Глава 11
Накануне вечером Алану Картеру не дозвонились, а когда пришли к нему домой рано утром, выяснилось, что он уже уехал на работу. Однако задержка оказалась им на руку: детективы успели провести небольшое исследование по теме, которую планировали с ним обсудить. В ту среду, семнадцатого февраля, небо прояснилось, и воздух удивительно потеплел. Впрочем, радоваться было рано. Насколько они знали этот город — а они знали его хорошо, — вслед за по-весеннему золотым деньком придет злая пурга; Бог одной рукой дает, другой отбирает. Пока же снег и лед таяли.
Здание, в котором располагался офис Картера, находился в квартале от Стэма, на территории Мидтаун-Ист. С одной стороны с ним соседствовал испанский ресторан, с другой — магазин еврейских деликатесов. Вывеска в витрине ресторана гласила: «Мы говорим по-английски». Вывеска в витрине гастронома: «Aqui habla espanol». Мейер подумал, что в испанском ресторане, наверное, подают блинчики. Карелла подумал, что еврейский гастроном, наверное, продает тортильи. Здание было старинное, лифт в нем имелся только один, с массивными латунными дверями. Табличка рядом с лифтом указывала, что «Картер продакшнс лтд.» занимает офис номер 407. Они поднялись на четвертый этаж, поискали комнату 407 и нашли ее в середине коридора налево от лифта.
В комнате сидела за столом девушка со светлыми кудряшками. Она была в коричневом комбинезоне и жевала жвачку, печатая на машинке.
— Чем могу вам помочь? — спросила она, едва детективы вошли, и взяла ластик.
— Мы хотели бы поговорить с мистером Картером, — сказал Карелла.
— Прослушивание начнется только в два, — сказала девушка.
— Мы не актеры, — сказал Мейер.
— Все равно, — сказала девушка и стерла ластиком слово в тексте, который печатала, а затем подула на бумагу.
— Лучше использовать жидкую замазку, — сказал Мейер. — Крошка от ластика засорит машинку.
— Замазка слишком долго сохнет, — возразила девушка.
— Мы из полиции, — сказал Карелла, показывая ей значок. — Не могли бы вы сообщить мистеру Картеру, что пришли детективы Мейер и Карелла?
— Чего же вы сразу так не сказали? — Девушка подняла трубку и склонилась над столом, внимательнее изучая значок. — Мистер Картер, тут к вам детективы Мейер и Канелла. — Она выслушала ответ. — Хорошо, сэр, — сказала она и положила трубку. — Можете войти.
— Карелла, — сказал Карелла.
— А я как сказала? — удивилась девушка.
— Канелла.
Она пожала плечами.
Детективы открыли дверь и вошли в кабинет Картера. Он сидел за огромным письменным столом, заваленным, как предположил Карелла, сценариями. Три стены кабинета были обклеены афишами спектаклей, которые, очевидно, шли до «Шпика». Карелла никогда не слышал ни об одном из них. Четвертая стена вся состояла из окна, в которое лился свет утреннего солнца.
Картер поднялся им навстречу и указал на диван перед столом.
— Садитесь, пожалуйста.
Детективы сели. Карелла сразу же начал с главного.
— Мистер Картер, что такое лед?
— Лед?
— Да, сэр.
Картер улыбнулся.
— Замерзшая вода, — сказал он. — Это что, загадка какая-то?
— Нет, не загадка, — сказал Карелла. — Значит, вы не знаете, что такое лед?
— А! — сказал Картер. — Вы имеете в виду лед?
— Я так и сказал.
— Театральный лед?
— Да, театральный лед, — сказал Карелла.
— Ну конечно же, я знаю, что такое лед.
— Вот и мы знаем. Можете проверить нас и убедиться, что мы поняли все правильно.
— Простите, но при чем тут…
— Сейчас объясню, мистер Картер, — сказал Карелла.
— У меня встреча в десять.
— У вас еще пятнадцать минут, — сказал Мейер, взглянув на часы на стене.
— Мы постараемся вас не задержать, — сказал Карелла. — Сначала будем говорить мы, потом вы, ладно?
— Ну, я не понимаю, какое…
— Как нам стало известно, — сказал Карелла, — лед является обычной практикой в театре…
— Не в моем, — тут же вставил Картер.
— Допустим, — сказал Карелла и продолжил, будто его не прерывали. — Является обычной практикой и приносит тем, кто в нем участвует, что-то вроде двадцати миллионов долларов в год, скрытых как от налоговых инспекторов, так и от инвесторов.
— Цифра, на мой взгляд, завышена, — сказал Картер.
— Я говорю в масштабах города, — сказал Карелла.
— Все равно слишком много. Большой лед получают только с самых успешных спектаклей.
— Вроде «Шпика», — сказал Карелла.
— Надеюсь, вы не предполагаете, что кто-то из работников «Шпика» занимается…
— Пожалуйста, дослушайте меня, а потом скажете, прав я или нет.
— Уверен, что вы все понимаете верно, — сказал Картер. — Вы не похожи на человека, который приходит неподготовленным.
— Я хочу убедиться, что понял все правильно.
— Ладно, — сказал Картер и кивнул со скептической миной.
— Насколько я понимаю, — сказал Карелла, — очень многие в шоу-бизнесе разбогатели, занимаясь льдом.
— Да, ходят такие легенды.
— И вот как это работает… пожалуйста, поправьте меня, если я ошибаюсь… Кто-то в кассе откладывает билет, обычно выделенный работнику театра, а затем продает его перекупщику по гораздо более высокой цене. Пока все верно?
