25
Вдоль аллеи тянулся стихийный рынок. Торговцы расставили на парапетах свой нехитрый скарб: семечки, связки калины, головки чеснока, банки с соленьем, вареньем, медом. Продавались самовары, граммофонные пластинки, значки, фарфоровые статуэтки, гигантские плюшевые игрушки, боксерские перчатки. Бюст Сталина, бюст Достоевского. Румяная бабка пыталась всучить зазевавшимся пешеходам пирографический портрет Есенина и смехотворную репродукцию Да Винчи. У Моны Лизы на картине была грудь третьего размера. Испитой мужик медитировал над микрометром. Андрей прикинул, сколько лет понадобится целеустремленному герою, чтобы сбыть товар.
В конце аллеи пританцовывали на ветру букинисты. На покрывале лежал стандартный набор из Дюма, Агаты Кристи и перестроечной беллетристики. Чейз, Кунц, Шелдон. Позабавило наличие местной поэзии, книжечки Камертона «Тебе, природа, эти строки».
Андрей пересек рынок и оказался возле устрашающей монументальной постройки в шесть этажей. Здание рудоуправления, здесь же приютилась редакция Варшавцевского еженедельника. Широкий лестничный марш вел к двустворчатым дверям, над ними висел громадный барельеф. Шахтер, вонзающий в горную породу бур, и символ из таблицы Менделеева: «Fe», «Ферум».
Андрей взбежал по ступенькам.
— Вы к кому? — спросил охранник, караулящий за стеклом.
— К Яну Смурновскому, журналисту.
Охранник повозился с дисковым телефоном.
— Ян Михалыч, к вам визитер.
Андрей расписался в гостевом журнале. Потоптался, рассматривая стенды и фотографии ударников труда.
Отворилась, лязгнув, кабина лифта. Вышел бородатый брюнет лет тридцати пяти. Свитер под горло делал его похожим на геолога.
— Вы от Артура Олеговича?
— Да, я его ученик. Андрей.
Они обменялись рукопожатиями. Ладонь брюнета была липкой, он производил впечатление весьма нездорового человека. Испарина на лбу и крыльях носа, синяки под глазами, пересохшие губы. Немытые волосы осыпались хлопьями перхоти, в бороде застрял кусочек сыра. Смурновский запустил пятерню под ворот и громко почесался.
— С вами все нормально? — спросил охранник.
Видимо, обычно журналист приходил на работу более ухоженным.
— Естественно, — сказал Смурновский и двинулся к лифту. Озадаченный Андрей пошел за ним.
По пути на шестой этаж бородач непрерывно чесался и хмурил брови. Непоседливые руки копошились под свитером, скоблили шею. Остекленевшие глаза вперились в пол.
— У вас юбилей был недавно? — спросил Андрей, чтобы разрядить обстановку. Он имел в виду юбилей газеты, конечно, но Смурновский сказал о своем:
— Ага. Три года с этой дрянью живу.
«Бедолага», — посочувствовал Андрей.
Офис редакции пустовал. Зимнее солнце освещало устаревшие мониторы, кулер, копировальный аппарат. В солнечных лучах кружились пылинки. Мужчины прошли в глубь помещения, там, за стеклянными дверцами, была комната без окон. Стеллажи делили ее на секции, и в ней имелись компьютер и сканер.
— Здесь, — Смурновский указал на полки, — номера «Рудника» с шестьдесят шестого по восемьдесят шестой. Сзади вас архив до девяносто шестого, а дальше по нынешний год. На том стеллаже все выпуски детского приложения «Ру…» — Он скривился и лихорадочно зачесал живот, — «Рудничок».
— Я разберусь, — заверил Андрей, наблюдая за рукой Смурновского.
— Если что, я в офисе.
Чудаковатый журналист покинул помещение, и Андрей хмыкнул. Не спеша продефилировал вдоль стеллажей. Корешки папок помечали ярлыки, он снял ради интереса первую папку. Желтые страницы зашуршали под пальцами.
