Глава 7
Комната для допросов представляла собой прямоугольник с маленьким столом и тремя креслами без подлокотников. Здесь висело зеркало, на стене перед Майклом. Я заподозрил, что это зеркало-шпион, прозрачное с оборотной стороны, и спросил у Эренберга. Он с готовностью подтвердил это. А затем заверил, что никаких фотографий с другой стороны не делают и не будут делать, пока Майклу официально не предъявят обвинения в преступлении. Он сказал это, налаживая магнитофон, который принес из комнаты для инструктажа в комнату для допросов. Я хорошо понимал, что Майкл Парчейз имел твердое намерение сделать заявление полиции. И если я скажу что-то, что ему не понравится, он просто попросит меня удалиться. Более того, я был совершенно уверен, что Эренберг до сих пор ничем не ущемил конституционных прав Майкла и не сделает этого во время допроса. Я чувствовал, что все, что касалось работы полиции, и особенно данного дела, причиняло Эренбергу страдание. Ему бы подошла роль торговца антиквариатом в каком-нибудь городке Новой Англии. Или человека, имеющего где-то теплицу и разводящего на продажу гиацинты и глоксинии. В комнате был кондиционер, но Эренберг вспотел, произнося несколько пробных слов в магнитофон, прокручивая пленку назад и устанавливая на запись.
Он произнес в микрофон:
— Это будет запись вопросов, заданных Майклу Парчейзу и его ответов на них, первого марта в… — Он бросил взгляд на свои часы и продолжил: — В двенадцать двадцать семь пополудни в здании общественной безопасности Калузы, штат Флорида. Вопросы задавал детектив Джордж Эренберг из полицейского управления Калузы. Присутствовал также мистер Мэттью Хоуп из юридической фирмы «Саммервилл и Хоуп», расположенной по адресу Кэйри-авеню, Калуза, поверенный мистера Парчейза.
Эренберг помолчал, посмотрел на нас с Майклом, словно желая убедиться, что назвал всех, сидящих за столом, и проговорил:
— Я знаю, что вас предварительно информировали о ваших правах, мистер Парчейз, но мне хотелось бы снова перечислить их для записи. Согласно решению Верховного суда в деле «Миранда против штата Аризона», нам не разрешается задавать вам вопросы, не предупредив вас о вашем праве на адвоката и о праве во избежание самооговора. Итак, прежде всего вы имеете право на молчание. Вам это понятно?
— Да, — кивнул Майкл.
Эренберг дочитал вслух все, что положено, убедившись, что Майкл понял все свои права, удостоверившись, что он желает моего присутствия в качестве его поверенного, и затем спросив у него его полное имя. Майкл сообщил, что в настоящее время живет на судне «Плоскодонка», пришвартованном в Бухте Пирата, а девушка по имени Лайза Шеллман…
— Будьте добры, назовите по буквам, пожалуйста.
Тот назвал. Эренберг спросил Майкла сколько ему лет, приходится ли доктор Джеймс Парчейз ему отцом, являлась ли Морин его мачехой, а Эмили и Ева — сводными сестрами. Затем, тяжело вздохнув, произнес:
— Расскажите, пожалуйста, подробно, что произошло ночью двадцать девятого февраля, то есть прошлой ночью. В воскресенье, двадцать девятого февраля.
— С какого момента вы хотите, чтобы я начал? — уточнил Майкл.
— Находились ли вы в окрестностях Джакаранда-драйв на побережье прошлой ночью?
— Да, сэр.
— Где именно?
— В доме своего отца.
— В доме доктора Джеймса Парчейза?
— Да, сэр.
— Зачем вы туда пошли?
— Повидаться с ним.
— Повидаться с отцом? Не могли бы вы говорить громче? И в микрофон, пожалуйста.
— Да, сэр. Прошу прощения.
— Почему вы хотели встретиться с отцом?
— Мне нужны были деньги. Для ремонта катера.
— Какого ремонта?
— Протекало масло привода в поддон двигателя.
— И вы пошли поговорить с отцом об этом?
— Да, спросить его, не даст ли он мне взаймы немного денег, чтобы починить. Это обошлось бы в шестьсот долларов.
— Вы пошли к нему прямо с катера?
— Да, сэр.
— Ехали на машине из Бухты Пирата до побережья?