— Насколько мне известно, да, так и работает лед, — кивнул Картер.
— Текущая стоимость выделенного места в «Шпике» составляет сорок долларов, — сказал Карелла. — Те зарезервированные места, которые вы так великодушно мне предложили, находились в середине шестого ряда.
— Да, — хмуро сказал Картер.
— Сколько билетов принято резервировать в театрах на каждое представление? — спросил Карелла.
— Мы сейчас говорим о «Шпике»?
— О любом мюзикле. Возьмите «Шпик» в качестве примера, если хотите.
— У нас бывает около ста зарезервированных мест для каждого представления, — сказал Картер.
— Кто получает эти места?
— Часть из них получаю я, как продюсер. Несколько мест получает владелец театра. Режиссеры, композитор, звезды, самые крупные инвесторы и так далее. По-моему, мы уже обсуждали этот вопрос, не так ли?
— Я просто хочу все прояснить, — сказал Карелла. — Что происходит с этими билетами, если люди, которым они отведены, не востребуют их?
— Билеты выставляются на продажу в кассах.
— Когда?
— По правилам этого города — за сорок восемь часов до спектакля.
— Для продажи кому?
— Кому угодно.
— Любому, кто зайдет с улицы?
— Ну, как правило, нет. Это ведь отборные места, понимаете?
— И кто же их получает?
— Они, как правило, продаются театральным брокерам.
— По цене, напечатанной на билете?
— Да, разумеется.
— Нет, не разумеется, — сказал Карелла. — Именно здесь и образуется лед, верно?
— Если кто-то из работников шоу наваривает лед, то да, здесь он мог бы образоваться.
— Короче говоря, человек, отвечающий за кассу…
— Это менеджер компании.
— Менеджер вашей компании или кто-то из его сотрудников берет эти невостребованные отборные билеты и продает их брокеру — или брокерам — по цене выше той, что установлена театром.
— Да, так получился бы лед. Разница между официальной стоимостью билета и тем, сколько получит «ледовар».
— Иногда брокер покупает билет по цене в два раза выше его официальной стоимости, не так ли?
— Ну, я деталей не знаю. Как я вам уже говорил…
— Восемьдесят долларов за билет ценой в сорок долларов — такое возможно?
— Возможно, я полагаю. Для очень популярного шоу.
— Вроде «Шпика»?
— Да, но никто в…
— А затем брокер продаст билет, за который он заплатил восемьдесят долларов, долларов за сто пятьдесят, не так ли?
— Это уже спекуляция, а спекуляция — нарушение закона. Театральный брокер на законных основаниях может брать только на два доллара больше, чем цена, указанная на билете. Это его потолок. Два доллара. В соответствии с законом.
— Но есть брокеры, которые нарушают закон.
— Это их дело, не мое.
— Между прочим, — сказал Карелла. — Лед — тоже нарушение закона.
— Это, может быть, и нарушение закона, — сказал Картер, — но, на мой взгляд, лед никому не вредит.
— Преступление без жертв, да? — сказал Мейер.
— Да, по моему мнению.
— Как проституция, — сказал Мейер.
— Ну, проституция — это совсем другое, — сказал Картер. — Женщины там, конечно, являются жертвами. Но в случае льда… — Он пожал плечами. — Допустим, кто-то в кассе театра наваривает лед. Он ведь не ворует эти места. Если билет стоит сорок долларов, он кладет в кассу сорок долларов, прежде чем продаст его брокеру.
— Вдвое дороже, — сказал Карелла.
— Какая разница. Театральная компания получает те же сорок долларов, которые она и должна была получить за билет. Театр на этом билете не теряет денег. Инвесторы не теряют денег.
— Но люди, наваривающие лед, зарабатывают большие деньги.
— Этих людей не так много. — Картер снова пожал плечами. — Сказать вам правду, на некоторых шоу, в которых я работал, генеральные менеджеры приходили ко мне с предложением делать лед, но я всегда им отказывал. — Он улыбнулся. — Зачем рисковать и нарушать закон, когда речь идет о мелочи?
— Мелочи? Вы говорите о сотне билетов…
— Верно.
— По сорок долларов за место. Получается до четырех тысяч долларов с каждого спектакля. Сколько представлений вы даете в неделю, мистер Картер?
— Восемь.
— Восемь на четыре тысячи… это тридцать две тысячи в неделю. А тридцать две в неделю это… сколько, Мейер?
— За какое время? — сказал Мейер.
— В год.
— Э-э… Около двух миллионов долларов? Миллион шестьсот — миллион семьсот.
— Разве это мелочи, мистер Картер?
— Ну, знаете, лед, как правило, делится. Иногда на четырех или на пять человек.
— Пусть даже на пять, — сказал Карелла. — Выходит двести-триста тысяч долларов на человека. Хорошие деньги, мистер Картер.
— Не настолько, чтобы садиться из-за них в тюрьму, — сказал Картер.
— Тогда зачем вы это делаете? — спросил Мейер.
— Прошу прощения? — сказал Картер.
— Зачем вы делаете лед на «Шпике»?
— Это что, обвинение? — спросил Картер.
— Так и есть, — сказал Карелла.
— Тогда, пожалуй, мне следует вызвать адвоката.
— Может быть, вам следует сначала нас выслушать? — сказал Карелла. — Вы, чуть что, торопитесь звонить своему адвокату.
— Если вы обвиняете меня…
— Мистер Картер, правда, что Салли Андерсон был курьером в вашей ледовой операции?
— Какой ледовой операции?