Варшавцево активно участвовало в международных событиях, критиковало НАТО и военный переворот в Нигерии, призывало наказать по всей строгости писателей Синявского и Даниэля, поругивало хиппи и восхваляло восемнадцатый съезд КПСС. В разделе «Поэзия» публиковались стихи модного Евтушенко, а номер спустя поэт от имени возмущенных шахтеров обвинялся в формализме и западопоклонничестве, и редакция приносила свои извинения оскорбленным читателям.
«Я так до ночи не управлюсь», — подумал Андрей, выныривая из шестьдесят шестого года.
Он перетащил на стол папки за последние шестнадцать лет, хрустнул костяшками и погрузился в исследования.
Еженедельник состоял из рубрик: новости города, достижения производства, объявления, досуг. Сканворды и поздравления именинникам. На четвертой странице содержалась криминальная хроника. Андрей поразился, насколько богато было его захолустье на преступления. Не рудничный городок, а Гарлем какой-то. Грабежи, угоны, кража металла, пьяные потасовки, периодически попадались убийства. Мужья душили гулящих жен, случайных собутыльников вспарывали кухонными ножами, подростки шмаляли из самострелов.
Девяностые протянули свои щупальца в нулевые, никак не желали заканчиваться.
«Криминальный авторитет расстрелян из автомата в упор».
«Конкурирующие группировки устроили стрельбу в центре города».
«На даче найдено тело владельца подпольных игровых автоматов».
Андрей придвинул к себе папку с ярлыком «2001». Открыл первый январский номер, и волоски зашевелились на предплечьях.
«Это ты», — прошептал он, касаясь зернистой черно-белой фотографии.
У девочки на снимке были прилизанные светлые волосы с пробором посредине, непримечательные мышиные черты лица, глубоко посаженные, затопленные тенями глаза.
Андрей мог отдать на отсечение палец: именно она снилась ему сегодня, горящая в беседке.
Лиля Дереш.
Взгляд метнулся к тексту.
«Разыскивается! Гражданка Лилия Дереш, восемьдесят четвертого года рождения. Двадцатого декабря двухтысячного года ушла из дома и не вернулась. Рост средний, худощавое телосложение. Была одета в фиолетовую куртку, белый свитер и черные брюки. Всем, кому известно местонахождение девушки, просьба обращаться по телефонам…»
— Откуда я могу тебя знать? — спросил Андрей вслух.
Лиля не дала ему никаких подсказок.
Он посмотрел на дату. Четвертое января. Пятнадцатый день с момента исчезновения. Почему они ждали полмесяца? Почему не поместили заметку в прошлый номер?
Андрей перепрыгнул на следующую рубрику «Розыск». Фотографии пропавших людей обычно дублировались. Но не в этот раз. Одиннадцатого января город искал пенсионера с провалами памяти. Либо Лиля нашлась, либо искать ее перестали вовсе.
Из офиса не доносилось ни звука. В тишине Андрей листал подшивку. История Варшавцево проходила в ежедневных победах, достижениях, выполненных планах. Правящая партия, иногда казалось, что та же КПСС способствовала шахтерским успехам. Титаны производства бурили, взрывали, прославляли край, в перерывах участвовали в выступлениях местного КВН, ярмарках и соревнованиях.
Вырви каждую четвертую страницу, и покажется, что Варшавцево — рай для трудолюбивых шахтеров. Вон, даже звезды приезжают в ДК: Валерий Леонтьев и группа «Чиж и Ко».
Да и уровень преступности снижался по мере того, как Андрей отходил от миллениума. Отгремели перестрелки, сгинули братки, самые шумные персонажи отправились на зону. Милиция взялась наконец-то за наркоторговцев.
«Бабушки не стало, — помечал Андрей года, — Саша умер. Я уехал из города».
Он не знал, что надеется найти, но вчитывался в буковки и между них.
На втором часу он собрался прерваться и покурить. Хотел было отложить очередную папку, но зацепился за заголовок.
«Спасатели выловили из воды женскую голову».
Андрей впился глазами в статью.