— У меня нет автомобиля. Я попросил подбросить меня каких-то людей, выходивших из ресторана. Они высадили меня на углу Джакаранда-драйв.
— В котором часу это было?
— Когда я добрался до Джакаранда-драйв?
— Да.
— Примерно без четверти двенадцать. У меня нет часов.
— Вы сразу пошли к дому?
— Да.
— В доме горел свет?
— Да.
— Свет снаружи? Внутри?
— И там, и там.
— Что вы сделали, подойдя к дому?
— Направился к парадной двери и позвонил.
— Ваш отец ответил на звонок?
— Нет. Морин ответила.
— Что она сказала?
— Она удивилась, увидев меня. Наступила полночь, наверное, было поздновато для визита.
— Она сказала что-нибудь по этому поводу?
— Нет.
— Вообще ничего?
— Она просто сказала, что отца нет дома.
— Вам известно, где он находился прошлой ночью, мистер Парчейз?
— Нет, сэр.
— Когда шли к дому, вы знали, что его могло не оказаться дома?
— Ну… нет. Я ожидал, что он там.
— Вы не знали, что по воскресеньям вечером он играет в покер?
— Нет, я думал, что он дома.
— Но теперь, когда я вам напомнил об этом, вы припоминаете, что отец играет в покер каждое воскресенье?
— Да, наверное.
Не раз мне хотелось вмешаться в допрос, но я молчал. Нет, Эренберг не старался заманить Майкла в ловушку, равно как не пытался и вложить в его уста нужные слова. Его работа заключалась в собирании фактов, и он просто выполнял ее. Но Эренберг понимал, что как только этот процесс будет закончен, полиция должна будет предъявить обвинение Майклу. И то, что Майкл скажет в следующее мгновение, сильно повлияет на характер обвинения. Я не заглядывал в уголовный кодекс штата с тех пор, как готовился к сдаче экзамена по адвокатуре во Флориде, но мне было хорошо известно, что для обвинения Майкла в убийстве первой степени нужно принятие на себя ответственности за «предумышленный план». Эренберг хотел выяснить, шел ли Майкл в тот дом с явной целью убить Морин и двух девочек. Он подтвердил, что вспомнил, что его отец играл в покер вечерами через воскресенье. Я знал, каким будет следующий вопрос Эренберга, и мне хотелось остановить его, прежде чем вопрос прозвучит. Но я боялся, что Майкл потребует, чтобы меня немедленно выставили за дверь. В общем, я находился в затруднительном положении. Ждал, надеясь, что Эренберг не задаст вопроса, который так легко предвидеть:
— Мистер Парчейз, вы действительно знали, что вашего отца не должно быть дома прошлой ночью, когда отправились…
— Майкл, — сказал я, — как твой адвокат хочу посоветовать тебе перестать отвечать на вопросы по данному пункту. Мистер Эренберг, мне кажется, вы понимаете положение…
— Я хочу ответить на вопросы, — заявил Майкл.
— Тебя предупредили, что все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя. Задача адвоката…
— Я хочу отвечать, — перебил меня Майкл, а затем ответил таким образом, что вопрос о «предумышленности» остался нерешенным: — Я не знал, где он находился. Не знал, был он дома или нет. Это правда.
— Но когда вы пришли туда…
— Он отсутствовал.
— Это было без четверти двенадцать?
— Примерно.
— Нельзя ли поточнее вспомнить, в котором часу?
Эренберг снова добивался фактов. Аутопсия была необходимым условием в случае убийства. И если он еще не имел в своем распоряжении результатов, то вскоре должен был получить от коронера приблизительное время смерти. Если коронер сказал, что Морин и девочек убили примерно между одиннадцатью и полночью, например, а Майкл сейчас утверждал, будто пришел…
— Наверное, без четверти двенадцать. Может, немного позднее, — сказал он. — Я же говорил вам: у меня нет часов.
— Итак, без четверти двенадцать вы позвонили в дверной звонок.
— Да.
— Мачеха открыла вам дверь?
— Да, сэр.
— Во что она была одета?
— В ночную рубашку.
— Только рубашку?
— Да, розовая рубашка.
— Она открыла дверь в одной рубашке?
— Да.
— Длинной рубашке или короткой?
— Длинной.
— С рукавами?
— Нет, без рукавов.
— Можете рассказать мне что-нибудь еще о ночной рубашке?
— На ней было нечто вроде маленького бутончика розы. Вот тут… где… шея. В этой части рубашки.