— Нам сказали, что Салли Андерсон доставляла отложенные театром билеты различным брокерам и привозила деньги от них менеджеру компании. Это так, мистер Картер? Участвовала Салли Андерсон в операциях со льдом?
— Если кто-то в моем театре делает деньги на льду…
— Кто-то их делает, мистер Картер.
— Не я.
— Давайте обсудим это чуть позже, ладно? — сказал Карелла.
— Нет, давайте позовем моего адвоката, — сказал Картер и поднял телефонную трубку.
— У нас есть доказательства, — сказал Карелла.
Он блефовал. У них не было никаких доказательств. Лонни Купер намекнула, что Салли имеет приработок. Тимоти Мур сказал, что Салли привозила деньги Картеру. Ничего из этого не могло служить доказательством. Однако слова Кареллы заставили Картера замереть. Он положил трубку на рычаг. Затем вытряхнул из пачки сигарету, закурил и выдохнул облачко дыма.
— Какие доказательства?
— Давайте вернемся немного назад, — сказал Карелла.
— Какие доказательства? — повторил Картер.
— Почему вы сказали нам, что едва знали Салли? — спросил Карелла.
— Ну вот, вы снова за старое, — сказал Картер.
— Снова-здорово, — сказал Мейер и улыбнулся.
— Мы думаем, потому, что она вместе с вами участвовала в ледовых махинациях, — сказал Карелла.
— Я ничего не знаю ни о каких махинациях.
— И, может быть, захотела кусок пирога побольше…
— Это смешно!
— Или даже угрожала донести на вас…
— К чему вы клоните? — сказал Картер.
— Мы клоним к убийству.
— Убийству? За что? За то, что, по-вашему, Салли была каким-то образом вовлечена в работу со льдом?
— Мы знаем, что она была вовлечена, — сказал Мейер. — И не каким-то образом. Она работала непосредственно с вами, мистер Картер. Она была вашим курьером. Поставляла билеты и забирала…
— Всего один раз! — выкрикнул Картер.
Все трое замолчали.
— Я не имею никакого отношения к убийству, — сказал Картер.
— Мы слушаем, — сказал Мейер.
— Это было всего один раз.
— Когда?
— В ноябре прошлого года.
— Почему только раз?
— Тина была больна.
— Тина Вонг?
— Да.
— И что случилось?
— Она не могла в тот день отвезти билеты. И попросила Салли ее заменить.
— Без вашего ведома?
— Тина спросила у меня разрешения. У нее был грипп, она лежала с температурой. Салли была ее лучшей подругой, я считал, ей можно довериться.
— И поэтому вы отрицали, что знали ее?
— Да. Я полагал… ну, если бы что-нибудь из этого выплыло, вы могли бы подумать…
— Мы могли бы подумать именно то, о чем думаем сейчас, мистер Картер.
— Вы ошибаетесь. Это было всего один раз. Салли не просила больше денег, она не угрожала мне…
— Сколько она получила за свои услуги? — спросил Мейер.
— Двести долларов. Один-единственный раз.
— Сколько вы даете Тине? Она ваш постоянный курьер?
— Да. Она получает столько же.
— Двести за каждую доставку?
— Да.
— Тысячу двести в неделю?
— Да.
— А вы?
— Лед делится на четверых.
— На кого конкретно?
— Я, генеральный менеджер, менеджер компании и главный кассир.
— Делите тридцать две тысячи в неделю?
— Плюс-минус.
— Таким образом, вы получаете что-то около четырехсот тысяч в год, — сказал Мейер.
— Не облагаемых налогом, — добавил Карелла.
— Прибыли от шоу для вас недостаточно? — спросил Мейер.
— Это никому не причиняет вреда, — сказал Картер.
— Кроме вас и ваших приятелей, — сказал Карелла. — Бери пальто, Мейер.
— Зачем? — сказал Картер. — На вас жучки?
Детективы переглянулись.
— Давайте послушаем ваши доказательства, — сказал Картер.
— Человек по имени Тимоти Мур знает все об этом, — сказал Карелла. — Так же, как и Лонни Купер, одна из ваших танцовщиц. Вероятно, Салли не была такой надежной, как вы думали. Надевай пальто.
Картер затушил сигарету и усмехнулся.
— Если лед кто-то наваривает — а я совсем не помню сегодняшнего разговора, — и если Салли Андерсон, однажды, очень давно, и в самом деле доставляла билеты и взяла за это немного денег, то, мне кажется, вам нужны более серьезные доказательства, чем… показания с чужих слов, так это называется? Допустим, вы прямо сейчас пойдете в кассу. Знаете, что вы обнаружите? Вы обнаружите, что все наши брокеры с этой минуты получают только свои законные квоты билетов, а остальное, что останется от брони, будет продано в кассе по установленным ценам. Наш самый дорогой билет продается за сорок долларов. Если мы посылаем отложенный билет брокеру, он столько же за него и заплатит. Сорок долларов. Все открыто и честно. Теперь скажите мне, господа, вы собираетесь проследить все деньги, которые перешли из рук в руки, начиная с первого спектакля?
Детективы переглянулись.
— Вы можете идти с этим к генеральному прокурору, — сказал Картер, все еще улыбаясь, — но без доказательства вы будете выглядеть глупо.
Карелла начал застегивать пальто. Мейер надел шляпу.
— И в любом случае, — сказал Картер, когда они уже направлялись к двери, — популярное шоу всегда порождает лед.
— Ничего и никогда не причиняет никому вреда. Снежок не вызывает привыкания, лед — освященная временем афера, — сказал Мейер уже в коридоре. — Замечательно.