«Новогодние праздники омрачены зверским убийством. Следственно-оперативная группа, прочесывавшая затопленный карьер, обнаружила фрагмент трупа. Отрезанная голова может принадлежать женщине, которую в течение двух недель искали как без вести пропавшую. Об этом сообщил прессе представитель Варшавцевского городского отдела милиции. Правоохранительные органы проводят объективную проверку всех обстоятельств и причин данного резонансного преступления».
Андрей дважды перечитал косноязычную сводку. Номер вышел восьмого января две тысячи девятого года. Неделю спустя журналист Я. Смурновский писал:
«Опознан фрагмент трупа, найденный в затопленном карьере. Жертвой оказалась двадцатисемилетняя жительница Варшавцево София Бекетова. Гражданка Бекетова пропала без вести двадцать второго декабря прошлого года. Согласно предварительному заключению судебно-медицинского эксперта, женщина была убита позднее, приблизительно за неделю до обнаружения фрагмента. Аквалангисты продолжают поиски недостающих частей тела».
«Фрагмент», — повторил про себя Андрей. И подумал, что Новый год, когда погибла некая София Бекетова, он отмечал на даче Богдана. Восемь месяцев, как он встречался с Машей. Счастливый головокружительный год.
Про Бекетову нашлось еще две пустопорожние статьи. Карьер прибрал останки, не выдал водолазам. И убийцу не постигла заслуженная кара.
Город забыл С. Бекетову, как раньше забыл Л. Дереш.
Терзаемый смутными, не оформившимися до конца догадками, Андрей вышел из архива.
Смурновский сидел за компьютером, энергично набирая текст. Пальцы порхали по клавиатуре.
Андрей откашлялся, привлекая его внимание.
— Простите, где я могу покурить?
— Курилка за лифтом, — сказал журналист, щелкая клавишами.
Его ворот собрался гармошкой, обнажая красную исцарапанную шею.
«Мазь бы себе купил», — подумал Андрей. И вновь мысли устремились в прошлое. Откуда эта уверенность, что Лиля и София Бекетова связаны?
Он в два приема высосал сигарету и ринулся назад, к подшивкам. Теперь его занимали номера за декабрь и январь.
Девятый — десятый год — ничего.
Десятый — одиннадцатый — зеро.
Полный штиль в одиннадцатом и двенадцатом.
«Не то», — разочарованно вздохнул и Андрей. И перед ним открылся последний номер двенадцатого года.
И фотография полноватой, коротко стриженной женщины.
«Разыскивается Луконина Галина Петровна 1970 года рождения, уроженка города Мариуполь. 19 декабря приехала в г. Варшавцево в гости к сестре. Свидетели видели ее на автовокзале, дальнейшее местонахождение Лукониной неизвестно. Приметы разыскиваемой: на вид 40 лет, рост 170 см, плотное телосложение, волосы русые, глаза карие. Была одета в ярко-розовую куртку, шерстяную юбку до колен, черную шапку-берет. Обладающих какой-либо информацией просим сообщить по телефону…»
Андрей поймал себя на том, что грызет ноготь. Он схватил папку тринадцатого года, хорошего года, влюбленного, радостного.
Фотография Галины Лукониной пять недель подряд мелькала в разделе «Розыск». А потом канула в небытие. Присоединилась к Дереш и Бекетовой.
— Вот черт, — прошептал Андрей и вырвал из груды папок подшивку за две тысячи четвертый год.
— Твою мать, — бормотал он, склонившись над декабрьским номером, — твою мать!
Он вскочил с колотящимся сердцем, снял папку девяносто шесть и девяносто два, но те предпраздничные дни не обозначились ничем особенным.
«В отличие от последних шестнадцати лет», — подумал он, включая сканер.
Нервно теребя распечатки, он вернулся в офис. Смурновский куда-то задевался, в его компьютере был открыт вордовский документ, и удивленный Андрей прочитал два слова, повторяющиеся вновь и вновь. Журналист, как одержимый Джек Торренс из Кинговского «Сияния», выбил раз сто подряд:
«Красный человек».
«Красный человек».
«Красный человек».