— Вы показываете на место у себя посередине груди.
— Да.
— И вы говорите, что там был… бутончик розы, так вы это назвали?
— Не знаю, как это называется, это такой маленький… Ну, материя собрана. Выглядит как цветок.
— Вы имеете в виду розетку?
— Да, правильно, розетка.
— Какого цвета?
— Розового, такого же, как рубашка.
— Что еще было на вашей мачехе?
— Вроде все.
— Тапочки?
— Нет.
— Украшения?
— Обручальное кольцо.
— Что-нибудь в волосах?
— Нет.
Только что он подробно описал, во что была одета Морин. Я слышал это описание два часа назад от Джейми. Когда он рассказывал нам о том, как вошел в спальню и обнаружил свою жену в гардеробной. Даже розетка. Майкл как раз описал ту самую розетку. Я должен был сделать еще одну попытку и обратился с заявлением к Эренбергу:
— Мистер Эренберг, в интересах своего клиента я категорически возражаю против продолжения допроса до тех пор, пока я не посоветую ему…
— Слышите, вы, — сказал Майкл, повысив голос, — заткнитесь уже, черт бы вас побрал!
— Все, что ты говоришь, записывается на пленку…
— Знаю.
— И потом может быть использовано против тебя.
— Черт с ним, дадите вы мне…
— Мистер Эренберг, — произнес я, — можете остановить запись на минуту?
Детектив немедленно нажал кнопку с надписью «стоп». В комнате повисла тишина.
— Майкл, — произнес я, — я хочу задать тебе всего один вопрос. Если ты ответишь на него «да», я буду сидеть тихо, а ты сможешь говорить все, что хочешь. Я не стану вмешиваться. Не буду пытаться остановить тебя. Но если ты ответишь «нет»…
— Какой вопрос?
— Ты хочешь попасть на электрический стул?
— Да.
Эренберг вздрогнул. Вряд ли он ожидал услышать от Майкла утвердительный ответ; о себе могу сказать, что я не ожидал.
— Так можно нам уже, наконец, продолжать? — проговорил Майкл.
Эренберг взглянул на меня, ожидая согласия. Я промолчал. Он кивнул и нажал кнопку магнитофона. Его голос теперь звучал мягче.
— Расскажите, что произошло позднее?
— Морин сказала мне, что отца нет дома, и спросила, не хочу ли я войти.
— Вы вошли?
— Да, сэр.
— Через парадную дверь?
— Да.
— Куда вы направились? В какую часть дома?
— Сначала в кухню.
— Хорошо, продолжайте.
— Мы сели там.
— Понятно.
— В кухне есть стол.
— Продолжайте.
— И пока мы сидели там… мне тяжело вспоминать все это.
— Понимаю. Но, пока вы сидели в кухне за столом…
— Наверное, я увидел ножи.
— Какие ножи?
— На стене был держатель. В кухне. Магнитный держатель, и на нем четыре-пять ножей. Ножи разных видов.
— Что произошло, когда вы увидели этот держатель с ножами на нем?
— Кажется, я… э… встал и схватил один из них.
— Который?
— Это был один из больших ножей.
— Можете описать его более подробно?
— Нет, я не помню, какой он. Один из больших с этого держателя. Я просто… Я просто протянул руку и схватил… ближайший ко мне нож.
— Вы не помните, какой именно нож это был?
— Это был один из больших ножей.
— Сколько больших ножей находилось на держателе?
— Не знаю.
— Но вы потянулись к одному из них?
— Да.
— Как именно потянулись? Можете показать мне, где был держатель для ножей по отношению к столу в этой комнате?
— Да, он был… справа. Я встал, повернулся направо и снял нож с держателя.
— Что сказала Морин, увидев, что вы это делаете?
— Не помню.
— О чем вы беседовали до того, как дотянулись до ножа?
— Тоже не помню.
— Это была приятная беседа?
— Не помню.
— Почему вы встали и потянулись за ножом?
— Я просто встал и схватил его с держателя.
— Что вы сделали потом?
— Ударил ее ножом.
— Вы находились в кухне, когда нанесли ей удар ножом?
— Да. Нет, на самом деле мы были… это было в спальне.
— Как вы оказались в спальне?
— Не помню. Думаю, она вбежала туда.
— Вы последовали за ней?
— Да.