— Великолепно, — сказал Карелла, надавливая кнопку лифта.
— Он знает, что у нас нет доказательств, что мы ни черта не сможем сделать, — сказал Мейер.
— Хотя, скорее всего, теперь прекратит.
— Надолго ли? — спросил Мейер.
Оба замолчали, слушая, как лифт медленно и натужно поднимается по шахте. Через окно в дальнем конце коридора они видели, что солнце закрыли облака. День снова тускнел.
— А что ты думаешь о другом деле? — спросил Карелла.
— Насчет убийства девушки?
— Да.
— Я думаю, он чист. А ты?
— Я тоже так думаю.
Двери лифта открылись.
— Нет в мире справедливости, — сказал Мейер.
Много лет назад, когда Брат Антоний отбывал срок в государственной тюрьме Кастлвью по обвинению в покушении на убийство, его сокамерником был вор-домушник, парень по имени Джек Гринспен. Все звали его Большой Джек. Он был евреем, что большая редкость среди грабителей. Хотя Большой Джек многому его научил, Брат Антоний не ожидал, что на воле ему что-нибудь из этого пригодится.
До сегодняшнего дня. Сегодня все, что поведал ему Большой Джек много лет назад, вдруг обрело для Брата Антония огромное значение, потому что он решил проникнуть в квартиру Салли Андерсон. Это была не внезапная прихоть. Вчера, вернувшись домой с новостями о том, что Андерсон убита, он тщательно обсудил все с Эммой. Он хотел поговорить с Андерсон потому, что Джудит Квадрадо указала на нее, как на источник сладкого снежка. Список клиентов — это хорошо, но какой в нем прок, если им нечего продать. Вчера он шел к Андерсон, надеясь завязать с ней деловые отношения, однако обнаружил, что та больше никогда и ни с кем не будет вступать в деловые отношения. Кто-то об этом позаботился.
В ее квартиру он хотел попасть по двум причинам. Во-первых, могло так случиться, что девушка припрятала дома наркоту, и полицейские ее не нашли. Брат Антоний думал, что это маловероятно, и все же попытаться стоило. Копы бывают такими же небрежными, как и люди других профессий, и где-нибудь в квартире могла остаться парочка килограммов кокса — а это тысяч шестьдесят баксов. Во-вторых, если Джудит Квадрадо не соврала и девушка в самом деле была дилером унций, она стопроцентно получала эти унции от кого-то еще — если, конечно, не имела привычки каждые выходные мотаться в Южную Америку, в чем Брат Антоний сильно сомневался. Комендант дома сказал, что она танцевала в популярном мюзикле, так? Ну, а танцовщицы не могут уезжать из города, когда захотят. Нет, ее наверняка снабжал кто-то еще.
А если она получала товар от кого-то еще, не найдется ли в квартире чего-нибудь такого, что подскажет, где именно она его получала? Если удастся выяснить, у кого она брала товар, Брат Антоний просто пойдет к тому человеку, наплетет ему что-нибудь — наврет, что выкупил дело у Салли, — и тогда, может, тот человек захочет делать бизнес с ним, а? При условии, конечно, что тот человек не окажется ее убийцей; в этом случае брат Антоний осенит воздух крестом, подберет полы рясы и исчезнет, как араб в ночи. Чего ему совсем не хотелось, так это разборок с обитателями «маленькой Боготы».
В кармане рясы он нес два предмета, необходимые, опять же, по словам Большого Джека, для успешного взлома. Он надеялся, что замок на двери окажется типа «Микки-Маус», но даже если конструкция замка окажется Брату Антонию не по зубам, он найдет другой способ проникнуть в квартиру. Например, поднимется по пожарной лестнице и разобьет окно. Правда, Большой Джек говорил, что бить окна — последнее дело, так проникают в квартиры только воры-дилетанты и наркоши. Двумя предметами, которые Брат Антоний нес в кармане, были упаковка зубочисток и узкая полоска, которую он вырезал из пластиковой молочной бутылки.
Зубочистки послужат ему портативной сигнализацией.
Полоска пластика должна была открыть дверь.
Как объяснил Большой Джек, лучшая отмычка для замка «Микки-Маус» — кредитная карточка, но сойдет и любая тонкая полоска из пластика или целлулоида. В старину, до изобретения кредитных карт, домушники открывали замки пластинками из целлулоида. Брат Антоний не владел кредитными картами; он не был уверен, что пластик, отрезанный от молочной бутылки, сработает, но ведь Большой Джек говорил, что любой пластик годится, верно?
Прежде чем идти наверх, он осмотрелся в вестибюле: охранника нет, старика-коменданта тоже нигде не видно. Брат Антоний уже был у дверей квартиры вчера, когда он постучал, и никто не ответил, поэтому знал номер — 3 «А», однако на всякий случай еще раз проверил номера и фамилии на почтовых ящиках. Затем он поднялся по лестнице на третий этаж и вышел в пустой коридор, где царили тишина и покой. Большой Джек был прав: многоквартирные дома днем в основном стоят пустые. Если он все сделает правильно, как учил Большой Джек, он войдет в квартиру минуты через полторы.
Ему понадобилось полчаса.
