мы решили попытаться приручить данных животных. Причём не только в качестве курьеров. Кроме прочего, была надежда, что одомашненных хищников удастся использовать как охранников от их диких собратьев.

Из крылатых обитателей внимание обратили на несколько видов птиц, как хищных, так и зерноядных. Увы, приручение и дрессировка даже по оптимальным прогнозам займут немало времени. Кроме того, следует расширить ветеринарные знания, иначе одомашненные животные могут погибнуть или заболеть и станут очень ненадёжными курьерами.

Я тоже не осталась в стороне. Как только подготовка позволила, присоединилась к тем, кто занимался водными животными: акулами и стрелоцветами. Несмотря на трудности, работа приносила много радости. Впрочем, сейчас удовольствие доставляла даже та повседневная жизнь, которую раньше уже почти не замечала. Временная недееспособность позволила понять и оценить красоту окружающего мира и море возможностей, которые он дарит.

Я глядела на капли дождевой влаги, ярко сверкающие на моей шерсти в лучах выглянувшего из-за тучи солнца, и улыбалась. Проблемы есть и будут. Но я постараюсь никогда не забывать, что если правильно смотреть, то всегда можно найти и что-то хорошее. Главное — не отчаиваться.