— С ножом?
— Да.
— Вы держали нож в правой руке, когда нанесли ей удар?
— Да.
— Она закричала?
— Ее рот…
— Что с ее ртом?
— Рот был открыт.
— Она кричала?
— Нет.
— Но рот был открыт?
— Да.
— Она что-то говорила вам?
— Нет.
— Где она находилась, когда вы нанесли ей удар ножом?
— На… возле… она была… я сначала не видел ее. Она была… там было…
— Хорошо, мистер Парчейз, успокойтесь. Пожалуйста, успокойтесь.
— Простите.
— Хотите стакан воды?
— Нет, спасибо.
— Просто постарайтесь…
— Да.
— Сосредоточьтесь.
— Да.
— Когда будете готовы продолжить…
— Я готов.
— Пожалуйста, повторите, что произошло в спальне.
— Я нанес ей удар ножом.
— Где она находилась?
— В гардеробной.
— Что она там делала?
— Сначала я ее не увидел.
— А когда вы ее увидели… Что произошло дальше?
— Я… вонзил нож.
— Сколько ударов ножом вы нанесли ей?
— Не помню.
— Вы были в ярости?
— Мне было грустно.
— Почему вам было грустно?
— Она была мертва.
— Вы опечалились, потому что вы убили ее?
— Это правда.
— Что правда?
— Она была мертва.
— Вы подумали, что это на самом деле было не так?
— Я хотел… чтобы это было ошибкой.
— Не понимаю. О какой ошибке вы говорите?
— Что она была мертвая.
— Когда вы осознали, что это не было ошибкой?
— Ну, я увидел ее… она… лежала на полу… в рубашке, разорванной в клочья… совсем изрезанной… и… горло перерезано, и я… я взял ее на руки, я держал ее, качал…
— Зачем?
— Я плакал.
— Это было после того, как вы поняли, что она мертва?
— Да.
— Из-за этого ваша одежда испачкалась в крови?
— Да.
— Когда вы взяли мачеху на руки?
— И мою сестру Эмили тоже. Я держал Эмили на руках.
— Вы также обнимали Еву?
— Нет, Ева была… под покрывалом. Только Эмили. Я просто держал Эмили. Я поднял ее… она лежала на полу за дверью.
— Вы сейчас говорите об Эмили?
— Да, об Эмили.
— В чем она была одета?
— Короткая ночная рубашка и… трусики.
— Какого цвета рубашка?
— Светло-голубая.
— С рукавами?
— Нет.
— Какого цвета трусики?
— Не помню.
— Что было на Еве?
— Не знаю. Она находилась под покрывалом.
— Но Эмили была не в постели?
— Нет.
— Когда вы зашли в комнату девочек?
— После.
— После чего?
— После Морин.
— Почему вы направились в комнату девочек?
— Морин была мертва. Я хотел…
— Хотели?
— Я решил посмотреть на девочек.
— Вы по-прежнему держали нож в руке?
— Что?
— Нож. Был он…
— Да.
— … все еще у вас в руке?
— Да, я… все еще держал его.
— Вы пошли в комнату девочек с ножом в руке?
— Да.
— Что вы сделали потом?
— Ударил ножом и девочек.
— Кого из них вы ударили первой?
— Эмили. Она находилась за дверью.
— Ее не было в постели, и она стояла прямо за дверью?
— Да.
— Вы что-нибудь сказали ей?
— Нет.
— Сколько раз вы ударили ее ножом?
— Много.
— Она закричала?
— Не помню.
— Что потом вы сделали?
— Я двинулся к кровати, где лежала Ева. У стены. И я… я ударил и ее тоже.
— Через покрывало?
— Да.
— Что произошло позднее?
— Я ушел из этого дома.
— Вы говорили, будто обняли сестру.
— Что?
— Эмили. Вы сказали, что обнимали ее.
— Да, это должно было… Думаю, после того, как я заколол Еву. Эмили лежала на полу прямо за дверью. Я взял ее на руки. Кажется, я плакал. Да, я все еще плакал. Потому что все это было печально. Очень печально.
— Что вы сделали потом? После того, как обняли Эмили?
— Я осторожно положил ее… Опустил осторожно… обратно на пол и ушел из дома.
— Через парадную дверь?
— Нет.
— Почему?
— Из-за крови на одежде.
— Как вы ушли?
— Через боковую дверь. Я запер ее за собой.