Он совал и совал в щель треклятую пластиковую полоску, просовывал ее между дверью и косяком, крутил так и эдак, покачивал и тряс, пытаясь зацепить язычок. Он начал потеть. Он вынимал и снова вставлял полоску, толкал и пихал ее, поминутно оглядываясь через плечо, шепотом уговаривая замок: «Давай же, детка, давай!» — уверенный, что сейчас какая-нибудь старушка выйдет из своей квартиры и заорет что есть мочи. Он дергал пластиковую полоску, пытаясь поймать язычок замка, то нащупывая его, то теряя, потея все больше и больше. Тяжелая ряса липла к телу, руки лихорадочно работали все полчаса, прежде чем защелка наконец начала поддаваться (осторожно, не упустить бы теперь!). Он почувствовал, как язычок сдвинулся с места, как пластик проник между сталью язычка и деревом, и стал медленно поворачивать полоску, ощущая, как язычок заскользил, заскользил, а потом утонул в замке целиком. Брат Антоний схватил ручку, повернул ее — и дверь открылась.
Весь мокрый от пота, он быстро вошел в квартиру, закрыл за собой дверь и привалился к ней, тяжело дыша. Отдышавшись, полез в карман и достал коробку зубочисток. Взял одну, затем осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Никого. Он открыл дверь пошире, сунул зубочистку в замочную скважину и отломил торчащий кончик, чтобы ничего не было заметно снаружи. Снова закрыл дверь и запер замок изнутри. Как объяснил Большой Джек, если кто-нибудь придет в квартиру с ключом и вставит ключ в скважину, не зная, что там зубочистка, он будет долго возиться, пытаясь открыть, и тогда вор в квартире услышит щелчки металла о металл и успеет вылезти в окно — или что он там себе выбрал для срочной эвакуации. Кухня — хороший путь для эвакуации, говорил Большой Джек. В некоторых кухнях есть двери черного хода, а возле окон большинства кухонь имеются пожарные лестницы. Он не знал, почему кухни так часто оснащают пожарными лестницами, но так уж оно было. Брат Антоний пошел на кухню, наклонился над раковиной и выглянул в окно. Пожарной лестницы не оказалось. Он стал ходить по квартире, выглядывая из всех окон в поисках пожарной лестницы. Единственная пожарная лестница нашлась у окна спальни. Брат Антоний повернул защелку и чуть-чуть приоткрыл окно, чтобы он мог в одну секунду раскрыть его и выскочить на лестницу, если вдруг кто-нибудь придет. Затем вошел в гостиную.
Хорошая квартирка. Ковер на полу, красивая мебель. Неплохо бы им с Эммой пожить в таком месте. На стенах висят картинки, черный кожаный диван обложен подушечками. Там висело и несколько фотографий девушки, одетой в трико и короткие пушистые юбки, в каких танцуют балерины. Наверное, это и есть Салли Андерсон. Хорошенькая. Светлые волосы, красивая фигура — правда, уж больно худа. Любопытно, где можно достать эти маленькие балетные юбки. Наверное, в городе есть места, где их продают. Надо бы купить такую для Эммы. Он представил, как Эмма бегает по квартире голая, одетая только в пушистую юбчонку.
На стене возле ванной висела афиша какого-то балетного спектакля. Брат Антоний решил начать с ванной, — по словам Большого Джека, многие люди прячут ценности в унитазном бачке. Он опустил крышку унитаза и снял верх сливного бачка. Заглянул внутрь. Темная, ржавая вода. Он сунул руку в воду, пощупал. Ничего. Он вытащил руку, вытер ее о полотенце, висящее на крючке напротив унитаза, вернул на место крышку бачка и задумался, припоминая, в каких еще местах Большой Джек советовал искать.
Что ж, попробуем осмотреть спальню, подумал он. Большой Джек говорил, что во многих комодах нижний ящик стоит только на раме, и под ящиком нет полки. Это означало, что между ящиком и полом остается пустое пространство высотой около двух-трех дюймов. Можно вытащить ящик, положить свои ценности прямо на пол, а потом поставить ящик обратно. Неопытный грабитель пороется в ящике, но не подумает о том, чтобы, вытащив ящик, посмотреть на полу.
Брат Антоний вытащил нижний ящик. Он был полон трусиков и бюстгальтеров. Маленькие нейлоновые бикини всех цветов радуги. Бюстгальтеры крошечные — видать, сиськи у девушки совсем маленькие. Он попытался представить себе ее в одних трусиках. Она была, конечно, слишком худой, но порой и тощие девицы ничего — как говорят, чем ближе кость, тем слаще мясо. Он взял фиолетовые трусики и подержал их в руках несколько секунд, прежде чем бросить в ящик. Все-таки у него здесь дело: нужно найти либо кокаин, либо нечто такое, что скажет ему, где девушка брала товар.
Брат Антоний опустился на четвереньки и заглянул в пустое пространство под ящиком. Ничего не видно — темно. Он встал, включил лампу на комоде и снова опустился на четвереньки. Все равно ничего не видно. Он сунул туда руку и стал ощупывать пол. Нет, ничего. Тогда он поднял ящик с пола и отнес к кровати — хорошей большой кровати, накрытой лоскутным покрывалом, — и вывалил на нее содержимое ящика. Порылся. Ничего, кроме бюстгальтеров и трусиков. Чертова девица, должно быть, меняла белье три раза в день. Вероятно, так делают все танцовщицы. Пляшут до седьмого пота, вот и меняют белье постоянно.
Он вытащил из комода остальные ящики и тоже перевернул их на кровать. Кроме одежды — ничего. Блузки, свитера, колготки, футболки… куча девчачьих одежек. Кокаина нет. Как нет и никакого клочка бумаги с надписью на нем. Копы, верно, забрали все, что сочли интересным.
А потом небось продают всю наркоту, какую конфискуют, полицейские-то. Те еще жулики. Брат Антоний поставил руки на бедра и огляделся.
Большой Джек говорил, что иногда можно найти героин в сахарнице — если тебе повезло проникнуть в квартиру какого-нибудь наркодилера. Найти тайник с наркотой даже лучше, чем найти деньги или кредитные карточки. Брат Антоний вернулся в кухню, поискал сахарницу, нашел ее на нижней полке одного из шкафчиков, снял крышку и обнаружил, что чаша полна розовых пакетиков с заменителем сахара. Не подфартило. Он заглянул во все коробки с зерновыми хлопьями, полагая, что девушка могла сунуть килограммовый пакет в одну из коробок и присыпать кукурузными хлопьями или еще какой дрянью… Увы, и в коробках — ничего. Обыскал холодильник. Открытая баночка йогурта и увядшие овощи. Обыскал каждый ящик в гостиной, осмотрел дно каждой столешницы. Пусто. Он вернулся в спальню и открыл дверь гардероба.
У девицы было больше одежды, чем в универмаге на Холл-авеню. Даже шуба. Енот, вроде. Видать, неплохо зарабатывала, продавая снежок, — только где он, черт возьми? Брат Антоний принялся стягивать платья и пальто с вешалок, прохлопывая все карманы, швыряя вещи на пол позади себя. Ничего.
Он открыл обувные коробки. Сексуальная обувь, как у проституток. Некоторые туфли — на высоких каблуках, с ремнями вокруг лодыжек. Он снова подумал о ее трусиках.
В коробках ничего, кроме обуви. Тогда где же? Он заглянул в глубь гардероба.
У задней стенки висела мужская одежда. Ну, конечно, у этой шлюхи с ее сексуальными трусиками и высокими каблуками имелся парень. Хороший какой свитер, коричневый, Брат Антоний взял бы его себе, да размер маловат. Пара клетчатых брюк — такие он в жизни не наденет, хоть бы даже они ему пришлись впору. Черный шелковый халат с монограммой «Т. М.» на нагрудном кармане. Любишь затейливый секс, Т. М.? Ты надеваешь черный шелковый халат, она — шелковые трусики и туфли на высоких каблуках, нюхнули кокса, и в отрыв! Молодец, T. M. Подходящую одежду ты здесь держишь, Т. М., но ее не слишком много; видимо, ты здесь вместе с ней не жил?
Может, просто заходил иногда? Может, ты женатый биржевой брокер и приходил поразвлечься каждую среду после обеда, когда биржа закрывалась? Нет больше твоей девчонки, Т. М., померла твоя девчонка.
Хороший кашемировый пиджак, мягкий, бежевый. Еще одна пара брюк. Зеленые! Ну кто станет носить зеленые брюки, кроме ирландца в День святого Патрика? Лыжная куртка, синяя. Маленькая. Должно быть, девчонкина. С таким воротником на молнии, в который внутрь складывается капюшон, на случай, если станет холодно на подъемнике где-нибудь в Сент-Морице. Брат Антоний не прицепил бы к ногам пару лыж, хоть ему миллион заплати! Да, здесь висела и куртка парня, черная, как и халат. Ты лыжник, Т. М.? Ходил с возлюбленной на лыжах? Брат Антоний проверил карманы кашемирового пиджака, а затем бросил его на пол позади себя. Проверил карманы в куртке девушки, в синей. Пусто. Он собирался бросить куртку на пол, к остальной одежде, когда почувствовал какую-то странность в воротнике.
Он взял его в обе руки и покрутил немного.
Там было что-то плотное.
Он снова помял воротник. Послышался слабый хруст. Что-то там есть, в воротнике, что-то помимо капюшона. Он отнес куртку к постели. Уселся на кровати, среди разбросанных трусов и бюстгальтеров. Снова помял воротник. Да, есть, несомненно, что-то есть. Брат Антоний быстро расстегнул молнию.
Сперва находка его разочаровала.
Почтовый конверт, сложенный два раза в длину. Письмо было адресовано Салли Андерсон. Он посмотрел на обратный адрес в верхнем левом углу. Имя ему ничего не сказало, а вот название места, откуда было отправлено письмо, заставило его сердце взволнованно забиться: пусть он не нашел кокс, зато, похоже, нашел источник кокса. Брат Антоний открыл конверт, достал письмо, написанное от руки, и начал читать. Он услышал тиканье своих часов и осознал, что затаил дыхание. Внезапно он начал хихикать.
Вот теперь можно начинать работу. По-крупному! У нас будут «Кадиллаки» и кубинские сигары, шампанское и икра! Все еще хихикая, он сунул письмо в карман рясы, подумал, будет ли безопасно выйти так же, как пришел, решил, что да, и направился к Эмме, чтобы разделить с ней богатство.
Алонсо Квадрадо был совершенно голым, когда они пришли к нему в четыре часа. И хорошо. Голый человек чувствует себя неуютно, разговаривая с человеком одетым. Вот почему грабители имеют преимущество, когда врываются среди ночи в квартиру. Хозяин, мирно спавший в своей спальне, выскакивает из постели и предстает совершенно голым перед грабителем, который одет в пальто и держит в руке пистолет. Алонсо Квадрадо принимал душ в раздевалке стадиона на Лэндис-авеню, когда туда вошли два детектива, оба в пальто, а один из них — еще и в шляпе. На Квадрадо же не было ничего, кроме прозрачного слоя мыльной пены.
— Привет, Алонсо, — сказал Мейер.