— Как?
— Повернул дверную ручку.
— Понятно. Вы вышли через черный ход, а потом куда направились? Можете описать ваш маршрут?
— Пошел на запад, к пляжу.
— У вас все еще был при себе нож?
— Не помню.
— А где тот нож сейчас?
— Не знаю.
— Вы не знаете, что случилось с ножом?
— Нет.
— Вы оставили его в доме?
— Не помню.
— Или бросили где-нибудь поблизости?
— Не помню.
— Вы направились к каналу, когда покинули дом?
— Нет.
— Вы не приближались к каналу?
— Нет.
— То есть вы не могли выбросить нож в воду там, за домом.
— Я не помню.
— Но вы помните, что не пошли к каналу?
— Да, верно.
— Вы покинули дом…
— Да. И обошел его. И двинулся на запад, по Джакаранда-драйв, к пляжу.
— Вы все еще держали в руке нож?
— Кажется, да.
— Что вы сделали потом?
— Там частное владение, которое принадлежит… Это дорога к пляжу, она принадлежит людям, живущим в районе новой застройки, частная дорога. Въезд перегорожен цепью. Я перелез через цепь и зашагал вниз через сосновую рощу.
— С ножом в руке?
— Не помню.
— Продолжайте.
— Я вышел на пляж и шел по нему.
— С ножом?
— Дайте подумать.
— Не торопитесь.
— Наверное, я выбросил его в воду.
— В заливе?
— Да. Пока я шел вдоль по берегу. Я бросил его в залив.
— А потом?
— Сел и заплакал. Вскоре я встал и направился обратно к сосновой роще. Там есть маленький тент прямо за пляжем, а также стол и скамейки вокруг него. Я залез на стол и улегся, вытянув ноги и положив руки под голову. Наверное, я решил, что там и буду спать. Я все еще не осознавал ничего. Не знал, что хочу делать.
— Делать с чем?
— С… тем, что Морин мертва. И девочки. Думал, может, пойти в полицию и рассказать обо всем или… просто подождать. Вообще-то, я не хотел идти в полицию. Боялся, что меня будут бить.
— Но ведь никто здесь не применял к вам физического насилия!
— Нет, не применял.
— А психологического давления?
— Тоже нет. Это все из-за тех баек, которые про полицию рассказывают. Я думал, что они могут… вы понимаете… Из-за того, что я сделал что-то… с Морин.
— Что вы имеете в виду, говоря «сделал что-то»?
— Сами знаете.
— Нет.
— Она была в ночной рубашке и все такое…
— Ну и что?
— В полиции могли решить, будто я что-то с ней сделал. Вроде домогался ее, или нечто подобное.
— Вы домогались ее?
— Нет, сэр. Нет.
— Но вы взяли ее на руки. Обнимали.
— Да, но я не делал того, что они могли бы подумать.
— Вы обнимали и Эмили тоже?
— Да, но я не делал…
— Продолжайте, я слушаю.
— Не делал ей ничего.
— Но вы боялись, что в полиции решат, будто вы сделали с ней что-то?
— Именно.
— Какое-то действие сексуального характера?
— Да.
— Но ведь это неправда?
— Нет, сэр.
— Ни по отношению к Эмили, ни по отношению к Морин?
— Она была… Вы знаете… Ночная рубашка вся изорвана.
— Ночная рубашка Морин?
— Да, но я ничего с ней не делал, клянусь богом.
— И причина, по которой вы не пошли в полицию сначала…
— Они могли решить, будто я совершил что-то.
— Вы боялись, что они подумают, что вы совершили сексуальное насилие?
— Да.
— По отношению к Морин?
— Да.
— И вас изобьют, если обнаружат…
— Если обнаружат, да. Если подумают, будто я сделал это.
— Мистер Парчейз, почему вы убили Морин?
— Не знаю.
— Почему убили Эмили?
— Не знаю.
— А Еву?
— Не знаю.
— Мистер Парчейз, сейчас я выключу магнитофон и передам наш разговор на машинописную расшифровку, чтобы вы могли прочитать его, прежде чем подпишете. Если в этот момент вы захотите что-нибудь изменить или добавить, то сможете сделать это. А пока я не выключил магнитофон — есть ли еще что-нибудь, что вам бы хотелось добавить?
— Ничего.
— Тогда все, — кивнул Эренберг.