Квадрадо в глаза попало мыло. Он сказал: «О, черт!» — и принялся смывать пену с лица. Он был необыкновенно худым, с тонкими костями и бледно-оливковой кожей. Его длинные, в стиле Панчо Вильи, усы казались чуть ли не вдвое больше его самого.
— Мы хотели бы задать еще пару вопросов, — сказал Карелла.
— Нашли время, — буркнул Квадрадо. Он промыл глаза, ловя тонкие струйки, лившиеся из душа. Затем выключил воду, взял полотенце и стал вытираться. Сыщики ждали. Квадрадо обернул полотенце вокруг талии и пошел в раздевалку. Сыщики последовали за ним.
— Я сейчас в гандбол играл, — сказал он. — Вы играете в гандбол?
— Раньше играл, — сказал Мейер.
— Лучшая игра на свете. — Квадрадо сел на скамейку и открыл дверь шкафчика. — Ну, что на этот раз?
— Ты знаешь, что твоя двоюродная сестра умерла? — спросил Мейер.
— Да, знаю. Завтра похороны. Я не пойду. Терпеть не могу похорон. Видели когда-нибудь испанские похороны? Как старушки кидаются на гроб? Не для меня.
— Ее зарезали, ты в курсе?
— Да.
— Есть идеи, кто мог это сделать?
— Нет. Если бы Лопес был жив, я бы сказал, что это он. Но он тоже умер.
— Кто-нибудь еще?
— Слушай, ты ведь знаешь, во что она влезла, это мог быть кто угодно.
Он вытер ноги. Затем полез в шкафчик, достал пару носков и стал их надевать. Интересно, как по-разному люди одеваются, подумал Мейер. Так же, как по-разному обгладывают кукурузный початок. Нет двух человек, которые ели бы кукурузу одинаково, и нет двух человек, кто одинаково бы одевался. Почему Квадрадо начал с носков? Носки черные. Собирается на кастинг для порнофильма? Мейер подумал, не наденет ли он теперь ботинки, прежде чем надеть трусы или штаны. Еще одна из маленьких загадок жизни.
— А во что она влезла? — спросил Карелла.
— Ну, не то что бы влезла — собиралась. Работала над этим, так скажем.
— Над чем?
— Над тем единственным, что унаследовала от Лопеса.
— Договаривай, — сказал Карелла.
Квадрадо снова полез в шкафчик и взял трусы, висевшие там на крючке.
— Торговля Лопеса, — сказал он и полез в шкафчик за брюками.
— Торговля кокаином?
— Да, у нее был список.
— Какой список?
— Его клиентов.
— Где она его раздобыла?
— Она ведь жила с Лопесом.
— Ты говоришь о настоящем списке? С именами и адресами? На бумаге?
— Да нет, какая бумага? Просто она жила с ним, вот и знала, кто его клиенты. Она говорила мне, что собирается поработать, возьмет кокс там же, где он его брал, обеспечит себя немного, понимаете?
— Когда она тебе это сказала? — спросил Мейер.
— Сразу, как его подстрелили, — сказал Квадрадо, надевая рубашку.
— Почему ты не упомянул об этом в прошлый раз, когда мы разговаривали?
— Вы не спрашивали.
— Это новое для нее дело? — спросил Карелла.
— Что вы имеете в виду?
— Торговля наркотиками.
— А. Да.
— Она не работала с Лопесом до того, как его убили, нет? Они не были партнерами?
— Нет. С Лопесом? Думаете, он стал бы делиться с бабой? Да ни за что.
— Но он сказал ей, кто его клиенты.
— Ну, нет, он не говорил так: «Дик берет четыре грамма, а Том шесть», — ничего подобного. Я имею в виду, он не преподносил ей списка на блюдечке. Но когда парни с кем-то живут, они болтают, понимаете? Он скажет типа: «Мне сегодня надо отвезти пару граммов Луису», что-нибудь такое. Болтают, понимаете?
— Болтовня на подушке, — сказал Мейер.
— Да, на подушке, точно, — сказал Квадрадо. — Хорошее выражение. Джудит была умная девочка. Когда Лопес болтал, она слушала. Слушайте, правду говоря, Джудит не думала, что у них надолго, понимаете, что я имею в виду? Он делал ей больно… Как можно с этим мириться? Он был чокнутый ублюдок, и потом, у него по-прежнему были другие бабы. Поэтому я думаю, она внимательно слушала. Она, конечно, не могла знать, что его пришьют, но, наверное, решила, что не помешает…
— Откуда ты знаешь?
— Откуда я знаю что?
— Что она не могла знать, что его пришьют?
— Я просто так думаю. Вы, ребята, не возражаете, если я закурю?
— Кури, — сказал Мейер.
— Люблю подымить после игры. — Квадрадо достал сумку, стоявшую на полу шкафчика, и вытащил из нее жестяную банку от леденцов. Они поняли, что лежит в банке, еще до того, как он ее открыл. И удивились, но не сильно. В наши дни люди курят травку даже на скамейке в парке через дорогу от здания полиции. Они молча смотрели, как Квадрадо запалил косячок.
— Угоститесь? — беспечно предложил он, протягивая банку Мейеру.
— Благодарю, — сухо сказал Мейер, — я на службе.
Карелла улыбнулся.
— Кто были эти другие женщины? — спросил он.
— Иисусе, их и не сосчитать, — сказал Квадрадо. — Была эта одноногая проститутка, знаете ее? Анита Диас. Она красотка, но у нее только одна нога. В районе ее кличут La Mujer Coja, она лучшая шлюшка в мире, учтите, если случится с ней встретиться… Так вот Лопес с ней мутил. Еще… Знаете парня, который владеет кондитерской на Мейсон и Десятой? Вот его жена. Лопес и с ней встречался. И все это в то время, как жил с Джудит. Кто знает, почему она так долго его терпела? — Квадрадо затянулся. — Она боялась его, понимаете? Он постоянно ей угрожал и в конце концов прижег ее сигаретой. Думаю, она решила, что лучше помалкивать, пусть бегает к кому хочет.
— Как она планировала поставлять этим людям товар?
— Что вы имеете в виду?
— Клиентам Лопеса. Где она собиралась брать кокаин?
— Там же, где и Лопес.
— А он где брал?
— У одной англичанки, дилера унций.
— Что за англичанка?
— Бывшая Лопеса, он с ней раньше жил. Ревность ревностью, а бизнес есть бизнес. Если та баба поставляла товар Лопесу, почему бы ей и Джудит не поставлять?
— Как зовут, как выглядит, знаешь?
— Ну, знаю, что блондинка…
Карелла посмотрел на Мейера.
— Блондинка? — переспросил он.
— Ну да, та английская цыпа, с которой он раньше жил.
— Блондинка? — сказал Мейер.
— Да, блондинка, — сказал Лопес. — Что с вами, ребята? Плохо со слухом?
— Когда это было? — сказал Мейер.
— Год назад? Не помню. У Лопеса они появлялись и исчезали, как поезда в метро.
— Как ее зовут, ты знаешь?
— Нет, — сказал Квадрадо и в последний раз затянулся, прежде чем бросить окурок на пол. Он хотел наступить на него, но вспомнил, что все еще в носках. Мейер наступил за него. Квадрадо сел, натянул на ноги пару высоких черных кроссовок и начал их зашнуровывать.
— Где они жили? — спросил Карелла.
— На Эйнсли. В том доме до сих пор живет несколько англичан… аренда дешевая, легче свести концы с концами. Типа бедные художники, музыканты и… эти, которые делают статуи, как их?
— Скульпторы, — сказал Мейер.
— Точно, скульпторы, — кивнул Квадрадо. — Хорошее выражение.
— Давай еще раз, — сказал Карелла. — Значит, ты говоришь, что год назад…
— Примерно.
— Лопес жил с блондинкой, которая торговала кокаином…
— Тогда еще нет.
— Не жил с ней?
— Она тогда еще не торговала коксом.
— А что она делала?
— Пыталась заработать. Как все.
— Заработать чем?
— Вроде была танцовщицей.
Карелла снова посмотрел на Мейера.
— Кажись, она потом и переехала потому, что получила роль в каком-то шоу, — сказал Квадрадо. — Прошлым летом. Вернулась в центр города, понимаете?
— А потом появилась снова, уже с коксом, — сказал Карелла.
— Да.
— Когда?
— С коксом-то? Кажись, прошлой осенью. Где-то в октябре.
— Стала поставлять Лопесу кокс.
— Ага.
— Кто тебе это сказал?
— Джудит.
— Ты уверен, что англичанка приходила не покупать кокс?
— Нет. Она была дилером унций, она продавала. Вот почему Джудит решила, что она может забрать себе торговлю, теперь, когда Лопес умер. Те же клиенты, тот же дилер.
— Как часто она приходила сюда?
— Блондинка-то? Каждую неделю.
— Ты точно знаешь?
— Знаю, потому что так Джудит говорила.
— И это началось в октябре?
— Да, именно тогда Лопес вступил в это дело. Опять же, говорю со слов Джудит. Сам я этого не знал.
— Когда она приходила?
— Обычно по воскресеньям.
— Чтобы доставить ему кокс.
— И, может быть, еще кое-что, кроме кокса.
— Что ты имеешь в виду?
— Вспомнить старые времена, понимаете?
— С Лопесом?
— Так Джудит мне сказала. Кто знает, правда или нет? Понимаете, когда девчонка столько терпит от парня, она начинает воображать всякие вещи. Начинает искать чужие трусики под каждой подушкой. Начинает принюхиваться, не пахнут ли другой бабой ее простыни. Слушайте, моя двоюродная сестричка была немного «того», сказать вам правду. Любая должна быть немного «того», чтобы жить с таким парнем, как Лопес.
— Ты знаешь имя девушки?
— Нет.
— Ты знаешь название шоу, в котором она получила роль?
— Нет.
— Но ты уверен, что она жила с Лопесом.
— Не сразу. Сначала она снимала квартиру в том доме, где живут другие англичане, а потом переехала к нему. Да, уверен. Я имею в виду, это я видел собственными глазами.
— Что ты видел?
— Как они входили и выходили из дома вместе, то утром, то ночью. Да и вообще, всем было известно, что Лопес завел блондинку из центра города.
— Что за дом, о котором ты говоришь? — спросил Мейер.
— Дом, где он жил.
— Когда его застрелили?
— Нет. Там он жил с Джудит. То было на Калвер. А это — на Эйнсли.
— Ты знаешь адрес?
— Нет. Рядом с аптекой. На углу Эйнсли и Шестой, вроде бы. Аптека «Тру-Вей».
— Ты узнал бы девушку, если бы увидел ее снова?
— Блондинку-то? Конечно. Симпатичная цыпа. И чего она нашла в Лопесе — загадка жизни, да?
— Алонсо, сделай одолжение, — сказал Мейер. — Съезди с нами в полицейский участок. Всего на минуту.
— Зачем? В чем я виноват? — сказал Квадрадо.
— Ни в чем, — сказал Мейер. — Мы покажем тебе кое-какие фотографии.
